***
Благодатная утренняя тень уже отступила за горы, и чем выше поднимается солнце, тем больше тренировочная площадка напоминает пекло. Раскаленный морской песок, которым засыпан наскоро выдолбленный в каменистой почве неровный круг, жжет голые ступни. Наши обнаженные спины лоснятся от пота, но я не намерен давать передышки ни себе, ни новобранцам. — Теперь взяли мечи. Хочу увидеть, на что вы вообще способны, — приказываю я, и юнцы послушно тащатся к корзине с деревянными мечами. Боюсь, что работа с этими двумя будет долгой, но все еще не теряю надежды сделать из них настоящих бойцов. А вот с посвящением их в тайну заговора придется повременить, пока я не разузнаю о них всю подноготную. — Встали в позиции! — командует Зверь, пока я отхожу в тень навеса хлебнуть воды. Но не успеваю сделать даже пары глотков, как слышу быстрые шаги. А быстрые шаги за спиной — это всегда опасность. Резко оборачиваюсь и с изумлением обнаруживаю перекошенного злостью красавчика Адальяро. Через долю мгновения глиняная кружка с водой вылетает из моей руки, а голова дергается назад от сильного удара в челюсть. — Ублюдок! — шипит красавчик, потирая руку. — Подлая тварь! Ушибся, бедняжка. Неужели не ожидал, что самому будет больно? Позлорадствовать вволю не удается: красавчик велит двум телохранителям заковать меня и оттащить за пределы площадки. Пока на мне застегивают ошейник и скручивают цепями руки за спиной, я лихорадочно соображаю, в чем мог провиниться. Спросить об этом у хозяина напрямую немыслимо, поэтому изображаю смирение и покорность — он так зол, что наверняка проговорится сам. Рабы пинками гонят меня к частоколу. Пинки столь старательны, что в конце концов я падаю, спотыкаясь о камень, и обдираю колени. Но мне не позволяют подняться — волокут, как мешок с дерьмом, к незапертым воротам. — Оставьте нас, — властно бросает красавчик сторожевым псам. Украдкой оглядываюсь: с этого места нас хорошо видно и Зверю с замершими в недоумении новобранцами, и рабам-строителям, вот только слышать нас могут едва ли. Удар хлыста заставляет меня вздрогнуть и выгнуть спину. — Ублюдок! Безмозглая свинья! Я тебе покажу, раб, где твое место! Резкие, упругие удары сыплются на спину один за другим, а я продолжаю мучительно перебирать в памяти, что могло вызвать такой гнев хозяина. — Сукин сын! За это я размозжу твою тупую башку! Отрублю руки и заставлю сожрать их у меня на глазах! Приподнимаю голову, и удар тут же обжигает лицо. Понимаю ошибку и склоняюсь ниже, стараясь подставить плечи. Кожа от хлыста загорается огнем, но меня прошибает холодный пот: неужели?.. неужели Вельдана от обиды за вчерашнее выдала ему наш план? Неужели таким образом она решила помешать мне выйти против Несущего Смерть? Стискиваю зубы изо всех сил, чтобы не совершить непоправимого и ничем не выдать себя. Я буду отрицать. Скажу, что она придумала все в горячечном бреду… Но красавчик, похоже, выдохся: удары хлыста становятся все слабее — ему бы поучиться у мастера Хорхе. Вместо этого Диего Адальяро хватает меня за ошейник так, чтобы перекрыть дыхание, и дергает на себя. — Еще раз! — брызжет он слюной мне в лицо. — Еще раз я увижу на ней хоть один синяк — подвешу тебя на дыбе на главной площади и велю каждый час отрезать от тебя по кусочку! Тупое животное! Благодари бога, мразь, что она успела отправить посыльного к Вильхельмо и заявить тебя на следующий бой! Несмотря на то, что на плечах и спине пульсирует яркая боль, а ошейник туго стягивает горло, я готов выдохнуть от облегчения. Вель не предала меня. И в том, что случилось, целиком моя вина. Я и правда ублюдок: хватал ее и стискивал, вместо того чтобы ласкать и дарить наслаждение. В этот миг я невольно отдаю красавчику должное: если бы на коже моей женщины оставил следы кто-то другой… Но и эту мысль мне додумать не дают: благородный дон Диего Адальяро от души плюет мне в лицо, толкает наземь и вжимает носом в каменистую землю. Для острастки наступает на затылок сапогом и шипит: — Запомни, тварь! Еще хоть раз! И ты пожалеешь, что родился на свет! Пнув меня напоследок мыском сапога под ребра, дон Адальяро уходит с площадки. Пытаюсь подняться, но едва не заваливаюсь набок: уклон предгорья у частокола весьма ощутимый, а скованные за спиной руки ловкости не добавляют. Сплевываю кровь из разбитого рта и вижу, как Зверь отдает команду строителям заниматься своими делами. Телохранители красавчика поочередно пинают меня, швыряют в пыль ключ от оков и уходят вслед за господином. Зверь, опасливо поглядывая на ворота, подходит ближе. — Что это было? — Воспитание, мать его, — бросаю нехотя и снова сплевываю кровь. Осторожно трогаю языком зубы: вроде целы. — И что ты должен был усвоить? — подозрительно щурится он. — Что должен был, то усвоил. — Я бы отмахнулся, но руки все еще заломлены за спиной. — Будь другом, подбери ключ. Зверь нащупывает ключ, наполовину утонувший в пыли, освобождает меня от оков и растерянно вертит в руках цепи. — На сегодня тренировки закончены? — С хрена ли? Мы только начали. Первым делом вытираю лицо и морщусь от боли. По спине ползут вязкие капли: все-таки распорол кожу, сучонок. — Как знаешь. Давай хоть кровь помогу смыть. Прохладная вода приносит облегчение, но я знаю, что оно временное. Скоро ссадины начнут болеть не на шутку и зудеть, заживая. Впрочем, на этот раз я вполне заслужил. — На позицию, — вяло командую я ошалевшим новичкам и добавляю Зверю: — Я пока… отдохну малость.***
Я едва не рехнулась от тревоги, дожидаясь Диего взаперти в его комнате. Стоило ему переступить порог, по его растрепанному и злому виду стало ясно: кому-то не поздоровилось. — Что ты сделал? — подскочила я в волнении. Опасаясь увидеть на муже синяки или кровь, я торопливо окинула его взглядом. Ведь если Диего набросился на Джая, тот мог и убить его одним ударом кулака… Но, похоже, беспокоиться приходилось скорее за Джая: несмотря на взъерошенные волосы и небрежно закатанные рукава рубашки, Диего выглядел целым и невредимым. Отбросив хлыст, который я заметила лишь сейчас, он шагнул ко мне и сдвинул брови. — Больше этот подонок не посмеет причинить тебе боль. Если ему невдомек, как обращаться с госпожой и высокородной леди, в следующий раз он умрет мучительной смертью. И не надейся, что я поддамся на твои уговоры! — Диего, что ты говоришь! — ахнула я в ужасе. — Он не причинял мне боли! — Поэтому ты вся в синяках?! — рявкнул муж так злобно, что я вздрогнула. — Это вышло случайно! Я говорила тебе — у меня чувствительная кожа… — Вельдана… — Диего внезапно переменился в лице, схватил меня в охапку и приник к моим губам. От неожиданности я растерялась и не сумела толком отреагировать. Воспользовавшись заминкой, Диего углубил поцелуй, проникнув мне в рот языком, и настойчиво толкнул меня к кровати. Вне себя от удивления, я попыталась оттолкнуть его, но вместо этого очутилась спиной на убранной постели, а рука Диего тем временем по-хозяйски забралась мне под юбку. — Диего, что ты делаешь? — увернувшись и обретя наконец возможность говорить, воскликнула я. — Ласкаю свою жену, — жарко выдохнул мне в ухо Диего, в то время как его рука стаскивала с моих плеч платье: без рабынь я так и не сумела застегнуть пуговицы на спине. — Не надо, зачем ты… — Ты моя, — шептал он, теперь путаясь в юбках и упрямо пробираясь рукой между моих стиснутых ног. — И я имею право. — Диего, прошу тебя! — взмолилась я, упираясь ему в грудь, но он вновь закрыл мне рот поцелуем. Меня охватила паника. Буквально вчера я едва не подверглась насилию со стороны Джая, и вот теперь мой собственный муж, галантный и обходительный, берет меня силой, пусть и таким странным способом… Вправе ли я отказать ему в этом подобии близости? Ведь так или иначе, он мой супруг, а я как жена обязана подчиняться… И я сдалась, хотя от стыда и унижения по щекам покатились слезы, когда неумолимые пальцы Диего принялись орудовать между моих ляжек. Зачем, зачем он это делает? Пришлось замереть и ждать, пока он с натугой терся низом живота о мое бедро и отрывисто постанывал — то ли от возбуждения, то ли от боли. Отвернувшись, я молча глотала слезы. К счастью, эта постыдная возня длилась недолго: Диего убрал руку и затих, опустив голову и касаясь взмокшим лбом моего виска. — С ним ты тоже плачешь в постели? — в его хриплом голосе сквозила горечь. — Зачем ты спрашиваешь? — отодвинувшись как можно дальше, чтобы не соприкасаться с ним никакой частью тела, я бездумно поправила задранную юбку. — Я этого не хотела. Ты меня заставил. Так какая тебе разница, плачу я или нет? — Вельдана, я… — Что ты придумаешь дальше? — его лицо расплывалось у меня перед глазами. — Придешь ко мне в спальню и станешь смотреть, как смотрел на Кима с той рабыней? Или заставишь меня лечь с вами обоими? — Вельдана… — Оставь меня в покое, Диего, — всхлипнула я и утерла слезы. — Если ты мужчина, то найди в себе смелость сделать выбор. Либо будь мне мужем, дели со мной ложе и прими участь, ниспосланную тебе Творцом, либо… не прикасайся ко мне больше, толкая меня в постель к другому. Не дожидаясь ответа, я тяжело поднялась с кровати и побрела к выходу — как была, в сползающем с плеч платье. Но уже взявшись за ручку двери, остановилась. — Что ты сделал с ним? — Ничего, — послышался за спиной глухой ответ. — Просто высек слегка. Но — клянусь, Вельдана! — если я увижу на тебе еще хоть один синяк, ему не жить. Переступив порог спальни, я буквально упала в объятия Лей и разрыдалась у нее на плече. — Что стряслось, госпожа? Говорить я не могла. Лей шикнула на Сай, заставив ее убраться восвояси, и незаметно увлекла меня на диван. А после обняла и долго гладила по спине, пока мои судорожные рыдания не превратились в бессмысленные редкие всхлипы. — Все в порядке, Лей, — наконец выдавила я из себя. — Просто… оказалось, что это невыносимо — чувствовать себя несвободной. — Несвободной? — Лей приподняла мое лицо и бережно вытерла слезы краем батистового платка. — Что вы имеете в виду, госпожа? Вы ведь не рабыня. — Скажи, Лей… — подавив очередной всхлип, я отобрала у нее платок и высморкалась. — Почему ты не захотела уйти, когда я предлагала тебе свободу? — Что мне с ней делать, госпожа? — удивленно пожала плечами Лей. — Ходить, куда хочешь. Делать, что душа пожелает. Выйти замуж за того, кого любишь. — Ходить мне некуда, — тряхнула она черными кудрями. — Да и вы — часто ли ходите куда-то одна, без мужа? Часто ли делаете то, что хотите? То, что я делаю, мне не в тягость, для меня удовольствие служить вам, госпожа. А замуж я не хочу. И детей не хочу, чтобы они становились чужими… Она осеклась, закусив губу, а я договорила за нее: — …рабами? Но ведь если ты станешь свободной, твои дети тоже будут свободными! — Но кто накормит их? Кто даст им кров? Кто наймет меня на работу, если в каждом поместье довольно рабов, которым не надо платить? Я видела свободных людей, которые живут на улице. Видела нищих в порту, просящих милостыню. Видела, как они умирают от болезней. Видела, как отрубали им руки, потому что от голода они промышляли воровством. Вот что я скажу вам, госпожа: свободные люди, если только это не богатые доны, часто живут хуже рабов. Пылкие слова Лей заставили меня задуматься, и собственные горести теперь перестали казаться значимыми. А что, если она права? Что, если рабы Кастаделлы вовсе не хотят быть освобожденными? Мелькнула мысль как можно быстрее поговорить об этом с Джаем, но я тут же от нее отказалась. С Джаем сегодня вовсе не хотелось встречаться. — Простите, госпожа, — добавила Лей уже другим тоном, словно спохватившись. — Я позволила себе дерзость. Но что за беда случилась с вами? Вы поссорились с доном Диего? — Ах, Лей, — я махнула рукой. — Не бери в голову. Лучше приготовь мне ванну и помоги вымыться. Я вся взопрела в этом платье. — Как пожелаете, донна. — И вот что, Лей… Когда закончишь со мной, найди, пожалуйста, Джая. Диего наказал его, и теперь ему наверняка потребуется помощь. А я… я просто не могу. Не сегодня. — Не волнуйтесь, госпожа, все сделаю, — послушно кивнула Лей. Вот только мне показалось, что в ее глазах я заметила проблеск злорадства.***
Вместе с сумерками наваливается усталость: тело ломит от усердных тренировок. Свежие ссадины на спине пульсируют болью, которая напоминает о пережитом унижении. Усилием воли гоню ее прочь. Несмотря на досадное недоразумение, сегодняшним днем я доволен: возведение стен продвигается споро, а над будущей тренировочной площадкой к вечеру начали поднимать каркас для навеса. А еще… Лей проболталась вскользь, что Вель все-таки отправила посыльного к Вильхельмо. Значит, у Аро есть шанс. Новичков Хаб-Ариф вымотал до предела, да и сам заметно утомился. День закончен, мы помогаем друг другу вымыться и в сопровождении стражей возвращаемся в поместье. В маленькой пустой комнате после открытого пространства становится неуютно. Невольно бросаю взгляд на неподвижный гобелен, но заставляю себя не думать о Вель. Растягиваюсь на кровати лицом вниз, прислушиваюсь к отголоскам утихающей боли и закрываю глаза. Воспоминания о вчерашнем срыве наполняют меня стыдом. Вель, похоже, так и не простила меня, да еще и наверняка пожаловалась красавчику. Иначе зачем бы он прискакал за возмездием? Хорошо хоть сама не пришла меня лечить, прислала рабыню. Ее жалости сегодня я бы просто не вынес. Ловлю себя на том, что глаза открыты и смотрят на темный прямоугольник гобелена. Еще не так поздно, возможно, она пожелает прийти… Но время проходит, а в комнате так же тихо, как и прежде. Сон не идет, и я продолжаю пялиться на треклятый гобелен. Неожиданно раздается негромкий стук в дверь. — Да? — вскидываю голову, чувствуя, как сердце забилось у горла. Но на пороге возникает Лей с лампой и мазью. — Не спишь? Госпожа велела зайти к тебе вечером. — Как видишь, — разочарованно опускаю голову и отворачиваюсь к стене. Лей по-хозяйски располагается на краю кровати и заворачивает на моей спине рубаху. Ловкие пальцы снуют по свежим рубцам на коже, но я их почти не ощущаю. — Как она? — Кто? — Не притворяйся, что не понимаешь. Как госпожа? — Сегодня в дурном расположении духа. После церкви не выходила из комнаты. Повздорила с мужем. Кусаю губы в раздумьях. Вопросов больше, чем ответов: из-за чего у четы Адальяро случился раздор? Неужели из-за меня? Или я слишком много о себе возомнил? Но почему тогда не пришла? Все еще сердится на меня за вчерашнюю выходку? — Она… говорила что-нибудь обо мне? — Ничего. Но я все сама видела. Синяки на ее шее. Прячу лицо в подушку, словно это может унять жгучий стыд. — Все не так, как ты думаешь. — Мне-то что, — в голосе Лей сквозит обидное спокойствие. — Ты дурак. Тебе стоило бы целовать ей ноги, а ты оставляешь на ней синяки. Но твои отметины, — она больно надавливает на разодранную хлыстом кожу, — говорят о том, что скоро ты доиграешься. — Может быть, скорее, чем ты думаешь, — морщусь я, стараясь разбудить в себе злость. Но ее почему-то нет. Хочется, чтобы сейчас вместо Лей здесь была Вель. Может, я смог бы ей объяснить… — Что? Неужели тебя продают? — Не продают. В субботу я выйду на смертельный поединок. Руки Лей надо мной замирают. Долго, долго молчит, не двигаясь и почти не дыша. И, наконец, произносит: — А… Хаб-Ариф? — Нет. Только я. Слышу неприкрытое облегчение в ее протяжном выдохе. И ощущаю легкий укол зависти. Если бы что-то случилось со Зверем, его было бы кому оплакать. А кто заплачет, если погибну я? Нет. Никаких «если». Запрещаю себе даже думать об этом. Тот, кто опасается поражения, — уже проиграл. А мне надо выиграть. Ради Аро. Ради всех остальных.