Амбивалентность

      — Жека, я боюсь, — в голосе Ярика зазвучали истеричные нотки. — Кит пропал, а мне соседка звонила, говорит, к ней менты какие-то приходили…       — Не ной, — поморщился Горелов. — Во-первых, нам нечего предъявить, во-вторых, если что, тебя твой папаша живо отмажет. А Никитос небось опять забухал, вот и не выходит на связь.       — Не нравится мне все это, — продолжал ныть Григорьев. — Ты помнишь, что нам отец говорил про местных оперов? И про начальницу эту, суку… Жаль, что она тогда вместе со своим дружком на воздух не взлетела…       — У них на нас ничего нет, — терпеливо повторил Жека. — Прекрати истерить. Даже если менты к нам сунутся — быстро отвянут. Баба эта, инспекторша, в больничке кони двинула, даже если и успела что-то брякнуть, больше ничего не скажет. По подполу мы чисто сработали, нет свидетелей — нет проблем. Пересидишь пока в своем Зажопинске, там видно будет. И прекрати трястись, иди лучше выпей чего-нибудь.       — Ладно, — уныло протянул Ярик и выругался. — Погоди, в дверь кто-то долбится… Опять, походу, сосед-алкаш на бутылку клянчить приперся… Жека слышал, как Ярик, матерясь, неохотно прошлепал куда-то, как грохнула дверь, как приятель недовольно кому-то буркнул: «Че надо?» и следом, уже испуганно: «Эй, вы че?»; а затем раздались два сухих хлопка и что-то с тяжелым стуком рухнуло на пол. А потом связь прервалась.

***

      — Ткачев, ты че, совсем рехнулся?! Зимина стояла на пороге — мертвенно-бледная, злющая. Не дожидаясь приглашения, прошла в квартиру, перед этим не отказав себе в удовольствии как следует садануть дверью.       — И вам добрый вечер, Ирина Сергеевна, — бросил Ткачев ей в спину. Полковник, не оборачиваясь, раздраженно передернула плечами, но ничего не ответила. На кухне по-хозяйски распахнула форточку, пробормотав что-то вроде «совсем дышать нечем»; выразительно покосилась на початую бутылку виски на столе.       — Отмечаешь? — осведомилась обманчиво спокойным тоном.       — Вы зачем пришли? — проигнорировал вопрос Паша, скрестив руки на груди. С кривой усмешкой подумал, что, обещая себе никогда больше не пересекаться с Зиминой в четырех стенах, как-то упустил тот факт, что она сама может нагрянуть к нему — причем незваной гостьей.       — Ко мне Щукин приходил, — заявила все также нарочито-спокойно. — Рассказал, что ты просил его пробить одного из дружков Колесова на предмет того, где тот может скрываться. А сегодня я узнаю, что ты, оказывается, за каким-то чертом мотался в эту деревню!       — Ирин Сергевна, а я смотрю, у вас прям везде связи, — хмыкнул Ткачев и устроился напротив. — А что, какие-то проблемы? У меня вчера выходной был, вот, решил свежим воздухом подышать, имею полное право…       — Не паясничай! — рявкнула полковник и даже шарахнула ладонью по столу. А Паша, глядя на нее, не верил своим глазам: вот вроде еще каких-то пару дней назад она отключилась прямо в машине, а вызванный врач твердил что-то о нервном истощении, хроническом переутомлении и возможной угрозе сердечного приступа… А уже сегодня товарищ полковник как ни в чем не бывало повышает голос, командует и чего-то от него требует. Нет, ну что за женщина!       — Пистолет где? — медленно выдохнув, Зимина продолжила допрос с пристрастием. Ткачев пожал плечами.       — Выбросил.       — Ну хоть на это ума хватило! — раздраженно прокомментировала Ирина Сергеевна и поднялась. — Ткачев, какого черта ты вообще лезешь со своей самодеятельностью?! Кто тебя вообще просил туда соваться?       — Только не говорите, что вам жалко этого ублюдка, — поморщился Паша. В лице полковника что-то дрогнуло — но она так быстро вернула свою обычную маску ледяной жесткости, что Ткачев даже не понял, что это было.       — Ткачев, а тебе не приходило в голову, что я просто боюсь того, что ты попадешься? — спросила очень тихо и по-прежнему бесцветно уже на пороге. Дверь тихо хлопнула и закрылась. Паша остался стоять в полутемном коридоре, будто бы оглушенный. Какого… Это что вот она сейчас имела в виду?!