Вдоль линии

Я вышел из класса — Сергей сидел на одной из батарей. Высокий подоконник все же располагался слишком низко, и Сергей упирался в него головой и горбился, отчего выглядел ещё мрачнее. — Ну что? — Она была в школьной форме, — не узнавая ни себя, ни его, сообщил я. Подошёл, взял его за руку и потянул за собой. Сергей не противился. Ни о чем не спрашивал. Пустая школа плыла мимо нас дверями кабинетов и потрескавшейся краской на стенах. Потом — улица. Пестреющая зеленью и сереющая домами. — Погода испортилась, — тихо заметил Сергей. Я поднял взгляд в небо. Тучи. Я ведь боюсь туч, и дождя, и грозы… — Испортилась, — просто погода знает, как реагировать. А мы — нет. Лить слёзы по тому, кого не любил — это обман. Но и жить, будто ничего не было, невозможно. Нам не сказали, как это произошло, но мы видели по их глазам, что это было ужасно. — Домой? — Профессор нескоро вернётся. — Мои тоже… — В гараж? — Нет, ко мне. Киваю. Там будет не так влажно и зыбко. Но там будет все ещё пусто, и лучше так или хуже не понять. Как сказать о подобном им, взрослым?.. Ветер, но тучи не уносит, они лишь ускоряются в своей нерешительности. Нет дождя. Дождь опасен для меня, но сейчас я бы не смог испугаться. Путь шёл в молчании. Слишком долго, несмотря на близость. Мы даже не смотрели друг на друга. Подъезд. И зачем-то врезается в память наша рокировка, наша игра… И все, что было в то время. Неделю назад — мотоцикл. Сегодня… Но нет. Им Зоя была бы ни к чему… Сережина комната слишком та же, что и всегда. И опять беспорядок в ней. Сергей рухнул на диван и устало прислонился к его спинке. Закрыл глаза. — Откроешь окно? — рассеянно спросил он. Так странно сейчас настолько обычные вещи… — Тебе жарко? — Душно. — Вряд ли на улице лучше, — но ветер легко врывается в комнату. Сережа тянется к нему, выпрямляясь. Вдыхает. И вздрагивает. — Теперь холодно. Обнимешь меня? — Обниму… — не понимая, почему нельзя закрыть окно снова, сжимаю в объятиях. — Эл, может просто мне не захотелось просыпаться и это не на самом деле? — он не смотрел на меня и, наверное, вовсе не хотел ответа. — Нет… — я опустил голову ему на плечо. — Думаешь, это из-за её любопытства? — Зачем нам искать причину, Сережа? Она ничего не изменит… — как не изменит ничего знание, что краешек обоев на потолке его комнаты отклеился из-за сырости. Но саму ситуацию здесь можно поправить. С Зоей не так. — Она докажет, что другие в безопасности. — Другие? — я резко выпрямился. — Думаешь?.. — Хочу иметь причину не думать, — и больше всего пугает уверенность в его голосе. — У нас нет причины опасаться… — опускаю взгляд. Мне хочется верить, что причины нет. Но если есть, то в опасности те, кто был близко к ней. А кто был? И этого не знаем. — Мы только должны помочь найти виновного. И… Я уверен, его нет в нашем классе. — Эл… — Сережа тяжело и громко вздохнул. Да. Мне понятно. Говорить все это так легко. Потому что не вдумываешься в смысл. — Мы им не сказали, что она делала. Не поможем. — Помощь не только в её действиях… — Но, не зная её, они ничего не сделают. — Мне кажется… Они не Зою ищут, а её убийцу. Значит, им важнее другие данные, — которых, возможно, нет близко. — Не очень-то ты разбираешься в их работе, — вдруг недовольно выдал Сережа. — А ты разбираешься? — вдруг странное чувство, близкое к раздражению. — Ты знаешь, как сделать так, чтобы они раскрыли это дело моментально?! — Может, и не знаю, но главное её занятие им точно поможет больше всего! — А откуда нам знать, что это её главное?! — еще больше распаляясь, воскликнул я. Не хочу так думать, не хочу в это верить! — Да она на это столько времени тратила, что на другие бы не хватило! — не менее возмущенно напомнил Сережа. — Но это было потому, что ей нужна была помощь, которой никто не оказал! — Попросила бы нормально, глядишь, и оказали бы! А она!.. И сейчас ей этим не помочь! — он вдруг побагровел и хлопнул ладонью по подушке. По воздуху поплыло серое перышко… — А обвинением в шантаже, конечно же, помочь?! — и почему-то оно казалось еще одной каплей! — Ещё бы, без этого преступника не найти! — Ну тогда странно, что люди ещё не все переумирали, или ещё не все своё нижнее бельё отнесли в полицию! — я уже готов был вскочить с места. — Ну, а раз ты так много можешь без данных, то вперёд! — Я не говорил, что без данных, но!.. И все как-то странно оборвалось. Я замолчал. И громко вдохнувший Сережа не ответил мне. Замершие полностью, мы смотрели друг на друга. Это всё… И вдруг каждое слово навалилось тяжестью на глаза. Словно зеркало… Одновременно прижались друг к другу. Расплакались… И больше ни о чем говорить не могли.

***

Сережа уснул от усталости, и я немного завидовал ему в этом смысле. Но все же уложил его на диван, накрыл одеялом. Уходить мне не хотелось, и я сидел рядом с ним сколько мог. Рисовал, хоть и чувствовал себя под колпаком нереальности. То, что получится просто сидеть и заполнять бумагу бессмысленными линиями и правда не кажется возможным, а физически выходит запросто… Но время на это и на сидение здесь вышло. Профессор просил… Не знаю, как буду выполнять, но обещал. Прибрать в доме, всего лишь. Но для гостей. Сергею я оставил записку; окно закрыл; вышел, осторожно затворив дверь. В одиночестве хуже, чем вдвоём, даже когда молчим, и даже когда он спит. Неспокойно, и каждая ступенька — будто ударяющее прибавление тяжести. Улица. Ничего. Ничего не сделать. Идти. Я не знаю, что думать. Насколько она нуждалась, в насколько страшное могла проникнуть, насколько важное узнать? В этом ли дело? А если нет, то за что, почему?! Нет, не может существовать реальной достаточной причины! Но разве так считают убивающие? Нет, они обвиняют тех, кто загублен ими… Как если бы… Что-то холодное рухнуло мне на щеку. Потом ещё и ещё одно. А следом… Громкие шпаги, громкое дыхание, громкий «выстрел»… Сверху нависло тёмное: Сережин любимый зонт, с красивым изображением… — Ну ты, Эл!.. — и дождь хлынул наконец всерьёз. — Сережа? — я, почти не веря, обернулся на него. Если бы не он, то я бы остался здесь и… Неясно, когда бы мне помогли. Но как он успел?.. — Что ж ты делаешь?! — Я… Прости, профессор меня просил… — путаясь даже в собственных мыслях, оправдывался я. — Под дождь попасть?! Зонт-то!.. — Я не мог его взять без твоего разрешения, — ведь он так дорог тебе… — Чайник!.. — почти отчаянно воскликнул Сережа и крепко прижал меня к себе свободной рукой. — В порядке хоть?.. — Да… Спасибо, Сергей. Но зачем ты… Почему ты за мной пошёл? — ведь я же оставил записку, он знает, куда я ушел, знает, что ему там делать теперь нечего… — Проснулся, вижу: ты ушёл, зонт не взял… — Но откуда ты знал, что я недавно ушёл? — Ну, почувствовал, что тёплый комочек рядом меня оставил, — шутливо и будто бы смущенно, пояснил Сережа. Но его слова чем-то мне не нравились. — Тёплый?.. Нет, Сергей, ты не проснулся, когда я встал. — А ещё дверь хлопнула. — Сергей, перестань… — почему-то грустно, и почему-то тепло. — Почему? — Это не правда. — А что правда, Эл? Сказать тебе, что я — идиот, который бросился за тобой, потому что разволновался, когда понял, что ты ушёл без зонта?! — и теперь его взгляд показался мне жалобным. — Ты не идиот, Серёжа. Ты спас меня… Хотя я и не понимаю, как. — Знаешь, Эл… — начал было он, но в этот же момент рядом с нами раздались шлепающие по лужам шаги, а через секунду нас окликнули. Окликнула. Это была Майя. — Неужели, хотите стать статуей? — она улыбалась, но мне показалось, что за улыбкой прячется настороженность. Настороженность, которую она не могла объяснить, и поэтому принять. Сергей тут же выпустил меня и повернулся к девушке. — Нет, это только Эл. — Это случайность… — странно, все звучит почти так, как обычно. Только сами мы не такие же, как всегда. Майя подбежала к нам. Она была уже вся мокрая, но, кажется, ее это вовсе не расстраивало. И даже пытаться залезть под зонт не захотела, хотя Сережа и потянул ее к нам… — Что случилось? — посерьезнела она совершенно вдруг, неожиданно, и теперь всматривалась в наши лица, будто ища успокоения, или признака шутки, или… удара в грудь. — Один человек больше с нами не будет учиться, — тихо произнес Сергей. Само то, что она заметила и поняла, давило на него с заметной силой. Майя напряженно молчала, сжимая всего двумя пальцами край яркой футболки. Наконец, очень коротко и твердо девушка спросила: — Кто? Почему-то я видел, она понимает. Понимает со всей ясностью. — Зоя, — Сергей мрачнее, чем прежде, чем даже когда услышал. — Почему? Тишина. Все та же ужасная тишина, что в школе, хоть и окруженная шумом дождя. Только на Сергея она давит куда хуже. И я шепчу вместо него, потому что не могу оставить так: — Ее убили, — и в этот шепот не верю я сам. И тишина. Только огромней глаза, только попытки сказать, только дождь на щеках вместо слез. Мрачный и бессильный Сергей. Сергей… знал, что так будет? — Май… — касается ее ладони, но она даже не вздрагивает, лишь закрывает глаза. — Я поняла, — слова звучат будто так жестко, будто так безразлично… но сквозь них чувствуется боль яснее всего. Она проходит сквозь каждую каплю и окружает нас неизбежной сеткой; у Майи зонта нет. — Я пойду. — Может?.. — шагнул к ней Сережа. — Нет, — и мы бы оба не смогли возразить. Она двинулась прочь: такая обычная для промокшей, что каждый прохожий не удивился бы; такая надломленная для ее знающих, что никто из нас не смог бы понять, кого видит. — Сергей, ты… — не могу заставить себя довести до конца мысль. — Я не пойду за ней. — Почему? С кем, если не?.. — с тем, кого любишь, можно хоть сколько-то прийти в себя? — Некоторые вещи нельзя поправить присутствием, — и речь не о смерти, но о том состоянии, что вызывает потеря… Но потеря кого-то слишком близкого для тебя. — Ты знал? Сразу знал? — Да. — Почему ты им не сказал? — я неожиданно знаю, что он не мог иначе. — Трудно описать. Если полиция придет к ней сейчас, будет ужасно. Нет. Пусть… не раньше, чем сможет… — его губы дрожат. И здесь бесполезны слова. Лишь снова объятия. Больнее всего причинять боль тому, кого любишь.