67
7 апреля 2024 г. в 18:02
— Ну давай рассказывай, — настойчиво требует Алби, — Что стряслось?
Тереза, сконфуженная таким обильным вниманием в свою сторону, сжимает губы в тонкую линию, пытаясь усмирить своё волнение. По левую сторону от неё какое-то летающее насекомое слабо бьётся в грязное кухонное окно. Сегодня сделалось прохладно, и общими думами пришло решение оставить открытой только форточку. Она бросает около жалобный взгляд на застывшего в ожидании Алби, затем на Галли. Тот, скрестив руки на груди, остался неподвижным около неё, предпочитая стоячее положение сидячему. Его взгляд скорее внимательный, нежели у Алби, но смесь беспокойства с какой-то немой решимостью возобновляет в нём привычный облик молчаливого защитника, каким он предстал перед Терезой, когда они начали дружить. Ей хочется улыбнуться этим мыслям, но она ощущает себя слишком подавленной, чтобы проявлять какие-то положительные эмоции.
— Я с матерью разговаривала недавно, — Тереза тут же машет рукой в неопределённом направлении, будто заранее отрекаясь от благополучного исхода своей истории, — ей приспичило свалить в Австрию, представляете?! — она выпрямляется, и всё её негодование выплёскивается наружу, собираясь в точке меж бровей, — я почти на сто процентов уверена, что это дело рук её Деймона или как там его зовут, — со злобным отвращением выпаливает Тереза, сощурив кипящие гневом глаза.
— Что? В Австрию? — изумлённо таращится Алби.
— Дело рук кого? — одновременно с Алби интересуется Галли.
— Да вот же! — восклицает Тереза, обременённая своим отчаянием, — Понятия не имею, чего им туда…
Внезапно она затихает, делаясь безмолвной, а ещё тревожной. Молчание воцаряется неожиданно, очень неловко. Алби, хмурясь, пытается разделить эмоции своей подруги, только не может понять их причины.
— Она уезжает в другую страну, — начинает он, осторожно и слегка рассеянно, — и это плохо, потому что…
Галли, внимающий словам Алби очень сосредоточенно, замирает в ожидании продолжения, только уже от Терезы. Обе пары глаз упираются ей прямо в лоб. Тереза делает вдох, и губы её искажаются, становятся ломаной линией. Солнечный свет, преломляясь, вонзается ей в лицо. Вся она делается угловатой и колючей, как те растения на подоконнике, о которых совершенно позабыло тепло.
— Это значит, что меня забирают с собой, — на одном выдохе обозначает Тереза, высушенная своими же переживаниями, а от того и застывшая с редким для неё, пустым выражением на своём веснушчатом лице.
— Нет! — агрессивно возражает Алби, будто его вообще спрашивали, — Но как? Зачем? — он тут же исправляется, напустив на свою физиономию печаль и несогласие.
— Тебе ещё учиться целый год, куда им забирать тебя? — с каким-то скепсисом спрашивает Галли, успев ретироваться поближе к столешнице, видимо, чтобы укрыться от шквала эмоциональной вспышки Терезы.
— Я ей так и сказала, — нехотя протягивает Тереза, подперев кулаком щёку, — Она в ответ лишь «ты доучишься, не бойся, мы заберём тебя сразу же после выпуска». Вот спасибо! Мечта, — каждое её слово обращается в яд, свойственный кому-то, кто не она. Такой озлобленной Тереза показывается крайне редко, — А я не хочу. Не хочу отсюда уезжать, мчаться в какую-то дерьмовую Вену, или Линц, или что там ещё есть.
Галли бросает один вдумчивый, но непонимающий взгляд на Терезу. Наверное, думает, как можно эти города называть «дерьмом». Такие комментарии способны оставлять педантичные богатые, видящие роскошь, но упорно верящие, что повидали нечто убогое. Алби понял его мысли сразу. И тут же его одёрнул. Хватило лишь одного укоризненного взгляда, и в следующее же мгновение взгляд Галли вернулся к центральному столу.
— Я просто хочу закончить этот университет, не нервничая и не думая, что мне, блин, делать в другом месте, когда я даже в этом никого из себя не представляю, — растерянно признаётся Тереза. Вся бойкость из неё изгоняется, уходит в открытую форточку.
Молчание уходить не желает. Ни Алби, ни Галли понятия не имеют, что сказать. Они переглядываются. Галли кивает и одним взглядом указывает куда-то вниз, наверное, на Терезу. Алби прищуривается. Галли начинает раздражаться. Он проделывает свои последние действия вновь. Алби закатывает глаза.
— Ты говорила ей, что не хочешь этого? — Алби плавно двигается к Терезе, смещая пятую точку вдоль стульев. Он обнимает её за плечи.
— Говорила, — уныло сообщает Тереза, положив голову на плечо Алби в знак признательности за его жест утешения, — в ответ не получила ничего, кроме того, что она не хочет оставлять меня в другой стране. Видите ли, она не может разорваться между мной и своим хахалем. У него там работа или что-то такое, — продолжает Тереза абсолютно неподвижно, — Я с ней сцепилась, конечно же, стояла на своём. И теперь, если я хочу остаться здесь, мне нужно обеспечивать себя самой.
— Что за бред, — выражает своё мнение Алби, — ты ведь ещё учишься, — он нарочито не обращает своё внимание в сторону Галли. Ему становится стыдно за свои слова, пускай они и не лишены смысла.
— Её это мало волнует, — злобно ворчит Тереза, — она сама в жизнь не работала, виснет на шее у мужиков, но делает из себя специалиста в вопросах жизнеобеспечения. Сука, — вновь выплёвывает злобно, скруглив спину и опустив голову, словно хочет сжаться до невообразимо маленьких размеров, пытается спрятаться.
Галли сопровождает этот диалог своим тяжеленным молчанием. Это оставляет его растерянным и взволнованным, но абсолютно раздражённым. Он совсем не хочет, чтобы она уезжала. Но у неё есть возможность остаться. Тогда в чём вообще проблема?
— Мы что-нибудь придумаем. Обязательно, — добавляет Алби для пущей уверенности. Его пальцы сжимают плечо Терезы сильнее, — Мы тебя никуда не отпустим, — и с этими словами он поднимает взгляд прямо на Галли, выискивая поддержки.
Галли сталкивается со своей чопорной бессовестностью, с чужими тёмными глазами, глядящими на него пристально, обжигающе, словно знают о каждой его злобной мысли. Конечно, он её не отпустит. Но разве они и без этого не двинутся в разных направлениях после выпуска?
— Спасибо, — слабым тоном откликается Тереза, улыбаясь.
Её голос дрожит, и Галли с глубоким удивлением обнаруживает, что Тереза плачет. Он перестаёт ощущать пол под своими ногами. Ничего такого, просто слёзы до сих пор застают врасплох. Благо, на такие моменты существует Алби. Галли пытается не чувствовать себя окаменевшей бесполезностью. Получается слабо. Не потому, что он отрешён от происходящего или испытывает проблемы с поддержкой, просто всё это обычно меркнет, задвигается за другие фигуры. Когда он в компании, а не наедине с кем-то, его способности становятся лишь тенью. Может, он всегда считал остальных лучше себя.
- …помнишь, он приходил к вам год назад? — Алби тем временем говорить не прекращает, просто из внимания Галли половина чужого монолога вывалилась в пустоту, — Ну, тот, что ещё с волосами длиннющими.
— О нет, — жалобно протягивает Тереза, вытянув руки вдоль стола, — мне он так не понравился, этот модельер недоделанный. Ему ведь не меньше шестидесяти! — заявляет Тереза, обрамляя чужой возраст таким образом, что всё это воспринимается проблемой и некомпетентностью.
— Но Тереза, он один из крупнейших дизайнеров страны, — слегка поражается Алби, смерив Терезу удивлёнными глазами, — это тебе в будущем сыграет на руку. Тем более он сам предлагал стажировку лучшим ученикам.
Грубый смешок Терезы привлекает внимание Галли.
— Вот в этом и загвоздка, — не то с поражением, не то со смущением продолжает Тереза, — я вообще ни разу не лучшая.
— Поднажми к концу года, а потом и в следующем, — в разговор наконец вступает Галли. Никто не удивляется, что появляется он со своими словами именно в разгар такой «душной» темы, да и сам он не испытывает никаких угрызений совести, — Алби, ты ведь говоришь о том кренделе, который жаждал завербовать себе рабов?
— Крендель, — тихо повторяя за Галли, Тереза смеётся, очень хрипло и единолично.
— Почему сразу рабов, — принимается возражать Алби, но с через чур уж довольной гримасой, — Приспешников — возможно, — он скалится, получая удар по руке от Терезы и одобрительную ухмылку Галли.
— Идите вы, — беззлобно бросает Тереза и затем вздыхает, — Надо же… не думала, что когда-нибудь придётся совмещать работу и учёбу, — она тут же клацает зубами, метнув быстрый взгляд на Галли, соображая, что сказала лишнего.
Галли на неё не смотрит, не обращает никакого внимания, делает вид, что не заметил. Его это даже веселит. Когда-то давно всем им вдруг взбрелось, что эта тема для него болезненная и неудобная, что он чувствителен к разговорам о вынужденном труде. Да, он работает и учится. Да, у него нет другого выхода кроме как обеспечивать себя самому. Да, он вынужден не знать, что такое комфорт и удобство в общепринятом понимании. Ну и что?
— Слушайте, ребята, — Тереза уже выпрямилась, откинулась на спинку стула с расслабленным выражением лица, — а чем вы планируете заниматься после выпуска?
— Опа, разговоры о блестящем будущем, — Алби никогда не упускал возможности поиздеваться над любым вопросом и словом, от своей стратегии не отходит и сейчас.
Тереза бросает на него один недовольный взгляд, и этого хватает, чтобы Алби приобрёл свой обычно-вдумчивый вид.
— Я серьёзно, — подчёркивает окрас своего вопроса Тереза, — Вы вообще задумывались об этом?
— Конечно, — Алби утвердительно кивает, — Думаю об этом день и ночь.
— Ну перестань уже, — Тереза снова отдаёт свой удар Алби, и тот снова морщится, — Я просто… поняла, что это будущее уже совсем скоро. До выпуска всего год. Такой бред, — она непонимающе хмурится, будто только осознаёт, в каком промежутке времени они все находятся прямо сейчас, — Кажется, только вчера мы сдавали нашу первую сессию.
— Ты давай ещё вспомни, как пошла впервые в первый класс, — кислое бормотание Галли перебивается молчанием Терезы, смотрящей на него исподлобья, — Алби, ты ответишь или как?
Потерявшись от внезапного и отнюдь нелестного внимания в свою сторону, Алби застывает с беспокойством на лице.
— А чего я-то?
— Потому что с Галли всё понятно, — за Адамса внезапно вступается Тереза, — Все мы знаем, что он продолжит издеваться над глиной, своими спиной и глазами, — повернувшись к Алби всем корпусом, Тереза не может заметить Галли, пялящегося на неё с прямым возмущением, — а что с тобой — непонятно. Ты никогда не рассказывал, чего тебе хочется, — она заканчивает свой монолог неуверенно, похоже, к его концу осознав, что Алби действительно никогда не говорил о себе.
Алби сидит молча, моргает и щёлкает суставами пальцев. У Галли от каждого его щёлкания едва заметно дёргается бровь. На кухне стало совсем нечем дышать, но никто, кроме Терезы, этого не замечает. Приходится исправлять ситуацию самой. С измученным вдохом она поднимается со своего места. Скрип ножек стула о паркет раздражает всех троих. Она впускает в душное помещение поток свежего воздуха, распахнув окна, а ещё распугивает всех насекомых, успевших обжить раскалённый подоконник за половину дня.
— Я понятия не имею, — то ли устало, то ли стыдливо отвечает Алби, — Я сюда-то поступил только потому, что не хотел идти по стопам отца.
— Он у тебя… военный? Или полицейский? — Терезе уточнять неловко, потому что в принципе не привыкла из своей памяти факты о друзьях упускать, но Алби действительно никогда не разглагольствовал о своих семье и прошлом.
— Военный полицейский, — отчего-то весело отвечает Алби, — Да. Там было куча дерьма вроде контроля и ответственности, вот я и… — хочется сказать «подсел». Алби продолжает: — Здесь. Отец злился, что я в «какую-то непонятную скульптуру подался. Это занятие для девчонок», — с этими пародированными словами Галли очень громко усмехается, — Ага-ага, — Алби тут же живо кивает этому смешку Галли, соглашаясь с абсурдом сказанного, — Или ещё смешнее: «занятие для девчонок или каких-то геев». Надо же! — не веря в собою же сказанное, Алби хлопает себя по бедру.
— Ну а ты кто? — неожиданно-глумливый вопрос поступает от Терезы. Она, довольная, расплывается в широкой ухмылке, когда за её вопросом следует тяжёлый взгляд Алби.
— Посмотрел бы я на него, таскающего мешки, которые ещё и весят тонну, — угрюмо заканчивает Алби, удостоив молчанием хамоватое любопытство Терезы, — Он бы точно не позволил ни одной из моих сестёр поднимать такой вес. А всё равно выпендривается.
— М-да, с приколом твой батя, — протянуто заключает Галли, откинувшись на спинку стула.
Алби пытается не кривить губы в сочувствующей усмешке. Он хоронит в себе слова «твой-то уж точно».
А Тереза продолжает оставаться недовольной. Она успела усесться обратно, отодвинуться от стола, закинуть ногу на ногу, и теперь торопливо раскачивает закинутой щиколоткой из стороны в сторону. Она не надеялась, что Алби скажет ей правду, что вообще ответит. Он, наверное, вообще не понял, что её беспардонный вопрос был лишь уловкой, неуловимым намёком, побуждающим к честности. Просто она никогда не обсуждала с ним его сексуальность, и ей очень невтерпёж узнать хоть что-нибудь, даже если мысли на этот счёт у неё уже есть. Она не знает, почему просто не спросит. Так, наверное, для неё слишком скучно.
— А тебе, Тез, теперь ничего не остаётся кроме как идти по стопам того шестидесятилетнего длинноволосого кренделя, — остроумно подмечает Алби, смотря при этом на Галли, а не на Терезу. Тот растягивает губы в хриплом злорадстве. Алби это нравится. Он провожает эмоции Галли самодовольной улыбкой.
— Вот блин! Я обречена, так? — с отчаянием приговорённого вспыхивает Тереза, намеренно не скрывая, что эти её эмоции поддельны. Она хмуро улыбается после своего небольшого спектакля, довольная собой, — Дожить бы до выпуска…
— У нас разве выбор есть? — Галли задаёт вопрос в пустоту, без энтузиазма и интереса, — Придётся доживать, — решительность в его голосе мешается со смирением. Он морщит нос, очевидно, воспринимая это скорее приговором, нежели собственным желанием.
Алби едва заметно ухмыляется и кивает, сверля глазами край столешницы. Эта ситуация не ищет положительного отклика и у него. Только Тереза, глубоко вздыхая и жмурясь, упирается ладонями в ребро стола.
— Это у меня тут неожиданная ситуация с неясными последствиями, а депрессивную сценку разводите вы, — она не реагирует на широкую улыбку Алби, хотя и подмечает разлившееся в груди спокойствие, ведь его реакция означает, что он верно истолковал её замечание как шутку, — Это нечестно.
Галли уже успел выключиться из их размеренной беседы, и все его силы уходят сначала на то, чтобы переварить своим мозгом сказанное Терезой, а затем сдержать порывы громко вздохнуть. Усталость резко внедряется в его тело. Галли ощущает себя каменным. Ему нужно заканчивать, испаряться отсюда. Они вроде бы закончили обсуждение главной и печальной темы (Галли так до конца и не понял, почему она стала вдруг печальной, ведь Тереза может жить, как ей хочется, а с матерью они и без того живут по разные города). Значит, он может уйти?
— Я предпочитаю жить сегодняшним днём и не загадывать, — Алби неожиданно решает завершить их раннее обсуждение.
— Ты просто оттягиваешь неизбежное, — Галли не может удержаться и не брякнуть о реальности, — ну и от ответственности уходишь.
— Ты, блин, проповедник, — Алби очень живо изображает возмущение, — достал уже. Тихо.
Галли, впервые довольный за время их разговора, пожимает плечами, не скупившись на свою редкую улыбку, не которая рисуется, когда он издевается или оценивает, а та естественная. Она с ними очень редко. Алби всё ещё хватается за неё глазами, пытается вычислить. Ведь теперь Галли действительно другой. Он не может правильно разъяснить никому, даже себе, но что-то в нём стало не так. Непривычное, повёрнутое к миру спиной, но тем не менее существующее. Объявляющее, что оно здесь. Будто кто-то сменил двигатель у него внутри со ржавого на не совсем ржавый. Будто весь он внутри себя как-то успокоился, его неназванный пожар потушился, наконец перестал разрушать стены, и он больше не задыхается под грудой обломков. Раньше на его лице всё больше расцветала скованная борьба, и Алби был вынужден наблюдать за тем, как весь он исписывается умиранием. Теперь его облик обрёл более сглаженный вид, словно Галли от чего-то освободился, перестал с собою драться. Это заинтересовывает Алби больше, чем он ожидал.
— Уже уходишь? — с досадой спрашивает Тереза. Это адресовано Галли, что за время дум Алби успел налить себе кофе и потрепать Терезу по волосам.
— Надо в универ, — вяло отзывается Галли, будто ему действительно туда надо.
— А чё это у тебя там за дела вдруг объявились? — Алби со своим резким тоном и подозрительностью в бровях должен застать Галли врасплох.
Галли бурно не реагирует. Ведёт бровью в недоумении, устремляет на Алби свой фирменный затыкающий взгляд. Тереза отчего-то делается неловкой и жёсткой. Алби перестаёт что-либо понимать.
— Ты в курсе, что у тебя с собой кружка? — с сомнением в глазах спрашивает Тереза, кивая на предмет у Галли в руках.
— И что? — Галли искренне не видит проблемы.
— Она ж… не твоя, — сквозь смех пытается вымолвить Алби, поражённый происходящему, — Да и к тому же ты что, завалишься в автобус с простой кружкой в руках? — в его весёлых глазах пылает удивлённая насмешка.
— Мне плевать, — холодно заявляет Галли, но не то чтобы злобно, — Я пить хочу.
Тереза обращает взгляд вниз, куда-то себе в колени. Конечно, она не может не быть насмешливой и сконфуженной. Но эти ощущения перекрывается странным восхищением. Этот Галли, порой его странность делать и думать не как остальные. Это всё вызывает в ней трогательность. Периферическим зрением она цепляется за то, как Алби скрещивает руки на груди и качает головой. Он всегда выступает с такой реакцией; точно консервативный старик, ему такие необычности удивительны и шифрованы. Словно до его понимания никак не дойдёт, что бывает иначе.
— Ну ладно, беги, золушка, — одобрительным тоном говорит Тереза, обращаясь к мельтешащему у порога Галли, поставившего кружку на холодильник.
Алби не желает прикрывать свой ржач воспитанием, в целом, как обычно. Галли на это больше не реагирует, лишь долго моргает, тоже как обычно.
— Очень смешно, — почти не оскорблённо произносит Галли, занятый содержимым своего рюкзака.
— Ну а чего? — Алби не чувствует ни границ, ни рамок своего остроумия, — тебе даже волосы красить не нужно, только длины прилично добавить.
— Да завались ты уже, — Галли ожидаемо не выдерживает. Он игнорирует подавленные смешки Терезы, хотя, может, и должен быть благодарен в глубине души. Она хотя бы пытается, — А если серьёзно, я знаю, что у тебя всё получится, — конечно, сейчас он обращается к Терезе. Та тут же уставилась на него как завороженная, — просто… просто сделай это.
Галли не хочет звучать как один сплошной совет, да и что это вообще такое — просто сделай это? Ключевое прячется в смысле. Для Галли это всегда было просто: меньше думай, больше делай. Не бойся, не сомневайся. Просто делай. Если бы не это, он бы давно сгнил в канаве. Слишком много многообразия в обязанностях в его рабочей жизни. По-другому там не выживают. Интересно, поняла ли его Тереза? Даже если нет, на большее его не хватит. Ведь она и без того так удивлена, словно он говорит на другом языке. Это, вероятно, должно задевать.
— Ну я пошёл, — Галли обрывает диалог, предлагает ему такую альтернативную концовку. Он не смотрит на хамоватое лицо Алби, преподнёсшего свою шутку-сравнение как прямое указание на его финансовое и социальное положение. Возможно, та и вовсе граничит с издевательством. Галли уважает бесстрашие, но не может отделаться от неприязни к Алби в такие минуты, — вечером увидимся.
— Спасибо, — Тереза, похоже, наконец сообразила. Её благодарность, едва ли не брошенная Галли в спину, заставляет его остановиться. Он оборачивается, — спасибо вам, мальчики, — Тереза делает это своё лицо, непоколебимое и мягкое, становится собой, — Что бы я без вас делала, не знаю.
— Это очень громко, — Галли изображает чрезмерную хмурость, а после бьёт себя по уху, — не могу слышать.
Тереза разражается хохотом, вынуждая Алби от неё отпрянуть. Галли выдавливает из себя ухмылку. А ведь он правда готов разбрасываться ими для неё, только не покидает ощущение слежки за каждым его шагом от сидящего рядом с ней. Галли не хочет делать шаг и быть расстрелянным. Он выныривает из кухни на спасительный берег, где коридор, а затем тротуар и автобус.
Ему действительно не нужно в университет, он успел закончить все задания ещё вчера вечером, поэтому заглядывать в мастерскую будет бессмысленным. Очевидно, Алби об этом знает. Просто сегодня тренировка у команды Эллингтон. Галли подумалось, что он вполне может там оказаться. На самом деле ему просто захотелось к Минхо — он обнаружил, что от остальных его мозг очень устал. Он побудет с ним немного, ведь через несколько часов нужно на работу. Галли впервые захотелось никуда не идти.
У него нет желания показываться в раздевалке, и не от того, что он от кого-то прячется. Чужая команда ему неинтересна, взгляды в его сторону он привык пропускать. Он знает, что Минхо возмутится, что он может возмутиться. Вообще-то Галли так и не понял, почему они скрываются, ведь их окружение, то самое университетское окружение знать не знает о причинах их конфликта, если причинение боли друг другу можно назвать конфликтом. Наверное, весь спектакль держится на ни о чём не подозревающих Алби, Терезе и Томасе. Галли пытается не злиться. Получается плохо. Ему нужно сказать об этом Минхо.
Вопреки возмущению Минхо, которое объявится, Галли уверен, в ту же минуту, как он заметит его светлую макушку в раздевалке, он всё равно заходит и шагает вдоль скамеек, тяня за собой вереницу глаз, прикованных к нему. Конечно, никто не ожидал увидеть капитана Уоторби на тренировке Эллингтонцев. Минхо замечает его сразу. Вид его остаётся таким же уставшим и невозмутимым. Он никак на Галли не реагирует. Галли ощущает, как скулы его обволакивает колючая проволока. Его щёки едва ли не становятся пунцовыми от вспышки раздражения. И что ему теперь делать? А что он вообще ожидал?
Минхо неожиданно направляет своё внимание куда-то в сторону выхода на поле, а затем постепенно от своего места отправления отдаляется. Он тихо исчезает. Галли старается не метнуть свой озлобленный взгляд на Томаса, который совсем позабыл о том, что все вокруг него — люди, а не картонки, что его вообще-то видно, равно как и то, что он смотрит на него во все глаза. Наверное, поражён не меньше Минхо. Галли истязается желанием громко рассмеяться.
Минхо тем временем вновь показывается в раздевалке и даже проходит мимо своего шкафчика, идёт по направлению к Галли. В его руках какие-то бумаги такого белого цвета, что хочется надеть очки с тёмными стёклами. Это ещё что такое?
— Привет, — тоном, граничащим с насмешкой, Галли решает поздороваться.
— Привет, — Минхо на удивление отвечает, правда, очень тихо и нехотя.
Галли хочется задать один простой вопрос, но его перебивают одним простым жестом. Минхо резко протягивает эту кипу бумаг, едва ли не врезаясь ею Галли в грудь. Галли нехотя опускает взгляд на эту его ладонь, неподвижную и напряжённую. Минхо точно стыдно. Интересно, с чего бы это?
— У нас матч в конце учебного года, то есть через месяц, — сухим голосом проговаривает Минхо, словно его всего с головы до ног засыпали песком, — финальный. Нужно всё прочитать и подписать, ну, как обычно, — он на Галли не смотрит, впился глазами в перевёрнутый текст.
— А, — Галли не знает, что ещё сказать, — понял. Хорошо.
Всё это оказывается весьма удачным для объяснения другим; эта сценка, маленький спектакль, разыгрываемый Минхо, что Галли якобы зашёл за бумагами, а он, как ответственный и порядочный лидер, который ставит обязанности и команду выше личных дел и отношений, выполняет поручения тренера. Галли чувствует, как постепенно на него накатывает приступ тошноты. Ему хочется уйти.
— Подождёшь меня в коридоре? — совсем уж низким тоном просит Минхо, смотря в сторону.
Галли не имеет никакого желания отвечать.
— Конечно, — бросает он слегка раздражённо, и с усмешкой, и с безразличием. Ему удаётся собрать всё скопленное внутри воедино.
Он видит, как сокомандники Минхо усиленно отводят свои любопытно-дотошные взгляды, как переключает внимание на свои вонючие шмотки и изуродованные бутсы. Галли сжимает челюсти, и вспышка боли пронзает один из зубов. Он старается не зажмуриться. Ему давно пора к врачу. Может, когда-нибудь. А ещё Галли не хочется думать о том, что он заметил. Минхо и Томас не контактируют, не обмениваются ни одним из своих, ненавистных Галли, взглядов. Неужто что-то успело случиться? Вообще-то ему плевать.
Он ждёт Минхо на заднем дворе, написав ему, что он будет ждать его на заднем дворе, около теннисных столов. Тучи собираются точно над его головой, словно умеют читать его мысли. От рассеянных облаков в его голове не осталось и следа. Проходит пять минут, затем десять, наступает пятнадцатая. Галли ощущает, что ждать этого засранца больше невозможно.
— А ты мог быстрее мыться? — в грубой форме интересуется Галли сразу же, как только замечает Мино на горизонте.
— Извини, — виновато бубнит Минхо, едва заставляя себя смотреть прямо, а не под ноги.
— Что это было? — Галли не хочет затаивать того, что ему не понравилось.
— Где? — Минхо очень профессионально изображает дурака.
— В раздевалке, — увереннее продолжает Галли. Он не хочет злиться. Он не будет срываться на нём.
— Прости меня, — Минхо сам своё актёрство пресекает, — я не хотел быть таким, просто… — он упирается поясницей в стол, принимается рассматривать жухлую траву, опалённую беспощадным солнцем, — почему ты появился там?
— Я за тобой пришёл, — бесстрастный тон гудит вместе с какой-то обидой, — Зачем мне ещё там быть?
— Но ты ведь знаешь, что мы… не разговариваем, — понуро заканчивает Минхо, пережатый обстоятельствами и своими страхами, — Для других мы не разговариваем, — уточняет Минхо, по-видимому, решив, что этим исправит ситуацию.
— Для других, — глухо повторяет за ним Галли, уставившись на линию горизонта, — А какое им вообще дело? И почему тебя это так волнует? — он больше не может не грубеть в своих вопросах.
— Да потому что мы не можем просто взять и… — Минхо не заканчивает свою мысль, всплеснув руками. Эмоции постепенно начинают одолевать его быстрее слов.
— Что? — предостерегающе спрашивает Галли. Он отталкивается от стола заведёнными за спину руками и становится напротив потерявшегося Минхо, — Минхо.
Минхо вздыхает, очень тяжело и обрывисто. Его загоняют в клетку, придавливают вопросами. Он чувствует себя неуютно и тревожно. Ведь не он ведёт.
— Мы ведь это обсуждали, — сдавленным тоном отвечает Минхо вместо отклика, — Я не хочу, чтобы кто-то знал из наших. Начнутся расспросы и куча шума.
— Мы это не обсуждали, — удивлённое лицо Галли разграничивается с его жёстким тоном.
Минхо наконец поднимает свой раздосадованный взгляд на Галли, воспламенённого, ожидающего боя, хотя и пытается держать себя в руках. Но забывает полностью выпрямиться и расслабить плечи. Минхо знает, что Галли просто привык к бойне, даже если его не желает. Он не реагирует на фантомную угрозу, он знает, что Галли ни на что такое не способен.
Так он что, действительно обсуждал это лишь с самим собой? В груди его отчего-то поселилась уверенность, что всё в порядке, что Галли не против такого решения, пускай он и не говорил ничего в знак подтверждения. Но он прав. Они об этом не говорили, просто продолжили вести себя на людях так, будто ничего не изменилось. Минхо считал, что Галли и без слов всё понял, ведь играл на людях так же, как и он сам. Тогда почему сегодня ему приспичило всё это отрезать и вломиться в раздевалку?
— Я думал, что мы оба притворяемся, — в попытке защититься от вполне справедливых нападок Минхо весь сжимается, — Думал, что у нас с этим всё в норме, ведь вне общежития мы не разговаривали, — он больше не боится смотреть Галли в глаза, пускай те и тонут в недобром огне, — Почему ты внезапно решил перестать это делать?
Всё это звучит очернело и несвойственно. Минхо не любит упаковывать свои слова в колючую проволоку, но по-другому он сейчас не сможет. Молчание Галли может сойти за динамит.
— Я просто растерялся, понятия не имел, как себя вести, — Минхо вынужден оправдываться дальше, ведь Галли говорить не собирается.
— Я ничего и не делал, — едва ли не сквозь зубы процеживает Галли. Его глаза холодеют с каждым мгновением, — Я не говорил с тобой, потому что ты не говорил со мной. Я понял, что это такое, для чего всё это, — он старается объяснить свою позицию как можно яснее и быстрее, пока они не рассорились, как обычно это бывает. Он ведь пришёл за его объятиями, а не сражением. Их у него и без того развелось тысячи и тысячи, — Я просто не ожидал, что в случае чего ты будешь вести себя так, будто я пустое место, — говорить правду оказалось противно. Галли ощущает горечь на языке.
Теперь приходит очередь Минхо быть молчаливым. Ему становится не по себе. Он не любит заставлять других чувствовать себя так. Тогда почему они это чувствуют? И что ему теперь делать? Он всё ещё озлоблен, потому что Галли правда не то чтобы имел право вот так заставать его врасплох. Если он действительно его понял, пускай они не поговорили, тогда зачем это нужно было делать?
— Я не понимаю, — возможно, Минхо пора остановиться, — Ты говоришь, что всё понял, но при этом застаёшь меня врасплох просто потому, что тебе захотелось меня увидеть? — его глаза, живые и яркие, наполняются враждебностью. Он совершенно забывается.
Галли моргает слишком заторможенно для того, кому не стало больно. Значит вот как. Да, ему действительно не стоило так обходиться с Минхо. Он просчитался. Может, ему не стоило хотеть его видеть?
— Мне просто захотелось к тебе, — Галли ощущает, как внутри у него всё остужается, лишь последние языки пламени бьют его по линии челюсти. Ожесточённость его голоса схожа с ударами камней о твёрдую поверхность, — Извини, я забыл. Это мелочь.
Минхо не успевает сообразить, как сильно он ошибся. Всё его нутро бьёт тревогу, и сам он отлипает от теннисного стола, лишь бы ухватить Галли за руку. Потому что он уходит.
— Прости меня, — торопливо выпаливает Минхо. Он боится промахнуться вновь, — Я… я не должен был так выражаться. Я идиот, — он надеется, что признание своей вины остановит Галли, хотя он и понимает, что тот никогда не вынуждал его делаться мучеником своих ошибок. Всё было как раз наоборот, — Не уходи. Пожалуйста.
Галли дышит размеренно, он практически не злится. Просто возмущён, ну и произошедшее похоже на оскорбление его чувств. Он не знает, что ему чувствовать. Он ничего не ощущает. Но как он может уйти, когда Минхо просит и раскаивается? Конечно, он останется.
Галли возвращается обратно, только становится теперь около стола, а не напротив Минхо. Он не хочет вынуждать себя что-то говорить, если не хочет. Наверное, стоило всё-таки уйти, дать себе время на злость. Теперь он заперт в своём состоянии. И он не может молчать вечность, если уж решил остаться.
— Я знаю, что ты прав, — Минхо каким-то образом находится со словами, ни своим взглядом, ни речью не прося Галли говорить, — Я повёл себя очень грубо, мне жаль, — очень хочется взять Галли за руку. Пока он не может себе этого позволить, — Давай… всё обсудим, — его язык за мгновение становится ватным. Он не привык предлагать Галли разговаривать. Обычно Галли этого не понимал.
«Что обсудим?», — доносится до Минхо глухой тон. Галли этого не понимает. Снова. Но теперь он без злобы, не ощетинивается. Он смотрит на Минхо выжидающими глазами, светлыми и облезлыми из-за тех слов, что ранили его минутами раннее. Минхо становится невыносимо. Ему нужно, очень нужно спрятаться от чужих эмоций, от своих ошибок. Он чувствует себя связанным ситуацией, в которую сам же себя и загнал.
— Я… я действительно пока не хочу никому говорить о нас, — Минхо вынуждает себя развернуться к профилю Галли лицом, — Всё это будет… будет слишком много Алби и Терезы, я пока не смогу этого вынести, — он глядит на Галли, затем на кусок земли, затем — на свои мокрые ладони. Он очень нервничает. Ему хочется чужой поддержки хотя бы взглядом. Но Галли продолжает смотреть прямо, — А ты… тебе этого не хочется, да?
— Чего? — Галли непонимающе хмурится, не сводя глаз с мимо пробегающей кошки, выпрыгнувшей из кустов неожиданно и шумно.
— Скрываться. Тебе тяжело? — Минхо не сложно задавать вопросы. На самом деле он любит наблюдать за настоящими эмоциями Галли, проступающими на его лице всякий раз, когда к нему обращаются с особой внимательностью. Он был этим обделён с самого детства. Минхо тоже. Но кто-то же должен начать, — Если да, мы можем…
— Нет, не тяжело, — у Галли на лице наконец проступает перемирие, — Я и сам не вынесу их бубнежа, никогда не выносил… — он топчется на месте. Не знает, как мысли облечь в слова, которые не угловатые и не эгоцентричные, — Нам не обязательно рассказывать. Я просто не хочу, чтобы ты вёл себя так, — Галли после собою же сказанного морщится. Это явно не было хорошо, — Я имею ввиду, что… блять.
Минхо удивлённо вскидывает брови, приковав свой взгляд к траве. Галли отталкивается от стола и принимается ходить из стороны в сторону. Неторопливо и вдумчиво, но Минхо знает, что он нервничает. Может, чувствует себя виноватым. Минхо ощущает, как неожиданный приступ смеха подступает к горлу. Обязательно Галли нужно было всё испортить этой руганью в конце?
— Тебе неприятно, что я веду себя по-скотски, я понял, — Минхо хочет помочь Галли с его невыраженными мыслями-губителями. Он почти уверен, что истолковал его мысли верно, а не так, как пытается это сделать он сам.
— Да, — тупо соглашается Галли, остановившись. Он ощущает себя взволнованным, несамостоятельным ребёнком, потерявшим в толпе мать. Он совершенно не умеет нормально разговаривать.
— Иди сюда.
Галли бросает недоверчивый взгляд в сторону Минхо, такого спокойного и тихого. Когда же он успел преобразиться? Галли этого не заметил. Когда он оказывается напротив Минхо, ему всё ещё не по себе. Ему стоит извиниться за неверное выражение своих чувств? Он не знает. Ему противно чувствовать себя бестолковым. Галли вновь обретает в себе эту злобу, только теперь на себя самого.
— Давай так: я не буду свиньёй, а ты будешь осторожнее в своих появлениях, если мы оба не против молчать, — Минхо не заметил, как ладонь Галли оказалась в его руке, — Что думаешь?
Галли весь содрогается от своего же смешка. За такую неожиданную реакцию он удостаивается озадаченным взглядом Минхо. Галли становится стыдно. Немного.
— Что я думаю? — всё с тем же смехом в голосе уточняет Галли, — Вариант заебись, что тут ещё можно сказать?
Галли изначально воспринял это предложение как само собой очевидное, и Минхо понял это только сейчас. А он ведь действительно пытался осторожничать и смягчаться. Он, верно, забыл, с кем разговаривает. С Галли не нужно пытаться быть бережным и сомневающимся, он может выносить даже самое злое и бестактное. И до Минхо неожиданно доходит, что он привык к этой своей мягкости из-за Томаса. Вот с кем следует быть бережным. Это осознание приводит к досадному разочарованию, вызванного потоком неуместных мыслей. И почему он вообще думает об этом?
— Я больше не буду появляться… где бы то ни было, — неловко проговаривает Галли.
Он хочет сказать что-то ещё, Минхо даже знает, что именно. Только Галли не может себя пересилить, всё молчит. Минхо на это не обижается. Он касается пальцами холодной переносицы Галли, затем мягко задевает его веки. Галли осторожно прикрывает глаза, его светлые ресницы заметно подрагивают. Минхо знает, что он устал. Он помнит, что его ждёт ночная смена. Он снова чувствует себя озлобленным за него на весь мир.
— Вообще-то я тоже хотел найти тебя, — Минхо наблюдает за тем, как Галли отмирает, и миру вновь показываются его прозрачные глаза, — Нужно поговорить кое о чём.
— Ну, — Галли дёргает плечом, — Я здесь. Что случилось?
Минхо издаёт какой-то невнятный звук, и на лице его прорезается быстрая ухмылка, очень острая.
— Умник, — заключает вдруг Минхо. Он тянется к Галли и одним грубым движением притягивает его ближе к себе, ухватив ладонью за талию, — Я тут вспомнил, что мы так и не отметили мой день рождения.
Возмущение молниеносно прорезается у Галли меж бровей, но он не считывает нужным отмахиваться от рук Минхо. Ему просто незачем. Он недоволен по привычке, а не потому что ему не хочется. Пускай запритягивает его к себе до смерти. Он будет только рад.
— Я хочу отметить его вместе с тобой, — Минхо смотрит на Галли исподлобья, едва ли не запрокинув голову и уткнувшись подбородком ему в торс, — Ты за?
— Думаю, если я скажу «нет», ты очень расстроишься, — рассудительно предполагает Галли, не сводя с Минхо какого-то упрекающего взгляда.
— Ага, — Минхо с трудом удаётся говорить, потому что его челюсть сжата.
— Ты уже что-то напридумал себе, да? — слегка разочарованно полагает Галли, склонив голову вправо.
— А то, — Минхо приходится от Галли отлипнуть, чтобы продолжить разговор, — Хочу в ресторан. И тебя. С собой.
— Боюсь, такую большую тушу с собой не завернут, — Галли притворно хмурится, и ни один мускул на его лице не дёргается.
Это вынуждает Минхо рассмеяться во весь голос. Он толкает Галли в бок, и тот тут же хватается за место удара.
— Ауч! Спятил? — беззлобно интересуется Галли, продолжая тереть свой бок.
— Ты умеешь рассмешить, плюсик тебе в карму, — Минхо одобрительно кивает, — А если серьёзно: что скажешь?
— Я? В ресторане? — кажется, Галли стоит неимоверных усилий не взорваться хохотом, — Хочешь быть опозоренным? Ну, тогда пойдём.
— Что? Чем ты меня опозоришь? Что за бред? — Минхо действительно не понимает.
— Я не умею пользоваться семью разными вилками и пятью ножами, — чопорно отвечает Галли, вызывая у Минхо недовольство на лице.
— Да брось, ничего там такого нет, — Минхо отмахивается, про себя отмечая, что нужно будет успеть выбросить все столовые приборы со стола к чёртовой матери, — Ну пойдём! Я тебя приглашаю.
— Свидание? — громко изумляется Галли. Насмешка в его голосе поселилась ещё с момента предложения Минхо.
— Ну а чего? — Минхо скалится, довольный собой, — Нельзя, что ли?
— Можно, — Галли слегка кивает, — всё можно.
— Вот и отлично, — Минхо оживлённо потягивается, а затем вновь притягивает Галли к себе, — Значит эта суббота, восемь часов вечера.
— У комнаты? — скептично интересуется Галли, вскинув бровь.
— В комнате, — со своими словами Минхо гогочет, и это порождает улыбку на губах Галли. Лицо Минхо обдаёт жаром.
— Мне нечего надеть, — внезапно озвучивает Галли, удивляя самого себя.
А ведь действительно. В чём он может пойти? У него нет ничего даже похожего на рубашку. Он не может объявиться там в выцветшей футболке. Ему становится стыдно. За то, что не может позволить себе костюм, за то, что озвучил свои мысли Минхо. Он вновь злится на себя.
Минхо медлит с ответом, потому что попросту не знает, что сказать. Он об этом подумал сразу (и эти мысли мгновенно вогнали его в краску). Минхо утыкается носом Галли в живот. Он вообще сомневался, стоит ли Галли предлагать такое место. Он понимает, что ему скорее всего будет там не по себе, он абсолютно точно никогда не был в такого рода заведениях, не будет ли он чувствовать себя чужим? Но, с другой стороны, Минхо хочется это сделать. Хочется сводить его куда-нибудь, где он никогда не появлялся. Минхо хочется открыть Галли другие миры, пускай они ему неинтересны и непонятны. Он задумывался и о совместных поездках, чтобы Галли смог увидеть мир. Только всё это упирается во время (Галли не может бросить работу) и средства (Галли откажется куролесить по другим странам за счёт Минхо). Минхо пока не будет распространяться об этом. Это пока его маленькие мечты. А сейчас…
Минхо взбрелось в голову сделать одну вещь, вот только Галли вполне может разозлиться. Нет, он точно разозлится. Но сможет ли он отказать?
— Я… вполне мог бы об этом позаботиться, — осторожно начинает Минхо. Он вновь отпускает Галли и садится на стол.
— Нет, — Галли не даёт другим вариантам случиться. Всё обрывается вместе с его непреклонностью.
Он хмурится, потому что впервые с отказом просыпается и совесть. Он ведь даже его не дослушал.
— Извини, — Галли продолжает оставаться тучным, — Что ты хочешь предложить?
Минхо, сидевший до этого совсем уж уныло, тут же оживляется.
— Я могу купить его тебе, — едва слышно предлагает Минхо.
— Ты что? — Галли от чего-то не верится в услышанное.
— Я купил его тебе, — поправляет себя Минхо. Сознаётся быстро и стыдливо.
— Ты спятил?! — Галли весь оживает, вновь становится резким в жестикуляции.
— Хочу подарить, — Минхо остаётся упёртым. Ему не хочется оскорблять Галли, но он сильно хочет увидеть его в этом чёртовом костюме, и ничто его не остановит, — У тебя ведь был день рождения.
— Он был в январе, — яростно возражает Галли, скрестив руки на груди.
— Ну а я тебе ничего не подарил, — Минхо разводит руками в стороны.
Галли шумно вздыхает, понемногу успокаивается. Он поднимает серьёзный взгляд на Минхо, в ком собралась решимость в совокупности с негласным стыдом.
— Мы вообще планируем праздновать твой день рождения, — до Галли, кажется, только сейчас доходит, — Почему ты ведёшь меня в ресторан и даришь подарки?
Минхо такого никак не ожидал. Он сидит молча какое-то время, о чём-то явно размышляя. Галли слегка теряется от неожиданной тишины. Когда раздаётся смешок, Галли чуть вздрагивает. Он устремляет на Минхо неопределённый взгляд.
— Да в этом и суть, — Минхо как-то странно улыбается, — Я просто хочу побыть с тобой в свой праздник, и сделать тебе приятно. Разве это так странно?
Галли чувствует, как возмущение столбом поднимается к самой глотке. Он ещё ни разу не чувствовал себя смущённым. Это раздражает. Это может быть слишком для него. Всё, что сказал сейчас Минхо, что он делает для него. Галли никогда не думал, что к нему такое можно чувствовать и желать. Он вновь бросает свой взгляд на Минхо, оставаясь сбитым с толку. Может ли он ему отказать? Не принять подарок? Конечно может. Но будет ли это для кого-то из них хорошо? Галли никогда не думал, что может своим отказом Минхо обидеть. Но сейчас между ними всё иначе, и Минхо теперь может заставлять его чувствовать себя виноватым, своими поникшим лицом и ломаным голосом. Галли раньше старался этого не замечать. И Минхо слишком долго страдал из-за его упрямства и желать доставать всё самому. Может, стоит наконец когда-нибудь подвинуться, ведь Минхо делает это из любви, просто хочет «сделать приятно». Когда-нибудь Галли хочет сделать это и для него.
— Хорошо, я его померю, — Галли не хочет думать, сколько усилий он вынужден прикладывать для положительного ответа.
— Ты серьёзно? — своё яркое удивление Минхо скрыть не удалось. Он в изумлении уставился на Галли.
Галли сжимает губы в тонкую линию. И почему на него все сегодня пялятся так, будто видят в первый раз?
— Да серьёзно, серьёзно, — Галли заставляет себя выдохнуть и приобрести расслабленный вид. Он подходит к Минхо и слегка треплет его по волосам, — Ну и где этот твой «подарок»?
— Конечно, в шкафу, — торжественно сообщает Минхо. Он довольно улыбается, когда Галли обхватывает его лицо своими длинными пальцами.
— Даже не буду интересоваться, как давно ты его купил, — недовольно протягивает Галли.
— И не надо, — смело советует Минхо.
— Надеюсь, он закрытый.
— Ты бы согласился на другое? — Минхо оживляется.
— Иди ты в зад, — грубо высказывается Галли и тут же ловит издевательский смех Минхо.
Он целует его в губы, заставляя замолчать и подавиться воздухом. Все его поцелуи всегда выходят тяжёлыми и страстными, даже если длятся лишь мгновение. Галли не знает, как по-другому. Он никогда не жил легко, он никогда не был чем-то увлечён не полностью.
Галли остраняется и толкает Минхо в плечо, на что следуют возмущения и надутые губы. Галли знает, что Минхо притворяется. Он знает, что Минхо всё это любит. Через час ему нужно двигать в сторону работы. Он действительно не хочет уходить.