[Помоги же нам... Помоги...]
Но лишь одно существо в силах различить этот шепот и постичь страдания душ бесчетных, живущих в едином несчастном создании. Зло скрывается средь священных кедров Ливана. Преисполненное скорби и гнева, боли и безумия, шипящего в голове божественного дитя. «Идеальный человек», творение богов, ныне же на человека не похожее. Голос создания этого урагану подобный, уста же его пламя само. И сеет оно лишь смерть. Жизнь его – есть великое страдание. Суть его – есть переплетение чужих жизней и мыслей. Судьба его – быть грозным стражем кедров священных. Но нет покоя горящему в огне разуму. Гул голосов неумолимый, беспощадный, заглушающий все... Сокрушить создание это будет благу подобно для всех ныне живущих. Но так же и во благо этих душ несчастных, призванных нести на плечах своих роль грозного лесного Стража. Не предаст ее забвению в мыслях своих дитя Аруру. Нельзя забыть того, кто другом первым был, кто радостью и горестью делился. С кем связь была, звенья которой словно из стали кованы. Пред взором Энкиду образ девочки стоит, легкий и живой, подобный ветру вольному в степях близ Урука. Волос небесную синеву, шуршание платья светлого, улыбку робкую, играющую на устах ее... не забудет. Вереницу душ несчастных бессчетного числа, что сокрыты в хрупком теле ее... не забудет. Стойкость ее под напором других личностей, что живут вместе с ней... не забудет. Множество душ создания, что «Хумбабою» зовется, в огне безумия сгорают каждый миг. И жалостью великой Энкиду исполнялся, как видел печать боли на лице девичьем. Принимая ею сплетенный венок лазурного цвета, чувствовало дитя Аруру сквозь связь меж ними, великую агонию и слышало горестные мольбы о спасении. Сотрясалось в них сознание последней не потерявшей разум души, что звездою яркою горела. Дух маленькой девочки, что силу обретал в любви ко всему сущему, не поддавался тьме и шепоту злостных голосов. Она казалась самой хрупкой из всех них, составляющих Лесного Стража, но внешность ее в заблуждение вводила. И дух ее, любивший все живое, подобен был плотине — сдерживал он тьмы кромешной океан и пламя безумия, иные души захвативший. ...после ухода Энкиду, все же сокрушивший и ее... «Ты всегда другом моим будешь... Не изменится это вовек. Я найду способ, как спасти вас всех от ноши этой, как принести мир и покой вам, сгорающим в огне.» Он оставил ее в одиночестве, в тени величественных кедров Ливана, во тьме чащи густой. И тишина глубокая на разум девочке давила, а гул злых голосов день ото дня лишь громче и настойчивее становился. И померк свет той праведной души... Померкло сияние светлых глаз ее и жажды жизни больше нет.[Где же ты, друг?.. Зачем ты нас оставил... Не уходи, не уходи, не уходи! Не оставь в безмолвии лесном! Не отдавай на растерзание голосам! Я слезы лью по тебе, мой друг... зачем же ты так со мной... Вернись же... Вернись... Я не хочу... не хочу нести зло... Я не хочу... остаться одна... с ними... Спаси меня... нас...]
* * *
Мысли о боли Хумбабы покоя ни дня не дают. Поход готовится скорый, ради спасения создания несчастного. Избавление от страданий вскоре придет – так хочется верить. И проблеск надежды горит у Энкиду в груди.[Страх... Одиночество... Пустота... Жжет огонь жестокий, ярость застилает глаза... Помоги же нам! Помоги!]
Кошмары страшные терзают царя всех людей по дороге к лесу Ливана. И горестный стон его разбивает тьму ночную и спугивает стаи птиц с древесных ветвей. И крик их пронзительный возносит в небеса предчувствие грядущей беды. «Это хороший сон, Гил...» Тихо шепчет на ухо ему Энкиду и гладит ласково по голове, пальцами тонкими злато волос перебирая. «Ты сам говорил, друг мой, что мы идем туда, дабы зло победить и освободить народ Урука от беды возможной. Нельзя давать сгорать в огне несчастному созданию, несущему угрозу подданным твоим. Не терзайся, друг мой, я подле тебя буду. И никакая беда нас не коснется.»* * *
Несчастно создание то, что пред взором стоит. В прошлом прекрасное видом своим, ныне же чудищу подобно. Волосы Хумбабы были цвета лазури, ныне же грязной шерстью покрывают массивное тело; глаза были подобны небу безоблачному, сейчас же подобны паре раскаленных углей; улыбка робкая словно дивный бутон, расцветала на лице лучистом, ныне же пасть клыкастая пламя извергает. Лапы его могучи, с когтями острыми, при каждом шаге сотрясают твердь земную. А от рева отчаянного дрожат небеса и вздымаются ветра жестокие. [За...щи...щать...Со...хра...нить...Мой... ….кедр...Мой....Дом...За... …......щи.....Мой.......По....ти.... …......Убить...ть....мо.....убить...бить...ги… …...............Помоги нам.................] В веренице шипящих голосов слышит мольбы о спасении дитя Аруру, и проникается сожалением к другу давнему. И слезы горечи жгут глаза огнем, и руки дрожат от чувств нахлынувших. Вина терзает сердце, и желание спасти несчастное создание затмевает собой все. «Прости меня... Прости...» [Пре...дал...Пре...дал.....] [Исчез.....по..... ….В тиши........мо....оставил... Голоса.....больно....ги....они лишь были....с.. …на...ми…Убить.....Наказать... ….........Спаси же нас.....] Слезы градом катятся по лицу прекрасному, но рука тяжелая на плече сил придает и спасает от горечи жестокой. Поднимает чувства светлые со дна души и покой дарует вместе с улыбкой теплою на самом дорогом лице. «Не стоит слезы лить, друг мой, – властный голос Гильгамеша ветер буйный подхватывает и по лесу несет, ознамевая, что вершится сейчас судьба неумолимая. – Не достоин Страж этот тоски твоей. Не жалей его, ведь зло он лишь несет. Ему вверил Энлиль страхи людские, вот причина того, что слабость терзает тех, кто приходит сюда. Но разве ты проиграешь этим чувствам? Где же сила отваги твоей? Воспрянь же духом! Мы благо миру принесем, избавив его от Хумбабы. Я пойду пред тобой, и ты сил мне предашь своими речами!» «Да будет так, Гил... – кивает Энкиду ему, ладонью своей накрыв его могучую руку. – Иди вперед, не бойся! Пока ты рядом... Меня не коснутся сомнения, страхи и печаль! Мы даруем Хумбабе освобождение.» Рев чудовища гремит, сотрясая небеса и твердь земную, мощь златого оружия божественного он не в силах остановить. Держат его крепко могучие цепи, жгут его тело огнем; золотая секира в царских руках оставляет страшные раны, и кровь заливает поляну. Стон Хумбабы разрывает сердце жалостью к нему, но крепче сжимает Энкиду кулаки, пронзая цепями тело могучее. А Гильгамеш призывает орудия, сверкающие в свете лучей солнечных прекраснее, чем все сокровища небесного Мира. Смех царя звенит над гордым лесом Ливана и знаменует всем, кто слышит его, победу великую, что греметь будет в веках. И всегда, во все времена, имена двух бравых героев будет славить каждый живущий на этой земле. Плачет раненное чудище и оседает на землю, поверженное отважными воинами. Связанное цепями, измученное, сгорающее от ярости, оно скалит зубы в сторону Энкиду и сквозь горестный рев его слышится лишь одно слово:[...Помоги...]
Гильгамеш в жесте победном ставит на тело могучее ногу свою в сияющих златом доспехах, и смех его не стихает, разносясь средь кедров эхом гулким. «Думаю, что не стоит убивать его. Мы сокрушили его, теперь же вырубим кедры, заберем их с собой, – говорит Гильгамеш. – Принесем в дар богам, и они не будет держать зла за то, что мы причинили вред их созданию. Если убьем мы его, будет больше проблем.» Но взгляд Хумбабы и мольбы его о другом. Энкиду глядит в пламя алых глаз его и видит там лишь океан мрака беспросветного и жар безумия, сжигающее тысячи душ.[...Освободи...нас...]
Опускается наземь у тела могучего дитя Аруру и кладет руку на морду его. Гладит он Хумбабу по шерсти лазурного цвета и глядит ему в глаза, в попытках успокоить его. Но не видит Энкиду во взгляде создания несчастного старого друга. Нет в нем и следа той робкой, но прекрасной души, которую он знал. Нет ее легкости и доброты, нет ее лучистого взгляда, нет сияющей улыбки и хрустального смеха, не красуется более венок на ее волосах. Мертвы. Все эти души уже мертвы. Есть лишь злоба, которой не должно существовать в Мире прекрасном. «Нет, Гил. Хумбабу нужно убить, – шепчет тихо Энкиду, качая головой. – Не будет мне покоя до тех пор, пока это создание так страдает. Вся его жизнь лишь мука и горечь, бесконечное непрекращающееся страдание. Я обязан освободить души эти от мук.» Кивает на слова его царь Урука и перехватывает в руках секиру. «Да будет так, – говорит он и вручает Энкиду меч.» Сердце тяжело, душа не на месте. Холодный металл меча драгоценного обжигает руку, но этим лишь решимости придает. В сокрушительном ударе опускается секира царя на затылок Хумбабы, Энкиду же разит мечом в грудь, пронзая тело стража лесного. И кровь его хлещет из раны открытой, окрашивая белизну одежд в цветом алым. И опускаются руки с резной рукояти меча, и падает дитя Аруру на колени пред умирающим другом. Из глаз его уходит свет, и жизнь покидает тело, а Энкиду все так же продолжает гладить его по замызганной кровавыми брызгами морде. «Мы принесли вам освобождение, как вы просили... Обретите покой... И особенно ты, мой давний друг... Твои муки окончены.» «Пришло время взять нам награду достойную за дело благое, свершенное нами! Возьмемся за кедры! – говорит Гильгамеш и заносит секиру, готовясь к удару. » Громогласный треск расколотого дерева разносится скорбным эхом по всему лесу, а небеса сотрясают громовые раскаты, сулящие беды. Первый величественный кедр, сраженный силой царя, падает наземь подобно обвалившемуся горному массиву из кошмаров его. Во снах тех, гора раздавила бравых героев, но не думали они больше о кошмарах. Однако сейчас у Энкиду замирает сердце, ведь деяние это не сулит блага вопреки словам Гильгамеша. «Что ты делаешь, друг мой! – говорит Энкиду, подбегая к царю Урука и хватая его за руку. — Тело живое ты губишь. Я чувствую их боль и муки. Чувствую запах крови... Она схожа с людской, только цвета другого. Нет, Гил. Кедры сохраняют дух Хумбабы, срубить их будет преступлению подобно!» «Мы обретем вечную славу, друг мой! Наше имя будет звенеть в веках!» «Только за счет убийства Стража лесного да вырубки священного леса? Нет, Гил, это не тот подвиг, который принесет нам благо.» «Но кедры принесут благо Уруку, – стоит на своем Гильгамеш и опускает руку тяжелую на плечо друга, хмуря светлые брови. – Уж молвил я ранее, что разгневаны боги будут убийством Хумбабы, но дары великие заставят их простить нас. Мы призовем лучших мастеров Урука, и создадут они из кедров Ливана дивные творения, которые не стыдно будет преподнести богам в дар! Сам Урук будет процветать за счет кедров дивных!» Слова Гильгамеша успокаивают сердце. И пусть тревога все еще напоминает о себе, но верит дитя Аруру царю своему беспрекословно. И пусть поступок этот терзает душу и противоречит природе его, не может он подвести Гильгамеша. Не может он расстроить его тогда, когда сильна горечь от потери самого первого друга. Касаясь шершавых древесных стволов, просит у них прощения Энкиду, а затем обращается к Гильгамешу. «Хорошо, Гил. Я не оставлю тебя одного... Но сначала... Позволь мне кое-что сделать.» С сердцем тяжелым Энкиду бредет на поляну, устланную цветами лазурными. Гильгамеш взглядом его провожает, но не говорит ничего. Следит за тем, как пальцы тонкие сплетают венок небесного цвета. Так же молча глядит на него, когда Энкиду подойдя к другу поверженному, надевает венок на голову его. Разбиваются о лазурные лепестки пара горький слез, стекающих по щекам дитя Аруру.