Обессиленные

      Фуюка сидела напротив Иори, крепко сжимая его руку в своих ладонях. Она лучисто улыбалась, поглаживая его запястье и преданно смотря на него, как собака из того популярного фильма, что крутят по региональным каналам на выходных. Парень же не мог поверить в происходящее, его терзало множество вопросов, сомнений он ощущал, как все внутри сотрясается, он был рад и вместе с этим он ничего не понимал. Он был ребёнком, он снова возвращался в то состояние неопределённости, когда в нём жила надежда. И его пугало это! А вдруг она растворится в воздухе как видение, как предрассветный туман? А что, если всё это иллюзия воспалённого сознания или очередной сон с нереалистично хорошим сюжетом? Но её руки, вполне материальные, крепко сжимали его. Он улыбался! Она же прижималась к его груди, обдавала дыханием шею, сжимала пальцы крепко-крепко. — Это… я приношу свои извинения за то, что было в прошлом. Надеюсь, что между нами не будет никаких недомолвок, хотя и понимаю, что навряд ли нам удастся избежать этого, — протянула Фуюка. Улыбка медленно исчезала с её лица, — мне нет прощения. Я совершила правда огромную ошибку, наверное, мне не стоило всё это затевать, но я… я хочу искупить вину перед тобой. Прошу, прими мои извинения.       Фуюка отстранилась от Иори и склонилась, находясь в ужасно неудобной позе, выражающей глубокое сожаление о содеянном. Она шмыгнула носом, стараясь не вызывать к себе жалость, но разбудила в парне чувства вины и непомерной скорби. Он сразу же сгрёб девушку в объятия, думая, что сейчас ему ничто не важно, вряд ли в дальнейшем ему будут важны причины её поступков, потому что главное сейчас это то, что Фуюка жива и до сих пор с ним. — Иори… послушай. Я правда не знаю, что нам делать со всем этим, мне так жаль, мне правда очень и очень жаль. Прошу… — Я знаю, знаю, — шептал он, гладя её по голове и прижимая к себе. — Давай не будем об этом сейчас, хорошо?       Она кивнула, прильнув к нему ещё больше, вжимаясь в его грудь так, словно хотела раствориться в нём без остатка. Наверное, они бы долго так просидели, если бы не кашель со стороны двери — Канамэ стоял в проёме и боязливо посматривал на бледную парочку полуобморочных. Он иначе и назвать их не мог, слишком уж убитыми они были, точно сейчас оба окончательно помрут от радости воссоединения. Конечно, он был потрясен и вместе с тем спокоен наконец-то за брата, но они должны были спуститься вниз и объясниться со всеми, а не только друг с другом (хотя это было первостепенной задачей). — Вам бы в гостиную сейчас сходить, позже ещё намилуетесь, — выдохнул он, проходя внутрь, — твои вещи. Я их постирал, они уже высохли. — Спасибо, Канамэ-сан, — она качнулась, отстраняясь от Иори, — за всё.       Фуюка сжала руки Иори в своих ладонях и посмотрела прямо в глаза третьего сына, а потом снова на десятого, улыбаясь самой невинной улыбкой из своего арсенала. Глаза у младшего брата были светлыми и источали какое-то тепло, такого давно не было, если честно, Канамэ не мог вспомнить такого взгляда у младшего брата. Действительно — любовь творит с людьми поразительно странные вещи, а уж эта девушка превращает брата во что-то иное за раз.       Шираиши поднялась с места и под взгляды недоумевающих мужчин, направилась в ванную, чтобы переодеться. Её не было пару минут; никто из братьев не осмелился нарушить тишину в комнате, каждый думал о чём-то своём настойчиво вертевшемся вокруг персоны девушки. Когда она вышла, немного красная, смахивающая слёзы с ресниц, Иори тут же подскочил с места и оказался рядом, он крепко обнял свою незабвенную любовь, которая обрела материальную оболочку, прижимая к себе, точно хотел пришить и навечно остаться рядом. Фуюка гладила его спину и внимала его словам, он успокаивал её и она соглашалась со всем, вдыхая его аромат, незнакомый, странный, немного чуждый, но какой-то отдалённо знакомый нотками сладких орхидей. — Всё хорошо, Ио-чан, пойдём? — она взглянула в его глаза. — Ты рядом и мне уже не так страшно, только не отпускай мою руку, хорошо?       И словно не было этих мучительных лет, точно они и не расставались, может, все эти шесть лет были долгим беспробудным сном? А?! Может он выдумал её кончину? Не может же быть всё так радостно, так попросту не бывает! Может она фантом? Но руки ощущают её тело, он обнимает её, он чувствует её, прижимает к себе, согревается теплом исходящим от её тела, аромат её кожи, запах шампуня — она же тут, прямо перед ним, такая настоящая из плоти и крови.       И он ведёт её в гостиную вслед за Канамэ, крепко сжимая её руку в своей, боясь отпустить, вырисовывая в голове события, которые сейчас развернутся в их доме. Он был так счастлив, но вместе с тем понимал, что их отношения нуждаются в объяснениях и в большом количестве времени для понимания и осознания всего происходящего. Но Фуюка улыбается, сжимает его руку и льнёт плечом к его плечу, точно они школьники из выпускного класса средней школы, точно она и не исчезала из его жизни. Её холод уходит на второй план, а длинные музыкальные пальцы с грубоватой сухой кожей, немного холодные, сильнее сжимают его горючую ладонь.       Пожалуйста, прошу тебя, не исчезай снова — Иори молился, смотря на профиль Шираиши, он думал лишь о ней и боялся себя — точно безумец, он воспринимал её за свою вещь, некогда утерянную и неожиданно вновь приобретённую. Она не походила на прошлую себя, что-то в ней невозвратно изменилось, меняя в корне весь невинно-милый образ, он видел что она стала другой, что-то в деталях её образа бросалось в глаза, что-то исказилось в этой оболочке — ему всё равно! Эта Фуюка, прошло несколько лет, она не подросток, естественно она перестала быть той девочкой: стала старше как минимум. Но она, перепуганная и забитая, уверенно шла вперёд, сжимая его руку — ей не страшно было идти, когда он был с ней рядом она всецело вверяла себя ему — возьми меня и оберегай, но не отпускай, не разжимай своих хрупких пальцев — шептала она своим кротким взглядом.       Любит ли он её? А она его? Точно на этот вопрос не мог ответить никто из них — шесть лет вихрем прошли мимо них, долгое расставание и это воссоединение, что же теперь? Мир, жвачка и радуга? Или депрессия, таблетки и непонимание? Они уже не дети и наверняка сами начнут усложнять свою жизнь, но что же с чувствами? Он, увидев её, осознал что дорожит ей сильнее, чем думал и даже любит, но любовь эта странная и извращённая, какая-то больная из-за разлуки и долгих уверений в том, что она мертва; а её чувства эфемерны и поверхностны, неправдоподобны и оттого воспринимаются им чужеродно. По первости это не видно, но, если присмотреться к взглядам, неловкостям движений и прикосновений, к неровным и нервным вздохам — можно увидеть, что они чужие друг для друга, давно ими стали, но забыли об этом, столкнувшись лицом к лицу.       В гостиной скорбная тишина и давящая атмосфера непонимания. Масаоми даже вскакивает с дивана, увидев Фуюку, он безнадёжно метает потерянный взгляд на сопровождающих её братьев, а потом обречённо смотрит на Укё, присаживаясь обратно. Укё же лишь качает головой, смотрит сурово и очки поправляет чересчур раздраженно, вздыхает, упрекая Фуюку всем своим видом; она аж сжимается от проникновенного взора голубых глаз. Помимо них в гостиной был ещё Нацумэ, он с призрением отвернулся, не желая вглядываться в лицо виновной в стольких бедах семьи Асахина. Фуюка, не выдерживая давления, отпускает руку Иори и падает на колени, бьётся челом о пол, оставаясь в неудобном положении, от которого саднят руки и колени. — Я приношу свои глубочайшие извинения, я знаю, что мне не искупить моего греха, но всё же, я хочу выразить своё неимоверное сожаление и попросить вас простить меня. Мой поступок ужасен, ему, возможно, не сыскать оправдания и прощения, но я и так принесла в вашу семью достаточно страданий, так что впредь не хочу продолжать эту пытку ни для себя, ни для вас и что важнее Иори. Он не заслуживает этого, и прежде, чем вы выскажитесь, я хочу сказать, что мне искренне жаль и я приму любые обвинения в свой адрес.       Иори мотает головой и тоже садится на колени, смотрит на братьев с твёрдой уверенностью того, что они не разрушат шаткое положение его Фуюки в их семье, пытается переманить их нас вою сторону стойкостью и уверенностью, сыскать некое одобрение от старших, чтобы без злости и обид, чтобы они поняли — с этих пор её вина всецело принадлежит ему. Он берет Фуюку за предплечье и тянет вверх, она продолжает сидеть рядом с Иори, не встает, но смотрит прямо, ощущая крепкую мужскую руку на своём запястье. — Ты исчезла. Почему? — вопрос вырвался из уст Нацумэ, его суровый взгляд пробил Шираиши на мелкую дрожь. — Я виновата, Нацумэ-сан, я боялась, — она опустила глаза, пряча опухшее от слёз лицо, — я могла больше никогда не встать с инвалидного кресла… я не хотела обременять Иори, не хотела заставлять его заботиться о никчёмной мне, не желала жалости… Я эгоистка, вот почему, — она прикрыла глаза.       Нацумэ откинулся на спинку дивана и мотнул головой, цокая языком — противно, мерзко и от него, и от себя. Хочется ногтями вскрыть себе шею, вырвать глотку, гортань — всё, лишь бы не говорить. Она ощущала как сердце её медленно перестаёт биться, как сосуды не пропускают кровь, как шумы в голове перекрывают мысли, как пальцы леденеют и дрожат, а она сама перестаёт ощущать себя, лишь горячую руку на запястье. Ком тошноты подкатывал к горлу, её слегка вело, голова начала кружиться, в комнате было душно. Фуюке степенно становилось плохо, она выставила левую руку чуть вбок, чтобы не упасть. — Я уехала из страны… я не хотела никому мешать… хотела, чтобы меня забыли, — она тяжело дышала, почти задыхаясь, её вело, — я не хотела быть лишней в вашей жизни. Думала так лучше… кому нужна брошенная и ненужная? Я… просто… слишком сильно любила… поплатилась за это…       Она упала на собственную руку, слыша лишь обрывки обеспокоенных возгласов и ощущая, как чьи-то руки держат её за талию, приподнимая над полом. Она не теряла сознание, но всё словно происходило не с ней, а как бы около неё сквозь пелену и завесу мутных стёкол в грязной машине, её прошибло на холодный пот и лёгкий озноб, она сотрясалась внутри от холода, ощущала как органы дрожат и сокращаются, а кожа покрылась мурашками.       Фуюка лежала на диване в гостиной, над ней нависал Масаоми, а руку стискивал Иори, от неожиданности столкновения взглядов, она вскочила с дивана, её слегка повело, но всё же она сумела поймать равновесие, мотнула головой, скинула плед и встала, не смотря на протесты со стороны мужчин. Протёрла лицо руками, вдохнула поглубже и улыбнулась легко, лишь уголками. — Простите, что напугала — у меня бывает такое, просто… — У тебя анемия, верно? — Масаоми дождался кивка. — Плюс стресс и недосып дали знать о себе, ты должна лучше заботиться о своём теле, к тому же, нужно лучше питаться. Фуюка кивнула, Иори неизменно поддерживал её под руки всё время. Шираиши помотала головой и сбросила руки парня, давая понять взглядом, что она уже в норме и о ней не нужно так сильно печься, не сахарная же. — Я должна вернуться домой, — она посмотрела на старшего Асахино, а потом на Иори, — напиши мне — телефон возьми у Хикару или Канамэ. Прости, но у меня есть очень важное неразрешенное дело…       Иори даже не стал дослушивать, он всё понимал, но расставаться сейчас сравни смерти — он не намерен так скоро пробуждаться от этого сна. — Я довезу тебя, только попрошу ключи у Канамэ и переодену пижаму. Дождись, хорошо? — Поторопись и я, возможно, подумаю над твоим предложением.       Иори улыбнулся и пулей рванул на свой этаж.       В гостиной остался только Масаоми и Кана-Кана, остальные члены семьи рассредоточились по дому. Нацумэ пошёл курить на балкон, Укё занялся готовкой обеда, чтобы отвлечь себя и порадовать всю семью семейной трапезой, а Канамэ ушёл наверх, он докладывал Хикару об обстановке в доме.       Фуюка выдохнула и потерянно взглянула на Масаоми, слегка кивнула головой извиняясь за свои дальнейшие слова и прося разрешение на них. Старший добродушно улыбнулся и кивнул, такой же милый и добрый, рассудительный и серьёзный каким она его запомнила с тех стародавних времён. — Я не уверена, но вероятно Иори пожелает остаться сегодня у меня, чтобы всё выяснить. Могли бы вы не сильно волноваться за него? — она слегка склонила голову на бок. — Я всё понимаю, Фуюка-чан, не стоит так сильно переживать. Позаботься о себе и не переусердствуй и будь добра, позаботься о моём младшем брате, — он грустно отвёл взгляд и поклонился. — Да, разумеется, — она тоже поклонилась, — я постараюсь, приложу все усилия ради благополучия Иори.       Асахина улыбался так лучисто, что сердце начинало саднить. Иори был слишком дорого людям этой семьи, но также все знали, насколько сильно он дорожит Фуюкой и как сильно она дорожит им. Хотя причинённая ей боль дала повод усомниться в искренности этих отношений, даже винить её хотелось во всех грехах, но Масаоми таким никогда не был и не собирался становиться столь подлым, хотя будет ложью сказать, что он вообще не испытывал злости — умело скрывал. Но если брат счастлив, он не имеет никакого права мешать.