Сквозь века

      Энкиду неуверенно переминается с ноги на ногу, стоя под дверью комнаты Гильгамеша. Он нервно кусает губы и до боли в побелевших пальцах сжимает в своих руках белую коробочку, перевязанную зеленой лентой. Это важный день. Настолько, что от значимости его замирает сердце и перехватывает дыхание. День, когда признания в своих чувствах становятся еще более глубокими и теплыми. При жизни Энкиду не отмечал такие праздники – их не было, так что сейчас для него это настолько в новинку, что он теряется. Не знает, как подступиться и что говорить. Одно Энкиду знает наверняка. Он хочет, чтобы этот день и он, и Гил запомнили на всю свою жизнь. Поэтому Энкиду осторожно подбирает слова, страшась того, что он не сможет выразить ими всю полноту чувств. И насчет подарка он не уверен, ведь Гильгамеш имеет все. Его почти невозможно удивить и мало что в Мире способно доставить ему удовольствие. И пусть он обычно рад всему, что делает для него его любимый друг, Энкиду все равно не по себе. А достойно ли вообще такого значимого дня то, что он собирается преподнести Гильгамешу? Глубоко вздохнув, он подносит руку к двери, чтобы постучать, как та резко отворяется и Энкиду нос к носу сталкивается с Гильгамешем.       — Поразительное смятение, друг мой, я вижу на твоем лице. Разве ты впервые приходишь в мои покои? – царь усмехается и проводит ладонью по мягким, судя по виду, наскоро прибранным волосам. – Разве что-то произошло? Что заставило тебя так встревожиться?       Лугаль, чуть сведя брови, отходит на пару шагов назад, впуская лансера в приятный полумрак комнаты. Огоньки свеч, расставленных по вкусу хозяина, колышутся от приятного ветра, бокал с лучшим вином стоит на столе у стены, словно бы дожидаясь дорогого гостя. Царь с легкой усмешкой усаживается на постель, застеленную дорогими шелками, и жестом самолично приглашает Энкиду подойти ближе.       Энкиду делает несколько шагов вперед и останавливается перед другом, нервно барабаня пальцами по коробочке. Делает глубокий вдох, оглаживает ленту на подарке и поднимает голову, встречаясь со взглядом Гила. Таким же мягким и покровительственным, как теплое пламя свечей, разгоняющих темноту. И глаза Царя, в которых отражается огонь, становятся еще более прекрасными. И от взгляда его по телу бегут сотни мурашек.       — Гил... — осторожно начинает говорить Энкиду, и голос его тих и мягок. — Знаешь же, что сегодня за день? Да, я понимаю, что тебе нет дела до людских праздников, и все же... Я считаю это славной традицией. И знаешь... Мне бы хотелось провести этот день с тобой...Только с тобой...       Лансер хмурит брови, подбирая слова и ловит на себе заинтересованный взгляд друга. Губы Энкиду трогает легкая улыбка, а сам он расслабляется, словно Гил обнимает его лишь одним своим теплым взглядом и присутствием.       — Я хочу сказать тебе спасибо... За все, что ты для меня сделал. И делаешь. Рядом с тобой я испытываю настоящее счастье, которое не должно было быть доступно простой глиняной кукле. Все наши с тобой приключения, тихие вечера и долгие разговоры... Все я храню в своем сердце и никогда не забуду. Ты лучшее, что случалось со мной. Я мало чем могу отплатить тебе... Мало, что могу подарить, но это от всего сердца. Чтобы выразить, как ты дорог мне.       Энкиду подходит ближе и вручает коробочку другу, который тут же открывает ее, рассматривая множество самых разнообразных цветов. Разных форм и расцветок, кружащие голову своим прекрасным ароматом. Цветы, что никогда не увянут.       — Твое присутствие рядом делает меня счастливым, — продолжает говорить Энкиду, не сводя со своего короля завораженного взгляда, — когда ты рядом со мной я... Испытываю такое чувство правильности... Что все наконец-то так, как должно быть. И я чувствую себя на своем месте... Благодарю тебя, Гил.       Гильгамеш улыбается. Мягко, нежно, трепетно. Так, как ему, по мнению многих, не свойственно. Усмехается в ответ на тёплые слова дорогого друга, и комната резко озаряется тёплым золотистым светом, исходящим от врат сокровищницы, открытой по воле царя после лёгкого, почти незаметного движения его запястья.       — Приязни к этому празднику, пустой людской суете, я не испытываю. Но то, как важно это для тебя, мой друг, вызывает во мне самые светлые чувства. Я позволяю тебе оставаться подле меня не только на этот день, но и на все последующие, ты знаешь сам. И все же твоё желание провести праздник вдвоём со мной радует меня. Я желал бы так же в ответ подарить тебе что-то. Прежде, чем я сам выберу подарок, скажи мне, есть ли у тебя самого какое-то желание? Все богатства мира сейчас в твоём распоряжении. Выбирай, — царь кивает головой в сторону врат, довольно щурясь в ожидании выбора.       — Для меня великое счастье просто находится рядом с тобой, — робко улыбается ему Энкиду и глядит на призывно раскрытые врата. От слов Гила теплеет на душе и сердце заходится быстрым бегом в восторженном трепете.       — Я знаю, что тебе будет приятно мне что-то подарить. И доставить радость даже такой мелочью...поэтому...Я думаю, что возьму лишь это.       Энкиду осторожно касается золотистого света врат и знакомое чувство отзывается ласковым теплом во всем теле. Тонкие пальцы касаются холодного металла сокровищ и, закрыв глаза, Энкиду видит его слепящий глаза блеск. Он берет лишь одну вещь. Самую скромную из всего многообразия, которое предстает пред его взором. Энкиду с улыбкой достает из врат скромный браслет из ляпис-лазури и серебра, с выгравированными на нем львами. Надев себе на руку, он подносит тонкое запястье ближе к другу и пламя свечей отражается на серебряных вставках украшения, окрашивая его в теплые тона.       — Спасибо тебе за подарок, Гил, - говорит он и улыбается тепло и счастливо, а взгляд его не может скрыть охватившее волнение и переполняющую сердце благодарность, - Как тебе?       Молчание на пару мгновений повисает в комнате. Гильгамеш переводит взгляд то на сияющие глаза друга, то на лазурь в окантовке из серебра, отливающую небесной голубизной. Ляпис-лазурь — символ достатка и величия носящего, но браслет на фоне величайших сокровищ мира выглядел столь скромно и даже неказисто, что лугаль просто не находил нужных слов, чтобы ответить. А потом смех, громкий и сильный, разрывает повисшую тишину. Царь от души смеётся, крепко сжимая в руках свою чашу.       — И все?! Ты поражаешь меня тем, насколько же ты бываешь скромен, Энкиду! Из всех богатств этого мира ты выбрал только этот браслет?       Звон золотых монет окончательно разбивает даже малейшие намёки на тишину и неловкость. С громким лязгом на холодный пол из открытых врат падают всевозможные виды прекраснейшего оружия ручной, мастерской работы, золотые и серебряные монеты, прекраснейшие из украшений с вкраплениями изумрудов, рубинов, сверкающих алмазов и множества других драгоценных камней, прекрасные изделия из мрамора и слоновой кости, изображающие лежащих львов, величественных слонов, шёлковые одежды, шитые тончайшими нитями сусального золота.       — Всё это и многое другое, что есть в моей сокровищнице, твоё, друг мой. Разве этот браслет не меркнет на фоне всех этих вещей? Не пристало носить другу самого царя этого мира такую простую вещь!       Энкиду качает в ответ головой и губы его трогает широкая улыбка.       — Пока ты рядом со мной, мне не важны все сокровища Мира. Пусть этот браслет и не такой роскошный, но блеск золота не имеет значения, когда это подарок от самого дорогого человека.       Энкиду садится рядом с другом и берет его за руку, переплетая пальцы и заглядывая в его теплые алые глаза.       — Для меня нет подарка дороже, чем возможность просто быть с тобой. Это мое самое главное счастье. Порой оно кроется даже в мелочах. Ценность не в сокровищах. А в том, с какими чувствами дар преподнесен...       Рассеянные по комнате сокровища бликуют в пламени свечей, мерцают ярко, словно множество звезд на небе и Энкиду не в силах оторвать взгляд от этого зрелища. Лишь кладет голову на плечо царю, сильнее сжимая его руку.       — Дороже и важнее тебя — нет ничего.       Гильгамеш вновь улыбается уже уголками губ, крепко сжимая хрупкую, но сильную ладонь в своей руке. По одному лишь щелчку пальцев сокровища, отвергнутые лансером, рассеиваются в искрящихся потоках маны, возвращаясь вновь в недра сокровищницы короля. Он поворачивает голову к Энкиду, задорно прикрывая веки и губами касаясь высокого, идеально белоснежного прохладного лба. Скромный, но от того не менее красивый браслет сияет в свете свечей на тонком запястье его друга, переливаясь всеми возможными цветами и оттенками, напоминающими то полуденный небосвод, то толщу воды у океанского дна.       — Это взаимно, друг мой. Я счастлив, что судьба вновь даровала мне шанс просто вот так проводить мне с тобой время, сжимать твою руку, наслаждаться вкусом терпкого вина, шёпотом разговаривать в ночи, смеяться во весь голос, забыв обо всем мире.       Неподдельная благодарность и радость трогают суровое сердце царя. А лепестки цветов, что никогда не завянут, и без того насыщенные цветом, сейчас кажутся еще более яркими.