Натаниэль устало потер глаза и окинул взглядом только что завершенную картину. Провел рукой по краю, смахивая невидимые пылинки и наслаждаясь неровной поверхностью застывшей краски. Затем легким взмахом размашисто вывел свои инициалы в углу картины.
За окном уже стемнело. Из приоткрытой форточки в комнату доносился монотонный шум машин и звон колоколов. В помещении пахло краской вперемешку с ароматом белых роз, стоявших в литровой банке на подоконнике.
Куртцберг поглядел на часы, висевшие на стене напротив окна. Ровно шесть. Парень неуклюже поднялся, вытирая руки об фартук. Затем вновь поглядел на картину. И тут же разочарованно выдохнул. Он мог бы лучше. Но времени не было.
Быстро смыв с рук и лица остатки красок, и переодевшись, парень с трепетом подошел к картине, держа в руках недавно купленный чехол темно-синего цвета. С картины на него смотрела девушка в черной маске с синими перьями. На ее пухлых губах играла томная улыбка, правая рука сжимала в руках темно-алую розу. Нейтан оценивающе поглядел на нее, отмечая, что пестрое сине-белое платье довольно неплохо гармонирует с темно-красным фоном, и что блики на губах стоит делать чуть ярче.
Медленно и осторожно он упаковал картину в чехол. Затем направился к подоконнику, извлек букет и, перевязав мокрые стебли изящной синей лентой, потопал к дверям. У самого порога парень замер, разглядывая себя в небольшом зеркале. Увиденное его не обрадовало.
Он словно был все тем же четырнадцатилетним Натом, сидевшим за задней партой в колледже «Франсуа Дюпон», нескладным и робким. А ведь ему уже двадцатый год пошел, и он уже признан одним из наиталантливейших художников в Париже. Пусть и в узких кругах.
Выдохнув, Натаниэль вышел на лестничную площадку. Неловко удерживая в руках картину с букетом, он кое-как запер дверь и зашагал по ступеням, стараясь ненароком не поскользнутся, или не споткнуться о собственные ноги.
На улице было прохладно. Куртцберг поежился от пронизывающего ветра, ища в сумерках взглядом знакомую фигуру.
– Привет, – внезапно раздалось сзади.
Парень подпрыгнул, чуть не выронив при этом букет, и резко повернулся к говорившему.
– Зачем так пугать? – возмущенно воскликнул он.
– Прости, – устало произнес Марк, поправляя шарф, – Опять белые?
Он взглядом указал на розы. Нейтан кивнул.
– Долго ждешь?
– Час, – ответил Аньель, сверившись с часами, – До тебя было не дозвониться.
– Наверно, батарейка села, – предположил Куртцберг.
Марк ничего не ответил. Парни двинулись вдоль улицы. Оба молчали. Однако это было комфортное молчание. Марку и Натаниэлю вообще не всегда нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Одно движение бровью, один взгляд или вздох – и этого достаточно. Нейтан ценил это, ведь не с каждым можно вот так просто идти и молчать.
В воздухе витал свежий запах мокрой листвы и дыма, тонкой струйкой тянувшегося вверх от сигареты в руках Аньеля. Мокрая от дождя дорога блестела в желтоватом свете фонарей. Рядом то и дело мелькали темные фигуры торопящихся куда-то людей.
Наконец, впереди показалось невысокое здание. Сверкавшая в темноте вывеска гласила: театр «Маска». Рядом были прикреплены две белые маски – грустная и веселая. Куртцберг усмехнулся, в который раз отмечая, что грустное лицо очень похоже на его собственное.
Они всегда приходили за сорок минут до спектакля. Главным образом из-за того, чтобы Нейтан смог отдать картину с букетом одному из актеров труппы с просьбой передать их девушке в черной маске.
В холле театра было пусто и душно. Натаниэль осторожно положил на одно из кресел картину с букетом и принялся снимать с себя куртку.
– Опять портрет? – спросил Марк, скидывая с себя пальто и шарф.
Куртцберг кивнул.
– Я нигде не вижу людей из труппы, – произнес он, оглядываясь.
– Может, тебе пора уже вручить ей картину лично? – закатив глаза, сказал Марк, – Заодно и выразишь свое восхищение ее игрой. Согласись, это странно, каждый раз нанимать других актеров. Они ведь не курьеры.
Натаниэль нервно покрутил куртку в руках в поисках петельки.
– Я пока не готов.
Аньель сердито выдохнул, резким движением забрал куртку друга и направился к гардеробу.
– Готовь спорить, в холле пусто из-за тебя.
Натаниэль промолчал. Да, возможно он ведет себя как дурак, но ведь не может он просто вломиться в гримерную к актерам. Тем более, он не знает, кто скрывается за маской девушки.
Парень вздохнул и опустился в стоящее рядом кресло. И тут же подскочил как ужаленный.
– На шипы сел? – участливо спросил подошедший с номерками в руках Марк.
Нейтан с несчастным видом поглядел на смятые цветы. Аньель с сочувствием потрепал его по плечу.
– Главное, что картина цела, – философски заметил он.
***
Лила еще раз тряхнула головой, проверяя, насколько плотно держится маска, и, на всякий случай, прикрепила к ленте на затылке еще две невидимки. Затем повернулась к зеркалу и взглянула на лежащие перед ним наручные часы. Половина седьмого. А неизвестный художник так и не пришел.
Девушка устало подперла руками голову и принялась гипнотизировать дверь в гримерную. Ей всегда приносили цветы и картину в неизменном темно-синем чехле ровно за полчаса до спектакля. И это было знаком того, что там, в полутемном зрительном зале, сидел тот, кто так великолепно рисовал ее портреты. Тот, кто на своих полотнах отмечал каждый изгиб, каждую веснушку на ее наполовину закрытом лице. Тот, кем она искренне восхищалась и кого с нетерпением хотела увидеть.
Увы, но по законам сцены нельзя глядеть на зрителя. Да если она и посмотрела, смогла бы найти того самого человека среди одинаковых темных фигур?
Две буквы, которыми подписывался художник, тоже мало о чем говорили. Ведь в Париже полно людей с именем, начинавшимся либо на «К» либо на «Н».
Росси выдохнула и медленно поднялась на ноги. Поглядела на часы. Без пятнадцати. Пора.
Сцена вновь встретила ее до слез яркими светом софитов и напряженным молчанием публики. Лила начала свой монолог, сделала несколько шагов к краю сцены и незаметно оглядела зрительский зал. Снова куча незнакомых лиц и ....
Девушка на мгновение задержала дыхание. Партнеры по спектаклю внимательно поглядели на нее, обеспокоенные заминкой.
Темно-синий чехол притаился на отдельном кресле рядом с двумя молодыми людьми. Лила судорожно выдохнула. Кем бы ни был этот художник, он здесь.
***
– Вот эта именно та пауза, о которой я тебе говорил, – возбужденно проговорил режиссер.
Лила кивала, вполовину уха слушая то, что говорил ей мужчина. Все ее мысли были заняты темно-синим чехлом и двумя молодыми людьми, что сидели рядом. Быстро покивав режиссеру и пообещав повторить эту находку на следующем выступлении, девушка бросилась в свою гримерную, на ходу срывая маску. Невидимки посыпались на деревянный пол, но Росси не обратила на это никакого внимания.
Влетев в гримерную, она тут же разочарованно выдохнула.
Картина в темно-синем чехле стояла возле стены. Значит, она опоздала. Лила опустилась на грязный пол, сжимая в руках подол платья. В горле образовался горький ком, в глазах защипало. Видимо, вот так выглядят разрушенные мечты. Как чехол темно-синего цвета.
Девушка медленно поднялась и подошла к упакованной картине. Осторожно дернула за молнию.
Новый портрет был лучше прежних. Росси не без гордости отметила, как великолепно на ней сидит сине-белое платье и как изящно лежат на плечах каштановые локоны. Девушка всхлипнула, счастливо улыбаясь и отчаянно жалея, что не может увидеть творца этого произведения искусства.
Она не знала, что творец сейчас стоит возле гримерной, прислонившись горящим лбом к двери, пытаясь взять себя в руки и войти в комнату. Бледные и дрожащие пальцы художника сжимали только что купленный белый букет.
