Разрядка

Название: Нью-Йорк-80 Персонажи: Россия|Америка, Пруссия, упоминания Франции, Германии, президента Джимми Картера. Рейтинг: PG-13 Жанр: ER, UST. Предупреждения: нет. Время и место действия: Зимние Олимпийские игры 80. 13-24 февраля 1980, Лейк Плэсид, штат Нью-Йорк. 22 февраля, 1980 17:00 матч США- СССР (4-3) "Чудо на льду". + игра хоккеистов из СССР и СШа накануне вечером в аркаду Centipede. Матчасть: В 1979 году происходит окончательное сворачивание Разрядки вскоре после подписания ОСВ-II. В ноябре иранские протестующие захватывают посольство США и берут в заложники дипломатов (что закономерно расценивается как нападение на США, потому что территория посольств считается территорией страны-гостя). 25 декабря СССР вводит войска в Афганистан, чтобы помочь терпящему поражение от моджахедов режиму. Уже 2 января администрация Картера приостанавливает ратификацию ОСВ-II (так и не ратифицировали), 4 января решает выставить ультиматум СССР (вывод войск из Афгана до 20 февраля или санкции и бойкот Олимпиады в Москве) и объявить зерновое эмбарго (в то время СССР покупал зерно у США), 23 января был объявлен целый пакет санкций, весьма жестких. (Чуть подробней предысторию смотрите в главе Хотлайн-80) 20 февраля (прямо посреди Олимпиады) никто войска ниоткуда не вывел т.е. бойкоту Летней Олимпиады в Москве быть. С одной стороны, американская пропаганда начинает раскручивать тезис "СССР – тюрьма народов", с другой – именно олимпийская деревня в Лейк Плэсид изначально строилась с прицелом на то, что её превратят в федеральную тюрьму. Зимняя Олимпиада в Нью-Йорке стартует уже 18 февраля, советские спортсмены прибывают в США как на войну – та самая олимпиада, где в зале практически не было советских болельщиков и наши спортсмены выступали в тишине. Выступали, к слову, замечательно – в финальном зачёте СССР второй по общему колву медалей (уступил одну ГДР) и первый по золоту. У США завоевания гораздо скромнее, третье место и по золоту, и в общем зачете. Из 6 золотых медалей 5 были завоеваны конькобежцем Эриком Хайденом, шестая – то самое Чудо на льду 22 февраля. Открытие игр: https://i.redd.it/6qolw1jz4km11.jpg http://tinyurl.com/yc7tu853 Про олимпийскую деревню-тюрьму: https://www.youtube.com/watch?v=ZuIZZmM4CaY https://www.youtube.com/watch?v=ZkojA0b43wE http://tinyurl.com/5fp8cvmd http://tinyurl.com/mvmp7b2d http://tinyurl.com/47n67axh http://tinyurl.com/3wrxwrrv СССР на Олимпиаде-80: https://www.net-film.ru/film-8380/ Форма сборной СССР: http://tinyurl.com/mr28j9wr Эрик Хайден: http://tinyurl.com/tnj2xs5v Centipede, в которую накануне Чуда играли спортсмены из США и СССР https://www.youtube.com/watch?v=ZrSfoG0wY8c Чудо на льду: https://hockeyarchives.ru/olympic/miracle_on_ice.html http://tinyurl.com/84vatcvv Закрытие игр: https://vk.com/video30004351_167680551 Музыкальный спонсор: Chuck Mangione – Give It All You Got (1979) оф песня Игр. https://www.youtube.com/watch?v=2-OKy-dO48E Tom Paxton – Be A Sport, Afghanistan (1979) https://www.youtube.com/watch?v=InB0FV-XluU Abba – The Winner Takes It All (1980) https://www.youtube.com/watch?v=8tE0GjSQpes Gang Of Four – Damaged Goods(1979) https://www.youtube.com/watch?v=F_7BVaDIAbA Написано 2018-29/12/23 4195 слов. Сноски: 1. И задержанной посадке самолёта – самолёт с репортёрами и некоторыми спортсменами действительно задержали и переправили из аэропорта Кеннеди в г. Нью-Йорк (куда все должны были прибыть) в Вашингтон https://www.net-film.ru/film-8380/ 2. Драган – имя Сербии (Югославии), спёрла, кажется, у Киры Скарабей. 3. Джимми – Джимми Картер, президент США (1977-81) 4. казармы в тюрьме – Лейк Плэсид, место проведения олимпиады, строили как федеральную тюрьму. Осужденные заехали туда буквально спустя пару месяцев после игр. 5. Ах, шарабан мой, Американка – Блатная песня времен Гражданской на основе цыганского романса. https://youtu.be/Ix9GCOhsrcU http://a-pesni.org/grvojna/bel-dvor/charaban.php 6. "Тюрьма народов" – один из пунктов американской антисоветской пропаганды во время бойкота игр в Москве. Является продолжением французской антироссийской пропаганды XIX века (книга де Кюстина "Россия в 1839 году"). 7. сигареты мальборо в СССР – Считались самыми элитными сигаретами, символом роскоши, достать их можно было только в спец. магазинах "Берёзка" (где продавали всё только за иностранную валюту, которую легально обычному человеку было ой как непросто достать). Официально их начали выпускать в СССР в 1981 https://oadam.livejournal.com/95075.html (пример из советских фильмов) https://youtu.be/1t3h9osiFuE?si=OhIkwithdzObi9Uc 8. советский конструктивизм – авангардное направление в искусстве 1920-30-х, главным отличием которого является монументальность и простота форм. 9. Александриты – "вдовий камень", меняет цвет с голубого на сиреневый в зависимости от освещения. 10. Варсити – varsity jacket. Короткая университетская куртка с рукавами, обычно отличного от основной ее части цвета, с воротником-резинкой, на кнопках и с буквой или цифрой на груди, прямо у сердца. http://www.furfur.me/furfur/culture/culture/119299-varsity 11. Веймарским азартом – Веймарская республика (1918-1933) – период истории Германии между поражением в Первой мировой и Третим Рейхом. Характеризовался свободой нравов, популярностью азартных игр. Период 1924-29 называют "золотые двадцатые" из-за расцвета немецкого искусства, культуры и науки. 12. фол – шулерство, даунстрик – проигрыш в покере. 13. выбить хотя бы один из стульев из-под коммунистического зада, не дать ему сожрать заветный торт – одна и та же поговорка в двух версиях: 1) усидеть на двух стульях 2) to have a cake and eat it (получить торт и съесть его). 14. в одиночку вырвал четыре медали – про Эрика Хайдена. Действие происходит вечером 21 февраля, накануне матча СССР-США 22 февраля. К этому моменту Эрик завоевал 4 медали, пятую завоюет 23 февраля. 15. жизнь продолжает жонглировать лимонами, и если он в ближайшие дни не найдёт способ сделать из них лимонад – when life gives you lemons, make lemonade (когда жизнь дает тебе лимоны, делай из них лимонад). 16. Гилберт бросает свою тройку с залихватской усмешкой, Иван веером раскладывает флеш – тройка – три карты одного достоинства (пример – три восьмёрки) из 5 карт, флеш – все 5 карт одной масти. 17. поймать кием нужный угол для дуплета – Кий – жезл для удара по шару в бильярде. Дуплет – удар, при котором для забивания шара в лунку надо, чтобы он сначала отразился от другого шара https://duplet.by/article/raznovidnosti-udarov-v-bilyarde 18. знает, с какой стороны маслом намазано – know on which side bread is buttered (Губа не дура, знает, где сладко). Centipede – аркадная игра https://www.youtube.com/watch?v=fUVgcfzIeGI 19. Все знают, что от поражения сборную США спасёт только чудо, как двадцать лет назад – в 1960-м американцы выиграли у СССР. Интересно, что тренером СШа в 1980 был один из игроков сборной в 1960-м. 20.10:3 трудно представить как что кроме тотального разгрома. Все звёзды светят с кремлёвских башен, а победы вот-вот заблестят советскими орденами на советских пиджаках*. – За 3 дня до начала Олимпийских игр сборные СССР и США провели тренировочный матч в Нью-Йорке. Сборная СССР выиграла 10:3. Сборная СССР убедилась в своём преимуществе, в то время как сборная США смогла сделать правильные выводы. На самой олимпиаде чехи, главный соперник советской сборной, довольно быстро выбыли. Сборная СССР фактически стали готовить "дырочки под ордена", которые им обещало правительство. https://hockeyarchives.ru/olympic/miracle_on_ice.html 21. О, спорт, ты – мир. – стих французского спортивного деятеля Пьера де Кубертена. + Название знаменитой документалки 1981 года про Олимпиаду в Москве 1980. 22. Хозяйкой медной горы и вавилонская блудница: Хозяйка медной горы – уральская сказ П.Бажова про прекрасную деву Медной горы, которая заманивала к себе мастеров по камню. Вавилонская блудница – отсылка как к откровению Иоанна Богослова, так и к фильму Метрополис (1927, Германия). Символ грехопадения Вавилона (и вообще любого города и страны, отвратившихся от Бога, в разные времена к таким городам относили Иерусалим, Рим, Лондон, Нью-Йорк, Москву). https://www.youtube.com/watch?v=Be955EMr13o 23. ковбой на льду – игра слов, ковбой (cowboy) буквально переводится как "коровий мальчик" т.е. пастух. Иван намекает на выражение "корова на льду", но Ал его не понимает, потому что у американцев нет такой идиомы. 24. Ich fühle deinen Schmerz (нем.) – я чувствую твою боль. Они встречаются гораздо раньше, чем Альфред думал – хотя, казалось бы, пора бы уже усвоить, что Брагинский всегда всё делает назло. Вот и на Зимнюю Олимпиаду он приезжает вопреки всем скандалам. И задержанной посадке самолёта¹. На пять часов задержанной, с последующим переправлением самолёта из Нью-Йорка в Вашингтон. Кто мелочный? Точно не Альфред. Получил он за это выволочку? Получил. Проняло? Нисколечки. Видимо, по глазам Альфреда поняв, что тот не намерен вести себя хорошо или хотя бы прилично, на церемонии открытия между их делегациями в последний момент воткнули Югославию. Смотрится почти комично: там, где двумя противоборствующими морями должны были встретиться толпы американцев и русских, словно камень посреди речного порога высится крохотная горстка южных славян. Стоящий в их главе бледный Драган² выглядит, как бестиарий, против которого с разных концов Колизея выпустили одновременно льва и медведя. На страдания серба никто не обращает внимания – его и правда отдали на растерзание. За то, что коммунист; за то, что вышел из соц.блока. На что Джимми³ надеялся? На что надеялся олимпийский комитет? Глаза Ивана сверкают в лучах морозного солнца драгоценными камнями, глядят на него с вызовом. Прямая спина и гордо вздёрнутый подбородок – даже в уродливой чернобурой советской шубе он смотрится, как король, а может принц-оборотень, вот-вот готовый перекинуться в сказочного медведя. Альфред без конца теребит свою ковбойскую шляпу и дёргает рукава дублёнки. Залихватский наряд уже не кажется ему такой хорошей идеей. Он одёргивает себя с неожиданной злостью. Что за чёрт, это его Олимпиада и русский не имеет никакого морального права заставлять его чувствовать стыд. Да, казармы в тюрьме⁴, да, ковбой в дублёнке швами наружу. Оседлал техасского быка, оседлает и сказочного принца. Словно уловив его мысли, Иван закусывает нижнюю губу, пропускает её между зубами, от чего кожа горит пурпурным, и усмехается зло и мстительно. Альфреду хочется подойти и сдёрнуть с него чёртову шубу, и шапку туда же – пускай русский мёрзнет, ему полезно. Джонс его потом отогреет так, что мало не покажется. Мысль прерывается на середине, и Альфред отворачивается, иначе и правда бросится. Иван щурится вслед движению и поправляет чуть торчащий из-под шубы шарф, плотнее закутывая горло. Шарф Альфред тоже сдёрнет. – Чёртовы красные, – шипит себе под нос Джонс и отворачивается теперь уже по-настоящему. Тон поездки задан идеально – злость с примесью похоти. Ну просто политический пломбир с щепоткой личной драмы, и всё это в вафельном рожке из большого спорта. Их селят в один блок олимпийской деревни, а Альфред с новой придирчивостью оглядывает свою комнату и холл, давит в животе неприятное, склизкое копошение неуверенности. Ведёт ладонью по крашеным стенам, барабанит кончиками пальцев по металлической столешнице в кафетерии, впивается взглядом в поручни на лестнице: ну как, сильно заметно, что тюрьма? А с этого ракурса? А вот так? Глаза Ивана бликуют злым ехидством, когда он дробью блатного мотива повторяет пальцами путь взгляда Альфреда, обогнав его на лестнице первым же вечером. – Ах, шарабан мой, американка, Какая ночь, какая пьянка!⁵ Между пальцев русского уже танцует грубая советская сигарета. "Тюрьма народов"⁶ скрывается в черноте прохода, нырнув наружу в одном свитере. – Гил, прикурить дашь? – слышится с улицы. Последнее, что Альфред видит, прежде чем входная дверь отрезает холодный февральский ветер – это едва очерченные на фоне сумерек профили и слившийся воедино огонёк двух сигарет. Следующий день Альфред встречает с рассветом. Сонливость щиплет глаза, а лёгкий морозец – щёки, и где-то среди последних звёзд клубится тревожный туман, оставленный тлеющим табаком двух Мальборо⁷. Ладони обжигает тонкий стаканчик с кофе настолько же чёрным, как жгущая его зависть. Альфред смакует своё иррациональное горе, зло щурится в лицо тающему в рассветной дымке Сириусу. Звук открывающейся двери мурашками марширует вдоль позвоночника, заставив его передёрнуться не то от сквозняка, не то от нервов. Джонс поворачивается спиной к открытому окну, чувствуя морозное дыхание ядерной зимы на загривке. Иван едва заметно хмурится, удерживая дверь на пружине одной рукой. Есть что-то неправильное в происходящем, в одинокой, пустынной зоне отдыха, где они наедине со всеми политическими дрязгами, и никто не растащит, пробеги искры по тлеющим углям никсоновской разрядки. Они замирают мизансценой, пойманные с поличным не пойми на чём. Утренний кофе у открытого окна – не преступление. Преступление – выглядеть настолько свежо после тринадцатичасового трансатлантического перелета со сменой часовых поясов, задержками и пересадкой. И ведь даже не арестуешь – уже в тюрьме, осталось только форму в подсобке найти и можно играть в копов и грабителей. Иван первым сбрасывает наваждение, не удостоив его даже приветом. По красивой, правильной дуге огибает кофейник. Сразу видно – математик, так ровно угол высчитать. Бросает на Альфреда пронзительный взгляд из-за барной стойки и достаёт из сумки… нет, он точно специально. Это вызов, символический жест. Стеклянный стакан в сумке Ивана тоже есть – уродливо гранёный, как советский конструктивизм⁸. Ложечка бодро стучит по его краям, взвивая чайные листья в причудливом вальсе. Иван её не вынимает, лишь щурит лукаво левый глаз и медленно цедит чай, не отрывая от Альфреда взгляда. – Ужасный у вас тут сервис, – едко говорит он, поставив стакан на столешницу. – Даже посуду и напитки пришлось из дома брать. Яркий красно-белый стаканчик в руке Альфреда хрустит, а по кулаку стекают остатки кофе. – Я тебя сейчас вместе с твоим чаем в озере утоплю, – рычит-шипит он. Адреналин стучит в такт трепещущему сердцу. Иван скалится в ответ не менее яро. Никто не растащит. – Не то чтобы он неправ, – закручивающийся водоворот их злостной перепалки прерывает появившийся в проёме Гилберт. Наваждение разбивается, как зеркало Снежной королевы. Альфред сглатывает судорожный вдох. Пальцы щекочет высыхающая влага. "К сожалению, это лишь кофе", – думает он и тут же давит свои злые, черные мысли, позволяя им капать на пол вместе с остатками напитка. Гилберт перехватывает его взгляд на долю секунды, бросает ехидный прищур на Ивана. Иван невинно отпивает из своего стакана. Немец усмехается, пряча в уголке губ проблеск хищного клыка. Гилберт не доживет до конца этого столетия. – Что, Брагинский, готов побороться за золото? – весело произносит он и Иван окончательно переключает на него внимание, словно Альфред – призрак в собственном доме. – Конечно, – скалится он и отставляет чай, подходя к немцу ближе, почти вплотную. Цепляется пальцами за шлёвки чужого ремня. – Будет интересно посмотреть на твою рожу, когда ты проиграешь. На Альфреда эти двое почти не обращают внимания. Если бы не разведка с её подробными отчётами, он бы решил, что у них роман, но американец знает лучше. Они не любовники, они сволочи. Альфред скрипит зубами, сжимая мокрый кулак. Завтрак испорчен. Подгоняемый в спину морозным сквозняком, он идет к двери, стараясь не ускорять шаг. Это не побег, это тактическое отступление. Больше вне соревнований они не пересекаются. Пожалуй, к лучшему. Иван обвешан драгметаллом, как восточная царица, а глаза его, точно александриты⁹, сверкают злорадством с противоположных трибун всё новых и новых видов спорта. Альфред знает, что это лишь олимпийско-театральная игра на его нервах, а Брагинский – пианист-виртуоз настолько талантливый, что не стесняется поддразнивать Альфреда нотными листами. Знает, что для Гилберта происходящее скорее работа, а угли русско-прусского романа остыли за древностью веков. Знает, но всё так же бесится, заметив краем глаза очередной двусмысленный жест, услышав сквозь гул толпы перепалку на грани флирта. В компании Гилберта Иван смеётся так задорно. Альфред никогда не видел его искренне смеющимся. Никогда не был причиной его смеха. С их последней встречи прошло не так много времени, но Иван полгода назад и Иван сейчас – словно из разных вселенных. Злое, пассивно-агрессивное щегольство знакомо Альфреду разве что по изъятым у Франциска уликам русско-французского романа времен Антанты. Советское "от кутюр" едва дотягивает до американского ширпотреба, но Иван умеет себя подать. Ох, как он умеет себя подать. Олимпийская неделя проносится мимо, калейдоскопом меняя декорации в такт нарядам русского. Вечером накануне ледового побоища Альфред вдыхает окруживший его туман дезодоранта, чувствуя прохладу от испаряющейся на коже влаги. Застаревшая похоть скрывается за слишком резкой свежестью, такой же искусственной, как смех Ивана, доносящийся из холла. Судорожно выдохнув, Альфред едва заметно одергивает свой красный варсити¹⁰ и делает шаг на войну. Смех на миг стихает, аватары бросают краткие взгляды на вошедшего, но тут же возвращаются к стихийно возникшему казино. Людвиг лениво перекатывает виски в стакане, с веймарским азартом¹¹ раздаёт карты, выполняя роль крупье, хотя стопка фишек в стороне намекает на прошлые раунды. В глазах Франциска смешинка, а холл пропах табаком. Серый дым клубится под потолком словно тучи, вот-вот готовые разверзнуться пылающим сигаретным пеплом. – Мон шер, ты на грани фола¹², – делая затяжку тонкой, почти женской сигаретой, говорит Франциск в потолок, не обращаясь ни к кому конкретному. Сердце Альфреда на секунду ухает в пятки, а запах собственного мускуса кажется слишком ярким даже сквозь духи. Сидящий напротив француза Иван едва заметно перетекает из одной откровенной позы в другую, выпустив лишнюю карту до того, как она окончательно скроется в его руках. Ладонь Гилберта соскальзывает с чужого бедра, и тот как ни в чем не бывало откидывается назад, разглядывая собственные карты. – А ты на грани даунстрика¹², Франциск, – фыркает он. Рука, до этого подбиравшаяся к чужому паху, теперь перекинута через спинку дивана, почти обнимая русского. Оранжевые лампы злорадно бликуют в глазах Ивана, когда тот со смехом запрокидывает голову, обнажив белую шею и дразнящий проблеск молочной кожи за ухом. У Ивана всё прекрасно, Иван счастливо шагает победным маршем по медальному зачету вместе со своим псевдолюбовником, пока его танки вальяжно устраиваются в Афганистане. Это Альфред один на один с иранским кризисом и рухнувшими надеждами на олимпийский год. Время на стороне русского. Осталась всего пара дней, чтобы всё исправить, выбить хотя бы один из стульев из-под коммунистического зада и не дать Ивану сожрать заветный торт¹³. Альфреду хочется выть от отчаяния, потому что это он должен сверкать с пьедесталов и игриво грызть куски драгметаллов на камеру. Пока что сверкает только яркая звёздочка Эрика Хайдена – его красавец-конькобежец, его золотой мальчик в одиночку вырвал четыре медали¹⁴ не где-нибудь, а на льду. Пусть русский удавится, пусть зеленеет от зависти, но каток во власти Альфреда. Этого мало, ничтожно мало для принимающей Олимпиаду страны. Ему хочется мести. Ему хочется, чтобы что-то – хоть что-нибудь – пошло так, но жизнь продолжает жонглировать лимонами, и если он в ближайшие дни не найдёт способ сделать из них лимонад¹⁵, то с кислым лицом просто затолкает все фрукты Ивану в глотку. Пока Альфред неловко мнётся в полумраке прохода, снедаемый невеселыми мыслями, Людвиг заканчивает партию. Франциск едва слышно цыкает и оголяет карты. Гилберт бросает свою тройку с залихватской усмешкой. Лишь Иван смакует момент, веером раскладывая флеш с лисьей улыбкой¹⁶. Фишки массивами цунами скользят по столу, оседая на русских берегах – кто бы сомневался. В отличие от Альфреда, никто не выглядит сильно расстроенным. Франциск с усмешкой выдыхает дым, косит хитрые глаза в сторону американца, но молчит. Гилберт зажимает свою сигарету зубами, тянется к бутылке виски и разливает всем по шоту. Иван деловито пересчитывает фишки, перекатывает их между пальцами, как профессиональный уличный шулер. Альфред делает было шаг в их сторону, но вновь замирает, подавив желание нервозно теребить одежду или выкручивать пальцы. Буравит русского взглядом достаточно долго, чтобы тот медленно, словно растягивая момент, перевёл на него свой провокационный взор. – Ты что-то хотел, Альфред? – Иван затягивается сигаретой, выдыхая через нос, будто вальяжный дракон. Фишки с клацаньем падают на стол. "Да, встряхнуть тебя так, чтобы звёзды с Кремля посыпались", – мысленно огрызается Альфред. – Как насчет раунда в аркадах? – вслух спрашивает он с притворным весельем, хотя внутри все переворачивается от волнения. Вдруг откажет? Вдруг зло рассмеётся перед безжалостным взором всего человечества? Аркады, серьёзно?! Сколько тебе лет, Джонс, пять?! Иван не станет тратить время на подобное, ему интересны игры солидней – шахматы, кости, карты, бильярд. При мысли о бильярде сердце пропускает удар. К бильярдному столу он бы русского пригласил, но не здесь. Бильярдным столом стоит наслаждаться только в небольших, звукоизолированных помещениях вроде игровой комнаты на третьем этаже Белого дома. Вот там Альфред бы посмотрел на все компрометирующие позы, в которые Иван готов свиться, лишь бы вызвать у него злость и похоть, а заодно поймать кием нужный угол для дуплета.¹⁷ Видимо, на его лице всё же что-то такое отражается. Людвиг тасует колоду с такой концентрацией, что та вот-вот от его взгляда задымится. В глазах Франциска смешинки, а Гилберт фыркает в стакан, зажав догорающую сигарету между указательным и средним пальцем. Иван залпом допивает свои два пальца виски, с хрустом раскусывает стучащий о дно лёд. – Что ж, – после долгой паузы отвечает Брагинский, улыбнувшись так, что лучше бы оскалился, – кто я такой, чтобы отказывать хозяину веселья. С дивана он встает не кошкой даже – пантерой, грациозной и опасной. Ловким движением тушит окурок. Аркады у Альфреда все как на подбор, многие еще даже не поступили в продажу. Иван, конечно, уже все давно опробовал, но даже спустя неделю в глубине его глаз скрывается тень зависти. Русский прекрасно знает, с какой стороны маслом намазано – выбор падает на новенькую Centipede.¹⁸ – Кто первый? – деловито спрашивает Иван. Улыбка у Джонса дьявольская. Он жестом приглашает Брагинского начать. Тот хмыкает – аркады не шахматы, от перестановки мест слагаемых сумма не изменится. Хватает пенни из миски рядом – то, что никто не озаботился мелочью для автоматов, стало ясно в первый же вечер, так что пришлось разбить пару хрюшек. Сущее свинство. Сердце Альфреда отбивает стакатто в такт треску оружия. На войне Иван безжалостен. С пикселями расправляется быстро и чётко, скачет по уровням выше, выше, выше. Были бы медали, и здесь бы отхватил. У многоножки нет шансов. Иван жаркий, как печка. Альфред подбирается поближе, чувствуя тепло его тела, давит странное желание прислониться вплотную и вместо этого старательно следит за ходом игры. Полшага вперёд, к самому краю бездны – русский пахнет порошком свежестиранного свитера и чуть-чуть виски. – Не нависай, не поможет, – острый локоть неумолимо упирается Альфреду в живот. Контакт длится не дольше секунды, игра поблажек не даёт, а Иван в ней хорош. Чудо как хорош. Иван вообще, кажется, хорош абсолютно во всём, от военных доктрин до американских аркад. Словно грациозный лебедь, рядом с которым американец лишь гадкий утёнок. Джонс не любит отступать, поэтому локоть лишь отдавливает ему печень. Он так близко, что в неоновых отсветах консоли можно разглядеть едва заметную испарину на шее русского. Альфред облизывает иссушенные губы, вновь скосив взгляд на экран. Коварная многоножка наконец-то добирается до игрока. С довольным "ха", Иван отпускает консоль, на секунду откинувшись назад, прямо на него. Только военная выдержка не дает американцу машинально обнять его со спины. Иван широко улыбается, а у Альфреда сердце вот-вот из глотки выскочит, расплескав кровь по щекам и ушам. Глупость ли – Иван даже не ему улыбнулся, но волнительно так, как будто он уже вырвал у СССР все спортивные победы. Брагинский разворачивается к экрану спиной, зажатый практически в объятиях. Колючие косы на рукавах его свитера трутся о кроваво-красные манжеты американского варсити. На экране за его спиной мерцает восьмибитное Game over. Покалывание в кончиках пальцев не даёт мыслям успокоиться. Ему кажется, одно слово, движение, знак – что угодно – и он бросится на русского, наплевав на войну и политику, и будет терзать его, пока терпкая, вязкая ненависть не найдёт выход. Пока они оба не насытятся. Иван молчит и не двигается, только смотрит, пожирает его душу хищными, опасными глазами. Родина-мать и леди Свобода вот-вот вцепятся друг другу в волосы в кошачьих разборках. – Ты вроде в аркады хотел играть?! – когда пауза затягивается, спрашивает Иван, в глубине его взгляда всё ещё жжётся злорадство. – Или испугался брать реванш?! Альфред сжимает зубы, отступив. Русский выворачивается из его объятий. Как ни в чём не бывало отходит в сторону, уступив своё место. Они оба прекрасно знают, что реванш в медальном зачёте в этом году Альфреду не светит. Джонс вновь бросает взгляд на экран – Game over кровавыми пикселями впивается в мозг. Иван с его эмоциональным вампиризмом не сильно лучше, но его игры, в отличие от аркад, конца не имеют, если только противник не сдастся сам. Глядя ему в глаза, Альфред берет цент, опускает в слот и начинает новую игру. Ладони потеют. Пальцы скользят по кнопкам, липнут к пластику, оставляя отпечатки, улики его нервозности. Он прищуривается, позволяет губам растянуться в довольную, чуть кровожадную усмешку, глядя, как на чёрном фоне многоножка взрывается на куски. Баллы сыпятся ему так, как до этого сыпались на Ивана медали и покерные фишки. В какой-то момент он замечает, что уже обошёл соперника на пару сотен. Напряжение, о котором он забыл, которое почти перестал ощущать, так оно въелось под кожу, неожиданно отпускает. Не до конца, нет – для этого придётся как-то втоптать Ивана в грязь за оставшиеся дни так, чтобы все медали в его руках вмиг потускнели. Удачи ему в этом. Однако победа в глупой аркаде что-то да значит. Пускай завтра его разобьют в пух и прах на хоккейном ринге, что-то он себе всё же да выбил. Свою широкую, зубастую улыбку Альфред замечает, только когда мышцы лица начинают саднить. Жгущий, жгучий взгляд Ивана упирается ему в висок, ползёт по телу, словно многоножка на экране, оставляя за собой мурашки и румянец. Иван пытается выглядеть снисходительно, ухмыляется с намёком – завтра его хоккейная машина превратит американских студентов в фарш – но в едва заметно напрягшихся плечах видно недовольство. Перфоманс русского построен на его полном, тотальном превосходстве, и не терпит уступок даже в таких мелочах, как аркады. Это делает победу Альфреда лишь слаще. От консоли Альфред отходит так, словно наматывал круги по катку, а не жал кнопки на скорость. Сглатывает вязкую слюну, пытаясь отдышаться, облизывает пересохшие губы. Ему бы напиться, но Альфред в раже и боится прервать их игру даже чтобы выбить из ближайшего автомата банку колы. Они играют ещё несколько раундов. Иван пытается отыграться – безуспешно. Его напряженные, шалые глаза смотрят на Альфреда цепко, словно это что-то изменит. Бесись, Иван, бесись – тихая, бессильная ярость делает твоё лицо лишь краше. Расцепляются они лишь к полуночи. Рыжий свет ламп режет глаза, геометрический узор на паркете кружит голову, а ночь в прямоугольниках окон похожа на чёрную дыру, готовую съесть их одним глотком. – Встретимся завтра на ринге, – чуть мстительно говорит русский на прощание, а Альфред лишь весело отмахивается, чувствуя странную лёгкость в груди. Будь что будет. Утро перед матчем звенит холодом и напряжением, словно сквозь сам воздух протянули тысячи вольт. Сириус вновь поблёскивает у горизонта – упрямая жёлтая точка в сизой морозной дымке. Альфред пьёт свой кофе, задумчиво болтает его остатки на дне пластикового стаканчика и делает вид, что спокоен. Иван за его спиной размешивает чай так, что стук ложки о стекло похож на истеричный школьный звонок. Присутствие друг друга они игнорируют. До хоккейного поля добираются, едва избежав перепалки или даже драки. Все знают, что от поражения сборную США спасёт только чудо, как двадцать лет назад¹⁹, но это не значит, что Альфред сдастся так просто. Стадион – его, и толпа тоже его, и орут они так, что тысячи криков сливаются в его голос, многоликий и единый: Ю-ЭС-ЭЙ, Ю-ЭС-ЭЙ. Ребята Ивана – ледяные глыбы, которым вроде как безразличны психологические уловки зала и физические потуги американской сборной. Незадолго до начала игр они уже разбили его команду на тренировочном матче в Нью-Йорке – 10:3 трудно представить как что-то, кроме тотального разгрома. Все звёзды светят с кремлёвских башен, а победы вот-вот заблестят золотыми орденами на советских пиджаках²⁰. Альфреду хочется набить Ивану его довольную рожу, но сидят они на разных концах стадиона, а использовать силу аватаров на людях, чтобы те били друг друга за них – моветон. Вместо драки Альфред скандирует так, чтобы ни у кого не осталось сомнений – он вкладывает в своих ребят всё, кроме магии. Ходит по самой кромке неписаных правил поведения аватаров. Матч начинается предсказуемо. Русские не играют, а играются, пока американцы рвут жилы, лишь бы отхватить себе хотя бы достойный проигрыш. Первое чудо случается за минуту до конца первого раунда. Обведя советского вратаря, лучший нападающий его команды забивает второй гол и выводит всё в ничью. Иван расслабился, уверенный в своей победе, и его ленивое заигрывание обернулось тем, что в мышеловке оказался кошачий хвост. Альфред не орёт даже – воет от восторга, и весь стадион вторит ему эхом. Даже если всё потом пойдёт прахом, на миг, на восхитительный миг он коснулся небес. Иллюзия нерушимости пала, и советская команда из бездушного механизма спортивных побед стала лишь горсткой смертных, что провожают его парней поражёнными взглядами. Первый шок русских взбадривает, но недостаточно. Его ребята почувствовали если не вкус победы, то её привкус, и забыли страх и трепет перед советской командой. Там, где русские вальяжничают, американцы выкладываются на все двести, и ор зала подстёгивает их в спину ветром перемен. Если к концу первого раунда русские снисходительно улыбаются и начинают играть чуть серьёзней, то к концу второго на их лицах проскальзывает привычная советская хмурость. За весь раунд американский вратарь пропустил лишь один гол. Слабая, неопытная команда оказалась куда крепче, чем красные думали. Чудный коктейль из шока, неверия и зарождающегося волнения явно Ивану не по вкусу. Настал черёд Альфреда разыгрывать из себя баристу чужих негативных эмоций. Третий раунд русские, всё ещё уверенные в победе, пытаются увеличить разрыв, но поздно – его ребята вкусили крови и теперь стаей акул кружатся вокруг раненого кита. Гол, через полторы минуты ещё один – и вот уже 3:2 превращается в 3:4. Паника красных воняет потом и льдом. Маски сброшены, игры кончились. Происходящее на поле весь остаток матча – это восьмиминутная война за победу, а после хотя бы за ничью. Щенки Альфреда, до этого с восхищением взиравшие на матёрых советских спортсменов, за какой-то час преобразились в опытных псов. Их зубы уже грызут золотые медали, их лапы упираются в лёд так, что эту оборону не может пробить никакая советская настырность. Последняя минута заставляет Альфреда охрипнуть вместе со всеми в зале: Ю-ЭС-ЭЙ, Ю-ЭС-ЭЙ. Секунды тают на глазах, как льдинки по весне, а Иван, до этого снежной королевой взиравший на свою спортивную вотчину, теперь смотрит на поле с ужасом, сжимая подлокотник кресла с такой силой, что тот гнётся под его ладонью. Последняя единица исчезает с циферблата, оставив на табло лишь ряд нулей. Game over, Иван. Их взгляды пересекаются на секунду. Альфред улыбается во все 32. Скалится, как нажравшийся зверь, только-только оторвавший окровавленную морду от туши, и на зубах у него действительно привкус металла. Восторг сверхновой разрывается в сознании, вытесняя все мысли, оставляя лишь гул толпы и нестройный, но искренний хор хоккеистов, с запинкой поющих гимн, забывая слова. Победа – сладкая, солёная, такая вкусная, что ему кружит голову. Вместе с шайбой весь последний час его ребята раскручивали торнадо чистой, искренней магии. Теперь та сама собой струится по телу, так рьяно люди скандируют его имя, взывают к нему будто к Богу. Словно первый глоток шипящей колы, когда газ даёт в мозг. Советская команда удаляется с поля, сдержанно поздравив победителей. Иван раскошеливается на целый кивок, прежде чем покинуть трибуну. Разумеется, никто не даст им пожать друг другу руки на поле. Не в этом году, не в этой ситуации. Так ли удивительно, что церемония закрытия, где они по недосмотру сидят рядом, катится в фарс? Минутное замешательство, их взгляды вновь цепляются друг за друга поверх голов. Драган издаёт едва слышный, недовольный вздох, заняв своё место между ними. На открытии игр было не так заметно, что он ниже их обоих на полголовы и больше похож на ребёнка развода, застрявшего между ругающимися родителями. Едкие приветствия прерываются, едва начавшись. О, спорт, ты мир²¹. Холодный, как война. В самой церемонии аватары не участвуют, предпочитая отсидеться на трибуне, но встать наравне с правителями и показать достижения всё равно обязаны. Гилберт поднимается первым, со смехом трясёт медалями, прежде чем через куратора передать их обратно спортсменам. На Иване медалей, как игрушек на рождественской ёлке. Золото, серебро и бронза чешуёй сверкают у русского на груди, точно ордена на породистом кобеле. Иван, конечно, сравнил бы себя с генералом. Он встаёт по сигналу – металл на шее едва заметно покачивается из стороны в сторону, и даже со стороны виден его немалый вес. Брагинский хватает медали гроздьями – целый букет. Поднимает победно над головой под овации зала. – Ну просто Хозяйка медной горы²², – не отрывая взгляда от поля, едва слышно усмехается русский, прекрасно зная, что чуткий слух аватаров уловил его слова. В глазах Альфреда он куда больше похож на вавилонскую блудницу²², возвышающуюся над людским морем. Улов самого Альфреда намного скромнее, но рёв толпы восхитителен. Его вновь окатывает тёплой волной искренней веры. И пускай в общем медальном зачете он лишь третий с огромным отрывом, всё затмевает чудо, случившееся на американском льду. Никакие ужимки Брагинского не отнимут у него эту победу. Вступление скоротечно, как и их роль в церемонии, и вскоре все вновь сидят на местах. Джимми должен ему за терпение. Альфред держится целых полчаса, прежде чем довольная рожа Ивана вынуждает его открыть рот. – Что, медвежонок, лапы на катке разъехались? – скалится он, не отрывая взгляда от арены внизу. – Надо же, ковбой на льду²³ забил случайный гол, а радости на десять лет вперёд, – так же не отрывая взгляда от поля, парирует Иван, а по его тону кристально ясно, что он только ждал повода поругаться. – Ну уж ты-то даже на случайный гол не сподобился, – чуть ли не вибрируя в кресле, отвечает Альфред. – Как вы там это обозвали? Чудо на льду? Ну-ну, – скучающе склонив голову набок, произносит Иван. – Посмотрим, как твои спортсмены покажут себя на моей Олимпиаде. – Разве страна, нападающая на беззащитных, имеет право проводить Игры? – огрызается Альфред. Усмешка Ивана становится до боли гадкой. – И это говорит мне страна, проводящая Игры в тюрьме, – елейно отвечает он. – О, ну я хотя бы сажаю, а не у- – Иван, а давай мы поменяемся местами? – бессовестно перебивает Альфреда Драган, упорно глядя перед собой. – А то ваши заигрывания для меня слишком красочные. У Ивана лицо такое, как будто ему мокрой рыбой пощечину дали. Альфред бы засмеялся, но у него самого рот открыт от удивления. На Югославию они смотрят, как на диковинную зверюшку, у которой была одна работа – не отсвечивать – и ту она провалила. Драган же, похоже, израсходовал весь копившийся последние дни заряд хамства и теперь не впадает в истерику из чистого упрямства. – Если тебе так хочется, братец, – наконец, слегка хрипло произносит Иван. Он встает и, за руку вытащив Драгана вверх, меняется с ним местами. Сербия плюхается на место СССР и отъезжает как можно ближе к Швейцарии. Тот не возражает, даже слегка похлопывает серба по ладони. – Ich fühle deinen Schmerz²⁴, – тихо произносит он, заставив Ивана шумно выдохнуть, а Альфреда нервно дёрнуть плечом. Неловкое молчание затягивается, становясь почти невыносимым. Альфред съезжает в кресле, надвинув ковбойскую шляпу себе на нос. Облокотившись о спинку кресла, Иван замирает в таком положении, словно советская итерация мемориала Линкольну. До конца выступления они не произносят ни слова.