Заметки на коленке

            Ммммалина…       Губы с улыбкой смакуют вкус тёплого лета и малиновых ягод, похожих на гроздья винограда. Сухих и сочных, ароматных и нежных. Почему, когда произносишь «малина», во рту уже сладко? И хочется облизать губы языком от сока, а зубами накусить мягкие косточки.       Кому-то малина напоминает о простуде, кому-то о детстве…             Воспоминания волнами…       Мама и тетя Ира собирают малину на бабушкиной даче. Мы её уже давно перестроили, но тогда малинник разросся по периметру всего забора, и ягоду было некуда девать. Звали всех знакомых бесплатно собирать и увозить по домам.       Конец июня удивительно жаркий, яркий смех тёти Иры каждый раз взрывается и будоражит. Мама сдержаннее и спокойнее во всём, поэтому и кажется взрослее. Её подругу недолюбливают и бабушка, и отец. Незамужняя, несерьёзная. А ведь уже тридцать пять! На праздники всякий раз приходит с новым кавалером… Тетя Ира очень стройная, с сильной длинной шеей, роскошной копной русых волос, всегда заколотых в причёску, из которой прядки выбиваются и вьются, со светло-зелёными глазами лесной феи, с красивыми ногами и руками. Высокая грудь в глубоком декольте хороша и в вырезе майки, и в оправе вечернего платья. Золотистая кожа манит ладонь, белые зубы дерзко обнажает улыбка. Заливистый, девчоночий, бесцеремонный смех. Мама её даже не успокаивает — бесполезно призвать к благоразумию малиновый тайфун.       Она меня волнует запахом волос и зноем тела. Для пацана в тринадцать красивая женщина — это настоящее искушение. Если обнимет… кончусь… Тогда я ещё не знал, что Ирине нравились очень взрослые мужчины. Она была в моего деда влюблена и очень долго. Ей — тридцать пять. Ему — шестьдесят три. Уже двенадцать лет, как любила, а я тупо надеялся, что когда-нибудь…       — Теть Ир! — я отчаянно привлекаю внимание.       — Что? — смеются колдовские глаза.       — Я тоже ведь стану взрослым. Подождите! И тогда я на вас женюсь!       — Правда, что ли? И будет белое платье?       — Самое белое!       — И кольцо?       — С бриллиантами!       — Тогда я подожду… — обнимает. И пахнет малиной, багульником и подступающей грозой. Моим взрослением и первыми ошибками.       Мы часто встречаемся на вечеринках и праздниках. Ирина смеётся и называет меня женихом. В её словах нет издёвки или стёба. И всякий раз, когда женщина входит, ноздри щекочет нежный аромат малины, и кровь делается гуще и горячее…       Когда я поступил с институт, нас позвали на свадьбу. Тётя Ира пошла замуж за одного прекрасного взрослого человека, Павла Дмитриевича. Рядом с ним цвела, как роза, и сияла, как бриллиант. Я зло сопел в плечо отцу и переминался с ноги на ногу, желая сбежать поскорее. После Ирина подвела ко мне мужа. Павел крепко пожал руку и поблагодарил, что я не повзрослел так быстро, как обещал. Сказал, что сделает Ирочку счастливой. Слышать, как она называет его Павличек и Пашуня, я не мог. Смылся с праздника, уехал с другом на байке. На пороге столкнулся с дедом. Перенеся тяжелейший инсульт, мой старик уже почти полностью восстановился.       — Дед, ты же знал?!       — Знал. Что любила — знал, — серые глаза деда делаются острыми, как лезвия, — и что с того? Мне бы Галка оторвала вместе с головой и то, что побольнее. Я живу благодаря твоей невозможной бабке, с ней в ругани и помру. А ты езжай, Ясь, пусть ветер собьёт обиду.       Мне было досадно за беспутную Ирку, она бы вполне могла родить ребёнка от одногодки или кого помоложе. А у Павлуши от первого брака уже росли внуки. Наверное, она… не хотела украшать детьми свою жизнь, так думалось большинству. Себя любила и жила для себя. Я стал старше и научился понимать людей, не осуждать сразу.       Беспутные — это не ведающие цели, без пути бредущие. Напролом или наобум? Разница огромная. Напролом — значит цель ясна, желанна, и к ней — любой ценой. Наобум — стало быть, пойду вперёд, авось выведет. У Ирины были свои цель и направление. И десять лет своего женского счастья со старым Павлушей. Кто мы такие, чтобы свою правду к чужой судьбе примерять? Мало, что ли, вокруг тёти Ирины кружилось молодых мужиков? Уж там и посмотреть было на что, и поиметь… Всем отказала, а деду Яниславу призналась, зная, что скажет и как резко до боли сожмёт нежное плечо.       — Бедовая ты, Ирка. Нахер такой розе старый пень? Был бы хоть здоровый, а то… Эхх! — дед махнул рукой, а потом выпросил у бабушки пятьдесят грамм коньяку — тосковать.       Мама говорила, что тётя Ира тёмная неделю проходила, не смеялась, не шутила, как подменили.       Мечту отпустила. Переболела. А потом появился Павличек. Он как-то живо ворвался в нашу компанию, не желая уступать молодой жене. Мама лишь качала головой. Ирин муж повозил её по миру, а она для Павлуши была самой яркой звездой.       Сейчас маме и тете Ире слегка за шестьдесят. Они обе красивые и степенные. На нашей даче опять невиданное буйство малины, и женщины сидят в кустах и собирают ягоду. Почти двадцать лет нет Павла Дмитриевича. Его внуки любят Иру как родную. Я наставляю забор в четыре руки с отцом, и вдруг смех, такой родной и звенящий.       Иду в малинник: там тётя Ира заправляет под шляпку выбившиеся пепельные локоны, смахивает слёзы с глаз. Мама тоже смеётся, и не как бабушка, а как девчонка. У Ирины полная рука малины, как и у мамы. Съедаю ягоду с ладоней у обеих, целую суховатые мягкие руки. Нет ничего вкуснее, чем малина с любимых рук.       — Яничек, а ты нам на гитаре сегодня поиграешь? — тётя Ира щурится на солнце, держась за поля шляпки.       Потягиваюсь до хруста и киваю. Иногда кажется, что пути выбирают нас, ложатся под ноги — кому ровным полотном, кому ухабами и ямами. Судьба человеческая может и на ровном пути по ногам ударить, а пройдёшь тяжёлый путь — и станешь сильнее. Перестанешь бояться трудностей, и покажется тебе дорога вполне преодолимой. Любая.       Нет беспутных людей. Есть с пути сбившиеся, усомнившиеся в себе и судьбе. Но для этого и есть немыслимое множество дорог на земле. Выбирай и топай. На месте не стой.       К чему это я?             Ммммалина…