Mad about You

Ресторан и на самом деле был приятный и, когда им принесли все заказанное, они уже весело болтали все трое, словно завзятые друзья, знакомые не первый день. — Все равно, — задумчиво сказал Адам. — Мне сложно понять бокс, сложнее, чем искусство или спорт любого другого вида. Это всегда было для меня далеко, ну и потом, в чем суть, что ты просто лупишь другого, практически незнакомого тебе человека? Мартин возмущенно дернулся, сидя рядом с Томми и напротив Адама. — Да, это, конечно, не высокое искусство, — ответил Рэтлифф. — И многие считают, что даже просто наблюдая за поединками, человек выпускает наружу свою первобытную натуру, требующую лишь хлеба и зрелищ. — Вот именно! — подхватил Адам. — Так ведь и кажется со стороны. — В этом случае, необходимо почувствовать себя на месте боксера и на месте зрителя. Когда я выхожу… выходил в ринг, я был «голодным». Я в бою получал те эмоции, которых у меня не было в обычной моей жизни. А этот взрыв, сгусток, комок чувств, да, пожалуй, это было только тогда… — А любовь? — глядя на Томми исподлобья, тихо спросил Адам. Том вскинул на него свои шоколадные глаза. — Любовь — это не поединок. — Ты точно в этом уверен? И драться за нее не надо? Тут даже Мартин притих, переводя глаза с одного своего собеседника на другого. Он чувствовал, что разговор перешел уже в несколько иное, более личное русло, и не мог сообразить, хорошо это для них или плохо. — Я немного не это имел в виду, — ответил медленно Томми. — Драться за свою любовь я буду хоть с целой армией, с целым миром и еще черт знает, с кем. Но драться за нее с тем, кого я люблю… Нет, я не смогу причинить ему боль. Если он захочет, если он осознает, что любви больше нет, или еще по каким-то причинам, если не в моих силах будет помочь ему вернуть эту любовь — он уйдет, и я не буду ему мешать. Не буду с ним «драться». В любви взаимной нет ни вызова, ни поединка. Каждый отдает и берет поровну, не считая. Адам молча перевел дыхание. То, что сейчас сказал Том, было настолько личным и интимным, что сразу же подняло ответную бурю чувств в душе у Адама. — Но, — усмехаясь, продолжил Томми, стремясь сгладить возникшую неловкость. — Это ведь у многих увлеченных своим делом так бывает. Ты, когда придумываешь новое блюдо, ведь тоже вкладываешь в него часть своих мыслей и души? — Разумеется, — согласился Адам. — Я даже часто представляю что-то вполне конкретное. Создавать новое кушанье, все равно, что писать новую музыку, или стихотворение. Всегда стремишься вызвать определенные чувства у того, кто это ест! Они засмеялись. — Да уж, — смеясь, продолжил Адам. — Если я не угадаю с пропорциями соли и сахара, я даже могу предсказать эти эмоции у клиента нашего ресторана! — Ой! — сразу же вспомнив, воскликнул Адам. — Нам пора, Март! Я опаздываю на смену в ресторан, я едва успею добросить тебя до дома. — Я провожу его, — как само собой разумеющееся, сказал Том. — Не волнуйся, он будет дома в целости и сохранности. — Вообще-то, я не принц наследный… — начал было Март, но быстро распознал все преимущества прогуляться до дома с самим чемпионом. — А впрочем, я согласен, да. Адам обожал свою работу. «Тыковка», а точнее, то, что царило в невидимом посетителю пространстве, на ее кухне, давало ему многое. И сейчас, переодевшись и встав к своему рабочему столу, впервые Адам подумал, что, по сути, Томми прав, и он тоже получает здесь то, что ему не удавалось почувствовать в реальной жизни — эмоции от того, что творец — ты, и удовлетворение от того, что это приносит эмоции и кому-то еще. Вокруг все крутилось и вертелось. Повара и их помощники, все они работали слаженно, как один живой механизм, словно исполняли какой-то сложный, отрепетированный танец. Пучки зелени, промытые прохладной водой, становились в руках Адама ярче, томаты черри, выложенные на специальный подносы для овощных тарелок, светились, словно маленькие лотерейные мячики, искусно вырезанные розы из свежих огурцов казались игрушечными. И над всем этим витали запахи и ароматы специй. За работой время его смены пролетело незаметно. «Тыковка», как и все остальные уважающие себя рестораны этого района, работала до двух часов ночи. Адам устал, но не жалел об этом нисколько. В это время поток машин на городских дорогах стал ощутимо меньше, но, тем не менее, иногда, особенно на светофорах, приходилось перестраиваться из ряда в ряд, чтобы ускорить свое прибытие домой. Так, перестраиваясь, Адам решил, что по 16-Стрит он точно доберется быстрее. В дневное время она частенько вставала намертво, но сейчас, ночью, почти под утро, по ней можно было объехать несколько главных улиц и доехать до дома Алекса без проблем. Проблемы оказались не в дорогах и объездах. Свернув на мостовую Шестнадцатой, чуть впереди себя, Адам увидел знакомый номерной знак черного «Мерседеса». Он вытянул шею, присматриваясь, успокаивая себя, что он обознался, ведь Алекс звонил ему час назад и предупредил, что задержится в пригороде до утра, чтобы потом спокойно и не торопясь доехать от поставщиков назад. Но Адам не ошибся, это действительно был автомобиль его любовника, и за рулем сидел сам Алекс. Все существо Адама разделилось на две половины. Одна половина шептала ему в ухо, что лучше просто проехать мимо, не обратив внимания, предоставив Алексу полную свободу действий, под лозунгом «мы доверяем друг другу» или «я ведь тоже рассказываю ему не все из своей жизни», а другая половина, другая просто пихала его локтями, вынуждая проследить за Алексом и все же узнать, куда он направляется, предупредив его, что приедет домой лишь на следующий день. И он сдался ни милость своему любопытству. Алекс ехал вдоль Шестнадцатой, в принципе, тоже не совсем привычным ему маршрутом, и Адаму уже пришлось было свыкнуться с мыслью, что тот просто смог вырваться от поставщиков раньше, приехать домой и сделать ему сюрприз, как вдруг, Алекс притормозил у тротуара и к нему в машину нырнул незнакомый Адаму мужчина. Алекс тут же вырулил на правую полосу движения и поехал быстрее, миновав поворот, ведущий к его собственному дому. Остановил свой «Мерседес» он у небольшого отеля, красивого особняка в викторианском стиле, выходящем прямо на тротуар своей красивой живой изгородью, немного поредевшей в эту осень, но все еще продолжающей сбрасывать ржавую листву вьющегося дикого винограда на белые каменные ступени крыльца. Алекс вместе с незнакомцем вышел из автомобиля и они направились внутрь отеля. Адам следил за ними сквозь боковое стекло дверцы. Чуть приостановившись у входных дверей, Алекс развернул к себе мужчину лицом и нетерпеливо поцеловал его. Очень странное ощущение от того, когда на голову тебе обрушивается пыльный мешок судьбы и больно ударяет по всему твоему внутреннему существованию. Адам сидел в машине, оцепенев от предательства, и думал только в одном направлении — почему он не замечал ничего раньше? Почему тогда он не настоял и не спросил у Алекса про его отношения, о, боже, отношения? — с Джонни… Что вообще сейчас происходит в его, Адама, жизни, которую он всего лишь несколько дней назад считал спокойной, размеренной и устоявшейся. Немного погодя, он поднял с соседнего сидения свой мобильный телефон и нажал на вызов. Долгие гудки и уже почти на последнем перед включением автоответчика голос Алекса произнес: — Да, малыш, что-нибудь случилось? Я уже почти уснул. — А… — голос Адама чуть было не выдал его растерянность и волнение. — Ты еще не приехал разве? — Куда? — спокойно поинтересовался Алекс. — Я в отеле в Принсте. Поеду домой уже утром, часов где-то в десять, как раз все пробки разойдутся. — В Принсте? — автоматически глянув на крыльцо отеля, от которого его отделяло несколько метров, переспросил Адам. — Ты не заболел? — в голосе Алекса пробилась тревога. — Я же звонил тебе час с небольшим назад и предупредил, что не поеду домой так поздно. У тебя все хорошо? — Да, — тверже ответил Адам. — Все просто замечательно. Адам выбрался из автомобиля и закурил. Он курил очень редко, полагая, что такая вредная привычка ему, как будущему шеф-повару, совершенно лишняя, но сейчас, сейчас ему это было необходимо. И тут, ему в голову, которая еще не совсем пришла в себя после того ощущения звенящего колокола и заложенности в ушах, пришла странная, необъяснимая мысль — ему отчего-то очень сильно захотелось увидеть Томми. Не с какими-то конкретными целями, а просто посидеть рядом с ним, и, возможно, рассказать ему о происходящем в его душе смятении, который грозил снести все мягкое и трепетное, что теплилось как огонек оплывающей свечи. Томми снял трубку после первого же гудка. — Томми, ты не очень сейчас занят? — спросил Адам и тут же поймал себя на жуткой нелепости — в два часа ночи, конечно, не занят, а если и занят, то не очень. — Что случилось? — неизвестно что там подумал о нем Томми, но спросил сразу по делу. — Извини, что так поздно, но тут дело такое, даже не знаю, как тебе это объяснить… — он и в самом деле, слабо представлял как. Но зато Томми мог проявлять реакцию не только в ринге. — Где ты сейчас? Я подъеду и ты все объяснишь, если захочешь. Не захочешь — не объяснишь, — просто сказал он. Том хлопнул дверцей такси. Адам так и не смог отъехать от этого треклятого отеля. Клал руки на руль и снимал их тут же, боясь, что никак не рассеивающийся туман перед глазами позволит ему проехать хотя бы немного вперед. Рушилось все, и он не знал, как вести себя в такой ситуации. Строить заново, или же напротив, разгрести все ногами. Том лишь мельком глянул на его лицо, подходя к машине. — Выходи, — сказал он отрывисто. — Зачем? — тоже не очень длинный вопрос был со стороны Адама. — Ты не в состоянии сейчас быть за рулем. Пересядь, я поведу. Адам перебрался на сидение пассажира. Ноги тоже были какими-то непослушными, словно ватными. Томми завел «Гольф». — Куда поедем? — спросил Адам, хотя ему было абсолютно не важно, куда. Главное — с кем. — Недалеко, — качнул головой Томми. — Потерпи полчаса. Через полчаса Адам открыл глаза, которые он закрыл почти сразу же, как они отъехали от отеля. Томми тоже молчал всю дорогу, легко управляясь с автомобилем. Сейчас он припарковался возле небольшого коттеджа Грин-Вилледжа, изящного и ажурного, словно башенка из крема на праздничном торте. — Это чей дом? — спросил Адам, выходя из машины. Томми помолчал, потом нехотя ответил: — Теперь мой. Он пропустил Адама в холл дома и прошел вперед, зажигая везде свет. Потом искоса посмотрел на него и присел на корточки перед настоящим, не фальшивым, камином, в котором аккуратной горкой лежали дрова. Томми развел огонь в считанные минуты и так и остался сидеть перед каминной решеткой, задумчиво глядя в очаг. — Проходи сюда, Адам, — позвал он Ламберта. — Огонь хорошо снимает печали и проблемы. Если, конечно, в него смотреть, а не прыгать, — чуть усмехнулся он. — А мне бы хотелось прыгнуть, знаешь, — Адам сел рядом на ковер. Томми помолчал перед ответом. — Это дом моего старшего брата, — сказал он. — Дэн купил его, когда они с Мэгги собирались пожениться. А потом он погиб… Несчастный случай, — было видно, что Томми сложно вспоминать и говорить об этом. — И я … Мне казалось, что я виноват в его гибели. Адам испуганно и сочувственно смотрел на него. Томми вздохнул и продолжил. — Но потом, я понял, что даже если и виноват, то, что я знаю об этом, это будет моим и мне вряд ли удастся об этом забыть. И так получилось, что остался этот дом, Дэн называл его «Dreamland»… Дом остался хранителем всего, чему он был свидетелем… хранителем снов, надежд, мечтаний, смеха и слез… Поэтому должен быть и человек, — тут Томми глянул по-прежнему искоса, из-под челки, — А лучше, конечно, двое, чтобы они тоже все это помнили, хранили… Чтобы не только дом хранил… Я несу чушь, да? — Нет, — сказал Адам, завороженный словами Томми, его доверительностью, его освещенным неровным живым огнем лицом, которое казалось в этом свете еще более привлекательным… — Нет, мне кажется, я слышу тебя… Адам придвинулся к Томми и снова поцелуй обжег их обоих, проникая внутрь их тел трепещущим пламенем. — Спальня — сзади тебя, — как-то робко и застенчиво сказал Томми. Адам поднялся и подал ему руку. В спальне горела низкая лампа под широким сборчатым абажуром. Они упали в кровать, уже сплетаясь руками и ногами, попутно сбрасывая с себя одежду. — Я хочу, чтобы ты, чтобы ты… — почти простонал Томми. — Конечно, — шепотом отозвался Адам. Его будоражило чувство обладания Томом. Чувство, когда Томми, сильный, искренний, настоящий мужчина с неподдельной пылкостью отдается ему, едва сдерживая себя от волнения и страсти, это сбило его дыхание не хуже коронного рэтлиффовского правого хука. Адам уже больше ни о чем не думал, не жалел, не предполагал и не вспоминал. Он выходил, а точнее сказать, входил в открытый космос, отчаянно и решительно. Томми был под ним весь — раскрывшийся от его прикосновений, влажный от испарины, разгоряченный и полностью доверяющий ему себя. Адам никак не мог налюбоваться на него, а Томми так же пристально вглядывался в его лицо, притягивая его к себе ближе, казалось, они торопятся, но на самом деле все это происходило как в замедленной съемке. Наконец, Адам почти лег на него сверху, лаская, целуя его шею, и Томми запрокинул голову насколько это было возможно. Адам пытался еще одновременно с этим лепетать какую-то милую, бессвязную чушь, то Томми уже тоже не сдерживал себя. Он был настолько расслаблен внутренне, что даже почти не испытал никакого дискомфорта от того, что Адам вошел в его тело так сразу глубоко и нетерпеливо. Он сам первый двинул под ним бедрами, подстегивая его ритм и движения. Стоны и хриплые вздохи наполнили спальню кружевного дома. Томми вжимался в Адама своим телом, оставлял на нем белые пятнышки от своих сильных пальцев, которыми он намертво вцепился в его поясницу, словно боясь, что тот исчезнет из него. Адам и сам стонал с каждым своим толчком, он заполнял Томми изнутри, пробиваясь своим раздувшимся членом в него, ничего не видя, только зажмуренные томмины глаза и бисеринки пота над верхней изогнутой луком его губой. И вот, яркий жгучий финал уже буквально выплеснулся из него прямиком в тело Томми. Томми открыл глаза, закусил губу и Адам, сжимавший только что его тоже донельзя напряженный член, почувствовал волны дрожи в нем и скользкая сперма ударила в его пальцы, просачиваясь сквозь них на томмин живот. Адам поднес свою руку ко рту и облизал один палец. Томми засмеялся своим тихим смехом и поцеловал его так, чтобы разделить с ним этот вкус поцелуя — терпкий и острый. — Дегустация… — протянул он оторвавшись от губ Адама. — Комплимент от шеф-повара…