***
— И снова в путь, верно? Удивительно насколько сильно отличалось то, что он имел возможность видеть утром и то, что мог наблюдать сейчас. Пожалуй, нет совершенно ничего странного в том, что жители этой деревни старались лишний раз не попадаться на глаза недавно ощутивших вкус поражения солдат, однако, скорость, с которой расцветала привычная для здешних жизнь после отбытия военных просто не могла оставлять равнодушным. — Я и так слишком задержался, — спокойно отвечает лекарь, наблюдая за бегающей поодаль ребятней. Мужчина смотрит изучающе, но в то же время без особого интереса; так смотрит человек, наблюдающий за чем-то определенно новым, но абсолютно никак не влияющим на привычный порядок вещей. Путешественник отнюдь не уверен, что подобное поведение можно назвать безразличием, но зато может с уверенностью сказать, что человек, целый день занимающийся захоронением многочисленных погибших вряд ли с большим энтузиазмом будет лезть в душу к незнакомцу, задавая излишне неудобные, каверзные вопросы. В любом случае лекарю достаточно хотя бы того, что, забирая его последнего пациента, мужчина лишь горько усмехнулся, молча выполняя свою работу, оставив мысли при себе. — Думаю, сейчас не лучшее время для путешествий, — все же отмечает новый знакомый, протягивая ему небольшую кружку воды. Она полна лишь наполовину, но в нынешних условиях подобный жест кажется невероятной щедростью. — Не то чтобы и в деревнях было безопасно, но все же. Вот, к примеру, неподалеку отсюда живет небольшая семья: охотник иногда приходил к нам, сбывая добычу, так что я встречался с ним, время от времени. Жена его, говорят, выращивает возле дома в лесу травы, которые он тоже приносил сюда для обмена. Кажется, у них еще ребенок есть, но насчет этого не знаю. Не суть. Забрали его где-то месяц назад, сразу после того, как самураи Дайго наших полностью разгромили. Живут они обособленно, так что кто особо будет противиться? Они всех забирают, скоро и стариков в бой посылать станут. Он лишь помалкивает, слегка отпивая воды. Будто бы ему не известно, что происходит. Сложно точно сказать, с какого момента все началось: уж кто-кто, а он не может похвастаться излишне социальной жизнью. — Им не хватает людей, — кивая своим мыслям и делая еще один небольшой глоток воды, отвечает лекарь. — Оно и понятно. Клан Ватанабэ проигрывает им раз за разом, но, разумеется, о тактическом отступлении они не слышали, — пробормотал недовольно мужчина почти что беззлобно: кажется, он слишком устал проклинать и чертовски удачливых врагов, и до жути отчаянных союзников. Вздохнув, он смиренно продолжил, лишившись даже тех редких, едва заметных ноток обиды и злости в голосе: — Впрочем, оно и понятно. Сейчас стало слишком поздно прекращать атаку: Дайго уже почувствовали вкус победы, и даже если мы остановимся, они ни за что не оставят нас в покое. Кто знает, может, через месяц-другой, эти земли будут принадлежать им, — он как-то странно прищуривается, оглядывая путника с ног до головы, будто пытаясь понять, не сочтут ли его за идиота после сказанного следом, а затем как-то нарочито небрежно кидает: — Вот что любопытно: пускай не только клан Ватанабэ решился воевать с Дайго после того, как земли последнего начали резко процветать, но никто, ни Сакай, ни Асакуры, ни разу не сумел одолеть их армию. Забавно, учитывая, что еще несколько лет назад на этот забытый всеми кусок сухой земли не взглянул бы никто из их соседей. Не знаю уж, действительно ли им боги помогают, или же нечистый, учитывая неожиданно подкравшуюся засуху, но я начинаю размышлять о том, что не так уж и плохо было бы присоединиться к ним. — Думаю, не имеет значения, кто им помогает, — отдавая кружку хозяину, замечает путешественник, слегка приподнимая уголки губ в какой-то странной, совершенно безрадостной усмешке. — Рано или поздно за все нужно платить. Мне лишь остается молиться, чтобы цена для каждого из нас не оказалась слишком высока. Он кивает на прощание своему собеседнику и уже собирается откланяться, когда его останавливает немного неуверенная фраза: — Несколько поздновато нам знакомиться, приятель, но все же шепни мне по секрету, как зовут чужака, для которого нет своих и чужих? Путник недолго колеблется, прежде чем ответить своему неожиданному товарищу, которого, вероятно, вряд ли встретит когда-либо еще. На нашем жизненном пути мы сталкиваемся с сотнями, а иногда и тысячами людей, чьи лица так и останутся покрытыми легкой дымкой забытья, чьи имена никогда не всплывут повторно в нашей памяти. Это же касается и его нового знакомого, маловероятная встреча с которым вряд ли принесет им обоим узнавание. Он легко улыбается, глядя на то, как солнечный диск скоро медленно, но верно начнет сближение с горизонтом и мысленно ругая себя за то, что позволил себе настолько задержаться. — Джукай, — бросает он напоследок, покидая деревню и спешно направляясь домой, снова закутываясь в шлейф одиночества, сопровождаемый лишь своими собственными мыслями.***
Одиночество бывает разным. Иногда оно желанное, иногда навязанное. Бывают моменты, когда ощущение изолированности становится воистину пугающим, не дает вдохнуть полной грудью, заставляет в панике цепляться за все возможные «а что если». С другой стороны, ему прекрасно было известно, что одиночество умеет быть удобным. Последние несколько лет он не слишком часто покидал свой дом, и на это были свои причины. В любом случае атмосфера спокойствия и почти полной уединенности стала настолько привычной, что любые, даже малейшие изменения, казались уж слишком заметными. — Почему бы тебе не выйти ко мне? Если уж идти вместе, не будет ли удобнее, если ты покажешься? — он говорил спокойно, уверенно и тихо, совершенно не беспокоясь остаться неуслышанным: здесь и сейчас его голос прозвучал неуместно громко. Некоторое время он стоял посреди едва различимой тропы, прислушиваясь к лесу. На мгновенье ему показалось, что где-то неподалеку хрустнула сухая веточка, но на это путник лишь сокрушенно покачал головой, двинувшись дальше. В конечном итоге какое ему дело? Денег у него нет, важной информацией он не обладает, так что снова все сводится к одному сущему пустяку: его жизни. «Уже нет», — пробегает мысль где-то на задворках сознания, возвращая мужчину к небольшому дому, где с самого утра в одиночестве находится мальчишка, ожидая (ожидая ли?) его прихода. Что же, его спутник явно такой же одиночка, не составит труда в случае чего дать отпор, в который раз откладывая неизбежное. Слышатся чьи-то легкие быстрые шаги позади, принуждающие лекаря слегка напрячься. По мере приближения нежданный гость сбавлял темп, пока не остановился, оказавшись за два метра от мужчины, повернувшего голову и не без удивления разглядывая своего нового спутника. — Потерялась? — интересуется он, отмечая, что кимоно на ребенке новое, хоть и немного порванное на рукаве: видимо последствие путешествие по лесу. Девочка хмурится, отрицательно качая головой и продолжая с опаской разглядывать лекаря. Подобный ответ вызвал некоторое недоумение у Джукая, но тот молча продолжал наблюдать за тем, как темноволосое чудо упорно пытается понять, что говорить можно, а что нет. — Мне нужно добраться до соседней деревни, — сказала она, внимательно изучая лицо собеседника зелеными глазами. — Прошу прощения, если вам показалось, что я за вами слежу. Я подумала, что вы держите путь туда же, куда и я, вот и… Девочка замялась, совершенно не зная стоит ли продолжать и куда деть руки. От первой проблемы ее избавил лекарь, кивнув головой, тем самым принимая подобное объяснение и снова продолжая свой путь, а вторая, видимо, на радостях, пропала сама. — Где твои родители? — спросил мужчина спустя несколько минут. Ребенок, молча шедший рядом с ним все это время, явно не собирался самостоятельно начинать разговор. — Они присоединятся ко мне позже, — совершенно спокойно произносит девочка. Доктору остается только гадать, умеет ли его спутница настолько искусно врать или же действительно непоколебимо верит в сказанное. Почему-то мысль о том, что, судя по всему, любящие родители отправили свое чадо гулять в лес у него доверия совершенно не вызвала. Хотя, если так подумать… его ли это дело? — К какой именно деревне тебе нужно? — излишнее любопытство, полностью игнорирующее голос разума, совершенно не присуще такому человеку, как он. Просто вот уже видно знакомый камень, а вот и дорожка становится все менее различимой… — Нужно постоянно двигаться на запад, — уверенно отвечает девчушка, обнимая себя за плечи: становится ощутимо холоднее. — Это первая деревня, которая встречается на пути отсюда. Она находится на землях Дайго. Она беспечно вышагивает рядом с незнакомым человеком, и мужчине остается лишь грустно улыбнуться в ответ на такую детскую наивность. Рассказывать кому-либо о том, что держишь путь во вражеские земли, — глупость. Человеческая ненависть не обязательно должна искать убедительные оправдания, так что некоторые весьма обрадовались бы возможности согнать злость от поражения на слабом ребенке, совершенно не понимающем, что было сказано что-то лишнее. Ему нет дела до того, где именно находится эта деревня. На данный момент его волновало кое-что совершенно другое… — Боюсь, в таком случае, здесь наши пути расходятся, — он останавливается, глядя на свою юную спутницу. Рукой он указывает в сторону, правее тропинки: — Я живу в той стороне. Тебе же нужно дальше следовать тропе, вот только дорога… Зеленые глаза с каким-то странным выражением наблюдали за тем, как солнечный диск все больше и больше погружался за горизонт. Глядя на то, как она делает первый шаг в сторону своей цели, Джукай проклинает себя за то, что ему до сих пор не все равно. — Дорога отсюда занимает пол дня пути. Сегодня можешь переночевать у меня, а завтра спокойно отправишься в путь, хорошо?***
Молния разорвала небо на части, всего на миг освещая месиво из грязи и веток, в которое превратилась земля. Дождь начался еще ночью и, вероятно, если и возьмет в ближайшее время перерыв, то только для того, чтобы ударить с новой силой. Вздохнув, он устало помассировал глаза, пытаясь абстрагироваться от головной боли. Пожалуй, несколько странно все это контрастировало с детским смехом, впервые звучавшем в этом доме спустя семь лет после того, как здесь появился ребенок. — Нет, ты немного не так это делаешь, — тихо говорит Риоко, аккуратно придерживая искусственную руку, помогая Хяккимару выводить на пожелтевшей от времени бумаге иероглифы. Получается все еще немного криво, но вполне понятно, даже без посторонней помощи. — Неужели он и вправду ничего не видит и не слышит? Джукай открывает глаза, тут же ловя на себе задумчивый взгляд. Что же, пока у них гостья придется привыкать слушать и отвечать на вопросы. — Он был лишен этого с рождения, — кивает мужчина, наблюдая за тем, как ребенок переводит на мальчишку взгляд полный сочувствия и… восхищения? — Уже многим лучше получается, — замечает Риоко. Рука девочки легко ложиться ему на макушку, приводя волосы в легкий беспорядок. Мальчик на секунду замирает, прислушиваясь к новым ощущениям, и это заставляет лекаря слегка приподнять уголки рта в легкой улыбке. — Ты большой молодец, Хяккимару! Когда приходит время трапезы, Риоко не спешит утолять свой голод; она берет в одну руку чашу с рисом, а в другую палочки, собираясь помогать своему новому другу, а затем с удивлением наблюдая, как тот терпеливо отбирает у нее свою порцию, преспокойно начиная есть. Девочка смеется, а затем быстро принимается за еду, не замечая изучающий взгляд Хяккимару, все еще не привыкшему к новому человеку. Зато Риоко ведет себя так, словно общалась с ним с самого раннего детства, при этом не забывая кидать на мальчика взгляды, полные детского восхищения, без капли присущей взрослым жалости. Что не говори, а дети быстро приспосабливаются. Мужчина с теплой улыбкой смотрит на этих двоих, размышляя о том, что вполне возможно, Хяккимару действительно не помешало бы общество сверстника, а после, вслушиваясь в равномерный звук дождя, замечает: — Думаю, уже завтра погода окончательно успокоится. Было бы неплохо выждать примерно два дня, чтобы по размытым сейчас дорогам можно было спокойно пройти, а затем я отведу тебя в ту деревню. — А Хяккимару пойдет с нами? — интересуется девочка, беззастенчиво рассматривая своих новых знакомых. — Конечно, — отвечает доктор спустя несколько мгновений колебаний. Пора бы действительно поближе знакомить его воспитанника с окружающим миром.***
Под ветвями могучего дуба было прохладно и, по правде говоря, несколько сыро: пускай дорога, несмотря на недавний ливень, казалась сухой благодаря нещадно палящему солнцу, однако здесь земля все еще оставалась влажной. Скудные остатки риса были бережливо упакованы и припрятаны до следующей трапезы, так что совершенно ничего не мешало небольшой группе выдвигаться прямо сейчас. Мужчина уперся спиной в дерево, наблюдая за расположившимися неподалеку детьми. Будь он один, не стал бы делать остановку: до пункта назначения оставался еще час, не больше. С другой стороны, когда еще можно будет просто остановиться, насладившись легким ветерком, который мягко поглаживал лицо, запахом травы, да и самим моментом тишины и спокойствия? Что же, если покидать территорию своего дома для него стало редкостью, что же тогда говорить о подобном душевном отдыхе? Карие глаза сосредоточенно наблюдали за мальчиком, спокойно изучающем окружающую среду, как он делал это и дома. Время от времени, он поворачивал голову в сторону присевшей на ветку птицы, или же внимательно глядел на то или иное насекомое, появляющееся в пределах видимости. Осознание того, что он не понимает ни этого ребенка, ни того, что делать дальше пришло вполне ожидаемо, пусть лекарь и пытался избегать этого вопроса настолько долго, насколько это вообще было возможно. Доктор Джукай многое видел в своей жизни и, как ему казалось, вполне сносно умел понимать людей, их мотивы. Понимал он так же и то, что совершенно не подходит ни на роль учителя, ни, тем более, отца. Чему он мог научить Хяккимару? Убивать? «Защищаться», — грубо оборвал он сам себя, не давая отравленным мыслям расти и распространяться дальше. В конечном счете, критикуя свои действия, мальчику он точно не поможет, а решение, что делать с предложенными им знаниями, все равно принимать его воспитаннику. Хяккимару переводит взгляд кукольных глаз с ветки, откуда только что упорхнула птица, на сидящую неподалеку девочку, внимательно изучающую растущие вокруг травы. Риоко тщательно отбирала нужные растения снова и снова пополняя своеобразный небольшой букетик в левой руке. — Мама говорила, что из этих трав, пускай их довольно часто принимают за сорняки, при правильном приготовлении можно сделать вкусный чай, — говорит ребенок, замечая повышенное внимание к своему занятию. Она недовольно хмуриться, пристыженно отводя глаза в сторону: — Я много раз видела, как она их сушила, но не знаю, что именно нужно делать дальше. Если встречусь с ней сегодня, обязательно спрошу. Мужчина ничего не отвечает, поднимая немногочисленные вещи с земли, собираясь снова двинуться в путь. Он лишь отмечает про себя небрежное «если», наблюдая за тем, как Хяккимару поднимается на ноги, направляясь вслед за ним, и как-то неопределенно хмыкает, замечая, как воспитанник на мгновенье замешкался, ожидая новую знакомую. — Твоя мама сейчас находится в этой деревне? — ненавязчиво интересуется лекарь, заставляя девочку заметно напрячься. Она отрицательно качает головой, вглядываясь в пучок трав у себя в руке так, словно ничего более значительного для нее в этом мире не существовало. — Она… Обещала сделать все возможное, чтобы поскорее добраться сюда, но я не думаю, что она смогла, — Риоко поворачивает голову и тут же вздрагивает, как-то неуверенно глядя на Хяккимару, снова внимательно изучающего спутницу. Девочка, словно оправдываясь, быстро начинает тараторить: — Тот ливень, скорее всего, застал ее в дороге, и ей непременно нужно было где-то его переждать. В любом случае здесь живет дальняя родственница отца, и я могла бы подождать маму… Лекарь поднимает голову, желая узнать, что заставило девочку резко замолчать, но оборачиваться не было необходимости. Черный дым плотным одеялом укрыл деревеньку, не давая нормально дышать, в то время как окружившие населенный пункт самураи не давали никому выбраться из своеобразной ловушки, в любой момент готовые обнажить оружие. Огонь, уже давно достигший своего апогея, постепенно терял силу, не находя новой подпитки. Издалека наблюдая за происходящим сложно было рассмотреть остатки жертв, хотя навязчивый запах горящей плоти, заставляющий желудок непроизвольно сжаться, был гораздо более красноречивым, чем хотелось бы. — Ни шагу дальше, — как-то безразлично произнес ближайший к ним солдат, не отрывая взгляда от разворачивающегося перед ними зрелища. — Чертовы ублюдки решили, что если не могут победить в честном бою, можно распространять всякую заразу по нашим деревням. Безобидные, слегка прихворавшие путешественники, возглавляющие эпидемию! А мне вот интересно, — внимательный взгляд неспешно прошелся по всем троим, вынуждая лекаря инстинктивно выступить вперед, отодвигая детей себе за спину, — откуда же и зачем пришли вы? Любопытно, сколько людей ходит вокруг нас с ужасными тайнами, запрятанными в их сердце? Что бы там не говорили, какие бы сказки не рассказывали о чести и морали, а правда останется правдой: лучше всего у человека получается лгать и выкручиваться. Впрочем, в их случае все было очень даже легко: главной его задачей было перевести все внимание на себя, оставляя детей в тени. Человек тоже хищник, возможно, поэтому на каком-то интуитивном уровне может чувствовать суть окружающих. Солдат, стоящий перед ним, какое-то время все еще недоверчиво вслушивается в его басни, после этого, повинуясь приказу, уходит прочь, напоследок бросая на него подозрительный взгляд. Уже сломанные игрушки уничтожать совершенно не интересно. Джукай скользнул взглядом по остаткам того, что было целью их путешествия. Несмотря на то, что творится, смерть все еще не ждали. Она просто приходила к вам в дом без приглашения, по-хозяйски присаживалась рядом и бросала на вас продолжительный, внимательный взгляд, давая понять, что время вышло. Легкие ужасно саднило, да и солдаты могли преподнести не слишком приятный сюрприз, внезапно вернувшись, так что медлить и оставаться здесь подольше у них не было никаких причин. С какой-то обреченностью он заставляет себя посмотреть на своих младших спутников: пускай он не первый год живет с ребенком, с детскими слезами лекарю сталкиваться не приходилось. Утешать лживыми словами, полными надежды, или же дать возможность горю и страху выйти наружу солеными дорожками слез? Глаза девочки блестели. Прижимая к груди свой небольшой, своеобразный букетик, она легонько дрожала, смотря себе под ноги. В какой-то момент Риоко прикрыла глаза и, будто наконец набравшись решимости, подняла голову, заставив себя еще раз взглянуть на тлеющие угольки, жалкие остатки чьего-то спокойного, привычного мира. Глаза с удвоенной силой защипало то ли от горечи, то ли от едкого дыма, а затем взгляд девочки зацепился за стоящий немного впереди силуэт. Маска заставляла Хяккимару смотреть на мир вокруг с застывшим навеки невозмутимым выражением лица. Для Джукая это привычное зрелище; эту картину он наблюдает каждый день, хотя вполне вероятно, кому-то постороннему подобное казалось бы дикостью. Впрочем, похоже, что это касалось далеко не всех. Прикусив нижнюю губу, девочка отчаянно заморгала, стараясь избавиться от непрошеных слез, все еще стоявших в глазах. Для надежности вытерев лицо кулачком, она тихо шмыгнула носом, снова обращая все свое внимание к мальчику. Смешно глупыми очень часто оказываются умники, утверждающие, что постигли всю суть человеческой души. Пожалуй, еще больше ошибаются те, кто уверен, будто дети, с их наивностью и верой в добро, просты в понимании. Все же человек, пусть даже и маленький, со своими мечтами и переживаниями остается самой настоящей тайной жизни… Мужчина осторожно кладет одну руку ей на голову, а вторую на плечо Хяккимару, тем самым привлекая их внимание. — Пора домой, — тихо произносит он, отворачиваясь от пепелища. Что бы там не говорили о том, что все люди в своей звериной сущности одинаковы, а правда остается одна: на свете нет ничего страшней и прекрасней человека, сделавшего свой выбор и решившего идти до конца.***
— Если будешь сидеть на холодной земле, то очень быстро простудишься, — мягко заметил мужчина, тем не менее присаживаясь рядом с девочкой. Их небольшой домик стоял примерно где-то на границе между территориями Дайго и Ватанабэ, хотя Джукай был склонен думать, что эти земли все же принадлежат первым: по крайней мере, засуха пока обходила их стороной, ведь дожди регулярно орошали почву. У него не было совершенно никаких соображений, куда может завести затеянный им же разговор, но в его необходимости сомневаться не приходилось. Помочь он в любом случае не сможет: чего стоят слова? Пустой звук, да и только. По крайней мере, ему это никогда не помогало. Отсюда и простое желание, цель, которой было решено достичь как можно скорее: понять. Возможно, тогда и он сам будет куда меньше нуждаться в помощи? Небольшое сооружение из камней, воздвигнутое его новой воспитанницей, уж чересчур сильно походило на своеобразное надгробие; цветы же, собранные ею неподалеку, только усиливали впечатление, еще больше нагнетая обстановку. — Так что или кого ты оплакиваешь? — спокойно спрашивает лекарь, искренне надеясь, что его желание узнать правду не спугнет ребенка, не заставит вспылить и убраться прочь. За свою жизнь он достаточно наловчился спасать жизни, но лечить раны душевные у него опыта не было. Риоко неопределенно пожала плечами, не отрывая взгляда от своего творения в нескольких шагах. — Разве я плачу? — как-то отстраненно поинтересовалась она, нахмурившись: впечатление такое, будто ее обвиняют в действии, которое она не совершила бы ни за какие деньги в мире. — Каждый переживает свое горе по-разному, но твоих страданий это не отменяет, — заметил Джукай, прикрывая глаза. Несколько минут он тратит на то, чтобы собраться с мыслями, а затем продолжает: — Ты не знаешь, что случилось на самом деле. Незачем скорбеть за тем, что еще не потеряно. И если ты хочешь отправиться на поиски матери, я советовал бы, — мужчина замолчал, несколько удивленно глядя на то, как девочка отрицательно качает головой. — Я не хочу этого, — твердо ответила Риоко, обнимая себя за плечи. — Скажите… Это ведь плохо, да? Папа говорил, что бороться нужно всегда, ведь такая человеческая суть: падать, но подниматься, не обращая внимания на разбитые колени. Он часто это повторял, особенно когда приходил с охоты без добычи, или раненным. И он действительно следовал своим словам. И когда пришли солдаты, примерно месяц назад, желая увести его на войну, он сопротивлялся, пусть и тщетно. Может… Может быть, именно поэтому солдаты вернулись позже. Скорее всего, именно тот день, когда отец случайно убил одного из них, защищаясь сам, и стал причиной того, что во второй раз, уже когда папу забрали, они принесли с собой огонь. Возможно, им от этого стало легче. Я имею в виду от мысли, что папе таким образом они сделают больно. Я не знаю, — прошептала девочка, опуская голову на колени и замолкая. На некоторое время во дворе воцарилась тишина. Рассказ был не закончен, и мужчина покорно ждал, когда у нее вновь появятся силы, отмечая при этом, что слез до сих пор не было. — Мама тоже решила сражаться. Именно поэтому она выпроводила меня из дома первой, еще до пожара: если им было суждено выйти победителями, то она вынуждена была сделать все возможное, чтобы нам не оказаться проигравшими. Ведь пока они видели, что в доме кто-то был, им не было необходимости проверять бродит ли кто вокруг. Я… Ушла, как мама и просила, поэтому все, что я имела возможность видеть: столб дыма, поднимающийся с того самого места, которое я всю жизнь называла домом. Я надеялась. А потом был ливень, и я подумала, что человека, которого не убило жаркое пламя, не сможет одолеть и вода. Но следом опять был огонь, и мне снова остается только надеяться. А что, если ее там не было? А что, если она бродит где-то в окрестностях, в поисках меня? Но надежда не спасет ни от пламени, ни от стихии, ни, тем более, от смерти. И все же это неправильно, верно? Сдаваться это не то, чему меня учили родители. Но их больше нет. И пускай это не вызывает гордости, пускай неверно… Если бороться означает постоянно падать, натыкаясь на препятствия, я предпочту просто остаться здесь, если позволите. Хотя вы, конечно же, не захотите иметь со мной дело? Я бы не захотела, — честно призналась девочка, снова уставившись немигающим взглядом на могилу своей веры. Ему очень хотелось уйти отсюда. Все еще оставалось немало работы во дворе: излишние дожди тоже не сопутствуют нормальному росту огорода. Так же было бы неплохо удостовериться, что второй ребенок снова никуда не делся. Пускай Хяккимару превосходно ориентировался и даже мог в случае чего за себя постоять, сейчас было неподходящее время для прогулки по окрестностях: уже совсем скоро начнет темнеть, а учитывая, как к этому мальчишке липнут неприятности… Проверить лишний раз не помешает. — Кажется, богам уже давно нет дела до того, что творится в нашем мире, — с горькой улыбкой произносит он, замечая на себе внимательный взгляд зеленых глаз. — Люди сами не знают, что правильно, а что нет, хотя осуждать окружающих — их любимое занятие на досуге. Знаешь, что это означает? — спрашивает он, выискивая понимание в детских глазах. Странное занятие, особенно учитывая то, что подобные вещи, по его скромному мнению, не должны обсуждаться с ребенком. Впрочем, дети вообще не должны переживать и наблюдать то, что выпало на долю обоих его воспитанников. Уйти отсюда он может; убежать от реальности поможет лишь смерть, а это, на данный момент, для него непозволительная роскошь. — Это значит, — терпеливо продолжает он, глядя на девочку, которая неуверенно качает головой, — что единственный, кто имеет право тебя судить, это ты сама. Поэтому, если хочешь остаться здесь, можешь называть это место домом. Я не могу обещать, что здесь всегда будет спокойно, и что это место не достигнут войны. Пожалуй, этого не может обещать никто. Что правильно, а что нет — я не могу сказать, но прежде всего, когда что-то делаешь, нужно спрашивать свое сердце. — Ответ и будет правильным? Это и означает фраза «у каждого своя правда», верно? — с каким-то непонятным ему энтузиазмом спрашивает Риоко. Он лишь мягко ей улыбается и опускает мозолистую ладонь ей на макушку, заставляя ее на несколько секунд замереть, а затем подарить ему ответную улыбку. Вполне может быть, что подобный жест использовал ее отец, возвращаясь домой после охоты. Он не знал, а спрашивать не было никакой необходимости: он узнал почти все, что хотел. Джукай задает свой последний вопрос, когда они оба уже встают на ноги, собираясь заходить в дом. Лекарь и сам не может объяснить, почему его так интересует именно это: в конце концов в мире, где дети могут в этом возрасте спокойно рассуждать как взрослые, подобное не должно сильно выделяться, верно? — Хяккимару ведь тоже не плачет, а ему явно куда тяжелее, чем мне, — совершенно не задумываясь над ответом, замечает Риоко. Он вздыхает, качая головой и размышляя о том, что жизнь определенно станет куда увлекательней. Гляди, когда оба вырастут, ему уже и не захочется скоропостижно покидать этот бренный мир. — Он не плачет не потому, что ему не хочется, а потому, что не может. В любом случае не стоит сдерживать свои эмоции. Если тебе хочется дать волю слезам, пускай они выйдут наружу, вместе со всем плохим, что терзает тебя изнутри, хорошо? Девочка некоторое время глядит на него, будто проверяя не шутит ли он. Затем ее взгляд устремляется на надгробие, оставленное позади, а потом возвращается к дому, где предположительно сейчас должен отдыхать ее новый друг. Риоко кивает, хотя, скорее, своим собственным мыслям, нежели ему в ответ. — Я поняла. Если мне будет грустно, и если причиной тому будет что-то действительно серьезное, я не буду сдерживаться, — говорит она, а затем снова улыбается. — Но сейчас мне совсем-совсем не хочется грустить и плакать! Пойдем быстрее, пока Хяккимару не подумал, что мы о нем напрочь забыли. Вот уж что действительно будет печально! Джукай кивает и устремляется следом за ребенком в дом. Сомнений в том, что свой выбор он сделал правильно, у него больше не остается.***
Окружающий мир встретил ее излишне ярким светом и тупой болью в правом боку. Пустота в голове удручающе резонировала с пересохшим горлом, не давая сказать ни слова. Судорожно выдохнув, девушка попыталась принять сидячее положение, но вынуждена была поспешно лечь обратно: если головокружение и легкую тошноту она еще могла игнорировать, то боль в боку при ее попытке достигла такой силы, что Риоко рисковала снова провалиться в беспамятство. — Сестренка, ты очнулась! — громкий детский голосок заставил девушку вздрогнуть и на несколько мгновений зажмуриться: да уж, для полного счастья ей не хватало только головной боли. Открыв глаза, она наткнулась на радостный взгляд карих глаз, заставивший ее на некоторое время даже забыть о своем затруднительном положении. Дороро выглядела ужасно взволнованной и при этом совершенно точно не знала, куда деть свою энергию; девочка определенно хотела расспросить о ее самочувствии, но, заметив страждущий взгляд, решила сдержать свой порыв на некоторое время. Что-то тихонько бормоча себе под нос и при этом подозрительно часто моргая, маленькая разбойница то и дело бросала на Риоко нечитабельные взгляды, в которых отражалось и облегчение, и беспокойство, и легкая обида. Кажется, девушка действительно позволила себе слишком много: подумать только, чтобы сама Дороро и волновалось о ней! — Вот еще! — опять излишне громко сказала девочка, тут же виновато прикрывая рот рукой и отводя взгляд. Всего на секунду Риоко показалось, будто она увидела сверкнувшие в карих глазах слезы, но эту мысль пришлось тут же отмести куда подальше: уж слишком нереальной она казалась. — Наверное, тебя мучит жажда. Я, пожалуй, принесу скорее немного воды, а пока с тобой посидит братец. Знаешь, он, между прочим, здесь все время сидел, а мне приходилось за вами обоими ухаживать! Как дети малые, честное слово! Так что с сегодняшнего дня тебе придется быстро поправляться, сестрица. Девушка несколько вымученно улыбнулась, слушая весь этот поток слов, а зеленые глаза с интересом наблюдали, как ребенок поспешно отворачивается, вытирая кулачком все-таки подоспевшие слезы. Стоило Дороро покинуть комнату, Риоко вздохнула. А потом к ней пришло осознание кое-чего весьма интересного: маленькая разбойница впервые назвала ее… сестрицей? Тихие шаги заставили девушку выйти из своего минутного оцепенения: уж слишком эмоциональной оказалась ее первая гостья, так что совершенно не странно, что она не обратила никакого внимания на второго. Хяккимару, до этого тихо сидевший в углу комнаты и имевший возможность наблюдать всю эту сцену, присел рядом, заставляя девушку испытать стыд. Появилось желание еще раз попытаться встать, но, благо, здравый смысл взял верх: как-никак, если она облажается и упадет, станет только еще хуже. — Я рада, что твоя нога снова на месте, — хрипло произнесла она, неловко улыбнувшись. В тишине сидеть было почему-то непривычно невыносимо, так что пришлось проигнорировать саднящее горло. Впрочем, ее попытка начать разговор не увенчалась успехом. Хотя, чего она, собственно говоря, ожидала? Прикрыв глаза, она попыталась собрать мысли воедино, что, однако, получалось не слишком хорошо. Резко распахнув глаза, Риоко задала немаловажный вопрос, который, почему-то, пришел ей в голову только сейчас: — С Мио и детьми все в порядке? Получив утвердительный кивок в ответ, девушка облегченно вздохнула, при этом возвращая до этого угасшую улыбку на свое обычное место. Все хорошо. Все правда очень и очень хорошо. Хяккимару цел и даже вернул себе отобранную до этого ногу; все те люди, которых она хотела защитить любой ценой остались живы, и ей даже повезло выжить самой, что было еще большим чудом. Ну разве не прекрасно? Чего еще может желать душа? В этот момент так некстати перед глазами встало лезвие ее катаны, вонзающееся в чужое тело, и Риоко почувствовала, как внутри похолодело. Она прекрасно помнила, как наносила смертельный удар, помнила, как падало ниц у ее ног тело воина, заливая кровью землю. Внутри стало как-то жутко пусто, и хотелось снова потерять сознание, не думать, не вспоминать и желательно больше не просыпаться… — Не делай… Так больше. Широко распахнув глаза, Риоко уставилась прямо перед собой. Она чувствовала, как дорожки слез бегут по щекам, и с каждой секундой все больше убеждалась, что она все еще здесь, в реальности. Взгляд зеленых глаз упал на сидящего рядом юношу. Ошибиться было невозможно, но все же. — Что? — как-то глухо спросила она, уставившись на Хяккимару так, будто от его ответа зависела ее жизнь. В этот момент ужасно хотелось узнать, где же запропастилась Дороро с водой, и в то же время ужасно хотелось, чтобы она не возвращалась как можно дольше. Нахмурившись и сжав губы в тонкую линию, он молча продолжал сидеть рядом, пока, все еще с огромным усилием, но вполне различимо, не произнес: — Не умирай. Его голос дрожал, но отнюдь не из-за переизбытка эмоций, и эта неуверенная дрожь почему-то передалась ей. Все еще не зная, как реагировать и как себя вести, она продолжала с улыбкой глядеть в его лицо, пытаясь припомнить, с каких именно пор она начала ощущать то приятное тепло, медленно разливающееся внутри. — Не буду, если пообещаешь беречь себя и не бросаться в омут с головой, — замечает она, и от серьезного кивка с его стороны ей хочется смеяться. И, по правде говоря, немного плакать, но исключительно от счастья. Дороро, стоя возле комнаты, испытывала нечто отдаленно похожее. Чаша с водой в ее руках попадет к Риоко только минут через десять, когда маленькая разбойница все-таки решится присоединиться к этим двум бестолковым детям, по ошибке принятых ею когда-то за взрослых. Что же, это пустяки. Дороро остается только надеяться, что ее старший братец всегда будет оставаться таким, больше не превращаясь в того, кем он был в тот день, когда сестренку ранили. Она уверена, что такого больше не повторится. В конце концов братик никогда не даст демонам отобрать у него еще и душу, а уж они с Риоко позаботятся обо всем остальном.