***
Наконец-то этот длинный день, наполненный событиями, подходил к концу. За окном вовсю завывала разгулявшаяся вьюга, но тяжелые ставни не поддавались порывам ветра, а в спальне жарко пылал камин, создавая иллюзию защищенности. Я сидела за столиком у зеркала, облаченная после купания в длинную ночную рубашку, неторопливо расчесывала локон за локоном и улыбалась сама себе. Пожалуй, еще никогда в жизни я не чувствовала себя так спокойно и умиротворенно. — Ну сколько можно возиться? — послышался нетерпеливый голос Джая. — Ты нарочно меня сегодня изводишь? Я взглянула на него через зеркало и еще раз провела щеткой по волосам. Он лежал, развалившись поверх подушек, прикрытый до пояса одеялом, поигрывал мышцами на обнаженном теле и прожигал меня жадным взглядом. — Подожди немного, — я невозмутимо повела плечом. — Мне надо привести себя в порядок. — Хватит меня томить, Вель, ты и так в порядке. Ты целую вечность отмокала в лохани, и теперь что-то не торопишься. Что толку чесать волосы, если они тут же снова растреплются? — С чего бы вдруг? — прищурилась я, хотя прекрасно поняла прозрачный намек. Джай надул губы, словно сущее дитя. Но сегодня меня одолело желание его поддразнить. После венчания любимого будто подменили: всю дорогу от аббатства до дома мы целовались, как юные влюбленные, невзирая на мороз, от которого тут же трескались губы. За столом он то и дело бросал на меня такие жаркие взгляды, что я и сама боялась воспламениться… И эта игра, хождение на грани, нетерпение насладиться нашим новым статусом безумно нравились мне. Разумеется, я понимала, что эта игра не продлится долго. Джай вскочил, скинув с себя одеяло, стремительно подошел, выхватил из моих рук щетку, сгреб меня в охапку и потащил к кровати. — Женщина, каким местом ты слушала капеллана в храме? Мужу надо повиноваться, а не пререкаться с ним, — проворчал он мне на ухо. Силясь не расхохотаться, я предприняла попытку вырваться, бодаясь, щипаясь и лягаясь. — Ты что это о себе возомнил? Джай легко пресек мои попытки сопротивления и дерзко защекотал в самом уязвимом месте — пониже ребер. — Я не возомнил, а жду, пока ты вспомнишь о своем долге и примешься ублажать меня, как положено добродетельной жене, — самодовольно ухмыльнулся он. Извиваясь и хихикая, я все-таки вывернулась из его хватки и попыталась отползти на край кровати. — Вот еще выдумал, ублажай себя сам! — Не для того я женился, — заявил благоверный, ухватил меня за щиколотку и рывком подтянул к себе. Потеряв опору, я ничком рухнула на постель, но тут же была подхвачена вновь и прижата спиной к твердой мужской груди. Сопротивляться жаркому потоку желания, волнами исходящему от Джая, уже не было никакой возможности. — Ах вот как?.. — выдохнула я, чувствуя на мочке уха, шее, плече горячие поцелуи. — Все это ты имел и до брака, так зачем же… — Чтобы любить тебя не как вор, прячась по углам от чужих глаз, а открыто, как честный человек. Чтобы при всех держать тебя за руку и знать, что никто не осудит. Чтобы все знали, что ты — моя, и пусть только посмеют посягнуть на мою семью. Его губы и руки спустились ниже, ласкали чувственно и нежно, добиваясь отклика от моего тела. Сопротивляться ему?.. Невозможно… Из груди вырвался тихий стон, бедра соединились с его бедрами. — Чтобы брать тебя когда хочу и как хочу, — шептали тем временем его губы. — Чтобы оставить в тебе свое семя, чтобы ты родила мне еще детей… На миг меня охватило оцепенение. Тяжесть бремени, родовые муки, боль от потери младенца Максимилиана — горькие воспоминания вихрем пронеслись в голове. Почему он не спросил меня, хочу ли я еще детей?.. — …Чтобы они носили мое имя. Покорись мне, Вель. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Будь моей! Слова протеста так и застряли на языке. Резковатая, порывистая речь мужа всколыхнула во мне и другое понимание: насколько важен был для него наш брак, освященный в церкви. Насколько важно для него, чтобы никто не осуждал его за связь со мной, чтобы наши дети признали в нем отца… Вздохнув, я уронила голову на широкое плечо. Больше не противилась, позволяя Джаю заявлять права на меня. На мое тело, на мою душу. Покорилась ему, как он того хотел. И приняла его семя. — Ты моя, — шептал он много позже, откидываясь на подушки и не выпуская меня из объятий. — Моя жена, моя любимая. Утомленный, он уснул почти сразу, а я еще долго лежала в кольце его рук, гладила широкие плечи, расслабленную спину, целовала гладко выбритый подбородок. — Да, я твоя. Теперь навсегда.***
— И ты говоришь об этом только сейчас?! Я наблюдаю за тем, как до предела распахиваются бездонные глаза Вель, и мне хочется то ли нервно рассмеяться, то ли сжаться до размера улитки. — Ну прости, вчера как-то не выдался удобный момент… — Но это же сущий кошмар! — неподдельно ужасается Вель, прикрывая рот ладонью. — Королевский прием уже во вторник, а мне совершенно нечего надеть! И это говорит мне женщина, которая не побоялась сразиться с рабством в целой стране, пережила смерть мужа и тяготы войны — и только вчера согласилась венчаться без свадебного платья! Следом за Вель готова рухнуть в обморок и «сдобная булочка» леди Несбитт. А это уже куда хуже. Если одна женщина способна создать истерику из ничего, то две женщины могут сотворить в доме настоящую бурю. — Ну, Вель, — пытаюсь возразить я. — Ведь твоими платьями был забит целый отсек грузовой каюты! Что-нибудь да подойдет. Вель смотрит так, будто у меня на лбу начал расти рог. А может, и не один. — Ты что, правда не понимаешь?! На севере совершенно другая мода! А еще здесь зима, если ты не заметил! Я бросаю тоскливый взгляд на лорда Несбитта, но тот, оставаясь пока незамеченным, потихоньку бочком отступает в курительную. Мне остается одному держать ответ перед разъяренными женщинами за непростительную оплошность — почему это я вдруг сообщил о приеме не вчера, а сегодня. Как будто сообщи я об этом накануне, платье бы чудесным образом сразу появилось! Буря над моей головой разражается незамедлительно. Я стойко выдерживаю град упреков и обвинений, пока на помощь не приходит святая женщина — младшая кузина Вель. Она отвлекает внимание на себя предложением отдать Вель свое праздничное платье, которое готовила к крестинам первенца. Женская армия, наголову разгромив врага в моем лице, тут же объединяет силы и приступает к стратегическому планированию, рассматривая принесенное платье: где и что удлинить, где ушить, где задрапировать. Женская метушня продолжается до самого вечера, когда наконец Вель вспоминает обо мне. — Так ведь Джаю тоже не в чем пойти на прием! — ахает она, распахивая глаза вполлица. — Как это не в чем? — удивляюсь. — У меня есть мундир. — Надевай-ка! — командует Вель, и мне ничего не остается, как подчиниться. Осмотрев меня с ног до головы, женушка закусывает губу. Кажется, недовольна увиденным. — Габи, будь добра, принеси из нашей спальни черепаховую шкатулку — ту, что на комоде у зеркала, — велит она дочери. Габи с готовностью повинуется, возвращается со шкатулкой, в которой Вель хранит мои награды. Извлекая одну за другой, их пытаются приладить к мундиру, то и дело качая головой. — Здесь прореху можно закрыть орденом, но латку на рукаве ничем не скроешь. И ворот потерт. — Разумеется, потерт, — оправдываюсь я. — Я свой мундир носил, в отличие от некоторых. — Потертость на вороте можно спрятать под тесьмой, — вступает в женский совет «сдобная булочка». — И на обшлагах тоже. Но вот что делать локтями и коленями? Я тяжко вздыхаю: моего мнения тут не спрашивают. Краем глаза замечаю, что лорд Несбитт, ненадолго выбравшийся из укрытия, критически осматривает меня издали, а затем исчезает в сенях. Алекс бросает возню с кузенами у камина и подбирается ближе, сосредоточенно рассматривая натертые до блеска награды. — Джай, за что тебе дали вот эту? — тыкает он в одну из медалей, отлитую из чистого халиссийского золота. — За операцию по освобождению восточной границы, — отвечаю я. Целый полк убитыми со стороны саллидианцев. Несколько сотен со стороны халиссийцев. Воспоминания о войне вызывают тошноту. Не хочу об этом думать сейчас, здесь, в тепле и уюте большого дома, в окружении хлопочущих женщин. Вель, тетушка Амелия и обе кузины отходят в сторонку и бурно держат совет: как привести в чувство мой совершенно безнадежный, по их мнению, мундир. Получив толику свободы, отхожу к креслу: ноги уже не те, все чаще дают о себе знать нытьем старые раны. Алекс и Габи забираются ко мне на колени и продолжают расспросы. — А вот это за что? — За прорыв окружения в южной части Халиссинии. Полторы сотни убитыми со стороны саллидианцев, а потери неприятеля и не сосчитать… — Я хочу посмотреть на эту Халиссинию, — заявляет Алекс, насупив брови. — Джай, мы поедем туда? — Если мама позволит, — неопределенно пожимаю плечами. — Скоро я стану сенатором, и мне не нужно будет мамино позволение! — гордо вскидывает голову Алекс. Внутри что-то тоскливо переворачивается. Я смотрю на сына, взъерошиваю его темные волосы и думаю о том, что если мы останемся здесь, в Аверленде, никакого сенаторства ему не светит. Пока он подрастет, власть в Кастаделле может сотню раз смениться, о семье Адальяро забудут вовсе… — Если мы поедем в Халиссинию, мы можем навестить Лей? — вдруг задает вопрос Габи. Невольно вздрагиваю, услышав имя из прошлого, которое тоже хотелось бы забыть. — Лей? Ты ее еще помнишь? — Помню. Лей добрая. Она пела нам колыбельные, а мне заплетала красивые косы. Мама так не умеет. Перед глазами встает гордое лицо Лей, виднеющееся из-за плеча Хаб-Арифа. Ее круглый живот под простым платьем. Должно быть, теперь она уже родила. Интересно, кого? Мальчика или девочку? Как им живется там, в далеких неизведанных восточных землях Халиссинии? Боги, кажется, я скучаю по ним. — А сколько мы еще пробудем в Аверленде? Тетушка Мэри обещала подарить мне маленького щенка. У меня никогда не было щенка. Хочу показать его бабушке Изабель. Как думаешь, бабушка Изабель нас еще не забыла? На выручку приходит Вель, отбирая у меня детей. — Никто вас не забыл. Бабушка Изабель наверняка молится за вас каждый день. А теперь идемте, уложу вас спать. — Я не хочу спать! — привычно возмущается Алекс. — Сандро! — строго хмурится Вель. — Вот стану сенатором, хоть всю ночь не буду спать! — упрямо топает ножкой Алекс, глядя на мать исподлобья. Вель бросает на меня короткий взгляд, грустно улыбается и уводит детей, продолжая приговаривать что-то сыну. Я откидываюсь в кресле, чувствуя в теле приятную расслабленность. Отчаянно хочется затянуться крепким халиссийским дурманом, с которым местный табак не идет ни в какое сравнение. Но для этого надо встать и уйти в курительную, а мне совершенно лень двигаться. Мирная, размеренная жизнь даже кровь в жилах замедляет. К вечеру следующего дня к нам доставляют посылку с курьером королевской почты. В посылке обнаруживается новенькая, с иголочки, парадная генеральская форма, к всеобщему восторгу женщин. Остается лишь удивляться, как лорд Несбитт сумел на глаз определить размер, но подгонять почти ничего не приходится. Ночью, выпустив из объятий Вель и чуть отдышавшись, утыкаюсь носом в ее висок, дразнящий нежным, едва уловимым ароматом. Виновато признаюсь: — Есть еще кое-что, о чем я не сказал тебе сразу. — Что же? — ее сонливость как рукой снимает, она приподнимается на локте и выжидательно смотрит на меня. Выкладываю все начистоту: о предложении короля, о перспективе консульства в Саллиде, о возможности вернуться в Кастаделлу. Ожидаю очередной взбучки за сокрытие важных сведений, но Вель слушает молча, медленно лаская пальцами шрамы на моей груди. Потом умолкаю. Молчит и она, опустив ресницы и погрузившись в собственные размышления. — И что ты думаешь об этом? — наконец спрашивает Вель. — Ведь ты так мечтал вернуться в Аверленд. Я глубоко вздыхаю. Произношу вслух мысль, которая вот уже два дня омрачает мой счастливый брак. — Наш сын — потомственный сенатор. Нехорошо лишать его возможности жить в стране, которой он со временем станет управлять. Вель тоже вздыхает — но, кажется, с облегчением. Виновато прячет глаза, целует меня в грудь. — Тогда нам надо торопиться. Совсем скоро гавань Сноупорта может затянуть льдами, да и на юге начнет штормить. — В среду, после приема, и займемся сборами. — Кстати, о приеме. Как будущему консулу, тебе следует обзавестись полезными знакомствами, — деловито произносит она. — Вы чрезвычайно мудры и рассудительны, госпожа сенатор, — хмыкаю я, чувствуя, как рассеивается тяжесть в груди. — И как вас угораздило выйти замуж за недалекого вояку вроде меня. Откидываюсь на подушку, забрасываю руки за голову. Вель лукаво щурится, дразняще проводит ладонью по моему животу. Мышцы сжимаются, откликаются привычным трепетом в ответ на ее смелую ласку. — Показалось весьма заманчивым уложить на лопатки генерала, — фыркает Вель и по-хозяйски устраивается сверху. Я зажмуриваюсь, ослепленный красотой обнаженного тела любимой. Как же хорошо, дьявол меня побери, что я еще не ослеп. Вель двигает бедрами, срывая хриплый стон с моих губ. Что ни говори, а семейная жизнь у меня определенно удалась.***
— Почему так тихо? — удивилась я, не заметив у ворот поместья Адальяро сутулой фигуры Вуна. Втайне я ожидала, что он приедет встречать нас в порт Кастаделлы, но этого не случилось. И то правда: мы собирались так спешно, что не успели присылать никакого письма, извещая Изабель о нашем прибытии. Зачем бы она присылала Вуна каждый раз, когда с севера прибывает пассажирское судно? — А кому здесь шуметь? — ловко выпрыгув из наемного экипажа, спросил Джай. — Дети-то с нами. — И то правда, — согласилась я, подавая ему руку. Но под ложечкой засосало в неприятном предчувствии. А вдруг с Изабель, одинокой пожилой женщиной, за время отсутствия произошло что-нибудь плохое?.. Не к месту вспомнился Хорхе, чтоб его праху бесконечно гореть в преисподней. Дети выскочили из экипажа, не став дожидаться помощи, и наперегонки бросились к воротам. Габи затрясла запертую калитку: — Бабушка! Бабушка Изабель! Детский крик слегка расшевелил сонную тишину в поместье: наконец появился Вун с заднего двора, изумленно распахнул глаза — и тут же бросился отпирать ворота. На веранду выглянула служанка, всплеснула руками, устремилась навстречу Сай, которая пыталась догнать детей. Габи и Сандро вприпрыжку добежали до веранды. Я тепло приветствовала Вуна, обнялась с Нейлин, которая вышла на веранду, вытирая руки о фартук. — Святой Творец, счастье-то какое! — бормотала она, то и дело осеняя себя крестным знамением. — Мы уж и не чаяли вас увидеть! — Что госпожа? Жива ли, здорова? — Жива, жива, донна Вельдана. Только сдала совсем, днями сидит в кресле и смотрит в одну точку. Есть отказывается, насилу кормим. Боюсь, как бы Творец не сократил ее дни на земле. Я вздохнула, мельком взглянула на Джая, который вместе с Вуном занимался разгрузкой сундуков и многочисленных тюков с нашими пожитками, и поднялась по ступенькам веранды. Остановилась на пороге, едва прикрыв за собой дверь. Изабель, совершенно седая и похудевшая до неприличия, стояла на коленях у плетеного кресла и плакала, обнимая детей. — Вернулись! — шептала она, целуя в лоб то Габи, то Сандро. — Вернулись! — Вернулись, — подтвердила я, поймав ее полный радостной надежды взгляд. Позади скрипнула дверь. Не оборачиваясь, я почувствовала спиной присутствие мужа. Сильная рука обняла меня за талию, виска легко коснулись теплые губы. Изабель всхлипнула, поднялась с колен и промокнула глаза кружевным платочком. — Как раз к обеду успели, — произнесла она дрожащим голосом. — Сай, будь добра, распорядись на кухне, чтобы поставили достаточно приборов. И пусть подготовят комнаты наверху, да поскорее: негоже господам с дороги дышать пылью. Габи и Сандро, наперебой забрасывая бабушку рассказами о северных кузенах, снеге, морском путешествии и подросшем щенке, вместе с Изабель направились в сторону столовой. — Боюсь, с покупкой своего дома придется повременить, — вздохнула я, обернувшись и уткнувшись лбом Джаю в грудь. — Ничего, родная, — тихо ответил Джай. — Мой дом там, где хорошо тебе и нашим детям.