***
Человек теряется в жизни, как в большом и загадочном лабиринте, выбираясь из него различными путями, кто по сладкой дорожке, а кто-то по дороге из дерьма и крови, вперемешку со слезами. По пути в этих таинственных ситуациях, мы можем быть разбиты, сломлены, но когда кто-то приходит в нашу жизнь, становится значительно легче. Человек приходит в жизнь к другому человеку «маской», лишь лживой маской, но после времени, проведённого вместе, мы с лёгкостью видим, снимая с себя розовые очки, разбивая их о чёрствый асфальт, наконец увидев кто есть кто. Это, быть может, самый настоящий «злодей» или тот самый человек, из-за которого у тебя в глазах будет читаться лишь радость, всё, как в сказке. Люди обманчивы и многолики, и, скорее всего, могут быть не с одной «маской», а с двумя, ну или с множеством таких же фальшивых наклеек на лице, на сердце, чтобы мы не поняли, кто они на самом деле. Чтобы мы сразу не осознали, что у них заместо тёплого сердца, лишь гнилое яблоко под душой, и ничего больше. Чтобы не увидели, какие они злые и сумасшедшие, отличающиеся только своей изворотливостью, которая помогает им существовать в этом мире. Лабиринты всё запутанней и ужасней с наступающим взрослением. Кто-то оставил попытки даже стараться выжить, оставшись навеки молодым, наложив на себя руки. Ну, хотя бы эти индивиды не увидели всей грязи и мерзлоты этих оболочек людей. Но такие, как Шатохин Артём, стараются выживать, пока есть то, за что можно держаться. Ему нужна опора, но та, которая сейчас у него уже настолько склизкая и прогнившая, что пора бы выкинуть её и опираться, лишь на себя, но он уже привязан к этому человеку, несмотря на боль, которую тот причиняет ему. Физическую и душевную. Этого человека зовут Глеб, и если бы мы жили в заколдованной сказке, то он бы был самым настоящим злодеем, который карабкается в жизни, опираясь на себя и свои способности опытной двуличности. Не будем вдаваться в подробности их жизней. Не сейчас. Что нужно человеку, чтобы он был счастлив? Своеобразный вопрос, ведь некоторые люди, проходя всю жизнь до конца, так и не испытали этого чувства. Скажите мне, что не надо утрировать? Но я Вам отвечу, что лучше не спорьте, ведь среди всех этих головоломок и различных дилемм, мы всего лишь тростинка, которую никто и никуда не ставит, и если эта тростинка вдруг сломается, то этого никто не заметит, только человек, которому ты был дорог.***
— Я её не разбивал, — тихо произнёс Артём, гладя свои дрожащие пальцы, молясь, что ничего плохого дальше не произойдёт. — Глеб, я реально не трогал её. — Врёшь! Опять мне врёшь? — ударил резко по столу Глеб, за которым молча сидел Тёма, боясь поднять глаза на своего оппонента, тот повышал голос. — Она не могла сама разбиться, понимаешь? Хрустальная ваза, обрамлённая различными изысканными рисунками, где-то во вторую половину дня упала, разбившись. Это любимая ваза Глеба Голубина, которая была ему очень дорога. Она была подарена его мамой, которой уже нет. И светловолосый парень уверен, что её разбил Артём. Ему плевать, специально это было сделано или нет, но хрупкую вещицу уже не вернуть. В квартире был на тот момент только Шатохин, а сейчас тот уверяет Глеба, что это был не он. — Я тебе правду говорю, иначе нахер мне тебе пиздеть? — отвечал таким же тоном Тёма, вставая из-за стола, подходя к месту, где когда-то стояла ваза. — Повторяю тебе уже четвёртый раз, я был в нашей комнате, спал, когда она упала, я проснулся от шума, прихожу в кухню, — изображает всё, что делал Шатохин, закипая. — А тут это… Знал ведь, что так и будет, что Глеб обвинит его во всём, но ещё и понимал, что скандала не избежать в любом случае. — Смекаешь, что будет, если ты не скажешь правду? — встал во весь рост Голубин, подходя к парню, который явно уступал тому в этом. Артём был ниже его на сантиметров пятнадцать. — Я что, похож на придурка, который поверит в эту брехню? — Нет, но ты похож на придурка, который не верит мне! — акцент на последнем слове был хорошо заметен, Тёма не сдерживал себя, но зря. Рука Голубина резко схватилась под подбородком Шатохина, сжимая шею и прижимая к стене, перекрывая дыхание. Артём начал задыхаться и терять сознание, пытаясь убрать своими костлявыми и бледными пальцами крепкие руки Глеба, но всё напрасно, ведь не только в росте тот превосходил брюнета. Кислород кончался и тут блондин сжалился, отпуская шею, позволяя тому нормально задышать. Падая на колени, Тёма держался за ноющую шею, восстанавливая дыхание, откашливаясь. — Ублюдок, не делал я этого, — прошипел Артём, всё ещё кашляя, но опять же. Зря. Теперь удар ногой прошёлся у Тёмы по низу правой щеки, вырубая того из реальности. — Будешь знать, что врать плохо, малыш, — но его речь прервал звонок в дверь, и он пошёл в сторону прихожей, оставляя хрупкое тело Шатохина лежать на кухне. Примерно так шли дни у этой кислотной парочки. Да, именно парочки, встречаются они уже долго, и несмотря на то, что причиняют друг другу боль, остаются рядом. Артём не знал, почему не может уйти от него, а Глебу было просто похер, кого трахать. Но изначально Голубин показался Тёме хорошим и красивым блондином со своими странностями. Однако, эти «странности» довольно ужасны, так как это какая-то мания, которая выражается желанием причинения вреда людям. Если разозлить или просто что-то не так сделать, то у блондина уже кипят нервы, а венки на висках дёргаются, а дальше он уже не помнит, что сделал, но это всегда плохо заканчивается. Будто это делает и не Глеб вовсе. Артёму двадцать семь лет, но он выглядит на восемнадцать или меньше со своим личиком и телосложением, пишет романы и поддерживает Глеба в начинаниях становления рэпером. Голубину двадцать три, но ведёт он себя старше, предпочитает быть с Тёмой, ибо не все люди примут то, что он любит бить своих любовниц и любовников, а брюнет принял его, он не боится обидеть Артёма. Кстати, как и хотел, блондин стал известным рэпером. Открывая дверь, тот натянул белоснежную улыбку. — Здравствуйте, тётя Лея, как ваши дела? — эта женщина их соседка, которая жила здесь раньше и знать не знает, что он уже известный рэпер, поэтому относится к нему, как к сыну родному. — Что-то случилось? — спросил блондин, когда увидел за её спиной грузчиков, выносящих с квартиры мебель. — Всё весьма хорошо, — ответила милая женщина в возрасте, но глаза у неё были печальны. — Но я пришла сказать тебе и Артёму, что переезжаю, ибо там рядом со мной будет жить дочь, а тут никого, кому бы я была нужна, — рассказывала Лея, грустно смотря на Голубина, который с такой же миной смотрел на неё. — Буду ждать Вас в гости, не ссорьтесь там. А ещё, пришла извиниться, что вчера было шумно, я заказала «мужа на час», — посмеялась женщина, продолжая говорить. — Он начал сверлить, а-то я сама бы не достала, да и силы не те уже, но дело в том, что стены были ходуном, возможно, что-то могло упасть из-за этого у вас. Извиняюсь. Глеб выслушивал её, но позже до него дошло, что стены и правда будто картонные, а из-за этого и могла разбиться ваза. На душе стало так паршиво, что он обвинял его. — Как жаль, что вы уезжаете, мы больше не сможем насладиться вашим аппетитным пирогом, но мы постараемся не ссориться, — проговорил с искренней печалью Глеб, вспоминая, как он приложил ногой Артёма. — Конечно, заедем к вам как-нибудь. Возможно, вам лучше будет жить с кем-то родным поближе, рад, что вы будете находиться с дочерью, — произнёс блондин с улыбкой. — У нас разбилась ваза, но не волнуйтесь, это ведь всего лишь ваза. — Можно ли увидеть Тёму? — вопросила вдруг Лея. — Хочу попрощаться с ним. — Я всё передам ему, он ушёл в магазин, вроде, — неловко сказал Голубин, отводя глаза. — Ну, хорошо, — с грустью говорила тётя, после легко обняла его, уходя. — К вам уже завтра приедет новый сосед, будьте с ним любезны, он хороший человек. Сказала напоследок Лея, помахав ручкой, скрываясь за поворотом. Нынче трудно отличить правду от лжи, но в случае с Глебом, то это и вовсе невозможно, ибо он не верит даже своему парню. Закрывая входную дверь, он заметил, что тело, которое оставил на кухне лежащим, уже сидит за столом, придерживая мешочек со льдом около щеки, на которой также были капли слёз, отворачиваясь от Голубина, ведь синяк уже нарисовывался. — Ну, Тём, — вдруг сказал Глеб, усаживаясь на коленях перед сидящим Шатохиным, в его лице читалось сожаление о содеянном, но Артём не знает, что и сказать. На шее Тёмы были видны следы лёгкой попытки удушья, следы от пальцев Голубина. — Прости меня, я же сгоряча, пожалуйста, извини. — Ты всегда, блять, сгоряча, всегда ты не виноват, а я страдать должен, — резко выговорился Артём, смотря в глаза Глеба. — Мне больно, если ты ещё не забыл, что это значит… Я ведь говорил, что не делал этого. Я бы никогда так не сделал. — Я не сдерживаю себя, сам ведь знаешь, Тём, ну, прошу, прости, — начал упрашивать блондин, и уж поверьте, Шатохин не сможет не простить. — Я ведь люблю тебя, малыш. Тут и ломается стена обиды у Тёмы. Голубин притягивает того к себе, расцеловывая тому лицо, касаясь губами лба, щёк, носа, губ. Останавливаясь на губах, проникает в рот языком, а Артём и не против, лишь поддаваясь ближе, хватаясь за крепкие плечи Глеба. — Пойдём-ка в кроватку, — промурлыкал светловолосый, беря брюнета за бёдра, хватая за задницу, унося в другую комнату, а пока шёл, плавно переходил на шею Тёмы, оставляя мокрые следы, после нежно покусывая, затем зализывая укусы. По всей квартире были слышны вздохи и стоны, которые с каждым касанием нарастали, а ещё у обоих увеличивалось возбуждение. Мешок со льдом из рук давно выпал, оставаясь на кухне. Синяк будет смачный, и ведь удивительно, что не сломана челюсть. — Не делай так больше, — вновь умолял Артём своего бойфренда, понимая, что тот не сможет пообещать, и это с лёгкостью повторится заново. Блондин легонько уложил того на подушку в их комнате, не прекращая касаться губ старшего. Всё-таки для Глеба тот считается старшим, а для Артёма светловолосый является младшим. Тёма немного схватился за выпрямлённые волосы младшего, взрываясь от этих манящих касаний, томно вдыхая и выдыхая родной запах волос. Светловолосый приподнял того, снимая с него большую чёрную футболку, кидая на пол, продолжая действо. Голубин мягко выцеловывал его шею, оставляя алые засосы, медленно переходя на чувствительные соски Шатохина, кусая и вылизывая их, после поцелуями шёл к паху, где уже давно завязался узел, который так тянул дотронуться до ноющего места. Тёма сам решил потянуться, но был остановлен. Его запястья взяли одной рукой и вытянули над головой, поэтому что-либо сделать с твёрдым стояком в своих узких джинсах, он не мог. Ситуацией полностью управлял и доминировал Глеб. А как по-другому? Ведь активом или ведущим Тёма никогда не был, так как ему этого не позволяется. Голубин сам приспустил джинсовые штаны, убирая их на пол к остальным вещам Артёма, после увидев бугорок в белых боксерах, который требовал к себе внимания, усмехнулся. — Тебе помочь с этим, милый? — вопросил Голубин, касаясь выпирающегося члена одним пальцем, отчего Шатохина прорвало на тихий стон, а сам он начал дрыгаться, пытаясь высвободить руки из сильной хватки. — Такое чувство, что ты кончишь, лишь прикоснись я к тебе раз пять… — Я не могу терпеть так долго, Глеб, — проскулил Тёма, не успокаиваясь, дыша с открытым ртом. — И я, — резко проговорил Голубин, после отстёгивает ремень, и приспускает свои джинсы, оставаясь в одних чёрных боксерах. Светловолосый снимает с себя нижнее белье, помогая с этим и Артёму, после достав из ящика смазку, выдавливает на пальцы. Сразу, без какой-либо подготовки, он намазывает на свой возбужденный орган, быстро входя в Тёму, заставляя того выгибаться в спине и громко стонать, будто кричать. — Больно, — кое-как выговаривая слова, произнёс Шатохин, а на глазах появлялись капли слёз, которые быстро стекали мокрыми полосами с щёк. На это никак не отреагировал Голубин, лишь продолжая повторять движения, заходя полностью, целуясь с плачущим Артёмом, чтобы хоть немного перекрыть боль. Практически никогда Тёма не доходил до разрядки в ходе секса с Глебом, так как тот не знал, где находится та самая точка, от которой было бы хорошо не только Голубину. Ритм ускорялся, вот, уже приближается конец. Глеб хватается рукой за шею Артёма, опять же сдавливает её. Сильная боль разливается по телу брюнета, а шея уже онемела. Последние толчки, последние рывки. Блондин изливается внутрь Шатохина, пока последний даже не испытал этого, отпуская наконец-то измученную шею. После этого Глеб укладывается рядом, ничего не говоря, сразу засыпая. Он никогда не стал бы трогать член своего парня. Про дрочку можно и промолчать. Слишком брезгливый. Слишком не любит. Как только светловолосый уснул, Артём встал, уходя в ванную. С его ног стекает белая сперма, а сам он заходит в душевую кабинку, чтобы отмыться от этой грязи. Хоть немного. Тёма чувствует себя опустошённым, ощущает себя использованным, но капли воды помогают забыться. На теле видны множества различных синяков и ран, которые явно не украшали его. За сегодня он получил тёмные и багровые следы от рук на тонкой шее, а ещё в добавок синяк на правой щеке. Помывшись, он идёт к балкону прямо с оголённым и татуированным торсом, а на тазобедренных косточках висело шелковое полотенце. Выходя в холод, Артём схватился за пачку сигарет и зажигалку, поджигая одну никотиновую палочку в зубах. — Хэй, ты что, заболеть хочешь? — откуда-то доносится приятный голос, но повернув голову влево, то Артём увидел парня в чёрной шапке и очках, который тоже стоял и курил на балконе. — Какая разница, — безразличными глазами и тоном ответил Шатохин, подпуская к губам табачную палочку. — Быть может, я хочу, и что дальше? — А-то, что не издевайся над своим телом, здоровье превыше всего, — цыкнув, тот парень подошёл к краю балкона, схватившись за перила, а расстояние между ними было очень маленьким, так что достать до Тёмы было легко. — Раз тебе всё равно, то мне будет нет. Незнакомец снял кофту, которая была на нём, а потом накинул на голые и тонкие плечи Шатохина тёплую вещь. Артём сразу ощутил такое приятное чувство на душе и теле, что стало так горячо. Одеколон на кофте был такой, что его хотелось вдыхать постоянно, насколько он был вкусным. Уголки губ Тёмы дрогнули в попытке улыбнуться, но позже сменились всё тем же несчастным лицом. Незнакомый парень видел это, а ещё он заметил шрамы на голом туловище, а самый видимый и свежий был на правой щеке. — Хотя видно, что твоему здоровью не только простуда может помешать, — подметил высокий парень, но Артём сразу же отвернулся головой вправо, чтобы тот не смотрел дальше на след от удара. — Не твоё дело, и спасибо за кофту, я верну попозже, только скажи, где живёшь, — ответил быстро и грубо Шатохин, побольше накидывая на себя большую для Артёма кофту, не вникая в то, откуда этот парень на балконе тёти Леи. — Можешь не особо торопиться, а проживаю я с сегодняшнего дня, — посмеялся немного юноша, наблюдая за реакцией Тёмы. — Здесь. Тётя Лея переехала, раньше я жил рядом с ней, потом она приехала сюда, а позже, как ты, наверное, уже в курсе поближе к дочке, а я с этого дня, буду тут жить. — Ясно, теперь понятно, зачем она заходила к нам, — грустно и с печалью ответил Шатохин. — Меня Егор зовут, а тебя, — только и успел сказать теперь не незнакомый парень, как на кухне Тёмы что-то зашумело. — Ещё увидимся, Егор, — ответил Артём и скрылся за дверью балкона, закрывая за собой, оставив дружелюбного парня одного. — Увидимся.