XI
Дух ветра поднимает свою голову над далекой степью: воздух мощными порывами расходится по ней, и рябью — по глади рек и озер. Травинка за травинкой просыпаются поля, оживают кроны деревьев. Ветер несется прочь от сине-алого из-за зари, обманчиво-горячего горизонта. Ветер несется к безмятежно спящему Чанъаню. Коснуться фонарика, висящего над хлипкой дверью и подбросить самотканные вывески лавок. Промчаться по центральной дороге раньше, чем здесь пройдут первые повозки. Поднять клубы пыли, разбросать по ней камушки, взбудоражить песок. Вездесущий, всезнающий, сильный — ветер заставляет пробудиться священное для каждого чанъаньца место. Площадь, смотровые башни, закоулки. Торговцев, насекомых, стражников на постах. Без разбору спотыкается о дремлющих лошадей в конюшнях, вьется над городом, чтобы, наконец, ворваться в императорский дворец, совсем недавно оскверненный огнем и ненавистью. Утро в Чанъане начинается рано. До восхода солнца и первого стука копыт за окном. Когда на улице Сючжэнь тихо прошуршит плетеная шторка под вывеской “Закусочная Шу Нэн”, а изнутри потянет свежим тестом. Прямая, словно игла, спина, собранные в тугой пучок седые волосы и заколка, сделанная из стрелы, которую принес муж, вернувшись с войны — Шу Нэн знают все, а уж ее фирменные сладкие пирожки и подавно пробовал каждый уважающий себя чанъанец. — Пя-ять часо-ов! — нараспев объявит часовщик из сторожевой башни, что стоят на пересечении каждого квартала. — Предрассветные сумерки. Все живое рождается вновь! Барабанщик отобьет нужный ритм на тангу, и звук разнесется по округе, чтобы достигнуть следующей башни. Размеренными кругами на воде разойдется ежедневная весть: Чанъаню настала пора просыпаться. В “Лавке ароматов Дэ”, что находится наискось от закусочной, первым делом подогревается вода для утреннего чая, и лишь затем открывается дверь и пара узких окошек, выходящих на улицу Сюжчэн. Дэ Лэй привычно кривит рот и почесывает небритый подбородок, глядя из-под полотна над лавкой на светлеющее небо, а затем — рассматривая силуэт часовщика на верхнем ярусе смотровой башни. — Ну и работенка — каждый день глотку драть, — ворчит он, отворачиваясь. — Бездельники… Несмотря на скверный характер и неучтивость, его лавка является самой известной в столице. За парфюмерией, ароматными маслами и многим другим сюда посылают слуг знати со всех уголков Чанъаня и даже из дворца. У Дэ Лэя нет никаких секретов. Единственная его хитрость — пара стаканов приличного рисового вина в течение рабочего дня. Кто-то предполагает, дело в любви и преданности делу? Как бы не так. Из поколения в поколение семья Дэ занималась ароматами и всем, что с ними связано. Мастерство и чутье настолько крепко засело в крови, что никакая любовь к делу больше не требовалась. Вот и Дэ Лэй — всю свою жизнь делал все так, словно был для этого рожден, почти не напрягаясь. Притом не жаловался и не ругал богов и судьбу, ведь врожденные способности к ремеслу, как ему казалось, были только на руку — учиться чему-то новому слишком хлопотно, а хлопоты он не любит больше всего. Лишь поэтому несколько лет назад взял себе в ученики странного, беспризорного мальчишку с улицы, который по сей день суетится и помогает в лавке. …в Чанъане комфортная жизнь и отличная выпивка. Еда ничуть не хуже, чем в деревнях, а может, и лучше. Каждый год император проводит фестиваль фонарей и воодушевляет народ. Разве нужно большее? Разве что бабенку покрасивше, да и это здесь легко — в Чанъане самые красивые куртизанки на любой вкус и кошелек. Ясно, что не те, что живут в подземных кварталах и трущобах… те готовы отдаться и за рисовую лепешку. Да и тамошняя жизнь горькая, как касторовое масло. Дэ Лэй много всего повидал здесь, в столице, еще с тех пор, когда был малолетним уличным отребьем. Сейчас ему чуть за сорок, но душой он все так же молод и глуп как прежде. И его это полностью устраивает. Дэ Лэй любит побалагурить и напиться в выходной день, любит сорить деньгами перед красивыми женщинами и дарить им подарки, но есть вещи, о которых нельзя забывать, живя здесь: всегда быть начеку и соображать, куда и зачем идешь. Особенно если это подземные кварталы, куда лучше ни в жисть не совать своего носа, не то угодишь в лапы таким господам, что ух-х! Впрочем, если вы глупы, да и правда попадетесь, что ж… это Чанъань. Только помните, что здесь не прощается слабость, а в действительности решает все отнюдь не мягкость и благородство.●
Было около шести утра, когда некто в капюшоне первым за утро посетил Дэ Лэя. Тот хлопнул его по плечу и провел внутрь, где за узкими сёдзи заканчивалась лавка и начиналось жилище. — Сделай чаю, — небрежно бросил Дэ Лэй высокому светловолосому парню, возившемуся с пузырьками для масел, прежде чем удалиться вслед за гостем. — После можешь посидеть с нами. Удивленные взгляды летели в сторону лавки всякий раз, когда экипаж таинственного гостя с клановым гербом слона останавливался у лавки. Во все остальные дни — еще и потому, что помощник Дэ Лэя был не похож на остальных чанъаньцев своей наружностью. Самого гостя ни то, ни другое не удивляло. Сегодня он в очередной раз проплыл через весь дом, привычно не задерживаясь взглядом на чем бы то ни было. Для кого угодно он мог быть таинственным, но только не для помощника Дэ Лэя, который вставал по утрам еще раньше, чем сам хозяин лавки, и не раз видел этого необычного человека. Его никогда особо не интересовало кто он и откуда, но судя по тому, что иногда удавалось расслышать из их разговора, гость приходит из императорского дворца. Сейчас пришлось оставить утренние хлопоты и отправиться следом, что Цзяню И сразу не понравилось. Вместо того, чтобы открывать лавку, ему, словно верной женушке, придется сидеть возле мужчин, ведущих беседу о какой-то скучной чепухе, и заниматься чайной церемонией. Втянув носом прохладный утренний воздух и собравшись с духом, он открыл сёдзи. Сад на фоне еле заметно зашевелился от сквозняка и легкого утреннего ветра. — До чего дошел прогресс! — воскликнул Дэ Лэй, непривычно веселый и зарумянившийся. — Раньше никто и думать бы о подобном не смел, а старший слуга местного генерала недавно проиграл все деньги, да в придачу три кило вяленого мяса в трактире! — Да, — улыбающимся голосом протянул гость, скидывая капюшон. — Раньше в трактирах только принимали пищу, а теперь чем только не занимаются, право слово… — Да брось ты, Ву, это Чанъань! — хохотнул Дэ Лэй, жестом подзывая своего помощника, застывшего у двери. — Здесь все — не то, чем кажется. И меняется каждый день. Скоро в трактире можно будет и девку снять, и одежонку ей прикупить! Что это, если не прогресс? — Это уже весенний дом, а не трактир, мой друг, — широко улыбнулся Ву Дуньсяо, пряча руки в широких рукавах. — А ты все не никак не можешь оставить холостяцкую, разгульную жизнь. В комнатах, выходящих на внутренний двор было еще прохладно — солнечные лучи не успели пробраться так далеко. Лучшее время для утреннего чая. Сидя у открытых седзи в сад друг напротив друга старые друзья ожидали, когда помощник закончит раскладывать коробочки с чайными листьями, пиалы, многочисленные ложечки и начнет церемонию. Однако, когда Цзянь наконец закончил подготовку и потянулся к чайнику, ладонь Дэ Лэя внезапным жестом остановила его. — Погоди, сяо Цзянь, — не глядя бросил лавочник и поджал одну ногу под себя, устраиваясь поудобнее. — Дорогой друг, а не выпить ли нам лучше вина? Цзянь слегка сдвинул брови, беззвучно, раздраженно выдыхая. — Дядюшка, еще только утро, — пробормотал он, глядя упрямым взглядом на пузатый бок чайника. — Не рано ли… — А-ну прекрати дерзить! — шикнул Дэ Лэй. — Совсем стыд потерял... Отчитываешь меня в присутствии гостя! — Воистину, боги подослали тебе сяо Цзяня заместо жены, — усмехнулся Ву Дуньсяо. — Не даст спиться и лишнего шагу сделать. — Точно жена, — протянул Дэ Лэй, недовольно косясь на своего помощника, уперев руки в бедра. Затем подцепил пальцем свисающую чуть ниже плеч светлую прядь. — А это! Сколько раз просил космы срезать? — Не распаляйся так, Дэ Лэй, — мирно проговорил Ву Дуньсяо. — Мальчик в любом случае прав, еще слишком рано для вина. — Ладно, ладно, — отмахивается он в ответ. — Остановимся на чае. Начинай, сяо Цзянь. Чайная церемония всегда удавалась ему лучше других. Неизвестно, откуда взялось это тонкое умение, но Цзянь без труда мог произвести чайную церемонию с такой аккуратностью и изяществом, что даже Дэ Лэй часто удивлялся: не во дворце ведь живут, в самом деле. Несмотря на взбалмошный характер, который с первого взгляда редко кто мог разглядеть в нем, задорный и жизнерадостный Цзянь умел замечать детали и разные мелочи. Это хозяину лавки больше всего и нравилось, потому что его ученик восполнял все то, на что у него не хватало сил, терпения или времени. А иногда и всего сразу. — Прости, что пришел так вдруг, — тихо сказал Ву Дуньсяо, отворачиваясь и глядя в сад. — После того, как на дворец напали, я не мог ждать ни минуты. Хотел прийти вчера, тотчас же, но уже была глубокая ночь. Цзянь посмотрел в затылок гостя исподлобья, беря в руку чахэ, и поднес к лицу, мимолетно делая вдох. — Несмотря на то, что солдаты смогли защитить дворец, без смертей не обошлось, — тут Ву Дуньсяо обернулся и посмотрел на Цзяня странным, долгим взглядом. На сей раз тот ничего не заметил, заливая чайные листья горячей водой. — В городе все было спокойно, верно? Дэ Лэй просто пожал плечами и сложил руки на груди, хмурясь. Он не особенно хорошо соображал с утра, поэтому попытки что-либо припомнить разом отразились на небритом лице. — Меня удивило твое послание, старый друг. Это самое странное, что происходило в Чанъане за всю мою жизнь. Я слышал, многие вчера видали дым на рассвете, но стража стояла стеной вокруг. Да и услышав об этом, большинство бежало подальше от города, испугавшись, что Чанъань прогневал богов . По короткому вздоху стало ясно, что Дэ Лэй хотел добавить что-то еще, но вместо этого нахмурился сильнее, принимая пиалу с чаем из рук Цзяня. Немного помолчав, Дэ Лэй все же спросил: — Неужели на дворец возможно напасть вот так, не тронув город вокруг? — Как видишь, — все так же тихо ответил Ву. — Большинство советников сейчас прячутся, но я успел немного поговорить с Цай Лунем перед тем, как он покинул дворец. — И все же, это странно, — сокрушенно прошептал Дэ Лэй. — Оставить Чанъань нетронутым… Напасть на дворец среди бела дня… Я впервые слышу о таком. Ву Дуньсяо опустил взгляд, избегая комментариев, а в следующее мгновение слегка улыбнулся, принимая пиалу с напитком. Наступило долгое молчание, пока он маленькими глотками пил чай, опустив взгляд и вдыхая аромат. — С вашего позволения, я пойду, дядя, — Цзянь украдкой глянул поочередно на обоих, поклонился и встал. — Нехорошо бросать лавку с утра… Дэ Лэй, не отрывая взгляда от сада, сухо кивнул, видимо уйдя в свои мысли. Лишь когда длинные светлые волосы мелькнули в проеме и прошуршали седзи, Ву Дуньсяо отставил пиалу и поднял выразительный, прямой взгляд на Дэ Лэя. — Где сейчас Его величество? — тут же спросил тот и шумно почесал небритую щеку, будто чувствуя пристальное внимание. — С Его высочеством, генералом Хэ Чэном. Советники как один говорят, что они покинули дворец, чтобы вести переговоры, но я считаю это вздором, — тихо ответил Ву. — К великому сожалению, я не успел поговорить с императором лично. Пламя разделило нас. Теперь Дэ Лэй, чуть наклонившись, смотрел на своего собеседника, внимательно слушая каждое слово. — Повстанцев, напавших на дворец было много, — продолжает Ву. — Но не настолько много, как говорят в городе. Это не отдельное племя, и тем более не страна. — Тогда кто же? Ву Дуньсяо глубоко вздохнул и вновь повернулся лицом к саду, складывая руки на животе. Где-то в кустах робко подала голос лягушка, видимо тут же исчезая и оставляя за собой эхо шороха листьев. — Признаться, я отчего-то чувствовал, что на дворец могут напасть. Но был уверен, что это произойдет ночью, на пиру в честь восемнадцатилетия младшего наследника, — улыбнулся Ву, как бы извиняясь. — Сам не знаю почему, но той ночью напряжение было настолько ощутимым, что было сложно спокойно усидеть на месте. — Главное, что Чанъань остался цел… — Как и ожидалось, Дэ Лэй, — легко усмехается Ву, качая головой. — Мой друг, чего стоит Чанъань без нашего императора? Без его наследников? Боги оставляют нас, и то, что город еще живет — лишь удача. Лавочник не обратил внимания на дружескую издевку. — Цай Лунь что-то сказал тебе, — вдруг произнес он, вопросительно глядя на гостя. — Ему известно что-нибудь? — И он, и я в данном случае мыслим одинаково, — вкрадчиво говорит Ву, понижая голос почти до шепота. — Это было нападение “Черных демонов”. В эту секунду седзи приоткрылись, резко привлекая внимание обоих. Стриженая башка одного из слуг Ву Дуньсяо показалась в проеме. Слуга согнулся в поклоне: — Ваша светлость, у меня послание от советника Е Жао, его све… — Прочь. Слуга опять поклонился и мгновенно скрылся за дверью. Дэ Лэй в один глоток допивает чай, думая о своем. Мнение старика Е Жао мало что может сейчас дать и никого не интересует. Особенно его, лавочника, который не желает иметь дело со знатью. — Ты обычно не констатируешь факты, Дуньсяо, это не твоя манера. В чем дело? С чего ты взял, что кучка наемников осилила бы нападение на дворец? Курам на смех. — Вижу, тебя взволновала эта новость. — Не новость, а предположение. Ву Дуньсяо улыбается, кладя ладонь на плечо Дэ Лэя. — У меня нет сомнений, что именно “кучка наемников”, как ты изволил выразиться, сумела обогнать нас. Поэтому они и напали на рассвете — облаченные во все черное с головы до пят. — В прошлом году, когда они промышляли воровством в местных уездах, в рядах “Черных демонов” не было и полсотни человек, — возражает Дэ Лэй, раздраженно морщась. — О чем ты говоришь, Ву? — Это было в прошлом году, мой друг. В этом году, а именно вчера утром, не менее пятисот человек напали на дворец. Да, они не сожгли его дотла, как, стало быть, того хотели. Они не собирались убивать ни императора, ни кого-либо еще. Окончательно помрачнев, Дэ Лэй хмурит густые брови. — Уверен, что нас пытаются отвлечь от чего-то большего, — во вспыхнувшем взгляде Ву Дуньсяо на мгновение мелькает какой-то восторг, граничащий с безумием. — От чего-то страшного. И мы не должны предавать свои цели и государство из-за сброда юнцов без принципов и морали. — Но от чего им отвлекать нас? Это ведь вздор. — Это нам и предстоит выяснить, мой друг. Но подумай о масштабах: горящий дворец, исчезновение наследного принца, вынужденный побег императора и старшего сына… Могли бы эти события всколыхнуть столицу и ввергнуть в ад и хаос? Дэ Лэй чуть щурится, вновь со слабым скрежетом почесывая жесткую щетину. — Разумеется, — отвечает за него Ву. — Поэтому я пришел к тебе, Дэ Лэй. Это вызов — и теперь пути назад не будет. Если наш договор в силе, а желания все так же совпадают, то ты должен не допустить того, чтобы в городе узнали правду. Лавочник даже глазом не моргнул в ответ, очевидно не собираясь пересматривать свое отношение к Ву Дуньсяо и их старой дружбе. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Остановил сплетни? Это так же невозможно, как идти на сходящую лавину с копьем. — Мои шпионы сейчас собирают все сведения, какие возможно. Как только они будут у меня — мы начнем действовать, опираясь на правду, — тихо, но на этот раз предельно серьезно отвечает тот. — Но до тех пор я хочу, чтобы ты пошел в подземный город… — Ты, кажется, ума лишился! Я ушел оттуда в шестнадцать и поклялся больше ни в жисть не возвращаться!.. — Не беспокойся, друг мой, — спокойно возражает Ву. — Ты не пойдешь один. Генерал-лейтенант Янь Цзе, несколько его бойцов, ты и я — мы пойдем вместе. — Он не выйдет и не станет вести переговоры, — качает головой Дэ Лэй. — Нас зарежут как скот… — Выйдет, — заглядывая в лицо говорит Ву. — На этот раз причины слишком вески. Тем более, нас не убьют как раз потому, что с нами будешь ты, Дэ Лэй. Тот тяжело вздыхает в ответ, продолжая в неверии качать головой. — Хозяин подземного города ненавидит “Черных демонов”, и ненавидел всегда. Особенно после тех убийств в одном из кварталов… Да что мне рассуждать о том, Дэ Лэй, ты и сам знаешь… Из-за легкой перегородки послышался голос: — Дядя, прошу прощения, — Цзянь приоткрыл седзи, не смея заглянуть внутрь. — Слуги беспокоятся из-за послания для господина Ву, но боятся звать. Там может быть что-то неотложное… — Я тебя понял, ступай, Цзянь, — в нетерпении бросает лавочник. — Вскоре закончим. Сквозняк вновь пронесся сквозь комнату в сад. — У тебя и минуты свободной нет с тех пор, как ты так вознесся при дворе, а? — усмехается Дэ Лэй. — Говорил, нужно собираться поздней ночью за вином… Ву Дуньсяо тоже смеется в ответ, а затем поднимается, увлекая друга за собой. — Что ж, я возвращаюсь, — подытоживает он, пряча кисти рук в рукавах. — Подумай обо всем еще раз, Дэ Лэй. Наши планы остаются в силе, но прежде необходимо посетить подземный город и заручиться некоторой помощью… — Подумаю, — обещает Дэ Лэй, неловко кланяясь и пропуская князя вперед. — Встретимся через два дня. Они вышли и остановились у входа в лавку, где стояла повозка князя. Несколько слуг замерли рядом, покорно глядя под ноги. — Мне всегда нравился твой дом, знаешь, — чуть озираясь говорит Ву. — Здесь есть все, чего можно желать для счастливой жизни. Сад, рабочее место, пирожковая Шу Нэн. Да и это самое сердце Чанъаня, наконец. — Не хватает только дворца, а? — хохотнул в ответ лавочник. И, спохватившись, вдруг крикнул в окно так, что с крыши сорвались несколько птиц: — Цзянь, заказ для господина! — Ароматы в вашей лавке так вскружили голову, что Ву Дуньсяо совсем позабыл об этом, — учтиво улыбаясь, не менее звучно благодарит князь. — Господин Дэ знает свое дело. — Прошу, — неумелым жестом руки провожая сверток, который приносит Цзянь, говорит Дэ Лэй, чуть косясь по сторонам. — Наша лавка всегда открыта для вас, господин. Поклонились. Слуги помогли Ву Дуньсяо сесть в повозку и прикрыли за ним дверцы. Лошади тронулись с места, увозя князя в сторону обугленного дворца и поднимая облако пыли. Дэ Лэй некоторое время смотрит ему вслед, уперев руки в бока и не обращая внимания на Цзяня, который, прижавшись к проему, смотрит на него самого, задумчиво накручивая свисающую прядь на палец. Но когда оборачивается, еле перебарывает желание отвести взгляд под навязчивым мальчишеским вниманием. — Будешь много думать — состаришься, — хрипит он, грубовато отпихивая Цзяня, заставляя посторониться, и возвращается внутрь. — Очисти засушенные цветы и разложи по сосудам. Вечером будем делать эфирное масло из лотоса. — Дядюшка, — еле успевает нырнуть следом Цзянь, и тут же замирает, глядя в спину лавочника. — Господин… он еще придет? Дэ Лэй тоже замирает. Затем нетерпеливо щелкает языком и разворачивается. — Конечно придет. О чем разговор… Взгляд помощника что-то меняет в его лице. — В чем дело, Цзянь-Цзянь? Спрашивать о том, слышал ли он лишнее — бесполезно. Дэ Лэй и без того понимает, что за все годы жизни в лавке парень и не такого навидался. — Мне вдруг почему-то, показалось, — начинает Цзянь, опуская взгляд. — Что господин больше не придет… — Не говори глупостей, — спустя небольшую паузу отмахивается Дэ Лэй. — Ву Дуньсяо отсюда никакими колдунами и проклятиями не выгонишь. К тому же, он всегда любил этот дом. Потому что мы оба мечтали о нем, когда были молодыми. — Понятно, — только и роняет Цзянь, чуть пятясь, с поклоном уходя к рабочему столу. — Простите. Когда в лавке снова слышатся звуки смешиваемых в ступе растений, касания песта фарфоровых стенок, звон пузырьков, шорох засушенных трав, когда чувствуется их запах — Дэ Лэй успокаивается. Берет свою трубку и идет глядеть на сад до тех пор, пока посетителей не станет совсем много. Обычно — до полудня. Выпуская голубоватый дым, он смотрит на лягушку, сидящую на камне, пытаясь припомнить день, когда их с Ву Дуньсяо начали связывать серьезные, важные дела. О том, что сворачивать с этой дорожки уже поздно, и что глупость его, воистину, так и не прошла с годами. — Если подумать, — хрипит он сам себе, выдыхая вместе с дымом. — Нам ведь с тобой и вдвоем совсем не скучно, сяо Цзянь... Занятый своим делом и, конечно, не слышащий этих слов, Цзянь вытирает со лба пот, отбрасывая назад светлую челку. Засушенные цветы и травы царапают светлую кожу его пальцев.XII
Лучший мир. Для Хэ Тяня эти слова всегда были сладки, желанны и слегка расплывчаты. Ощущались как жар костра на лицах, как знойный воздух длинных лунных ночей. Без времени. Без людей. С привкусом того, что он всегда так страстно желал. Лучший мир — так они с Чжанем Чжэнси называли жизнь за пределами дворца. Разговоры о ней время от времени доводилось слышать при дворе: кто считал, что лучше жить во дворце в строгости, но с уверенностью в новом дне, а кто мечтал хоть и о крошечном, но своем имении где-нибудь, пусть даже на окраине империи. Хэ Тяню же хотелось одного: не быть там. Разве его спрашивали, хотел ли он родиться сыном императора? Просил ли? Разве не было беспокойно и страшно оттого, что его было почти невозможно представить, этот лучший мир? Особенно когда он был младше, будучи окруженным заботой и всесторонним вниманием. Тогда — бегая по саду или растянувшись на подушке под цветущей сливой, что застилала небо над головой. Хэ Тяню, еще ни разу не побывавшему за пределами дворца, думалось: как вообще выглядит мир там, за пределами дворца и столицы? Мечтать о нем вслепую было легко, словно дышать. Со слов слуг и Чжаня было ясно, что это имело мало общего с тем, что происходило на самом деле. Чжань часто рассказывал то, что узнал от Сяомин, девчонки, которая прибыла из-за моря и некоторое время жила в округе Цзяннань. После того, как ее на корабле переправили в империю в подарок императору, несколько дней Сяомин жила в доме одного цзедуши. Путь в столицу тогда был небезопасный: несколько месяцев на дорогах от Ханчжоу к Чанъаню какие-то разбойники перехватывали повозки с товаром и грабили знать. Пришлось дожидаться военной поддержки из дворца, поэтому за время пребывания там эта девчонка повидала много интересного. Чжань пересказывал ему о кораблях, бескрайнем море и волнах, о песнях ветра, уличных детях, сражениях с разбойниками, которые со всех сторон прыгают на повозки — а ты попробуй вылези! Позже Хэ Тянь узнал от брата, что никакие разбойники так и не напали на повозку, в которой везли Сяомин, потому что Чэн — тогда еще юный, — лично сопровождал дары императору с другого конца света. Но впечатлений от рассказа это не испортило. С тех пор Хэ Тянь мечтал лишь об одном: увидеть мир за пределами столицы. Ему хотелось спать в степи, прямо под звездами, носиться среди деревьев в горах, не видя границ над головой, пить из реки. Ввязаться в какое-нибудь сражение, а после, с ветром сквозь уставшую невесть отчего плоть, скакать днями и ночами через бескрайнюю равнину… — Поторопитесь! — крикнул один из стражников, нарочно не используя уважительную речь и поднял руку. — Нужно спускаться к озеру, да поскорей! Из-за повозки, оставшейся чуть поодаль на горной тропе, голос стражника звучит приглушенно. Оттуда видна зеленая равнина, необъятные склоны с острыми макушками далеко-далеко впереди и голубое озеро. Вдогонку стражник раздраженно рявкнул, но, скорее, товарищу, заметно тише: — Это отребье слишком долго копается… можем остаться без еды. — Ты не мог бы заткнуться, чертов старик? — резкий крик из-за спины заставляет Хэ Тяня поморщиться. — Клянусь, еще слово, и я отрежу тебе язык! Теперь, спустя всего пару дней, Хэ Тяню стало ясно, что любые предположения и догадки не имеют ничего общего с истинным, насмешливым лицом этого мира. — Прекрати орать в моем присутствии, — с едва заметным раздражением приказывает он, складывая руки на груди и приваливаясь к дереву. — И вообще… справляй свою нужду быстрее. Цепь от наручника, натянувшись, уходила куда-то за спину, к очередному дереву, у которого пристроился наемник. — Я только начал, — рыкнул он в ответ, на мгновение поворачивая голову. — Или хочешь, чтобы я спустил все на солому, на которой ты спишь? Хэ Тянь тоже слегка повернул голову на голос, продолжая смотреть на бесконечные стволы деревьев, но в ответ даже бровью не повел. Лишь украдкой скосил взгляд на напряженные плечи, сдвинутый за спину лук с колчаном и торчащие из-под маски короткие яркие волосы над впадинкой под черепом. Солома, на которой я сплю, значит… Лучший мир виделся ему не таким. В особенности без боли в костях, тряски по горным тропам, ноющей кисти руки, которая уже кое-где начала кровить из-за трения о наручник. Если бы стражники услышали, как смеет этот простолюдин разговаривать с ним, Сыном Неба… тот в мгновение ока остался бы без головы. — Не особенно они тебя жалуют, — немного задумчиво вдруг говорит Хэ Тянь, подленько усмехаясь. — Заставить наемника и стражу работать вместе — все равно что посадить в одну клетку кошку с собакой. — А вам-то какое дело, ваше высочество? Грубоватый и немного сиплый голос, как у беспризорного мальчишки, в очередной раз отозвался внутри раздражением. Вперемешку с болезненным интересом и желанием снова ударить его. — Называешь как положено? — Хэ Тянь приподнимает брови, переводя холодный взгляд на стену из деревьев перед собой. — С чего такая любезность? — При дворе не учат отличать насмешку от любезности? Разбитый кулак сжимается сам собой, и Хэ Тянь беззвучно, тяжело вздыхает, сжимая челюсти. Похоже, боги действительно наказывают его за непослушание брату или бесчисленные проделки со служанками… В его голове с первой встречи вертелась неприятная мысль: брат ни за что не взял бы для серьезного дела воина с улицы просто так. Должна быть убедительная причина. Допустим, неистовая сила и особое мастерство. Несмотря на возраст — а, похоже, они с Хэ Тянем ровесники, — приди стражникам в голову наказать этого наглеца, то вряд ли они одолели бы, даже вдвоем. Как бы не хотелось признавать, самому в таком положении лучше не вмешиваться — эта цепь может повлиять на исход боя. С другой стороны, с какой стати ему тратить силы? Пусть псы Чэна пачкают руки о всякий сброд. Хэ Тянь вздыхает и запрокидывает голову, тут же больно утыкаясь затылком в бугристую кору дерева, а взглядом — в пустое небо. — Однажды я научу тебя манерам, — произносит он невозмутимо и твердо, почти как отец. На этот раз в ответ его не удостоили даже короткой усмешкой. Небо в предрассветных сумерках отчего-то кажется мутным и тяжелым. Еще неподвижный ночью, сейчас ветер почти бесшумно, но ощутимо обдувает лицо прохладой, струится в волосах. Поднимается над кронами, беспокоит и перебирает каждый листок. Хэ Тянь чуть вздрогнул, но не сразу понял: то лизнул скулу прохладный ветер или на нее и впрямь упала мокрая капля. Неужели период дождей уже близко? Шум за спиной прекратился, и по колыханиям цепи Хэ Тянь понимает, что дело сделано. Услышав шорох листьев под ногами и первый шаг за спиной, он, не оборачиваясь направляется к повозке, нарочно отмахивая руками и дергая цепь. — Эй, полегче… От этого тона захотелось что-нибудь разбить. Но рядом и в округе — ни одной проклятой вазы. Разве что повозка, которую при сильном желании можно было бы опрокинуть с обрыва. — Поторопись, — жестко отвечает Хэ Тянь, не глядя. — Мы должны добраться до ближайшей деревни, пока не стемнело и не начался дождь. Он будет ждать Чжаня там. А может быть, Чжань добрался раньше и сам ждет его в какой-нибудь таверне или постоялом дворе. Осталось недолго. — Спокойнее, — сипло отрезал в ответ наемник, дергая цепь на себя. Хэ Тянь уверен, специально. — Следить за выполнением миссии — не твоя забота. Беспардонный... нахальный... выродок... У Хэ Тяня не находилось слов. Одни грязные ругательства непрерывной мантрой. Он разворачивается резким порывом ветра и замирает, преграждая путь. Длинные волосы, собранные в низкий хвост, хлещут по плечу и грудной клетке — наемник тоже едва не врезается в нее от неожиданности. Успевает вовремя остановиться, — реакция у него отменная, — и поднимается взглядом вверх, к лицу Хэ Тяня. Каждый раз от вот такого его взгляда, отдающего отчего-то невыносимым, почти болезненным напряжением, по коже начинает гулять холод. Сложно вообразить иную схожесть, кроме как с одичавшей кошкой. Лучший мир уж точно виделся Хэ Тяню без такого, как он. Темные непроницаемые глаза тяжело сверлят застывшее в недоумении лицо со спущенной маской. Ощутимо горят от тупой злости, что никак не может найти выход — не считая того удара в повозке. — Кто ты вообще такой, — произносит Хэ Тянь противоречиво-спокойно и вкрадчиво, без вопросительной интонации. Отец бы похвалил за этот предельный контроль — вовне не просочилось ни капли закипевшей в нем злости, в отличие от разговоров с братом, которые всегда заканчиваются его поражением. Глаза кажутся холодными, ледяными, пока Хэ Тянь судорожно и жадно изучает лицо напротив. Гуань Шань нахмурился в ответ, приподнимая лицо и кривя рот. Необходимость смотреть снизу вверх на других всегда приводила его в бешенство. За всю недолгую жизнь ему не раз попадались противники выше него, но этот… совсем другое. С этим боя не получится. И можно было обойтись и без этого бессмысленного трепа: вчера он ясно дал понять — не нужно говорить со мной. Не нужно смотреть в эту сторону. Почему так сложно сделать вид, будто Гуаня не существует? Как то и должно было произойти. Он — лишь тень. Безмолвный и почти невидимый. Наемный убийца, который прикроет спину этого дылды, если его треклятая стража погибнет при внезапных обстоятельствах. — Что еще? — рыкнуть в ответ подобным образом для Гуаня привычно. Для особ императорской династии — невообразимо. И ему тяжело понять, почему именно, даже поднапрягшись. Но то, как меняется после его слов это спокойное и высокомерное лицо, всякий раз приносит какое-то ядовитое и противоестественное удовольствие. — Не путайся у меня под ногами и не смей перечить, — сын императора изменился в лице, а его голос стал непривычно твердыми серьезным. — С тобой или без тебя, сегодня к вечеру я доберусь до деревни. Это ясно? Гуань хотел ответить что-то резкое и грубое, но в ту же секунду его золотистые глаза молниеносно провели линию за широкими плечами, словно сделав косой надрез. Внутри Хэ Тяня похолодело, потому что, отследив движение глаз напротив, он одновременно услышал звук, напоминающий то, как соскальзывает с тела шелк, собираясь на полу горкой — вш-ш-шух. За этим звуком незамедлительно следует задушенный хрип. Словно кто-то хотел вздохнуть или закашляться, но не сумел. — Дьявольщина… — на раздраженном выдохе. Это последнее, что слышит Хэ Тянь, прежде, чем наемник с силой отталкивает его в сторону и кидается следом, тут же в два оборота наматывая на руку цепь, чтобы не звенела. Здесь, в стороне от дороги, лишь лес и деревья: возможно, благодаря густой зелени и темным одеждам их не заметили, но Хэ Тянь все равно чувствует, как сильные руки давят на его тело, заставляя лечь на землю. Он приоткрывает губы, чтобы что-то сказать, пытается повернуть голову, но его рот зажимает ладонь в черной перчатке. — Один уже мертв, скоро доберутся до второго, — почти беззвучно, быстро произносит наемник. — Закрой рот и не шевелись. Секунды в тишине кажутся бесконечными. Сердце бьется о ребра как барабаны на обряде в храме. Какого черта сын императора должен ползать по земле, как трус? Во имя чего вы с отцом обрекли меня на это, Чэн? Его тяжелое дыхание через нос и злые мысли вновь прервал тихий, жесткий голос: — Нужно ждать. Стреляли со стороны гор. Хэ Тянь с раздражением сбрасывает со своего лица чужую руку. — Ждать чего? — зло шипит он. — Смерти? — Скоро они придут проверить свою работу. — Значит, нужно уйти пока они не пришли! — Мы не можем уйти, — не менее злобно шипит наемник в ответ. — Нам нужны лошади. Хэ Тянь нахмурился, высматривая повозку сквозь высокую траву и кусты: — Что, если это горные разбойники? Они заберут все, что попадет под руку и… — Сам знаю, — и вновь раздраженное полурычание в ответ. — Не мешай думать… Гуаню изначально не понравилась эта тишина на горной тропе. Несмотря на предрассветные сумерки и исчезнувший на время ветер. Выглядывая через щель повозки и слушая шорох колес, он пытался подавить мысль, которая крутилась назойливой мухой и не давала покоя: что-то не так. Выследили повстанцы? Чушь. Чэн со своим отрядом проводили их повозку вплоть до равнины, что начинается за пределами столицы. А дальше… в таких глухих местах за ними было не угнаться. Если это и впрямь горные разбойники, все может оказаться куда хуже. Хотя бы потому, что у этого зверья нет чести и принципов. — Ну! — Хэ Тянь легко подтолкнул его локтем. — Чего молчишь? Нужно действовать. Гуань нахмурился сильнее обычного, сдерживаясь, чтобы не заорать на Хэ Тяня в ответ, и подавил вздох. — За мной, — он натянул маску на лицо и пополз вперед, огибая кусты. На мгновение обернулся через плечо: — Не высовывайся. Очень мудрый совет, если учесть рост Хэ Тяня и их нынешнее положение. Хэ Тянь полз, до боли стискивая зубы и думая о том, что он не предполагал… действительно не верил, что кто-то соберется нападать на повозку. Это с самого начала казалось каким-то театром. Игрой. Под прикрытием солдат Чэна доехать до ближайшей деревни казалось пустяком. Но помимо этого… Стоит признать, что на мгновение стало страшно. По-настоящему страшно. Особенно от задушенного хрипа одного из солдат. Сейчас все стихло. Словно стало еще тише, чем было до рассвета. И лишь в эту секунду, ползя по мокрой от росы траве, удалось заметить насколько посветлело небо, а на макушки гор, что столпились вдали, пролились лучи солнца сквозь облака. — Слишком… слишком светло, — прошептал Хэ Тянь, в очередной раз подтягиваясь вперед, щуря один глаз и пытаясь не отставать. — Нас могут заметить… Вылезая из повозки с четверть часа назад, Хэ Тянь даже не оглянулся вокруг. Увидел впереди лес, и в тот момент мог думать лишь о том, что нестерпимо хочет помочиться. Если стреляли со стороны гор, то откуда? Даже вообразить трудно. Как долго шли за ними? Что успели высмотреть? И, что беспокоило больше всего в эту минуту, заметил ли наемник второй выстрел? …был ли он вообще? Наемник перестал ползти и замер, позволяя Хэ Тяню поравняться с ним. Повозка осталась примерно в трех бу от них. — Я подберусь к лошадям и отстегну, — лицо в черной маске оказалось очень близко, почти вплотную к его собственному, поэтому Хэ Тянь мог разглядеть каждую светлую ресницу. — Держись за моей спиной. После чего наемник бесшумно, быстро поднялся и на полусогнутых ногах направился к повозке, коротко оглядываясь вокруг. Хэ Тяню показалось, что он лишился слуха. Слыша лишь частые глухие удары собственного сердца в ушах, он, так же согнувшись, следовал сзади, не в силах отвести взгляд от спины человека, который двигался с пластичностью черной кошки. При этом его душило возмущение: неужели этот наглый оборванец считает, что Хэ Тянь не в состоянии сражаться с ним наравне? В несколько быстрых шагов они оказались у повозки, мелькнув, словно тени. Хэ Тянь тут же прижался к ее деревянной стенке спиной и, повернув голову вправо, наблюдал, как наемник присаживается на корточки, проползает под облучок и скрывается из виду. Взгляд поднимается чуть выше, и темные глаза замирают, глядя на безжизненно свисающую с сидения вниз руку стражника. Слюна едва проталкивается в горло, и Хэ Тяня вдруг оглушает жуткой, звенящей мыслью: второй стрелы не было. Придерживая цепь, он делает два нервных шага к передней части повозки следом. Бесшумно набрав в грудь воздуха, очень медленно прижимается лицом к краю, придерживаясь пальцами за подгнившую поверхность. Начинает выглядывать, чувствуя еле заметные движения у правой ноги, где бесшумно копошится наемник. Секунды длятся подобно часам. Не заметив опасности, он выглядывает полностью, поворачивая голову к двум обмякшим телам на облучке. Мертвы. Оба. Его предчуствие воссоединилось с мгновенным осознанием: второй стражник не был убит из лука. Ярким пятном внимание привлекает кровь, похожая на густой фонтан, что скупыми толчками выходит из широкого надреза на шее. И простоватая, но добротная рукоять кинжала, застрявшего в плотной шее. В следующий момент Хэ Тянь не успевает понять, что происходит. Бесшумным рывком он вытаскивает кинжал из горла стражника, будто не по своей воле, а лишь наблюдая со стороны. Перекладывает оружие в левую руку и, описав в воздухе полукруг, со всей силы ударяет им раньше, чем успевает обернуться и увидеть незнакомого человека, подкравшегося сзади. Инстинкты взяли свое. На тренировках при дворе он не потерпел ни одного поражения, если не считать тренировочных боев с братом или — очень редко, — с отцом. Природная скорость, чутье и отменная реакция позволяли беззаботно отлынивать от тренировок с учителем, но лишь сейчас он понимает, насколько зря… Потому что клинок попадает не точно в цель. Встретившись с ядовито-желтыми глазами, Хэ Тяня с головой накрывает безумием, блеснувшем в этом диком взгляде. Отсутствие головного убора, поношенное юаньлинпао, простое оружие — все это доказывает, что перед ним разбойник или просто падший человек, в чьем предплечье, обтянутом смуглой кожей, застрял кинжал, приковывая к повозке. В ответ на удар он ухмыляется, обнажая белые зубы. Ловко делает подсечку ногой, заставляя Хэ Тяня упасть на землю и отпустить рукоять. Не моргая, плавно вытаскивает его из себя свободной рукой. — Подохнешь здесь, — голос звучит мягко, негромко, словно звук цинь, струны которого перебирают женские пальцы. — Но сначала ответишь, кто ты такой. Хэ Тянь смотрит в глаза, стараясь случайно не увести взгляд влево, не выдать их обоих. Прячет левую руку за спину, надеясь, что разбойник не заметит цепь наручника. — Обычный крестьянин, — сглотнув, выдавливает Хэ Тянь, пытаясь скрыть трепет, и приподнимает подбородок. — Ты убил вояк, что согласились довезти меня до деревни. Тряхнув растрепанными, вьющимися волосами, разбойник наклоняет голову набок. Не отрывая от своей жертвы безумных, прищуренных глаз, отрывает кусок от подола одежд. — Крестьянин, говоришь? — прикусывает край ткани зубами, обматывает кровоточащую рану на руке. — Из какой ты деревни? Он выглядит молодым, почти ровесником... но его волосы. Их цвет, словно у старика. Похожий на пыльное серебро. — Из той, что за этим озером, — Хэ Тянь коротко кивнул головой, указывая за спину человека. — Ездил в столицу подзаработать, да не вышло. Седоволосый долго смотрел, а затем усмехнулся, перенося вес на другую ногу и упирая здоровую руку в бок. — История неплохая, — ядовитый взгляд из-под полуопущенных ресниц. — Только руки твои не похожи на крестьянские. И волосы больно длинные. Он присаживается на корточки, занося кинжал в воздухе: — Говори правду, либо умри. Я не повторяю дважды. Пальцы Хэ Тяня непроизвольно напрягаются, загребая землю и неприятно загоняя под ногти. Проигрывать какому-то оборванцу? Сдохнуть от его руки? Никогда в жизни. Он, сын Неба, богоизбранный принц, никогда не проиграет. Противник замечает протест в горящих глазах, поэтому мгновенно заносит клинок, который подобно взмаху стрекозиного крыла мелькает перед лицом Хэ Тяня. Он отталкивается от земли и ногой выбивает кинжал из рук, замечая, как черной тенью мимо него проносится его невольный союзник. Надолго же он затаился. Хэ Тянь встает и отряхивает одежду. Отбрасывает с лица темные длинные пряди. С наслаждением и неприкрытым высокомерием смотрит, как на шею грабителя со спины набрасывается цепь, придушивая. — Где остальные? — складывая руки на груди, спрашивает Хэ Тянь, делая шаг к ним. — С тобой должен быть, по крайней мере, один лучник. Цепь сильнее впивается в горло, после чего из него вырывается короткий шершавый выдох. — Отвечай! — Вас спасает только эта повозка, — хрипит он, запрокидывая голову и позволяя серебристым прядям открыть лицо и болезненную ухмылку. — Шаг... за нее и… вы сдохнете. Взгляд Хэ Тяня становится тяжелым, он переводит его за вихрастую голову, встречаясь с другим — тоже злым и тяжелым, но по-своему. Свирепым, обжигающе-горячим. Бой возбудил его. Это зрелище отчего-то кажется притягательным: готовность наемника убить в любую секунду и то, как он вопреки всему молча ждет условного приказа сейчас, наверняка зная, что Хэ Тянь еще не слишком искусен в подобных делах. Контраст его глаз с полностью черным одеянием. Сильные руки, сжимающие противника. Ни намека на послабление. Собранность, беспрекословность, его пылающая огнем сила. Может быть, это и разглядел в нем Чэн. — Слишком медленно, — неожиданно четко говорит пленник, и резко ударяет Гуаня локтем в живот. Затем, пользуясь секундным ослаблением, выворачивается из-под цепи, хватая ее и сжимая в кулак: — Умрите! Резкий разворот — и они одновременно бросаются на него, с двух сторон. Тут же понимая, насколько же глупым был этот ход — разбойник подпрыгивает, разводя ноги и ударяет их обоих. Хэ Тянь удерживается на ногах, но отшатывается так далеко, что цепь натягивается ровной нитью. Разбойник бросается к повозке, собираясь взобраться на нее, но раненая рука не дает запрыгнуть одним махом, поэтому он повисает на ней, замахиваясь ногами, чтобы закончить маневр. Слишком медленно для реакции Гуаня, который рывком сбрасывает его на землю. Хэ Тянь бросается вперед, и тут же замирает. Все замирают. Чуть ниже лица Хэ Тяня, четко у горла, останавливается кинжал противника, а тот — боком к ним обоим. Если слегка приподнять взгляд над растрепанными волосами, то можно увидеть вновь застывшего напротив наемника, чья рука в наручнике сомкнулась на смуглой шее. Если проследить взглядом от запястья до нее, то вдруг становится ясно, почему брату так понравилось мастерство этого странного человека. — Неплохо, — Хэ Тянь слышит улыбку в голосе, но не может найти ей объяснения. Разве что безумие. Цепь, в два оборота накинутая в полете на шею разбойника, издает еле слышный шорох, словно ядовитая змея, когда тот нарочно подергивает плечами: — Либо задохнусь, либо умру от руки одного из вас, так? — Верно, — объявляет Хэ Тянь, словно подытоживая сражение. — Похоже, ты еще не понял — тебе не одолеть нас двоих. Если дернется, то Хэ Тянь успеет выбить кинжал из руки, а наемник задушит его цепью. Деваться некуда, он в ловушке. — Да нет… — уклончиво отзывается разбойник, не глядя делая осторожный шаг в сторону от Хэ Тяня. — Это ты еще ничего не понял. Ладонь раненой руки, что на порядок светлее смуглой кожи, приподнимается перед собой. — Стой смирно, — угрожающе понижая тон, произносит Хэ Тянь. Но тот не поворачивается к нему, продолжая смотреть в другую сторону. И говорит вдруг: — Неужели решил, что я не узнаю этот стиль? — и делает еще один, еле заметный шаг. — Стиль, который сам открыл в тебе. Что этот безумец несет? Пытается заморочить им головы какими-то больными речами? Хэ Тянь уже собирается для верности ударить по руке с зажатым в ней оружием, как вдруг случайно сталкивается с хмурым и напряженным… Нет. Беспокойным и почти растерянным взглядом напротив. В нем неуловимо мелькает странное выражение, похожее на боль или обреченность. Хэ Тянь не понимает — это невозможно понять за столь ничтожное количество времени. — Что медлишь? — мягко усмехается в скрытое под маской лицо их пленник, понижая голос. — Даже хватку ослабил… Лицо Хэ Тяня медленно вытягивается. Видят Небеса, он сам не знает наверняка, что именно понял, но все вдруг сложилось в единое целое, как осколки разбитой вазы. Потому что в следующий миг разбойник произнес: — Давай. Убей меня, Гуань Шань.