***
По лестнице на второй этаж я взбиралась целую вечность, замирая поочередно на каждой ступеньке, словно не верила, что могу сделать еще шаг. Не столько устало мое тело, сколько разум отказывался воспринимать новую реальность. Осколки прежней жизни продолжали напоминать о себе знакомыми вещами: вот коридор, исхоженный вдоль и поперек — я могу его преодолеть даже с закрытыми глазами; вот покои мои и Диего — дверь в его комнату по-прежнему приоткрыта, за ней кромешная темнота; вот моя спальня — все вещи остались на привычных местах, создавая иллюзию, что ничего не изменилось; вот мои дети, которых обе служанки, Лей и Сай, пытались с боем уложить в постель. Все как всегда, вот только за сегодняшний бесконечно долгий день, кажется, прошла целая вечность. Этот день разделил окружающий мир на «до» и «после», и в этом «после» мне теперь предстояло существовать. Я привычно обняла и поцеловала детей, пожелала им доброй ночи и даже нашла в себе силы спеть колыбельную песню. Габи опять вспомнила об отце — единственном отце, которого она знала, — и снова жалобно захныкала, потирая кулачками сонные глаза. Сандро, напротив, лежал с широко раскрытыми глазами и посасывал большой палец, как делал всегда в минуты чрезмерных волнений. У меня не повернулся язык ругать его за это сегодня. Когда дети уснули, я тихонько закрыла дверь в детскую и грузно прислонилась к ней спиной. Лей и Сай немедленно поднялись с дивана, где дожидались меня все это время. — Вот и все, — зачем-то сказала я и потерла висок, где давала о себе знать тупая, ноющая боль. — Спасибо вам за помощь, девочки. Теперь вы обе свободны — и я имею в виду, что свободны на самом деле. Лей и Сай недоуменно переглянулись. — Сай, ты теперь больше не рабыня, и тебе не нужна вольная, чтобы доказывать это. В ближайшие дни тебе и остальным бывшим рабам следует явиться в муниципалитет, чтобы внести свое имя в списки свободных граждан Кастаделлы. Только, пожалуйста, не ходи по улицам одна. Лучше идти вместе с другими людьми, желательно с мужчинами, которым ты доверяешь. — А… потом? — отважилась спросить она. — А потом ты вольна делать все, что тебе вздумается. — Разве… я больше не нужна вам, госпожа? — Нужна, — мой голос дрогнул, а на глаза навернулись слезы. — Если ты пожелаешь остаться здесь, я буду очень этому рада. За свою работу отныне ты будешь получать еженедельное жалованье, как и Лей. Не могу обещать, что оно будет слишком большим, но… — Я останусь с вами, госпожа, — Сай в порыве чувств подбежала ко мне и, присев в легком книксене, поймала и поцеловала мою руку. — Мне… очень жаль дона Адальяро, госпожа. — Как и мне, Сай. Но нам придется жить с этим дальше. Ступай к себе и хорошенько выспись — завтра нас ждет новый тяжелый день. Сай, еще раз поклонившись, покинула комнату. Я рассеянно посмотрела на Лей и жестом пригласила ее воспользоваться креслом у окна, сама села напротив и с наслаждением вытянула гудящие от усталости ноги. — Вы сердитесь на меня, госпожа? — осторожно спросила она. — Сегодня я сердилась на весь мир, но больше на себя саму, — призналась я честно. — Ты знала о том, что должно было случиться сегодня? — Хаб-Ариф сказал мне, — она опустила глаза. — Сказал… все? — Сказал, что сегодня они возьмут город и освободят рабов. — Возьмут город, — задумчиво повторила я. — А мне Джай сказал, что возьмут одну лишь Арену. Откуда взялись все эти люди, которые захватили Кастаделлу? Откуда у них взялось столько оружия? — С Туманных Островов, госпожа, — тихо, но твердо ответила Лей и выдержала мой испытующий взгляд. — Клянусь, я узнала об этом только несколько дней назад, когда мужчины давным-давно все спланировали и организовали. Хаб-Ариф все эти годы покупал рабов для работы на железных рудниках. Там же с помощью Аро они ковали мечи, отливали аркебузы и пули… — Святой Творец… — выдохнула я. — Так вот оно что. Джай вместе с Хаб-Арифом обвели меня вокруг пальца… Очередное потрясение заставило меня умолкнуть и осознать услышанное. Диего из собственного кармана финансировал восстание и свою смерть, не подозревая о том! Как много лжи… И как же я была слепа и доверчива! — Вы сожалеете об этом, госпожа? — Лей воинственно вскинула подбородок. — Я сожалею о смерти Диего, — не контролируя себя, я качала головой, словно пытаясь отрицать очевидное. — Сожалею о принесенных в жертву сенаторах, которым пришлось стать жертвенными овцами… Сожалею о тех людях, которые погибли во время восстания и захвата города, и тех, которые еще погибнут… А еще сожалею о том, что позволила так легко себя обмануть. — Мужчины не любят вмешивать женщин в свои дела, — мягче сказала Лей. — Простите их, госпожа. — Простить! — я задохнулась от возмущения и негодующе уставилась на Лей. — А ты простила своему Хаб-Арифу то, что он так долго скрывал от тебя правду?! — Хаб-Ариф — единственный на свете мужчина, который искренне любит меня. Конечно, я простила. Они все сделали правильно, другого выхода не было. Мне не за что злиться на Хаб-Арифа: он всегда заботился обо мне. Вам ли не знать, что поместье Адальяро сейчас самое безопасное место в городе? Нам велели сидеть здесь и не высовываться. — Безопасное, — горько хмыкнула я, нехотя признавая ужасную правоту слов Лей. — Поди-ка скажи это донне Изабель, которая рыдает над телом Диего и отказывается есть, пить и спать… Лей виновато взглянула на меня и суетливо поправила фитиль лампы, стоящей на подоконнике. За окном размеренно пели цикады — удивительно успокаивающий звук на фоне отрывистых криков и глухих хлопков, то и дело доносящихся со стороны центральных кварталов города. — Я подмешала в питье госпожи Изабель сонное зелье, — призналась Лей. — И когда донна заснула, Ким отнес ее в спальню. Надеюсь, она спокойно проспит до утра. — А что Ким? — Вернулся в усыпальницу, госпожа. Думаю, он пробудет там до возвращения донны. — Что ж, спасибо за заботу о ней. Во всяком случае, пока Ким дежурит у тела Диего, усыпальница останется под защитой от возможного осквернения со стороны жаждущих мести повстанцев. Конечно, подумать об этом следовало бы управляющему поместьем… но только сейчас я вспомнила о том, что не видела его с самого отъезда на Арену. — А где Хорхе? — Как сквозь землю провалился, донна, — пожала плечами Лей. — Что ж, может, это и к лучшему, — я поежилась, представив, что могли сделать с ним наши бывшие рабы, возжелав отмщения. — А что остальные? — Кто как, — неохотно ответила Лей. Подумав, она потянулась к кувшину с лимонной водой, наполнила стакан и пододвинула его мне. Я с благодарностью сделала глоток и вспомнила, что сегодня с самого утра не держала во рту ни крошки, а от жажды язык уже прилипал к небу. Помешкав, Лей налила воды и себе. — Большая часть бойцов из тренировочного городка примкнула к отрядам Хаб-Арифа, остальные охраняют поместье под командованием Жало. Кое-кто из женщин и детей, которые жили в тренировочном городке, пока остаются там — у них есть еда, вода и кров над головой, так безопасней. Рабы с лесопилки и плантаций сегодня вернулись в бараки раньше… но не все. Некоторые ушли, — она с опаской покосилась на меня. — Хорошо, — неожиданно для самой себя сказала я. — Я пока не уверена, что мы сможем достойно оплачивать труд этих людей. Надеюсь, хотя бы сможем прокормить тех, кто остался. Я замолчала, задумавшись о том, что делать дальше. Если с каждодневными нуждами поместья я бы еще худо-бедно могла справиться, то с делами семьи, которыми всегда занимались Изабель, Хорхе и Диего, едва ли. У кого теперь спросить совета? Диего мертв, — я поежилась от этой мысли, словно призрак мужа дохнул на меня могильным холодом. Хорхе пропал, Изабель теперь не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Деньги семье приносили лесопилка, хлопковые плантации, виноградники, оливковая роща и доходный дом на пристани. Основным покупателем древесины с нашей лесопилки после завершения обременительного государственного контракта был владелец корабельной верфи дон Абаланте. Малая часть древесины — в основном из белого дерева, которым славились южные широты, продавалась на экспорт северянам. Но едва ли дону Абаланте сейчас придет в голову покупать у нас древесину. А порт закрыт, насколько я поняла на сегодняшнем заседании Сената, так что никакой торговли в ближайшее время не предвидится. Урожай оливок собрали три месяца тому назад, и до сих пор в подземных кладовых хранился изрядный запас оливкового масла, но кому теперь его продашь? Оставалось надеяться лишь на то, что львиную долю масла, проданного на север, Изабель успела превратить в звонкую монету. Виноградные лозы только-только начали зеленеть, на урожай с них можно было рассчитывать не раньше, чем через полгода. Хлопок поспеет раньше — месяца через четыре, однако вначале надо засеять поля, а чем платить людям сейчас? У меня долгое время был свой доход — с выигрышей на Арене. Но о них теперь по понятным причинам придется забыть. А значит, деньги из моих личных сбережений рано или поздно закончатся… Лей между тем продолжала рассказывать: — Домашние рабы… то есть… домашняя прислуга большей частью осталась. На кухне командует Нейлин, и она пригрозила лично повыдергивать руки и ноги всем, кто вздумает отлынивать от работы. — Ладно, об этом я буду думать завтра, — устало отмахнулась я и зевнула. — А что думаешь делать ты? — Я? — Лей посмотрела на меня и прикусила губу. — Ты. — Пока останусь с вами, разумеется, — поспешила заверить она, пряча глаза. — Если позволите. — А как же Хаб-Ариф? — У них с Вепрем сейчас хватает забот, им не до женщин, — хмыкнула Лей и аккуратно расправила на коленях складки платья. — А потом… будет видно. Как удивительно складывается судьба, подумалось мне. Восстание внезапно подарило Лей и Хаб-Арифу возможность быть вместе без всяких условностей, а Диего и Джай благодаря ему же оказались безвозвратно потеряны для меня. Я открыла было рот, чтобы еще раз поблагодарить Лей за помощь, но внезапно из горла вырвался судорожный всхлип. И еще один. И еще. Изумленно прикрыв рот ладонью, я моргнула ресницами и поняла, что ничего не вижу из-за хлынувших ручьями слез. Уронив лицо в ладони, я согнулась в три погибели и затряслась в истерических рыданиях.***
Песок на Арене пахнет кровью. Это странно, ведь бой мы еще не начинали. Или начинали? В голове путаются мысли. Кажется, что все это уже происходило со мной… Но размышлять некогда: звучит гонг, и я оглашаю своды Арены призывным кличем. Сражаться почему-то тяжело: мне не хватает дыхания, руки и ноги двигаются слишком медленно и тяжело, словно к ним привязаны мешки с камнями. Вижу Вель и красавчика, и откуда-то знаю, что мне надо во что бы то ни стало прорваться к ним, иначе… Я почти успеваю, но красавчик вдруг падает, пронзенный мечом Эстеллы ди Гальвез. Я что-то знаю о ней, что-то важное, но не могу вспомнить, что. Она проводит длинным красным языком по лезвию меча и слизывает с него дымящуюся кровь Диего Адальяро. А за спиной испуганной Вель вдруг вырастает темная фигура Вильхельмо. Он смотрит мне в глаза и широко улыбается окровавленным ртом. И в следующий миг его кинжал оставляет на шее Вель красную полосу. Вель хватается за горло, из которого хлещет потоком кровь, и безжизненно оседает на пол. Я кричу, выплевывая в крике собственные легкие… …и просыпаюсь оглушенный. — Ты что, Вепрь?! — в ужасе смотрит на меня Акула. — Чего орешь? Людей перебудишь! Тяжело хватая ртом воздух, я вытираю взмокший лоб левой рукой. Правая онемела: возможно, поэтому во сне так тяжело было ею разить. Стряхиваю с голеней чьи-то бесстыдно раскинутые во сне ноги и поднимаюсь. — Плохой сон приснился, — хрипло объясняю ошарашенному Акуле. — Долго я спал? — Недолго. Моя смена еще не закончилась, — поводит он плечом. — Ложись, досыпай. — Выспался уже, — хрипло бурчу я, застегивая ремень с ножнами. Хотя от правды мои слова далеки. От усталости меня пошатывает; руки все еще гудят от меча и щита; болят ноги, за долгие годы отвыкшие от верховой езды. Но заснуть снова мне определенно не удастся. Плеснув в лицо прохладной воды, я взнуздываю недовольно фыркающую лошадь и взбираюсь в седло. — Ты куда? — интересуется удивленный Акула. — Патрулировать город. Оставайтесь на месте до утра. Помни: мы должны удержать порядок в Кастаделле любой ценой. Тревога гонит меня к поместью Адальяро. У ворот встречаю сонных дозорных: моих парней, с которыми прожил бок о бок не один год. Они вытягиваются в струнку и смотрят вопросительно. — Все тихо? — Да, командир. Все спят. — Потасовок не было? — Работяги шумели малость, но их успокоили и проводили в бараки. Жало сказал, говорить будем утром. В словах парня слышится легкое презрение к «работягам» — рабам, чью силу, здоровье и труд господа использовали для работ на плантациях и лесопилке. Бойцовые рабы, которые на невольничьих рынках ценились гораздо дороже, всегда считали «работяг» бессловесной скотиной, в отличие от тех, кто умеет держать в руках оружие. И сейчас этот парнишка продолжает мнить себя выше, главнее, чем остальные. Я устало вздыхаю. Пройдет немало времени, прежде чем бывшие рабы по-настоящему почувствуют себя свободными, достойными, равными друг другу людьми. Но пока достаточно и того, чтобы они подчинялись приказам. — Где сам Жало? — Пошел вздремнуть. Разбудить? — Не надо. Спасибо за службу, бойцы. Парни гордо расправляют плечи и сдержанно кивают. Но не успеваю я дернуть поводья, как один из них окликает меня. — Эй, Вепрь! А долго нам тут околачиваться? Я хмурюсь, чуя в вопросе скрытую опасность. До сих пор я был их вожаком и привык к беспрекословному послушанию. Однако теперь, когда за воротами маячит вольная воля, парням все труднее сдерживать бурлящую в жилах кровь и нести скучную службу в дозоре. Пока еще они чувствуют над собой мою власть, однако кто им запретит вырваться из-под контроля и восстать против приказов? Они не давали присягу ни мне лично, ни городу… — На днях вас сменит другой отряд. А до тех пор — вы подчиняетесь приказам Жало. Я говорю тоном, не терпящим возражений, выжидаю многозначительную паузу и на всякий случай добавляю: — За дезертирство — смерть. Надеюсь, если у парней и зудели поджилки сбежать при первой возможности, то впредь они крепко призадумаются, стоит ли нарушать дисциплину. — А… что будет с нами дальше? — осторожно интересуется дозорный. — В ближайшие месяцы — вы останетесь в войсках ополчения. Нам нужен каждый меч, способный разить врага. Кастаделла — лишь первый город, отменивший рабство, но пока единственный. Наша борьба продолжается. В дальнейшем, если захотите, перейдете на службу в муниципальные патрульные отряды. Оставив парней обдумывать услышанное, я пришпориваю задремавшую было лошадь и продолжаю объезд города, начатый накануне вечером. Насилие, грабежи, убийства господ из мести и прочие беспорядки должны прекратиться как можно быстрее — и для этого я пытаюсь организовать мелкие отряды у каждого поместья, и не забывать о границах города. У меня есть всего два дня, прежде чем в Сенате возобновятся заседания. Но хватит ли сил?