Вино с пряностями

Теории — это хорошо. На теориях, предположениях и догадках веками строилось и строится человеческое понимание окружающего мира. С них пошло всё, начиная основами физики и кончая философией и религией. Но согласитесь, много интереснее, когда теория плавно переходит к практике. Ведь теперь все ваши предположения — вовсе не пустой звук. Теперь это, можно сказать, аксиома, теорема, закон! И как же сладок вкус триумфа! Как же приятно осознавать, что теперь ваше имя навсегда увековечено в истории, да ещё в положительном свете! Джекилл ждал. И чем дольше он ждал, тем меньше становилась его вера в собственную идею. Конечно, были минуты эйфории, когда его уверенность взлетала к небесам и новые силы наполняли ученого до краев. Но чем лучше становилось состояние Хайда, тем эти моменты делались короче, тем чаще им на смену стали приходить минуты страха и сомнений. Грызущее чувство тревоги шептало ему на ухо, напоминая все прошлые неудачи, мелькая перед глазами картинками провалов, сжимало сердце прошедшим позором. Но пути назад не было. Бросать было поздно. Точнее, Джекилл так думал. Переломный момент, как ему и полагалось, настал внезапно. За окном темнело, дождь тихо стучал по стеклу, отбивая ритм вялой польки, низкие облака застилали небо своим пушистым серым одеялом. В комнате горела одна единственная свечка в высоком, изящном подсвечнике на тумбе; рядом с дверью, конечно, висел газовый рожок, но было ещё слишком светло, по мнению ученого, чтобы его зажигать. Сам же доктор сидел у кровати, на мягком стуле со смешной обивкой в мелкий цветочек и, то и дело поглядывая на зарытого в одеяле Хайда, пытался читать. Проблема заключалась в том, что от этого монотонного стука за окном, запахов воска и лекарств, летавших по комнате, тусклого освещения и выбранной книги Джекилла ужасно клонило в сон. Он взял эту макулатуру с первой попавшейся полки, даже не смотря на обложку, хотя, если бы он это сделал, то наверное сразу же отложил бульварное чтиво. Это был самый что ни на есть пресный, запутанный любовный роман с этими действующими по инструкции деревянными героями и шаблонным сюжетом. Генри долго пытался понять, как такое вообще могло оказаться в его доме, а потом вспомнил, как один его знакомый пытался убедить доктора что такие книги — это отличный отдых для головы и способ расслабиться и ни о чем не думать. Опытным путем Джекилл только что начал доказывать, что это вовсе не так. Его глаза быстро скакали по строкам, но смысл написанного то и дело ускользал. И вот уже не милейшая Джилл признается в любви обворожительному Александру, бросая несчастного Микки, а Микки бросается Александру на грудь, изливая самые светлые чувства, в то время как из-за кустов за ними поглядывает Джилл. Ученый ещё раз перечитал строчку, но так ничего и не понял. Озлобленный на глупый роман, он бросил его на подоконник, когда почувствовал боковым зрением внимательный, испепеляющий взгляд. Джекилл медленно повернул голову и столкнулся с черными и бездонными глазами Хайда, которые внимательно ловили каждое его движение. И на самом деле это было даже смешно, то, как хмуро он выглядывал из-под чистого одеяла, нахмурив брови и сощурясь. Но вместо этого по спине Генри пробежали мурашки. В голове доктора сейчас было пусто как никогда. Все мысли словно разбежались по углам и забились в них до лучших времен. Нужно было что-то сказать, но подходящих слов, да и вообще слов не находилось. Молчание повисло в воздухе, нарушаемое лишь стуком дождя за окном. Время на секунду замерло, а затем вдруг побежало раза в три быстрее. Доктор уже открыл рот, как вдруг Хайд дернулся, попытался вскочить, но видимо тело его было ещё слишком слабо, потому он снова повалился на кровать, шипя не хуже какой-нибудь змеи. — Осторожнее! — воскликнул доктор, в свою очередь вскакивая со стула и подбегая к кровати. Эдвард тем временем пытался выпутаться из многочисленных одеял. — Тебе нельзя совершать такие резкие движения! — вскричал Генри, хватая больного за плечи. Тот уставился на него каким-то невидящим, безумным взглядом и дрожащими, ослабевшими пальцами впился в рукава его рубашки. Он весь дрожал, дыхание сбилось, щеки запылали, а по лбу потекли капли пота. — Что ты, черт возьми, сделал?! — закричал Эдвард. В его голосе смешались злоба и какой-то животный, дикий страх. — Что? — Джекилл растерянно оглянулся, пытаясь понять, стоит ли уже звать на помощь. — Как?! Говори, как ты это сделал?! — не унимался Хайд. — Я… Ох, успокойся, пожалуйста, и я тебе все объясню. Главное не волнуйся. Хайд недоверчиво уставился на него, и, бледнея, Джекилл заметил, как из его носа постепенно начинает капать кровь. Доктор знал, что такое иногда случается при высокой температуре, но очень надеялся все же избежать этого. — Ни в коем случае не поднимай голову! — протараторил Генри и кинулся за платком и перекисью. Эдвард сначала видимо даже не понял, что произошло. Удивлённо он пялился на белое одеяло, на котором расцветали красные кровавые цветы. Убийца выглядел абсолютно выбитым из колеи, так, видимо, странно ему было видеть свою собственную кровь. А та, тем временем, быстро бежала, растекаясь по губам, сползая на подбородок, а затем и на шею, пачкая воротник наполовину расстегнутой жёсткой, большой рубашки. Хайд растерянно стёр кровь с подбородка рукой и облизал губы. — Вот, приложи к носу, — Джекилл протянул ему платок. — А теперь прислонись к спинке кровати, голову все ещё не поднимай, и слушай. К его удивлению пациент повиновался и выжидающе уставился на него. Генри вздохнул и тяжело опустился на стул. Уже почти совсем стемнело и теперь дрожащего пламени свечи еле-еле хватало чтобы освещать белое лицо Хайда. — Да. Ты все правильно понял. Я сделал то, чего так хотел — разделил нас. И, судя по всему, поэтому ты и заболел. Но это не смертельно, к тому же, ты уже идёшь на поправку. Поверь, так нам обоим будет лучше. Не волнуйся, о том, что ты убил Кэрью знает только Аттерсон, а на него можно положиться, он мой старый друг. — Как же, такого друга и врагу не пожелаешь… — пробормотал гнусаво Хайд, он немного помолчал, а потом, будто что-то вспомнив, резко дернулся и закричал, — Подожди, то есть ты снова хочешь использовать меня для своих чертовых экспериментов, ублюдок?! А что потом? Выкинешь на улицу за ненадобностью, как какую-нибудь крысу?! — Что? Конечно нет! Ты сможешь пойти на все четыре стороны как только тебе станет лучше, если конечно захочешь. Хотя я, на самом деле очень рассчитывал на твою помощь в одном деле… — Ну вот, что я говорил! — Нет, подожди, дослушай меня пожалуйста, я обещаю, что это не навредит тебе… — Некоторые верят, особенно те, кто тебя не знают. Но уж поверь, Джекилл, уж я-то знаю тебя лучше всех! Даже лучше тебя самого! О да, я изучил тебя, ты — самая что ни на есть двуличная мразь! Даже хуже остальных! В отличие от них ты ведь все ещё считаешь себя положительным героем своей истории. — Не смей так говорить! Хайд, я ведь не желаю тебе зла! Подумай, я мог выбросить тебя на улицу, как только ты перестал грызть меня своим присутствием изнутри. Но я этого не сделал. Не потому что имел тогда какой-то корыстный план, нет! Мне стало тебя жалко! Можешь себе представить? Или чувства тебе так и не были даны, даже когда ты наконец избавился от столь ненавистного Генри Джекилла?! А? Какого это быть отдельной личностью? Чувствовать ту самую, желанную свободу? — Я бы не назвал это свободой, если мне даже языком шевелить тяжело, не то что встать и врезать тебе как следует! Кровь отлила от лица доктора. Он резко вскочил и вылетел из комнаты, захлопнув дверь. Хайд продолжал что-то кричать ему вслед, но он уже не слышал, последними словами были «что, теперь хочешь запереть меня за плохое поведение, как маленького ребёнка?». Джекилла трясло, на подгинающихся ногах он прислонился к стене и попытался выровнять сбитое дыхание. Его сердце бешено колотилось в груди, а вера будто бы медленно трескалась, и осколки врезались в грудь. Внезапное, неоправданно сильное волнение захлестнуло его и сейчас пыталось сломать. Но Генри не собирался сдаваться так просто. Он попробует убедить его, попробует исправить. Только уже не сегодня. Учёный медленно спустился по лестнице и столкнулся лицом к лицу с Пулом. — С вами все в порядке? — обеспокоено спросил слуга. — Да, да, конечно… Принеси мне кофе, пожалуйста, и покрепче. Дворецкий удалился, а доктор направился в гостиную. В камине весело трещал огонь. В комнате было тепло, и даже немного душно. Доктор подошёл к стеллажу с книгами, взял какой-то толстый новенький томик и уселся на диван. Вскоре появился и Пул с кофе. — Хайду ужин сегодня не несите. Ему надо успокоиться. А завтра я сам отнесу ему завтрак. И если он будет что-то говорить или кричать сегодня ночью, не обращайте внимания. Ему просто нужно немного успокоиться. Дворецкий кивнул и вышел. Его руки слегка подрагивали. Тихо, стараясь остаться незамеченным, старик прошёл в свою комнату, и сел за письменный стол. Пул не очень хотел делать то, что собирался, но мистер Аттерсон просил его с таким жаром, что слуга просто не смог отказать. Взяв карандаш, старик нацарапал на бумаге короткую записку. Свернул её несколько раз и сунул в карман. Можно ли было считать это предательством собственного хозяина? Он не знал. Но в конце концов, то, что мистер Аттерсон будет знать о положении дел в доме ведь никому не повредит.