Заметки на коленке

      Сегодня опять увидел, как сдаются без боя. Без единого выпада, без тихого малого слова в защиту себя. Сдаются, потому что накрывший страх, как ржа, проел броню веры и плесенью разросся в сознании. Страх победил, даже не напрягаясь.       Приговор оглашают не врачи, не тяжёлая болезнь. А ты сам. Сам себе. Без права на обжалование? Ну да. Если вовремя не долбанёт по голове обухом осознание. Кто и что останется после тебя. И готов ли ты добровольно с этим расстаться. С любимыми, друзьями, с делом, которое радует и приносит плоды, даже пусть и не сразу… и не те, что запальчиво ожидал.       Первой страху сдаётся гордость. И ты расслабляешься. Вспоминаешь, что имеешь право не держать осанку, не быть лучшим и правильным. Выдыхаешь, и дальше… твой стальной стержень лопается, как хрупкое стекло. Следом ломаешься сам. Постепенно. Хуже, если сразу. Если привык к каждодневной муштре и порядку в себе. Но, вспомни, ты не готов ко всему. Не можешь на всё повлиять. Для этого включай человека разумного. Именно сейчас, когда страх выпивает первый бокал за победу, у тебя появляется время на выдох-новый вдох-и подумать. Сдаёшься, и что? Что потом? Тебе дают от силы год. Вспомни, как это много, какие были планы, сколько ты сделал для их реализации. И что, оставишь мечты на полке для других? Они и допоют, и допьют, и домечтают. Но тебя, главного героя, уже не будет в объективе. Не почувствуешь ничего.       Вот сейчас страх в недоумении: у кого-то ещё есть силы размышлять здраво? И он запускает сомнения, и не одно, а целый рой, мелких, жужжащих в голове дурных мыслей.       «Это злая судьба…»       «Почему я…»       «За что?!..»       «Несправедливо…»       «Всё напрасно…»       «Ничего нельзя сделать…»       «Это конец…»       И с последней фразой остатки доспехов веры осыпаются, как шелуха. Тогда ты остаёшься наг и слаб, как в самом начале пути. Разница не в том, что в начале есть принимающие тебя заботливые руки, ты и сейчас не один… Тогда ты рвался с криком на свет, заявляя о своём праве на жизнь, желая её! А сейчас смиряешься и соглашаешься с установленной датой её конца.       Мальчишка лет двадцати начинает трястись и глотать слёзы. Над ним скорбно замирает врач, сам переживающий отец, не раз примерявший на себя ситуацию «а вдруг у моего ребёнка…». Жалость при истерике неуместна и опасна, тут нужен шок. Влетев в палату, я громогласно здороваюсь и, оценивая ситуацию, жму парню дрожащую руку:       — Испытание выбрало тебя! Отлично, уже познакомились? Узнал лицо болезни, в глаза ей заглянул? Объяснил, что ты с ней сделаешь, и она ничего не решает?       На меня хлопают длинные ресницы:       — Вввы… не понимаете?! Чего… несёте?       — Прекрасно понимаю. Док докажет. Я тот ещё гемор. Как он меня терпит? Тоже годик обещал, а я уже пятнадцать лет…       — Как?       — Потому что не могу вот так всех бросить и уйти отдыхать.       — От…дыхать? — мальчишка уже считает меня сумасшедшим.       — Конечно. Жить-то тяжело — за неё бороться надо. Каждый день. А опустить руки — пусть выносит течением — это самый простой путь.       Доктор незаметно удаляется, он к моим негуманным методам привык. Не на всех срабатывает, да. Но сейчас взор у пацана делается ярче и острее. И я готов к пикировке. Готов в который раз выслушать версию страха. Мальчик говорит и говорит. Не узнаю себя в каждом слове, но проскальзывает многое, и то, что сказать не решался даже себе.       Нам должно быть страшно. Мы же люди. Это чувство самосохранения нас часто бережёт от неверного шага на подсознательном уровне. Но страх не должен прорастать глубже пласта веры.       Пацан спрашивает. Я отвечаю. Вижу, что появляется досада и злость на себя.       — Так, значит, можно победить?       — Нужно победить… — шепчу устало, ибо в который раз выпит до дна.       Недаром говориться: услышь и возлюби свою болезнь. Ну… если не возлюби, то научись спокойно о ней говорить.       Жизнь нельзя отдавать без боя. Ведь важен каждый из нас и каждый любим.