Эпилог

Он знал, что это было параноидально. Глупо. По-детски. Но он все равно сделал это. Он стал следить за ней. Это стало его единственным способом держать ситуацию под контролем. В глубине души он понимал, что душили его вовсе не ее руки, что она вообще была ни при чем. Но он ничего не мог сделать с собой. Стать психом, чтобы не быть психом?.. Звучит ненормально, да?.. Но он согласен на это, просто чтобы спать по ночам. Все началось буквально следующим же утром – до самого рассвета Драко пролежал в собственной постели без сна (перед этим он вымыл руки с мылом раз сорок). Он настороженно прислушивался, стараясь различить в тишине дома любой звук, который мог бы свидетельствовать о том, что она уже встала. Около половины шестого до него донесся скрип матраса и половиц, и Драко инстинктивно напрягся и уперся подбородком в колени. Его слух стал сверхъестественно острым – будто бы кто-то дал ему Удлинители ушей. Несмотря на две наглухо закрытые двери и разделяющий их комнаты коридор, Драко слышал, как ее босые ноги касаются холодного дерева, как пальцы сжимают край простыни, а затем она откидывает непослушные кудри со лба. Он слышал, как она сжимает рукоять волшебной палочки – сердце его при этом сжалось, и он крепче ухватился за собственное оружие – то, как шелковая ткань скользит по ее обнаженным плечам и она завязывает пояс своего халата, а затем тихонько выскальзывает из комнаты вон. Собственный слух заменил ему зрение – он не просто ощущает, но видит, как она открывает дверь и проходит по коридору, и ему кажется, что кровать его слегка потряхивает от импульсов, исходящих от ее шагов. Она запирает дверь в ванную и включает кран; Драко слышит, как она снимает с себя сорочку, как тугие струи начинают бить по ее телу, и мокрые волосы облепляют ее лицо. Его дыхание при этом немного успокаивается, и он вновь вспоминает о том, что он человек. Но это кончается – слишком быстро, пожалуй. Грейнджер вечно делала все с удивительной проворностью. Несколько минут – и вот она уже выходит вон, и шаги ее вновь раздаются в коридоре. Его ладони леденеют, когда он понимает, что они приближаются к его комнате. В мгновение ока он переворачивается на бок к двери спиной и натягивает одеяло до самого подбородка. Прижимая колени к животу, а к груди – волшебную палочку, он с замиранием сердца вслушивается в то, как поворачивается ручка, а затем медленно приоткрывается дверь, и Грейнджер делает крошечный шаг внутрь. Он зажмуривается – крепко-крепко. Казалось, от его тела не осталось ничего – ни костей, не плоти, ни крови – и все оно обратилось одним огромным пылающим сердцем. Собственный пульс отдавался в ушах с такой громкостью, что почти оглушал. Драко до боли прикусил язык. Только не закричать. Только не закричать!.. Он перестает дышать – и она как будто тоже, потому что с того места, на котором – он в этом не сомневается – стоит она, до него не долетает ни звука. Он чувствует на себе ее взгляд – то, как он скользит по его напряженной спине и плечам, останавливается и замирает у него прямо на затылке. Она все знает, он кожей чует. Знает все. Видит, как он под одеялом сжимает палочку и, словно невесту, прижимает ее к груди. Видит, как бешено поднимаются и опадают его плечи, как в лунном свете по виску струятся две предательские капли. И в ту секунду, когда ему кажется, что дьявольский, первобытный страх разорвет его глотку и воплем вырвется наружу, Грейнджер делает тяжелый, глубокий вздох и опускает голову. Не говоря ни слова, не издавая лишнего шума, она тихонько, как привидение, выскальзывает обратно в коридор и неслышно притворяет за собой дверь. Несколько мгновений она медлит за порогом, рука ее продолжает сжимать холодный металл ручки. Он чувствует, как она приникает лбом к дереву и проводит языком по пересохшим губам, а затем, тряхнув головой, открывает глаза и уходит вон. Шаги ее медленно растворяются в тишине лестницы и исчезают где-то на кухне, где она начинает греметь посудой. Драко резко переворачивается на спину и сбрасывает с себя одеяло – несмотря на ледяной холод, превративший его внутренности в желе, с него катится пот. Он дышит через рот, как в жару собака, и прижимает ребра ладоней к глазам, в которых вновь начинает предательски щипать. Задержись она хоть на секунду дольше, и сердце его разорвалось бы, подобно гранате. Он не хотел, чтобы она увидела его таким. Нет, он вовсе не ее боялся. Он боялся себя в ее присутствии. Она не могла стать свидетельницей его безумия, не могла понять, что он ни черта не в порядке. Ей бы это не понравилось, и она бы вновь затеяла разговоры о том, что ему нужна помощь, но, что еще более страшно, она бы потребовала у него его волшебную палочку. Нет, говорить ей нельзя – ни в коем случае. Она должна думать, что он приходит в себя, даже если на самом деле он катится в ад. И вообще, может быть, все это ему только почудилось. Если бы она заметила что-то неладное, она бы тут же об этом сказала – не в ее правилах таиться и молчать, когда дело касается ее недовольства. Драко убрал руки от лица, и они безвольно опустились на матрас ладонями вниз. Волшебная палочка откатилась по простыням куда-то в сторону. Он заметил влажные пятна на ткани – подобно мелку на асфальте, они кривоватым контуром очерчивали его тело. Он глубоко вздохнул. Думай. Думай, Драко. Что ты будешь делать теперь?.. Он бросил быстрый взгляд на часы. Если сейчас где-то около шести, то у него есть еще примерно пара часов на то, чтобы подумать. Что ж, предположим, синяки под глазами и следы на шее он сможет убрать с помощью своей волшебной палочки. Но как быть с этим диким блеском в глазах, с потрохами выдающим его безумие?.. Он может соврать Грейнджер. Сказать, что плохо спал. Но тогда она подумает, что дело в кошмарах и – надо же – будет права. Что тогда?.. Тогда можно сказать, что кровать неудобная. Но этой отговорки хватит дня на два-три, не больше. Да и потом, Грейнджер может предложить ему обосноваться на диване в гостиной, а там уж он точно пропал – никакого одиночества… Ладно… ладно, пока сойдет и кровать, а потом он придумает что-то новое – обязательно… Сегодня понедельник, значит, Грейнджер скоро должна будет уйти на работу. Может быть, тогда вообще не стоит утруждать себя и выползать из-под одеяла до самого ее прихода?.. Эта идея показалась ему невероятно соблазнительной. Да, так будет лучше всего. К тому же Грейнджер его поймет. Он устал. Он через многое прошел. Наверняка она думает, что сознание его сейчас похоже на разорванный лист – что ж, в этом она недалека от истины. Она поймет его вялость и серость. Но вот вечером – что ему делать тогда? Вечером, хочешь не хочешь, выйти придется. Но… это будет ведь только вечером, да?.. А вечер – он еще нескоро. До вечера он точно сумеет прийти в себя. Пока ее не будет дома, он вновь сумеет стать человеком. Одиночество всегда производило на него целительный эффект. Поможет и теперь. Да, так и будет. Драко вновь взглянул на часы. Грейнджер обычно уходит в восемь и возвращается примерно в шесть. Значит, у него есть несколько часов. Видит Мерлин, этого времени ему должно хватить с лихвой. Он примет ванну, когда она уйдет, и, может быть, при свете дня ему даже удастся немного поспать: солнечный свет – если, конечно, сегодня будет солнце – выжжет из его мозга все кошмары. Думая о своем, Драко продолжал краем уха прислушиваться к возне, затеянной Грейнджер на кухне. Приготовив завтрак, она вновь поднялась наверх, чтобы одеться, и лишь титаническим усилием воли Драко удалось заставить себя не сжаться в комок при ее приближении. Он знал, что перед выходом она непременно заглянет к нему, поэтому заранее принял ту же позу, что и в прошлый раз, и постарался выровнять дыхание. Волшебную палочку он демонстративно оставил на тумбочке (подсознательно рассчитав наименьшее расстояние, на котором он сможет максимально быстро до нее дотянуться). В этот раз он отыграл свою роль блестяще. Услышав облегченный вдох, сорвавшийся с ее губ, он словно бы увидел себя ее глазами и понял, что все сделал правильно. Как только входная дверь за ней захлопнулась, а ключ три раза повернулся в замочной скважине – как будто бы кто-то намеревался вторгаться в ее окруженную со всех сторон чарами собственность – Драко вскочил на ноги и принялся победно мерить шагами комнату. Что ж, очевидно, это было не невозможно. Все как он и предсказывал: он мог, если хотел этого, вести себя нормально. Значит, сможет и вечером. И он выйдет и докажет это ей – он был прав, как всегда прав. Но вечером он не вышел. Может быть, все дело было в том, что вместо солнца, на которое он так надеялся, небо обложили тучи и весь день хлопьями валил снег, он не знал наверняка, но стоило до него донестись ее шагам, как он тут же вновь упал на кровать и притворился спящим. Он… он просто не мог. Он съел еду, которую она ему оставила в кухне, убрал за собой посуду и даже примерил пару магловских тряпок, которые она разложила для него на диване в гостиной, – у нее не должно возникнуть никаких подозрений. Это ведь его первый день с ней, она должна понять! И она поймет – у нее нет выбора. В конце концов, толку от него сейчас никакого, Крестражи могут и подождать. Вряд ли этим чудесным зимним вечером им удастся откопать что-то стоящее, так что Грейнджер прекрасно справится и без него. Если она и удивилась его отсутствию, то виду не подала и выманить его из комнаты не пыталась – лишь по привычке заглянула к нему несколько раз перед сном и предусмотрительно оставила на прикроватном столике ужин. Как только она легла, пластиковый поднос полетел в стену. Глядя на то, как по обоям черноватой лужицей стекают капли молока, Драко до крови прикусил губу и вцепился пальцами в волосы. Слабак. Трус. Ничтожество!.. Он ведь зарок себе давал. Он был в себе уверен, он был готов. Но в самую последнюю секунду он… Он сломался. Снова. Заслышав ее шаги, он вновь ощутил этот панический страх у себя в груди и в желудке. Он понимал, что не сможет смотреть ей в глаза, что не сможет контролировать свой голос, что обязательно сорвется. Не успела она войти и стряхнуть с воротника пальто снег, как руки его тут же начали дрожать и лихорадочно потирать друг друга. Он стыдился себя, своей ночной истерики. При звуке каждого ее шага в его голове всплывала одна и та же картинка: беззащитная Грейнджер, и он, с волшебной палочкой, нацеленной прямо на нее. Что, если бы он не сумел взять себя в руки и прийти в себя? Но, что еще хуже, что, если это нахлынет на него вновь, против его воли, и он не сумеет с этим справиться?.. Что, что тогда?.. Эти мысли подкосили его – колени его подогнулись, и он безвольно упал на ковер – прямо на осколки разбитой посуды. Драко всерьез сомневался в том, сможет ли справиться самостоятельно. Что ж, так или иначе, он не скажет ей об этом. Ни за что. Она и так видела и знала слишком много. В любом случае им обоим будет лучше, если он будет держаться от нее подальше. Игра в прятки продолжилась во вторник. Вечером, когда Драко вновь не вышел, он уже не сомневался, что точно так же поступит и завтра, тем более, если Грейнджер это не заботит – в конце концов, она ни разу не попыталась вытащить его из его укрытия. Но в среду вопреки своему обыкновению входная дверь не захлопнулась, и ключ в замке не повернулся. Драко прислушивался так напряженно, как только мог, но тщетно – все, что он мог расслышать, это шаги Грейнджер, раздающиеся где-то в недрах кухни. Черт. Черт возьми!.. Почему она осталась дома? Почему, как и всегда, не поплелась на свою поганую работу?.. Драко рассеянно выглянул в окно – все эти дни, как и в понедельник, непрестанно валил снег. Может быть, дороги замело и… Но нет, это не причина. Грейнджер работает в любую погоду – хоть в жар, хоть в холод. К тому же, насколько он знал, отсюда до ее книжного магазина рукой подать, и ей не составило бы труда даже в такой снегопад дойти туда пешком. Так почему же она осталась?.. Ближе к обеду страх сменился раздражением, а потом и злобой. В последний раз он ел во вторник утром – ужин, как и в прошлый раз, он в приступе саморазрушительной ярости, пустил на корм ковру и домашним туфлям. Нет, Грейнджер издевается над ним!.. Она решила заморить его голодом. Он-то думал, что она уже успела понять, что он не способен покинуть свою комнату, когда она дома, так что могла хотя бы выйти во двор минут на пять, раз уж принести ему завтрак ума не хватило – он бы не стал ее стеснять. Или, может быть, она делает это специально? Что если она намеренно взяла отгул и решила его позлить? А ведь и правда – Мерлин, она ведь даже не забрала вчерашний поднос!.. Драко сжал губы. Маленькая, коварная, хитрая… Он был в бешенстве. Стрелки часов отмеряли час за часом. К полудню Драко окончательно уверился в том, что никуда уходить сегодня Грейнджер явно не собирается. Но – чертов Салазар! Неужели Грейнджер решила весь день проторчать на кухне? Мало того, что непрестанно гремит ножами и посудой, так еще и премерзко напевает что-то под свой гриффиндорский нос. Сдерживая внутреннее клокотание, Драко, как фурия, кружил по своей комнате, то и дело метая убийственные взгляды на дверь. Дело тут было даже не только в голоде – когда Грейнджер уходила, он мог хотя бы бродить по дому, ничего не опасаясь, – нельзя же круглые сутки сидеть взаперти, иначе он окончательно свихнулся бы. Но сегодня… Дверь взирала на него в ответ, холодная и равнодушная, серебристая ручка ехидно поблескивала в свете настольной лампы и всем своим видом как будто говорила: «Ну же, подойди, открой меня и выйди наружу. Я ведь не заперта и готова тебя выпустить». Но Драко не мог. В бессилии сжимая кулаки, он подвигал желваками, и губы его прорезал предательский рев. Да, это правда. Дверь была не заперта, и ему хватило бы одного движения руки, чтобы ее открыть. Проблема в том, что сделать этого он не мог – путы, наложенные собственным сознанием, оказались во стократ крепче любых замков и чар. Он мог бы потерпеть – и он потерпит. Но что если и завтра она вновь останется дома? И послезавтра? И послепослезавтра? Что тогда?.. Драко взвыл. Вечером до него донесся сладковатый аромат корицы и свежей выпечки, и это стало последней каплей. Нет, это уже не просто издевательство. Это… это… Что-то внутри него сломалось и с оглушительным треском рухнуло вниз. Подобно титану, он разорвал добровольно наложенные цепи, и голову в нем поднял непокорный дух. Что ж, если она хотела выманить его из комнаты, у нее это получилось!.. Только вот за последствия пусть тоже отвечает. Церемониться он не станет – выскажет все, как думает, как бы абсурдно это ни звучало, и пусть разбирается с этим ураганом как хочет… Когда он ворвался в кухню, Грейнджер и ухом не повела – лишь продолжила что-то монотонно и фальшиво насвистывать себе под нос. – Доброе утро, соня, – безмятежно произнесла она, не поворачивая головы. – Уже почти что семь, и я все думала, когда же ты, наконец, спустишься. – Значит, – убийственным тоном прошипел Драко. – Ты не отрицаешь, что ждала меня, да? Что все это, – Драко обвел рукой стол, на котором красовалось изрядное количество блюд, которые он заметил только сейчас, – ты сделала специально? Ему было подтверждение – одного только слова от нее было бы достаточно, чтобы понять, чего она на самом деле добивалась и как много она знала о его состоянии – или думала, что знает. И она не замедлила это подтверждение дать: – Специально? – переспросила она, недоверчиво изогнув бровь и бросая на него недоуменный взгляд через плечо. – Конечно, специально, Малфой. Сегодня же Сочельник. О, ну конечно, да. Нашла очередное оправдание своей неописуемой наглости. Давай, Грейнджер, скажи еще, что… Стоп. Подождите… Драко, уже воздевший указательный палец к потолку, приоткрывший губы и готовый сорваться в крик, почувствовал, как все слова негодования умирают в нем и распадаются на молекулы. Сочельник?.. Грейнджер, явно заподозрившая что-то неладное, нахмурилась и, вытирая полотенцем ладони, повернулась к Драко лицом. – А ты о чем подумал? – с нескрываемым вызовом в голосе спросила она, опираясь о столешницу за спиной и скрещивая руки. Злоба сменилась недоумением, и Драко не нашелся, что ответить. Вместо него с Грейнджер говорили часы, уверенно и мерно отсчитывающие секунды. – Малфой, – вновь потребовала она. Он по-прежнему не знал, что говорить, – все слова рассеялись, как дым. – Я… я не думал, что в этом году ты захочешь праздновать Рождество, – наконец произнес он. Несколько секунд она пристально вглядывалась ему в глаза, и все это время казалось, что его легкие как будто кошка дерет. Наконец, тяжело вздохнув, она откинула полотенце и вновь развернулась к столу. – Мог бы, знаешь ли, и пораньше спуститься, – пробурчала она, нарезая морковь. – Я тут весь день кручусь, как белка, чтобы в итоге ты пришел и на меня накричал? Вот спасибо… Драко окончательно стушевался. Это… было неожиданно. Он ожидал от нее чего-то другого. Но ее слова звучали искренне. И, глядя на нее, ее опавшие плечи и растрепавшиеся волосы, он не почувствовал ничего, кроме ужасных угрызений совести. Мало того, что неудачник, так еще и дурак… – Если честно, я не знал, что сегодня Сочельник, – выпалил он и тут же об этом пожалел. – О, ну конечно. Выходил бы почаще, тогда, может быть, и знал бы… – беззлобно пожурила его Грейнджер и провела запястьем по щеке. С каждой секундой Драко все острее ощущал досаду на самого себя. Нельзя сказать, что для его подозрений не было оснований – поступить так, как он думал, было вполне в духе Грейнджер. Но то, что он увидел и услышал сейчас, его обескуражило и окончательно выбило из колеи. Драко инстинктивно начал двигаться к выходу. Обратно. Срочно назад. Пока он не успел прийти в себя, осознать, подумать. Пока монстры у него в груди вновь не подняли голову, не озлобились. – Но-но! – вскрикнула Грейнджер, молниеносно оборачиваясь к нему с ножом в руке. – Даже не вздумай. Сегодня тебе и смотреть нельзя в сторону лестницы. Вот, – она указала ножом на ближайший стул. – Не хочешь помогать, так хотя бы сядь сюда и сиди. Несколько секунд они сверлили друг друга грозными взглядами. Он чувствовал, как глаза Грейнджер стремятся просверлить его череп насквозь и заглянуть в то, что творится у него в мозгах… или внушить что-то? Драко пристальнее всмотрелся в ее лицо, которое, если не считать ее горящего взгляда, было непроницаемым. Почему она так хотела, чтобы он остался? Ради него самого? Чтобы понять, что с ним происходит? Чтобы попытаться вытащить его из той пучины безумия, в котором он варился последние недели? Вполне правдоподобно. Он мог бы поверить в эту идею – он и так в нее почти поверил – если бы не что-то другое, молнией промелькнувшее в ее взгляде и тут же исчезнувшее, растворившееся в небытии. Это была надежда. Надежда и… мольба?.. Совсем как тогда у нее на крыльце, когда она вернулась с работы в сопровождении своего напарника. Что-то заворочалось у Драко в груди, стряхнуло с себя паутину. Знакомая булавка беспокойства за нее привычно кольнула его в бок. Нет, ошибки быть не могло. Он был нужен ей, она нуждалась в его присутствии. Она всеми силами призывала его к себе не для того, чтобы вывести на чистую воду его, а для того, чтобы он помог ей остаться на плаву этим вечером. А, значит, он должен был подчиниться. Он должен был надеть привычную маску, острить, язвить, доводить ее до белого каления или смешить – делать что угодно, только не оставлять одну. Потому что, если он уйдет, она не выдержит. Она сломается. А если сломается она – его уже не спасти. Они оба не могут быть сломаны. Кому-то придется быть в сознании, думать, функционировать – несмотря ни на что. И, очевидно, в этот раз этим человеком придется быть ему, несмотря ни на что. – Умница, – похвалила Грейнджер, когда ножки стула скрипнули по полу. – Если все-таки надумаешь помочь, капуста вон там. – Ты же вроде как запретила мне прикасаться к ножам, – попытался пошутить Драко. Голос его охрип от долгого молчания, что наверняка не ускользнуло от ее внимания, но Гермиона, на его счастье, никак это не прокомментировала. – Нож тебе не нужен – у тебя есть палочка, – равнодушно пожала плечами она, возвращаясь к недорезанной моркови. – Как, впрочем, и у тебя, – острым тоном отпарировал Драко. Против воли в нем проснулось любопытство, и он с нескрываемым вниманием и удивлением стал наблюдать за ее проворными движениями. – Я просто люблю работать руками, – ледяным тоном отозвалась Грейнджер. – И в отличие от некоторых, я, по крайней мере, знаю, как это делается… – проворчала она, думая, что он не слышит. Драко рассмеялся – ему вдруг стало так легко-легко на душе. Каждое ее слово действовало на него, подобно успокаивающему зелью. Надорванная изнутри, еле-еле держащаяся сама, она каким-то образом за пару секунд сумела оживить его, сделать так, что собственное отчаяние и собственное горе отошли на второй план. Он не знал, с помощью каких чар она сделала это, но узел беспокойства и ужаса у него в груди ослабевал с каждой произнесенной ею фразой. В нем слабо встрепенулось и отряхнуло от пыли перышки озорство. – А кто тебе сказал, что я не умею? – с нескрываемым и почти искренним высокомерием поинтересовался он. И, видит Мерлин, это было так естественно – говорить с ней таким тоном – чуть задиристо – и таким голосом – чуть свысока. Гораздо естественнее, чем бояться самого себя и сидеть взаперти. Гермиона фыркнула и промолчала. Это его завело. Ему захотелось поддаться на ее примитивную уловку. – Дай мне нож, Грейнджер. Она адресовала ему скептический взгляд. Драко закатил глаза: – Во имя Салазара, Грейнджер, просто дай мне нож, или мне придется отобрать твой. – Только попробуй! – прикрикнула она, но нож ему все-таки дала. Вновь отвлекшись от своей работы, она принялась наблюдать за ним. На ее лице уже застыло победное выражение – она нисколько не сомневалась в своей правоте. Однако уже через секунду губы ее в изумлении приоткрылись: – Мерлин! Я такое только по телевизору видела! Где ты… где ты так научился? – спросила она, и в голосе ее блеснули нотки зависти. Драко вновь рассмеялся – в этот раз от души – и, покончив с капустой, достал из корзины с овощами луковицу. – В мире есть очень мало вещей, делать которые я не умею, – подмигнул он ей, как бы продолжая разговор, начатый давным-давно. Грейнджер тут же поджала губы: – Ну да, как же. – Я серьезно. – Ну, менуэты, языки и умение управляться с ножом – это ведь еще не все, согласись? Драко в очередной раз закатил глаза. – Просто спроси, Грейнджер. Она недоверчиво прищурилась. – Ладно. Хорошо. Рисование? Ее предположение Драко почти что обидело. – Мерлин, Грейнджер, можно я просто не буду отвечать на очевидные вопросы? Разумеется, да. – Игра на… флейте? – Да. – Решение тригонометрических уравнений? – Да. Ее глаза превратились в щелочки: – Вязание крючком? Драко послал ей невинную и полностью обезоруживающую улыбку. – Да. К его удивлению, Грейнджер захихикала – совсем как третьекурсница – и прикрыла ладошкой рот. – Вот уж никогда бы не подумала… Нет, я хоть убей не могу представить тебя со спицами в руках. – И не надо, – от души пожелал Драко. – Хотя, думаю, это почти что утраченный навык. В последний раз я вязал, когда мне было лет двенадцать, и с тех пор об этом и не вспоминал… хотя носки, наверное, связать все же сумею. – Я думала, что после того раза… ну, с танцами, меня уже ничем не удивить, но, как оказалось… – она покачала головой и снова прыснула. – Просто ума не приложу, зачем тебе все эти навыки. – Знаешь ли, Грейнджер, человек, особенно волшебник, должен быть развит всесторонне, – нравоучительным тоном изрек Драко, продолжая нарезать овощи. Грейнджер окончательно забросила свою работу и, подперев голову рукой, уселась напротив него. – Но я думала, что вам ни к чему все это, – задумчиво протянула она, болтая ногами в воздухе. – Я имею в виду, вы же с детства привыкли держать в руках палочку и решать все проблемы колдовством. Я видела, когда жила у… Рона. От внимания Драко не укрылась секундная заминка в ее голосе, но он предпочел ее проигнорировать – как, впрочем, и все колкости, которые при имени ее конопатого друга автоматически завертелись на языке. – Не все в жизни можно и нужно делать с помощью палочки, Грейнджер. Если я, скажем, потеряю ее, так что же, мне с голоду умирать?.. Да, мы волшебники, но несмотря на это работать руками мы тоже должны уметь. Ну, а что касается остального… это во многом дань традиции. К тому же это помогает скрасить досуг. – И кто же учил тебя всему этому? От ее простого вопроса у Драко закололо в груди, и рука, в которой он держал нож, слегка дрогнула. Сама того не ведая, Грейнджер нащупала его самое больное место. Сохраняя, однако, невозмутимое выражение лица, он оторвал взгляд от лица Грейнджер и перевел его на разделочную доску. Являя собой воплощение концентрации и серьезности, он через некоторое время все же ответил ей: – Моя мать. – Твоя мать? – ахнула потрясенная Грейнджер. Драко не сумел подавить смешок. – Ты же не думала, что я – единственный человек в своей семье, который все это умеет? Впрочем, мои успехи не столь впечатляющи. Моя мать умеет гораздо больше меня. Она, к примеру, умеет играть на органе и сможет приготовить тебе любое блюдо из «Пятисот волшебных рецептов»… Разумеется, какие-то вещи мне преподавались отдельно. Ко мне приходили учителя – вы, маглы, кажется, называете их гувернерами?.. Гермиона слушала его, разинув рот. Она даже не помышляла скрыть свое восхищение, и ему это очень польстило. – Бог ты мой, но когда же ты находил на все это время?! Ведь чтобы всем этим овладеть… Мерлин, на это же уходят годы! Драко пожал плечами, бросив на нее быстрый довольный взгляд из-под ресниц: – Они у меня были, – просто ответил он. – А… а как же свобода? У тебя были друзья? Ты ходил к ним в гости, играл с ними? У тебя было на это время? Он вздохнул. – Ну а ты, Грейнджер? Чем занималась ты? – Драко, почувствовавший, что они вступают на довольно зыбкую почву, решил перевести стрелки на нее. К его удивлению, Гермиона покраснела и потупилась. Впрочем, нельзя сказать, что он не ожидал чего-то подобного. – Родители отдали меня в балетную школу, когда мне было шесть. До этого я два года занималась художественной гимнастикой, правда, не очень успешно. Но и занятия балетом пришлось оставить, когда мне исполнилось девять – у меня начались проблемы со зрением, и врачи сказали, что, если я продолжу, оно может упасть еще сильнее. Тогда я записалась в школьный театр – решила попробовать себя там. Это… это было здорово. Знаешь, однажды мне дали главную роль! Когда мне было одиннадцать, я играла Джульетту… Я была очень рада, но, честно, я бы радовалась еще больше, если бы роль Ромео досталась Патрику Гиббенсу, а не Мортимеру Спайку. Он был на два года старше меня, и от него всегда пахло, как в зоомагазине – кормом для кроликов – его бабушка разводила кроликов… я как представила, что мне придется играть роль его возлюбленной, чуть не расплакалась… На всех репетициях все было просто ужасно, все надо мной смеялись, но потом, ровно за неделю до спектакля, Мортимер заболел – сломал ногу… – на этих словах щеки Грейнджер стали пунцовыми, а сама она подозрительно заерзала на стуле. – Сломал ногу? – переспросил Драко, цокнув языком. – Бедняжка Мортимер. Бог ты мой, и как же произошло это несчастье?.. Грейнджер испуганно посмотрела на него, а затем сразу же отвела взгляд в сторону. – Э-э… ну… во время одной из репетиций на него упала бутафория… гипсовая ваза… – Совершенно случайно, полагаю? – невинным голоском протянул Драко. – Разумеется… само собой, – подтвердила Грейнджер, однако виноватое выражение ее лица говорило об обратном. Драко усмехнулся: – Мне вот что интересно, Грейнджер: ты сама ее на него уронила, или так повела себя твоя магия? Гермиона замахала руками: – Что ты, что ты! Я бы… да я бы никогда… ни за что на свете… – Ну да, – нехотя согласился Драко, в голове которого уже нарисовалась картинка с Грейнджер, якобы случайно задевающей тяжелый постамент. – Ты бы до такого не додумалась – ты же чертова гриффиндорка… не в твоем стиле. – Ты прав, абсолютно не в моем, – сухо подтвердила она, а затем вскочила со стула и принялась с бешеной скорость шинковать давно позабытую морковку. – Это в стиле кого-то вроде тебя. – Ты мне льстишь, – улыбнулся Драко. Она раздраженно откинула волосы с лица: – А ты и рад. – Разумеется. Само собой, – передразнил он ее, даже не пытаясь скрыть нотки легкой издевки. Вот так, Грейнджер. Тебе это не повредит. Оживай. Оживай вместе с ним. Вспомни, что это такое – забывать. Просто разговаривать. Просто быть. Неожиданно и нож, и морковь полетели в сторону. Грейнджер резко обернулась к нему, ее глаза горели. – Я хочу на улицу! – выпалила она. Драко, не готовый к такой резкой смене ее настроений и мыслей, был застигнут врасплох. – На улицу? – переспросил он. – Зачем? Гермиона тряхнула головой, словно бы отметая этим жестом все его возражения: – Когда я была маленькой, мы всегда делали снежных ангелов. Мама, папа, я… мы все выходили на улицу и валялись в снегу, глядя в небо, и… я хочу этого сейчас. Пойдем… – она схватила его за руку и до боли стиснула его ладонь, впиваясь в кожу ногтями. – Пойдем, пожалуйста. В этот раз она не пыталась прикрыть мольбу ни во взгляде, ни в голосе. Когда она просила его – просила вот так – у него не было выбора, он просто это знал. Да и будь он у него, он вряд ли поступил бы иначе. Драко встал. – Тебе нужно тепло одеться. На улице холодно, – неохотно буркнул он. Грейнджер просияла: она вновь крепко сжала его ладонь, и на губах ее, подобно подснежнику, расцвела неровная, хрупкая улыбка. У Драко что-то перевернулось в груди. Но прежде, чем он успел осознать, что это было, и дать оценку этому странному, незнакомому чувству, она уже упорхнула в прихожую и потянула его за собой. Как на куклу, она надела на него пальто и обвязала шарфом, не переставая при этом смеяться, затем кое-как оделась сама и распахнула дверь. Визжа, как маленькая девочка, она выбежала на улицу, и ноги ее почти что сразу же по колено увязли в сугробе. – Мерлин, Грейнджер, ты же в одних носках! – воскликнул потрясенный Драко. Он упустил из виду то, что она забыла переобуться. Но, кажется, Грейнджер было плевать. Игнорируя его слова, она скакала по снегу, как ненормальная, и все смеялась-смеялась… Вдруг смех ее резко оборвался, лицо побледнело, глаза широко распахнулись. Она замерла на месте – будто бы кто-то поразил ее заклятьем. У нее начали подгибаться колени. Сердце Драко пропустило один удар. Сорвавшись с порога, он бросился к ней и подхватил ее прежде, чем она осела в снег. Ее глаза были закрыты. Драко парализовал страх, а сердце, еще секунду назад не помнившее, как биться, заколотилось как бешеное. – Грейнджер? – позвал он не своим голосом. Он провел ледяными руками по ее лицу и слегка ударил ее по щекам. Огляделся, бросил до смерти перепуганный взгляд на калитку. Нет, никого. За забором никого не было, к тому же защитный барьер был в целости и сохранности – он кожей это чувствовал. Что же тогда?.. – Грейнджер? – вновь позвал он, слегка встряхивая ее за плечи, и голос его окончательно сорвался от ужаса и паники. Никакого ответа. Спокойно. Спокойно, Драко. Не впадай в истерику. Наверняка она просто потеряла сознание от переизбытка чувств или от Бог знает чего еще. Это не страшно. Она придет в себя, обязательно. Она… Но, черт возьми! Как бы он не убеждал себя, это не помогало. Рассудок отказывался слушаться его, и все его существо до самых краев затопил страх. – Грейнджер! Грейнджер, открой глаза!.. – он вновь тряхнул ее за плечи, в этот раз сильнее. – Грейнджер… во имя Салазара, во имя Мерлина… открой глаза, пожалуйста, я прошу… И, кажется, заклинание сработало, потому что их взгляды встретились. Несколько секунд они смотрели друг на друга, не мигая, а затем Грейнджер залилась смехом и повалила его в сугроб. – Поверил, поверил! – ликовала она, вскакивая на ноги и забрасывая его снегом. – Поверил, поверил, поверил!.. Она все хохотала и хохотала. – Ты… ты просто ненормальная! – закричал Драко, стряхивая снежинки, забившие глаза и рот. Голос его по-прежнему срывался в фальцет, а руки и ноги слушались плохо – угли дотлевающей паники все еще циркулировали вместе с кровью у него по венам. – Такими вещами не шутят, Грейнджер! Я чуть было с ума не сошел! Она засмеялась еще пуще прежнего. – Что? Не ожидал? Думал, одни вы, слизеринцы, такие жуткие и пугающие. Ха! Как бы не так! – Это было чертовски глупо и… и… – Драко хотел продолжить, но ее смех оказался заразительным. Когда она была такой веселой, такой радостной, такой живой, он почему-то не мог злиться. – Я же говорила тебе – я была актрисой! Причем очень хорошей актрисой! Убедился теперь?.. Что ж, в конце концов, может быть, это того стоило. Представляя собственное обескровленное лицо, он не мог не рассмеяться в ответ. – Я и не давал тебе поводов думать, что я в этом сомневаюсь, – ответил он с напускной серьезностью. Гермиона только фыркнула и продолжила скакать вокруг него. – Ну же! Ну, вставай! – подзадоривала она его. – Присоединяйся! Но Драко не хотелось ни вставать, ни делать снежного ангела. Он вдруг увидел то, что заставило отойти на второй план все, даже голос Грейнджер. Он увидел небо. Глубокое, черное, безграничное. Никогда он не видел на нем столько звезд. Их, казалось, были сотни, весь небосклон был усыпан ими, словно сахарной пудрой. Драко не мог отвести от них глаз. Тихо мерцая во мраке, они смотрели на него и как будто подмигивали ему в ответ. Медленно, очень медленно, губы его прорезала улыбка. Грейнджер, обессилевшая, упала в снег рядом с ним. Прижавшись к его боку, она положила голову ему на плечо и зарылась своими ногами под его собственные, желая их отогреть. Не говоря ни слова, она, подобно ему, посмотрела вверх. – Это удивительно красиво, Грейнджер, – прошептал он и неосознанно провел рукой по ее волосам. – Я как будто… я никогда не видел его таким. Оно такое… спокойное. Гермиона ответила не сразу. – Ты это имел в виду тогда? – спросила она, зарываясь носом в его шарф и крепче сжимая воротник его пальто. – Когда говорил, что счастье переоценено? Его улыбка стала чуточку шире. – Покой, Грейнджер. Единственное, что имеет смысл, единственное, ради чего стоит… – Но разве покой и счастье – не одно и то же? Драко пожал плечами, не отрывая взгляда от звезд. – Что толку говорить об этом, если мне не дано вкусить ни одного, ни другого? Кончики ее пальцев коснулись его щеки. – Ты не прорицатель, Драко. – Необязательно быть прорицателем, чтобы знать. Признайся ведь. В глубине души – где-то очень-очень глубоко, быть может, так глубоко, что ты сама не осознаешь – ты знаешь свою судьбу, знаешь, что ждет тебя в будущем, знаешь, что твой самый большой страх в конечном итоге станет явью, обратится в твой самый большой кошмар наяву… – У меня нет больше страхов, Драко. Я потеряла все, что было мне дорого, всех, кого я любила. Я… мне больше нечего бояться. Нечего и не за кого. Но он не верил ей – не до конца. – А ты? Твоя жизнь?.. Она слегка качнула головой: – Моя жизнь – средство, а не цель. Я дорожу ей сейчас лишь только потому, что он еще жив. Но когда он умрет… продолжать ее будет незачем. Я не знаю, что будет тогда. Он вдруг кое-что понял. Что-то, о чем они никогда не говорили вслух, но что висело между ними, подобно паутине, уже много-много дней. – Поэтому… поэтому ты не вытаскивала меня из комнаты и не заставляла искать Крестражи несмотря ни на что? – спросил Драко. Она шмыгнула носом. – Наверное… наверное, поэтому. Они замолчали. Холодное дыхание облачками пара вырывалось из их полуоткрытых губ. Он улыбался. – Я чуть не убил тебя ночью в воскресенье. – Я знаю. – Сердишься? – Нет. – Хм. В его глазах заблестели звезды. Неожиданно Грейнджер заворочалась. Отодвинувшись от него, она села напротив по-турецки. – Дай мне руку, – попросила она и протянула свою ладонь. – Зачем? – осторожно спросил Драко, приподнимаясь на локте. – Просто дай, дай и все. Он колебался всего секунду. – Освобождаю, – прошептала она, как только их пальцы переплелись. Драко нахмурился: – «Освобождаю?» Грейнджер… Грейнджер, что ты… А затем он ахнул. Осознание нахлынуло на него приливной волной. Он попытался вырвать свою руку из ее руки, но она не позволила. Сцепив зубы, она почти что до мяса впилась в его ладонь и процедила во второй раз: – Освобождаю. Драко пытался отыскать признаки сомнения в ее взгляде, в изгибе ее губ, в раскрасневшихся от мороза щеках, но не находил – не находил ни единого. Его рука обмякла. Уверенность в ее голосе была непоколебимой. Стальной. Но… Нет. Она не должна делать этого. Не должна! Он предпринял еще одну робкую попытку: – Грейнджер… подумай. Ты… ты не знаешь, что делаешь. Пожалуйста, Грейнджер. Пожалуйста. Он столько всего вложил в это пожалуйста. Всего себя, всю свою душу – то, что от нее осталось. Он пытался убедить своими глазами ее глаза, а через них – ее сердце. Подумай, Грейнджер. Подумай. Из-под ее ногтей заструилась кровь и потекла у него по запястью. Несколько капель сорвалось вниз, и тут же алым окрасился снег. – Освобождаю, – произнесла она в третий и последний раз. Он посмотрел на их сведенные руки. Не произошло ничего сверхъестественного – ни одна искра не проскочила между ними, не было абсолютно ничего, что могло бы стать знаком того, что только что произошло. Но он знал, что́ она сделала. И он знал, что это сработало. У него застучали зубы, но вовсе не от холода. – П… почему? – Мне давно следовало так поступить. – Т-ты… т-ты с-совершаешь ош-шибку… Она приложила ладонь к его губам и закрыла глаза: – А если и так, что с того? – произнесла она, и в ее голосе зазвенела мука. – Даже если это ошибка – пусть. Пусть, потому что я… я верю тебе. – Н-н… н-н-но… – он схватил ее за плечи и затряс, как тряпичную куклу. – Но теперь… м-меня ничего не дер-держит… я могу причинить тебе вр-р-ед… Тень улыбки скользнула по ее губам, и она качнула головой. – Как раз поэтому-то я и уверена в том, что ты ничего мне не сделаешь. Он затряс головой и начал пятиться назад, желая оказаться как можно дальше от нее. – Н-нет… нет… ты не знаешь меня… ты… Она потянула его за руку. – Я знаю тебя. Я видела тебя – насквозь видела. – Но как? – его голова безвольно упала на грудь. – Как ты можешь знать меня, если я сам себя не знаю? Она вновь улыбнулась, в этот раз чуть более уверенно: – Я просто верю тебе, я же сказала. И, по-моему, этого достаточно. Она поднесла их сплетенные руки к своим губам, и от их прикосновения у него обожгло кожу. Она притворилась, что не заметила, как он вздрогнул. Встала на ноги и стряхнула с подола расстегнувшегося пальто снег. – А теперь хватит об этом – пойдем домой. Я ног не чувствую. Здесь ужасно холодно. Да, Грейнджер. Ты права. Здесь ужасно холодно. – Ну же, Драко. Я замерзла. Пожалуйста, пойдем в дом. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он тоже встал. Он позволил ей увести себя в дом, как послушную собачонку. Дверь захлопнулась у них за спиной. На небе остались звезды. Они видели все, что произошло, – видели, но ничего не сказали, потому что им никогда не было дела до человеческих судеб. Сегодня Драко вверил им свою.