Кaien

      У зрителя короткие волосы цвета платины, механические глаза, сверкающие, как пара глубинных олиниатовых кристаллов - золотисто-зеленых, прозрачных, идеальная белая кожа с трещинами склепок, в которых пульсирует серебристый фиор, разгоняемый механическим сердцем.       Искусственным, не настоящим, идеальным сердцем, как у него.       Она пахнет стерильностью и металлом, и взглядом пронзает лед, как бумагу. Она движется стремительнее пули, точнее, чем големы Кектурии. И голос у нее подобен ветру морозных вершин – резкий и холодный, продирающий до костей сухим раздражением.       11-34-Н, леди Нериан Ниел. Кел-жан и Высшая. Взявшая от обеих рас лучшее, лишенная изъянов, прекрасная. Идеальная.       Заготовка, близкая к совершенству! Лучший материал, который только можно найти. Любой мастер отдал бы душу за возможность сделать ее венцом, сердцем своего искусства.       Скульптор изнывал от невозможности объяснить ей, показать, как она важна для него и его работы, для его целей, для его великой выставки. Печалился, что она не поймет его стремлений – слишком далека от искусства. Негодовал от неспособности сделать её своим самым лучшим шедевром прямо сейчас, здесь, под расправленными крыльями Ангела Печали. Он бы мог сотворить из нее совершенство, даже потеряв все свои ножи, одними только руками и льдом. Мог бы дать ей крылья. Спокойствие в смерти. Поставить на пьедестал из расколотых надежд и мечтаний.       Его тело дрожало от нетерпения, от восторга, от восхищения. Исполнять привычный поклон, сдерживая желание пуститься в пляс от возможности увидеть чистый, идеальный холст, прекрасный сам по себе, было невероятно сложно. Руки тряслись, он мог думать только о ней, о ее изысканной оболочке, о ее живых ненастоящих глазах, сияющих светом вечности. Среди ледяных черно-белых осколков его воображения она пылала, как серебристый холодный огонь. Ослепительный и недоступный.       Она так груба, так жестока. Так критична.       В ее голосе столько презрения. Столько холода. Столько ненависти. О, это прекрасное, обжигающее чувство, достойное лучших картин, лучших статуй в свою честь. От него у бедного мастера подгибаются колени, замирает в сосудах пропитанная льдом кровь, лопаются барабанные перепонки, и он не слышит, что она – прекрасная леди – говорит. Скульптор подается с трепетом вперед, отвечает, не слыша собственного голоса. В его голове стучит механическое сердце, шипит замерзающий и тающий хестиаровый лед, взрывается трогательными пронзительными трелями белая скрипка и мягко вторит ей черный фортепиано.       Так жаль, что ей не пришелся по вкусу его подарок. Он так старался: так осторожно, так бережно снимал с испуганной девочки кожу, заменял ее на тонкий фарфор, так любовно, безболезненно крошил глупые стеклянные глаза и вставлял в окровавленные глазницы чудесные камни, так нежно выращивал в ее теле ледяные цветки – алые крылья… и думал о ней, об идеальной леди. Представлял, что касается ее стальной, прохладной кожи с серебристыми прожилками фиора. Что украшает ее голову короной из черного льда, облачает прекрасное тело в морозный доспех, расправляет крылья смерти. Успокаивает искаженное яростью лицо. Ловит нежную душу. Создает самую яркую звезду на пустом, черно-белом небосводе, освещенном золотым солнцем его воображения, его таланта.       Скульптор дал себе обещание, что приложит все силы, сделает все возможное, чтобы донести этот прекрасный ангельский образ, который леди Нериан принимает в его глазах, до нее самой. Заставит ее понять и принять мысль о том, что всякий алмаз, всякий кусок мрамора, всякая мысль – все требует огранки, требует руки мастера. И она – как никто другой ее заслуживает. Он будет дарить ей свободу до тех пор, пока она не поймет, что вольна стать ангелом и обрести свою судьбу.       А пока он упадет перед ней на колени, сраженный ее яростью, ее холодом, ее красотой, немо восхищенный, опьяненный ее присутствием, покоренный ей, как бурей.       В протянутых к ней ладонях – его механическое сердце.