Нелегко уследить, как сменяются дни. Ты не сможешь всю жизнь оставаться в тени, Совпадения слишком часты и отнюдь не случайны. Без оглядки бросаешь свой вызов судьбе Но найдёшь ли ты силы признаться себе Что мечтала всегда оказаться Причастною к тайне?
(Хельга Эн-Кенти)
Пролетела почти неделя с тех пор, как Джай выиграл поединок с Несущим Смерть. Жизнь в поместье постепенно входила в привычное русло. Изабель заметно повеселела после того, как я передала в ее распоряжение увесистый ларец с большей частью своего выигрыша, и вела себя со мной подчеркнуто любезно. Даже известие о том, что я не понесла дитя, не вызвало, вопреки моим опасениям, череды бесконечных придирок и язвительных замечаний. Следуя совету Лей, с Диего я старалась вести себя мягче. Приветливо улыбалась ему за завтраком, интересовалась его делами в Сенате во время вечерних прогулок, сочувственно выслушивала сетования на государственный заказ, надолго лишивший семью важной части дохода от лесопилки, на задержку партии аркебуз, заказанных из Аверленда для обороны границ Саллиды. Зато на хлопковой плантации дела шли споро. Хорхе и в самом деле удалось нанять нуждавшихся в заработке бедняков: в отличие от рабов, что нынче на рынке шли нарасхват, спрос на свободные рабочие руки был не столь велик. Да и с жалованьем я невольно угадала: арендовать рабов вышло бы не дешевле. Собственных забот у меня тоже хватало. Возведение тренировочного городка шло полным ходом: я уплатила дону Монтеро задаток на несколько недель вперед, с помощью Хаб-Арифа закупила новую партию строительных материалов и дополнительного тренировочного инвентаря и уже в пятницу после завтрака удовлетворенно осматривала результат усердного труда рабов. Частокол, оградивший порядочный участок пустоши, надежно укрепили снаружи клиновидными подпорками, а поверху утыкали грозными на вид железными остриями — по настоянию Диего, чтобы отбить у будущих обитателей городка охоту к побегам. По периметру ограждения высились стены доброй половины жилых бараков, способных в будущем вместить не одну сотню рабов. Некоторые жилища уже начали обрабатывать специальным раствором для защиты от влаги, секретом приготовления которого поделился кочевник Тирн. Центр пустоши теперь был разделен на две части: круглую арену, уже засыпанную мелким морским песком, и ровную площадку с шипастыми тренировочными столбами, перекладинами, барьерами, кожаными мешками и прочими приспособлениями для упражнений. Правда, пока тренировались всего трое: Хаб-Ариф и молодые бойцы Кйос и Тирн. Завидев меня, рабы прекратили борьбу и почтительно склонили головы. Хаб-Ариф отбросил учебный меч и подошел ближе, опустившись у моих ног на колено и коснувшись ладонью земли. — Госпожа. — Поднимись, Хаб. Позволишь ненадолго отвлечь тебя от тренировок? — Я ваш раб, госпожа. Мое время принадлежит вам. Его слова заставили меня поморщиться. Каждый раз напоминание о моем статусе звучало невольным укором мне, которая никогда не желала становиться рабовладелицей. — Пройдем к навесу, уж очень жарко. — Как пожелаете, госпожа. Укрывшись от солнца, я начала разговор, камнем давивший на меня целую неделю. — Как ты знаешь, Джай поправляет здоровье и не может принимать участие в боях. Но нам нужны новые люди. Вся надежда на тебя. — Я готов, госпожа. — По оглашенным правилам, завтра на поединки будут выставлены четверки — двое против двух. Без Джая тебе придется туго. Если не можешь положиться на своих подопечных, я пойму твой отказ. — В этом нет нужды, госпожа. Из этих двоих, — он указал на юношей, почтительно замерших в центре песчаного круга, — лиамец Кйос схватывает науку быстрее и неплохо показывает себя в бою. Я возьму его в напарники, и вместе мы приведем вам еще двоих. — Спасибо, Хаб, — я положила руку на его лоснящееся от пота татуированное плечо. — Помни, что я не могу тебя потерять. Сделай все возможное, чтобы одержать победу. — Я не подведу вас, госпожа, — склонился он передо мной подобно рыцарю, дающему присягу. И опять меня неприятно кольнуло чувство вины. Имею ли я право возлагать такую ответственность на человека, который поневоле оказался втянут в нашу с Джаем опасную затею? Возвратившись, я наведалась в комнату к Джаю. Он дремал, откинувшись на подушки и свесив с края постели левую руку, но от принесенного завтрака остались лишь объедки. Его не оставили в одиночестве: у окна, за грубо сколоченным небольшим столом, уютно устроились Лей и Аро. Стоило мне переступить порог, как оба они поднялись с мест и приветствовали меня поклоном. Судя по раскрытой на столе книге, я помешала совместному чтению. — Как Джай? — подойдя ближе, тихо спросила я. — Хорошо, — так же тихо, чтобы не разбудить спящего, ответила Лей. — Утром поговорил с Хаб-Арифом, выглядел бодро. Потом поел, выпил снадобья, но снова уснул. Ему с нами скучно. — Чем вы тут занимаетесь? — улыбнувшись, я подсела к ним за стол и жестом дала понять, чтобы они продолжали свое занятие. — Аро учится читать на северном, — улыбнулась в ответ Лей, тепло взъерошив смоляные кудри парнишки. Он смущенно опустил ресницы, светло-оливковые щеки залил легкий румянец. Сейчас он выглядел куда лучше, чем неделю назад: узкое лицо слегка округлилось, синяки полностью исчезли, волосы сияли чистотой, были тщательно расчесаны и по южной моде стянуты на затылке бархатной лентой. Добротная, хоть и недорогая одежда делала его взрослее и солиднее. Вот только страх по-прежнему таился в уголках темных глаз. — Почему на северном? Не проще ли было бы начать с южного? — довольная тем, что мальчик проявил интерес к чтению, спросила я. — Я уже немного умею, — тихо ответил он сам, не поднимая глаз. — Но мы не нашли здесь книг на южном. — Сходите в книжную лавку, — с готовностью предложила я. — Лей, возьми денег, сколько нужно, и купите книги, которые вам приглянутся. Заметив испуганный взгляд Аро, втянувшего голову в плечи, я поспешно добавила: — И телохранителей возьмите. К примеру, Хаб-Арифа. Быть может, ему тоже понадобится кое-что купить для дела. Не бойся, Аро, ты будешь в безопасности. — Госпожа, — опустив взгляд, обратилась ко мне Лей. — Если позволите, у меня есть просьба. — Разумеется, Лей. Говори. — Наверное, это дерзость с моей стороны… Но, может быть, вы будете так добры, что возьмете меня завтра с собой на Арену? Я растерянно моргнула. Если бы все зависело от моих решений, я бы ни на миг не задумалась над просьбой служанки, которую давно уже считала подругой. Но я не была уверена, как отреагирует на подобную просьбу Диего. Да, господа нередко привозили рабов на Арену — не для участия в схватках, а для того, чтобы новички могли своими глазами увидеть настоящий бой как этап обучения, но я ни разу не видела праздно глазеющих на поединки рабынь. — Я поговорю об этом с мужем и отвечу позже. Аро, ты тоже хотел бы увидеть завтрашние бои? Глаза парня расширились и потемнели, он испуганно затряс головой. — Н-нет. Нет, не хочу… — Успокойся, милый, — я положила ладонь ему на плечо. — Никто тебя не заставит делать то, чего ты не хочешь. Во взгляде Лей, обращенном на него, я уловила искреннее сочувствие, и задумалась. Надо бы поговорить с ней о мальчике наедине — вдруг она знает, как преодолеть этот страх, который одолевает его денно и нощно?***
После короткого, но настойчивого стука в дверь на пороге моих покоев возник Диего. — Ты готова, дорогая? — Вполне, — я отвела взгляд от зеркала и медленно повернулась перед мужем. — Как тебе? Я попросила Лей слегка подправить верх платья, чтобы оно было чуточку скромнее. Мне кажется, у нее неплохо получилось. Она настоящая мастерица. — Ты хороша в любом платье, — улыбнулся Диего, меж тем пытливо оглядывая меня с головы до ног. — А почему ты не надела украшения, которые тебе подарила мама? Я невольно тронула рукой простой медальон, в котором были спрятаны миниатюрные портреты моих родителей, но спорить не стала. Последнюю неделю по совету Лей я старалась как можно чаще уступать Диего, и это давало свои плоды. — Просто забыла. Сейчас, погоди. Лей, в присутствии Диего почти никогда не раскрывавшая рта, расторопно открыла резной ларец с драгоценностями и помогла мне застегнуть ожерелье и вдеть серьги. — Так-то лучше, — посветлел Диего и галантно подал мне руку. — Идем? После произошедшего в поместье дона Гарриди я волновалась не на шутку о том, как пройдет прием у сенатора Эскудеро. Как оказалось, мои волнения были напрасны. Дон Пауль — молодой обаятельный мужчина — совсем не походил на умудренного жизнью сурового дона Эстебана. Щекотливых разговоров о политике он не заводил, и я слегка расслабилась, когда мужчины отправились в курильную подымить благовонными трубками. Молодая супруга сенатора, донна Лаура, взяла меня под локоть и увела в сад, где на удобных резных лавках расположились для беседы другие гостьи. — Как я рада, что вы наконец заглянули к нам, — улыбнулась она. — Со дня вашей с Диего свадьбы прошло уже больше месяца, нам давно стоило бы познакомиться поближе! — Диего все время занят в Сенате, — вздохнула я. — Пауль тоже, — весело засмеялась Лаура, взмахнув веером. — Свалил все заботы по дому на меня, а сам только и делает, что занимается пустой болтовней с важным видом — уж мне ли не знать. Но ты ведь тоже наверняка вынуждена вести хозяйство, да еще, я слышала, занялась строительством, и когда только все успеваешь! Я почувствовала, как мои щеки заливает жгучий румянец. — К моему стыду, я не настолько хорошая хозяйка. Делами поместья занимается донна Изабель. — Ах да, какая же я глупая! Как я могла забыть, что вы живете со свекровью? Диего вскользь упоминал о том, что Пауль рано лишился родителей, и теперь я не знала, выражать ли Лауре сочувствие или радоваться за нее. Шутка ли, быть полноправной хозяйкой поместья! — Ну и как она тебе? — допытывалась Лаура. — А? Кто? — Твоя свекровь. От своих подруг я только и слышу, как их притесняют в доме мужа и не дают слова сказать поперек. Но донна Изабель всегда казалась мне образчиком дружелюбия, разве нет? — О да. Это так, — уклончиво ответила я. — Что ж, понимаю. Когда все вокруг заняты, без дела сидеть скучно. Вот откуда твое увлечение играми на Арене, — рассмеялась она. — Всю неделю повсюду только и разговоров было о том, какой куш ты сорвала в минувшую субботу. — Правда? — я вконец растерялась и не нашлась с ответом. — А твой раб действительно победил ужасного великана? — Разве ты не видела сама? — удивилась я, пытаясь припомнить, была ли донна Лаура среди зрителей на трибунах. Но тщетно — тогда я не видела никого и ничего, кроме лезвия страшного меча, способного оборвать жизнь Джая. — Нет, дорогая, — призналась Лаура. — Я не слишком люблю все эти драки, да и наш наследник доставляет немало хлопот: капризничает, если меня нет рядом слишком долго. — Наследник? К своему стыду, я не помнила, рассказывал ли Диего о детях сенатора. — Хочешь его увидеть? — воодушевилась она. — Бенито, должно быть, уже проснулся после дневного сна. Разумеется, отказаться было бы невежливо, хотя счастливый вид Лауры и разговоры о наследниках на фоне моей собственной несостоятельности больно царапали нутро. Впрочем, через силу выдавливать из себя улыбки не пришлось: розовощекий кареглазый младенец, весь в кружевах и оборках, выглядел настолько умилительно, пуская слюнки, хватаясь за все подряд цепкими пальчиками и старательно агукая, что немедленно покорил мое сердце. — Можно его подержать? — затаив дыхание, попросила я. — Разумеется, — улыбнулась молодая мать, нежно поцеловала свое дитя в лобик и передала мне. Младенец оказался неожиданно тяжелым, и первое время я не знала, что с ним делать. Но Лаура мягкими движениями помогла мне удобно устроить его на руках, заставив меня замереть от восторга. — О, какой он милый! Ты счастливица. — Привыкай, Вельдана, — засмеялась она и поправила рюши на чепчике ребенка. — Скоро и у вас родится такой же чудесный малыш. Ты ведь уже, должно быть, в тягости? — Еще нет, — я опустила ресницы, ощущая легкую досаду из-за невольной бестактности хозяйки. — Смотрите, не тяните с этим, — весело пожурила Лаура, не замечая моего смятения. — Нашему Бенито вскоре понадобится компания: было бы так чудесно, если бы два сенаторских сынка стали играть в шары у нас на лужайке! Внезапно отворившаяся дверь явила на пороге детской сенатора Эскудеро в компании моего собственного мужа. — Вот вы где, — притворно нахмурился дон Пауль. — Так и знал, что найду вас здесь. В Кастаделле отыскалась последняя женщина, которой ты еще не похвастала нашим сыном, и вот она уже стала твоей новой жертвой. Лора, дорогая, гости заждались. Я почти не слышала его слов. Взгляд, которым обжег меня Диего, задержав его на ребенке, заставил поежиться. Красивые губы сжались, в черных глазах вспыхнули жгучие искры. Известие о моей неудаче он воспринял болезненно, хоть и стойко, и не стал укорять меня открыто, но всю неделю я кожей чувствовала его недовольство, граничащее с обидой. Винить я могла только себя. Вечер продолжался и закончился чудесно, хозяева оказались на самом деле милой и радушной парой, а их младенец — сущим ангелочком. В этом доме не убивали рабов на потеху гостям и не обвиняли северян в высокомерии, однако холодность, которой веяло от улыбок мужа, не могла не омрачить моего настроения. — Вельдана, ты непременно должна приезжать ко мне чаще, — сказала довольная Лаура, провожая нас домой. — Днем, пока наши мужья пропадают в Сенате. Нам столько нужно обсудить! Я никогда не была на севере, а Вельдана так ничего толком и не рассказала. Диего, ты же не будешь возражать? — Разумеется, не буду, — с видимым усилием разжав губы и заставив себя улыбнуться, ответил Диего. Но когда карета отъехала от сенаторского поместья, он впал в задумчивость и, отвернувшись, уставился в окно, хотя в вечерней темноте можно было разглядеть разве что мерцающие на небе звезды. — Диего, — позвала я мягко и накрыла ладонью его ладонь. Он вздрогнул и повернул ко мне лицо. Руку убирать не стал, и я увидела в этом добрый знак. — Ты злишься на меня? Ну, из-за того, что я… что у меня… — Нет, — торопливо ответил он. — Мама говорит, что так бывает. Вот только твой Вепрь сейчас ни на что не годен, значит, придется ждать еще месяц. Разве что ты решишь передумать и выбрать кого-нибудь другого… — Диего, — я чуть сжала его пальцы и заставила себя глубоко вздохнуть, чтобы не дать выхода закипающему гневу. — Прошу тебя, дай нам еще шанс. Джай поправится, и мы попробуем снова. Скрипнув зубами, он промолчал и вновь отвернулся. Чтобы отвлечь его от раздумий на опасную для меня тему, я заговорила о другом. — Ты и правда позволишь мне встречаться с Лаурой? Она мне понравилась. Думаю, мы могли бы подружиться. — Я рад, — сухо ответил он, не поворачиваясь. — Это было бы кстати: Пауль души не чает в своей жене, она имеет на него влияние. Но раз уж ты решила выезжать в свет без меня, пожалуй, придется купить тебе легкий экипаж. Хорхе слишком занят делами, чтобы возить тебя на двуколке, а делить одну карету нам с тобой будет не слишком удобно. — Спасибо, — я снова слегка сжала его пальцы, на этот раз в порыве благодарности. — Твое понимание много для меня значит. Диего даже не улыбнулся в ответ, погруженный в свои думы. Покусав в нерешительности губы, я решилась задать вопрос, который мог ему не понравиться. — Я бы хотела взять с собой Лей завтра на Арену. Ты позволишь? — Зачем? — он удивленно вскинул бровь. — Что делать рабыне среди господ? — Она могла бы вместе с нами посмотреть на поединок Хаб-Арифа и Кйоса. — Что за блажь. Рабы должны знать свое место, ты слишком много им позволяешь. С языка уже готов был сорваться протест, но я вспомнила, что гневить мужа не в моих интересах, и лишь грустно вздохнула. — Как скажешь, дорогой. Разговор не клеился, и к дому мы подъехали в молчании. Проводив меня до покоев, Диего жестом отослал дожидавшихся нас рабов — Кима и Лей — и неожиданно вошел в мою спальню, отчего у меня испуганно забилось сердце. Лей позаботилась о том, чтобы в комнате к моему приезду горела масляная лампа. Желтоватые отблески плясали в угольно-черных глазах Диего подобно дьявольским огонькам. Из настежь распахнутого окна в спальню врывался свежий ночной воздух, донося с собой приторный запах маттиолы и завораживающую песню неугомонных цикад. Немигающий взгляд мужа и его упрямое молчание пугали все больше, но я помнила наставления Лей и покорно ждала своей участи. — Ты меня совсем не любишь, — бесцветно произнес он, не сводя с меня глаз. Что я могла сказать в ответ? Лгать не хотелось: он этого попросту не заслужил, а правда стала бы для него слишком горькой. Как и для меня. — Ты мой муж, — просто сказала я и дотронулась кончиками пальцев до его скулы, убрала с лица непослушный вьющийся локон. — Определенный мне судьбой. Так или иначе, мы теперь принадлежим друг другу до конца наших дней. Едва ли это походило на ответ, но вязкий страх почти затмил мне разум: что-то теперь предпримет Диего? Рассердится ли? Повалит ли снова меня на кровать в попытке добиться отклика от моего сжатого в пружину несчастного тела? Но Диего лишь осторожно прикоснулся губами к моим губам, вовлекая их в робкий, целомудренный поцелуй. Замерев от неожиданности, я заставила себя подчиниться и даже обвила шею мужа руками. Сердце ухало в груди, словно пойманная в силки птица: оно тоже в клетке, ему тоже не вырваться… Разорвав странный, болезненный для нас обоих поцелуй, Диего отстранился и провел большим пальцем по моим еще влажным губам. — Спокойной ночи, дорогая. — Спокойной ночи, — с трудом выдавила я, уже глядя ему в спину. Взявшись за ручку и приоткрыв дверь, он на миг остановился, чуть повернул голову и произнес, не поднимая глаз: — Да, насчет твоей рабыни. Поступай как знаешь. Хочешь взять ее завтра с собой — бери.***
Равнинной Англии сыны, Забудьте о женщинах гор. В Шотландии вы не найдете жены, А найдете вечный позор.
Шотландская баллада
Еще не открыв глаз после короткого сна, по знакомому легкому аромату узнаю, что рядом Вель. От этого тело забывает о беспомощности и отголосках боли, наполняясь внезапной и беспричинной радостью. За окном уже темно, но комната освещается едва тлеющей ночной лампой, что бросает мягкие золотистые блики на распущенные волосы Вель. Она сидит в излюбленном плетеном кресле, подобрав под себя ноги, и наблюдает за мной. — Я разбудила тебя? — Нет, что ты. Ты ведь знаешь, у меня сейчас нарушен сон. Дни и ночи только и делаю, что валяюсь в постели. — Как ты? Лихорадка не возвращалась? Аро сказал, что ты сегодня вставал и ходил, — в тихом голосе слышится укоризна. — Недолго, и только по комнате. — Но доктор Гидо запретил… — Дай ему волю, он бы запрещал всё и всем. Я не хочу, чтобы у меня из зада проросли корни прямо в кровать. А с Аро еще разберусь — слишком много мелет языком. — Не смей его обвинять, — воинственно хмурит брови Вель. — Мальчик и так всего боится. Сколько раз говорила ему, чтобы вышел погулять хотя бы в сад, а он ни в какую. Запрется у себя в комнате и сидит в углу, чертит что-то на бумаге. — Рисует, — удовлетворенно киваю я, чувствуя, как в душе тепло настоящего перемешивается с холодом прошлого. — Его разум рождает всякие мудреные диковины. Однажды он прямо на стене подземелья нарисовал приспособление, способное поднять большой груз на высоту без помощи человеческих рук, только легким нажатием пальца. А после того как увидел на кухне сорванную с котла крышку, придумал телегу, которая может ехать без лошади, при помощи пара. А однажды этот блаженный почуял движение сквозняка в коридорах и принялся пускать по ветру сухие листья. И потом придумал плот, который мог бы летать над водой. Представляешь, летать? Вроде птицы. И сказал, что воздух и ветер — это сила, которая может поднять что угодно… Чудной. — Чудной, — с удивлением соглашается она. — Лей учит его читать. Я велела им купить больше книг. Но он сказал, что уже немного знает грамоту, откуда? — Гидо учил его, когда мог. И я, время от времени. Но большее пристрастие он питает к счету. Попроси его сосчитать в уме большие числа — сама увидишь, он не ошибется. — Как такое может быть? — недоумевает Вель. — Простой раб, рожденный рабыней от раба… Губы сами собой раскрываются, чтобы возразить, но успеваю удержать слова на кончике языка. Мало того, что стал беспомощной развалиной, так еще превращаюсь в болтливую сплетницу. Иные тайны, как однажды сказал старик Гидо, надобно уносить с собой в могилу. Но Вель подозрительно щурит глаза и смотрит пристально, выжидающе. — Ты что-то знаешь о нем. Что? — Это касается только его, — хмуро бурчу, опуская взгляд на ее колени, скрытые складками халата. Под халатом наверняка шелковая рубашка, а под ней… — Ты мне по-прежнему не доверяешь, — говорит она и умолкает, отворачиваясь к окну. Вижу ее тонкий профиль и обиженно оттопыренную нижнюю губу. Сглатываю слюну: сейчас я не расположен к разговорам, другое дело — целовать эти мягкие, нежные губы… Кажется, для нее я бы сделал все что угодно. Продал бы душу дьяволу, если бы она у меня была. Глубокий вздох, причиняющий боль в ребрах, означает мою полную капитуляцию. До того позорно быструю, что я морщусь от презрения к самому себе. — Аро не сын рабыни. Длинные ресницы вздрагивают, а лицо теряет обиженное выражение и снова становится удивленным, поворачивается ко мне. — Как?! — Только вначале поклянись, что ни словом не обмолвишься об этом. Никому. — Конечно, я… — Клянись. — Клянусь. — Ни Лей. Ни Сай. Ни Хаб-Арифу. Ни, боги тебя упаси, своему красавчику. Ни самому Аро. Ни даже святому отцу на исповеди. — Да клянусь, клянусь! — Твой красавчик не говорил тебе, что Вильхельмо когда-то был женат? — Нет, — удивленно хлопает ресницами. — Я как-то не думала… — Неважно. Это было давно. Он был женат, причем на северянке. Ее изящные брови трогательно взлетают вверх. Она сейчас так похожа на любопытного ребенка… — Впрочем, брак был недолгим, если верить слухам. Всего около трех лет. И за эти три года жена-северянка не подарила ублюдку Вильхельмо наследника. И даже дочери от нее он не дождался. Вель закусывает нижнюю губу и роняет взгляд на колени, а я понимаю, что невольно ранил ее. С виноватым вздохом тороплюсь продолжить: — Ублюдок этого и не заслужил. Было ли то провидение божье или какой обыденный недуг — да только не у нее, а у Вильхельмо, ведь бастардами от рабынь он тоже не обзавелся. Напротив, жена его в конце концов понесла. — Как?.. Ты же говоришь, что у него детей нет? — У него — нет. А жена его понесла от раба. Вильхельмо сам же и купил ей — искуснейшего певца и музыканта, которого только смог раздобыть на торгах. Для услады слуха, конечно, только услаждал он донну Верреро, как выяснилось, не только голосом. Вижу, как каменеет фигурка Вель, как тонкие пальцы вцепляются в плетеные ручки. — Все могло закончиться иначе, будь любовники осторожнее. Госпожа Верреро вполне могла выдать ребенка за сына Вильхельмо, и сейчас Аро ходил бы в его наследниках. — Что?! Аро — сын жены Вильхельмо?! — Вель задыхается, не в силах поверить. — Но откуда ты знаешь? Ведь ты пробыл у него в рабстве не столько времени, сколько лет Аро! — Гидо служит у Вильхельмо с давних пор. То, что Аро отличается от других рабов, заметила не только ты. И не только ты умеешь выведывать тайны. Однажды Гидо проговорился, слишком уж долго его это мучило. — Боже… — выдыхает Вель, хватаясь за голову. — И Вильхельмо… — Вильхельмо застукал голубков на горячем. Раб тот умер на пыточном столе, оглашая дом криками, отнюдь не похожими на сладкие песни. И умирал он долго, если верить Гидо, не один день… Прямо по соседству с покоями донны Верреро. — А что… с ней… — Вильхельмо тогда жаждал страшной мести для жены. Поначалу выпытывал у Гидо всякие снадобья, чтобы выдать действие яда за обычное смертельное недомогание. Но Гидо ведь умный старик… и слишком сердобольный. Не дал безвинной душе погибнуть. А когда ублюдок понял, что жена вот-вот разрешится от бремени, то придумал удавить дитя сразу же после рождения, прямо на глазах у изменницы. Только вышло иначе. Умерла в родах мать, и ей, умирающей, Вильхельмо поклялся, скалясь в лицо, что сын раба никогда не станет свободным. Что он будет жить, но в неволе, и умрет таким же рабом, от которого был произведен на свет. Потрясенная, Вель прикрывает рот ладонью. Излив ей душу, я чувствую себя виноватым — и перед ней, и перед Гидо, и перед Аро. — Какое зверство… — выдыхает она, и я вижу, как дрожат ее руки. — Ты ожидала чего-то другого от зверя? — И Аро знает об этом? — Пойми, Вель… Ни Гидо, ни я просто не могли говорить с ним об этом. Думаю, знает отчасти. Например, он проговорился однажды о том, что его матерью была северянка. Но знает ли все до конца… не уверен. Для всех жена дона Верреро умерла при родах, унеся с собой в могилу и их единственное нерожденное дитя. Если бы прислуга шепталась по углам, пуская слухи, языков бы лишилась быстро. Может, кто и сболтнул что мальцу по неосторожности, но он в этом не признается. А всю историю от начала и до конца знают лишь Гидо и сам ублюдок Вильхельмо. — Отвратительно! После такого я не смогу даже находиться рядом с Вильхельмо! — пылко восклицает Вель, и блестящие глаза ее искрятся гневом. — Сможешь. Ты должна. И улыбаться ему будешь, и ставки делать, и рабов у него отбирать, одного за другим. Хаб-Ариф тебе в этом поможет. — Завтра бой… — тут же гаснет она, словно догоревшая свеча. — Хаб-Ариф согласился, но я очень волнуюсь. — Не волнуйся. Он знает, что делает. Раб, который чует близкую свободу, превращается в самого опасного зверя. — Джай… — Иди ко мне, — выдыхаю я и касаюсь ладонью округлого колена под гладким шитьем халата. Мне просто необходимо сейчас чувствовать тепло ее тела. Необходимо, чтобы она была рядом. Она послушно соскальзывает с кресла и уютно устраивается у меня под боком, склонив голову мне на плечо, осторожно подтягивает колено и укладывает поверх моей здоровой ноги. Наконец-то позволяю ладони вольготно прогуляться по узкой спине, привычно перебрать рассыпавшиеся пряди волос, спуститься ниже, на поясницу, огладить теплую упругую ягодицу. — Джай, ну что ты… лежи спокойно, а лучше спи. — Это ты спи, а я уже выспался за день, — подтягиваю край халата, добираясь до голой кожи бедра. — Джай, — укоризненно шепчет она. — Я не буду, не буду… только чуть-чуть потрогаю. Вот так. Вскоре она засыпает, а я еще долго не могу уснуть, прислушиваясь к ее легкому, размеренному дыханию. Как мог я быть так несправедлив к ней? Как мог я обвинять ее в корысти и черствости? Как мог быть с ней грубым и злым? А она — простила, забыла… и всегда находит слова утешения. Вельдана Адальяро. Никогда бы не подумал, что для счастья мне надо так мало: чувствовать, как сонное дыхание женщины приятно щекочет шею.***
Кажется, я начала привыкать к субботним свиданиям с Ареной. К зловещей красоте ее каменных сводов, к тлетворному запаху пропитанного кровью морского песка и человеческого страха, к завораживающему блеску скользких от масла и испарины мужских тел, к усиленному гулким эхом хору возбужденных зрительских голосов. К изнуряющему волнению, что охватывало меня с каждым новым поединком: за близких мне людей, за их соперников, ставших врагами волею случая, за всех, кто сегодня — я знала это, ощущала нутром — не хотел, но вынужден был поднимать оружие против вчерашних братьев. Лей, натянутая как струна, с прямой застывшей спиной и прижатыми к животу руками стояла близ бортика Арены в закутке, отведенном для рабов и челяди. Переживала за любимого. И не зря: Хаб-Ариф самоуверенно выбрал для парного боя рослых, могучих на вид рабов. Они должны были выступить лишь в третьей, заключительной части и биться на обоюдоострых копьях — хоть и затупленных турнирных, но не менее опасных, чем боевые. Теперь-то я уже убедилась, что никакое оружие, даже голый кулак, не исключает смертельных травм или жестоких увечий. Сегодняшний день наглядно это подтвердил, и Лей, попавшая на Арену впервые, бледнела и сжимала пальцы, глядя на то, как безжалостные воины ломают друг другу руки, сворачивают шеи и расшибают головы, а затем помощники распорядителя уволакивают с круга поверженные, безжизненные тела. Прозвучал гонг, возвещая окончание последнего поединка второй части, и Диего торопливо поднялся. — Ты меня извинишь, Вельдана? Заметил среди зрителей дона Дельгадо, владельца корабельной верфи, хочу поговорить с ним с глазу на глаз. — Разумеется, дорогой, — натянуто улыбнулась я, косясь краем глаза на взволнованную Лей. — Я подожду. На самом деле, мне было на руку его временное отсутствие: я могла, не оправдываясь лишний раз, подойти к своей служанке и подбодрить ее. Ведь третью, заключительную часть представления должны были открывать Хаб-Ариф с Кйосом. Выждав достаточно времени, чтобы дать Диего возможность отойти и увлечься беседой, я выскользнула из ложи и, подобрав юбки, почти сбежала со ступенек. — Донна Адальяро! — окликнул меня в спину женский голос. Я остановилась и медленно обернулась. Донна Эстелла ди Гальвез, грациозно покачивая стройными бедрами под струящимся шелком пурпурного платья, с величием королевы спускалась вслед за мной. — Какая удача, что я застала вас одну. Простым смертным невероятно сложно добиться встречи с сенатором Адальяро и его супругой: я неоднократно посылала вам просьбу принять меня, но ее оставили без ответа. — Не знала об этом, — смутилась я. Неужели прошения донны ди Гальвез попали в руки Диего и Изабель, и они даже не посчитали нужным поставить меня в известность? — Не сомневаюсь. Иначе, уверена, вы не стали бы отвергать мое общество. У меня к вам весьма выгодное деловое предложение. — Предложение? Я нахмурилась в нерешительности. Диего еще в прошлый раз ясно дал мне понять, что Адальяро не должны иметь никаких общих дел с последней представительницей семьи ди Гальвез. Значит ли это, что, слушая Эстеллу, я нарушаю негласные правила? — Именно. Я вижу, вы всерьез увлеклись боями на Арене. Это значит, что мое предложение наверняка вас заинтересует. — О чем вы говорите? — О рабах, конечно. О сильных, опытных бойцовых рабах, в которых вы, несомненно, нуждаетесь, чтобы приобрести весомый статус среди таких авторитетных игроков, как дон Верреро или, скажем, дон Ледесма. Смею заверить, мои связи позволяют мне пользоваться преимуществом в отборе среди свежих партий рабов, поступающих на рынки Саллиды. — Э-э-э… — Предложение было столь неожиданным, что я терялась с ответом. — Это весьма любезно с вашей стороны. Осмелюсь спросить, чего же вы хотите взамен? — Мне нравится ваш серьезный подход, — улыбнулась красавица, вызвав у меня легкий прилив зависти. Весь ее образ — смелой, прекрасной, самостоятельной, знающей себе цену женщины вызывал во мне восхищение наряду с безотчетной робостью. Сильная женщина в мире сильных мужчин уже достойна уважения, несмотря на ее сомнительную репутацию среди благородных господ. — Я весьма тяжело переживаю расставание с моими бывшими рабами и хотела бы их вернуть. — Вы говорите о… — Я говорю о Звере и Вепре. Буду честна: это мои фавориты. Я по-прежнему хочу выкупить их за любую цену и взамен готова предоставить вам самые выгодные условия для покупки отборного мяса за сущий бесценок. — Мяса? — ужаснулась я, догадываясь, о чем она говорит. Шаткое уважение к этой леди немедленно сменилось омерзением. — Ох, простите, я заговариваюсь. Разумеется, я имела в виду лучших, опытнейших рабов. Поверьте, вам будет завидовать сам дон Вильхельмо. — Это невозможно, — сухо отрезала я. — Я никому не отдам и не продам своих рабов. Их можно выиграть только в честном поединке. Донна Эстелла зло поджала губы — лишь на мгновение — и снова ослепительно улыбнулась, тряхнув гривой длинных распущенных волос. — Подумайте, от чего вы отказываетесь. И что теряете? Пусть Зверь сейчас в хорошей форме, но он уже не юн, и его сила не вечна. А Вепрь… я видела прошлый бой. Он выступил блестяще, но, боюсь, после таких увечий ему никогда больше не выйти на Арену. Для вас он будет всего лишь бесполезным грузом, лишней тратой денег на его лечение и содержание. Я сузила глаза. — А можно узнать, зачем вам так нужен Вепрь, при всем его бесполезном, как вы изволили заметить, состоянии? — По личным причинам. — Боюсь, эти причины не стоят ваших усилий, донна Эстелла. Покупать рабов я не собираюсь, ведь тем самым я буду способствовать развитию такого грязного дела, как охота на живых людей. Не буду скрывать: как уроженка Аверленда, я питаю к рабству истинное отвращение. — И все же не гнушаетесь выставлять живых людей на смерть и зарабатывать на этом деньги, — уже не пытаясь любезничать, вернула укол Эстелла. — Только тех, кто сам этого хочет. Я, по крайней мере, пытаюсь хорошо обходиться с теми рабами, которые попали ко мне волею случая. И поверьте, я не отношусь к Вепрю как к бесполезной вещи, как вы могли это вообразить. Продолжать разговор дальше я была не намерена. Не объяснять же этой леди, что мне противна сама мысль покупать рабов, чтобы потом их же руками бороться с рабством. Только те, кто столкнулся с несправедливостью, не желает с ней мириться и жаждет борьбы, способны сделать подобный выбор добровольно. — Прошу меня извинить, — церемонно простилась я и, не дожидаясь ответа, поспешила туда, куда собиралась — разыскать свою Лей. Я нашла ее стоящей в стороне, у самого бортика арены: она отчаянно пыталась разглядеть, что происходит за массивной решеткой, преграждающей бойцам выход в круг. Подойдя ближе, я незаметно взяла ее за руку и ободряюще сжала холодные пальцы. Лей вздрогнула и посмотрела на меня большими влажными глазами. — Он же победит, правда? Госпожа, скажите, что это так! — Он самый сильный из всех, кого я видела прежде, — улыбнулась я, всей душой пытаясь вложить в нее уверенность, хотя и сама переживала не меньше. Наблюдая сегодня ее волнение, я не единожды успела пожалеть, что согласилась на ее просьбу побывать на Арене. — Но, думаю, тебе лучше отойти подальше и не показываться на глаза Хаб-Арифу, чтобы твоя тревога случайно не передалась и ему. Если хочешь, я могу взять тебя с собой в ложу. — О нет, что вы, госпожа. Вы правы, я отойду — он не должен видеть меня здесь. Ах, уже гонг! Так скоро… — Мне пора идти, — виновато сказала я и еще раз пожала ей руку. — Мужайся и верь в своего мужчину. Не успела я вернуться на место, как распорядитель вызвал на арену бойцов, отобранных для третьей части представления. Диего, уже дожидавшийся меня в ложе, недовольно проворчал: — Ты разговаривала с рабыней. Опять хочешь меня скомпрометировать? — Прости, — я смиренно потупила взор и положила ладонь на его предплечье. Было бы хуже, если бы он заметил мой разговор с Эстеллой ди Гальвез. Невольно я оглянулась, отыскав среди самого высокого ряда багряное пятно ее платья. — Я не подумала. — А стоило бы, — пробурчал Диего, но руку не отдернул, переключив внимание на арену. — Гляди-ка, наш юнец умеет принимать грозный вид не хуже Зверя. Я проследила его взгляд и заметила, как Хаб-Ариф, едва заметно шевеля губами, наставляет внимательно слушающего Кйоса. Тот хмурил брови, кивал и поигрывал рельефными мышцами на гибком, поджаром теле. Страха в его глазах не было и следа, а вот незримая угроза от него действительно исходила. — Я верю в их победу. Кстати, кто такой дон Ледесма? — Дон Энрике Ледесма держит невольничий рынок в Кастаделле. А почему ты спросила? — Да так, к слову пришлось. Но не будем отвлекаться: объявляют бой.