first love

— Хены, о чем вы мечтаете? — Чонгук уже некоторое время сидит над измятыми листками бумаги и не может выдавить из себя хоть слово. — Мне задали написать о своих будущих надеждах. Он обводит взглядом старших, кто где рассевшихся в их классе. Намджун читает книгу, то и дело обводя особо важные вещи погрызенным карандашом. Джин копается в стопке полароидов, разложенных у него на коленях беспорядочной кучей, и изредка бубнит себе под нос, пытаясь придать им хотя бы приблизительную хронологию. Чимин с Тэхеном носятся друг за другом, громко решая, кому из них двоих достанется многострадальная игрушечная машинка (и зачем она им сдалась?), а Хосок то и дело прикрикивает на них, чтобы не бесились слишком сильно, но сам даже не скрывает теплой хеновой улыбки. И еще Юнги — как всегда в своих мыслях, но неизменно рядом с пианино. Это его, Чонгука, хены, и прямо сейчас он хочет знать, о чем они мечтают. — Я не знаю. Не думаю, что у меня есть мечта. Если бы было что-то, о чем я мечтаю, это было бы связано с… желанием стать хорошим человеком? — говорит Джин, но отводит взгляд, смущенный своим ответом. — Это нормально не иметь мечты. У меня ее нет. Я просто собираюсь стать чем-нибудь, — протяжно выдает Юнги, растянувшийся на скамье для пианино, и все смеются из-за его слов. — Лично я собираюсь стать супергероем. Буду спасать мир от плохих парней, — подхватывает Тэхен, взобравшись на стул и вытянув руку вверх. Его одергивает Хосок, который говорит, чтобы Тэхен слез, потому что он может пораниться, если будет так дурачиться. — Я бы хотел найти маму и жить счастливо. Быть счастливым — моя мечта, — говорит сам старший, счастливо улыбаясь. — Значит, ты несчастлив сейчас? — обиженным тоном спрашивает Чимин. — Это не так работает, — хохочет Хосок и треплет младшего по волосам. — Ну а ты? — Кажется, в детском саду я хотел стать президентом, но даже не знаю, чего я хотел после этого, — спустя несколько секунд тихо произносит Чимин. Намджун остается последним, кто должен что-то сказать и, по-видимому, ощущая, что все взгляды устремлены на него, он все же открывает рот: — Я хочу сказать что-то хорошее, но у меня на самом деле тоже нет мечты. Я просто хочу, чтобы на моей подработке платили больше. Чонгук кивает и опускает взгляд на свои листы. Страница, предназначенная для будущих надежд, разделена на два столбика для учеников и родителей. Кем он хочет стать? Чонгук не может придумать ничего, что мог бы написать. В этот вечер он допоздна остается в классе. Их класс — это бывшая аудитория в заброшенном здании музыкальной школы, на которое они наткнулись в одну из своих вылазок. Школа полуразрушена, сохранными едва остались несколько помещений, и, конечно, в качестве убежища они выбрали то, в котором нашлось огромное коричневое пианино. Сказать по-честному, классная комната на первом этаже выглядит на порядок приличнее и безопаснее, но кто станет спорить с Юнги, когда тот с такими несвойственными ему страстью и фанатизмом отстаивает именно это место только из-за того, что здесь есть это чертово пианино? На самом деле у них есть много других мест — их убежищ. Заброшенный бассейн, укромное местечко под мостом, опушка на окраине леса, контейнер Намджуна на железной дороге. Любое место, достаточно безопасное и удаленное от чужих глаз, то, в котором можно чувствовать себя свободно и независимо от остального мира, становится их — его, Чонгука, и его хенов. Они — те, про которых родители своим послушным деткам говорят, что от них нужно держаться подальше. Потерянные подростки — шпана, те, кто всего в шаге от того, чтобы зваться взрослыми, лишь по собственному желанию не взрослеющие, застрявшие сознанием где-то на уровне Питера Пена. Те, кому неведомо настоящее тепло дома, мягкие руки матери или гордый взгляд отца, им всем чего-то недостает, но с лихвой глушится свободой и возможностью чувствовать себя живыми. Однажды встретившись, эти семеро друг в друге нашли покой и тепло, их души уже так крепко повязаны между собой, что отдирать — вместе с корнем, тем, что в грудной клетке обычно бьется и кровь гоняет. Потерянные, поломанные, никому не нужные — у каждого внутри своя боль неподъемная, а они все на семерых делят. Потому что так проще, потому что когда ты не один — болит не так сильно, потому что когда твое сердце разбито вдребезги, шесть пар ладоней еще хоть как-то смогут удержать его осколки. Их дружба отчаянная, безысходная — пусть так. Потому что какая, к черту, разница, если это единственное, что держит на плаву. Единственное, что имеет смысл, когда у тебя вообще ничего больше нет. Зато есть семеро преданных сердец, свобода и с десяток тайных мест, и именно этот класс — самое особенное, то, откуда все началось. Все началось здесь. Все всегда начинается здесь. Чонгук часто остается в классе с Юнги — слушает, как тот играет, порой просит его научить чему-нибудь простому, а иногда подыгрывает сам — получается паршиво, но старший никогда не подает виду. Чонгук за это благодарен. Честно сказать, обычно он не уходит даже тогда, когда заканчивает задания — ему просто нравится находиться рядом со старшим, даже если тот почти все время молчит. Юнги самый спокойный из них всех, Намджун как-то сказал, что он словно форт посреди бушующего океана. Чонгуку нравится это, он, как и старший, наслаждается спокойными вещами. — Хен, как называется эта песня? — Чонгук усаживается на узкую скамью рядом с Юнги и двигает того на самый край, но даже так им приходится сидеть очень близко, соприкасаясь локтями и коленями. В их мире это нормально — они давно стерли все границы, ведь какие, к черту, могут быть границы, когда к человеческому теплу тянешься как к источнику не то что света — жизненной энергии. — Я никогда прежде не слышал, чтобы ты это играл. — У нее нет названия. Она совсем новая, — как всегда ровно и сухо отвечает Юнги, но пропускает ноту, и Чонгук знает — он не особо умеет играть сам, но всегда слышит фальшь — он знает, что эта песня для старшего особенная. Юнги не умеет ровно играть то, что ему небезразлично. — Она нравится мне больше остальных. Такая красивая, — выдыхает Чонгук и касается клавиш, пытаясь подстроиться под мелодию, но, конечно же, все мимо. Безотчетная, почти даже детская обида накатывает удушливой волной — он всегда так усердно старается, но ему ни за что не приблизиться к навыкам старшего. — Я безнадежен, хен. Юнги, не прекращая играть, оборачивается и кивает с широкой улыбкой. — Очень смешно, просто ужасно, невыносимо смешно, хен, — надувается младший, из-за чего Юнги еще сложнее сдержать улыбку. Это так по-детски. Чонгук весь такой — вроде бы взрослый для своих лет малый, взгляд этот вечно серьезный, мысли зрелые, а все равно в деталях, жестах, бессознательных взглядах эта детскость сквозит. Юнги считает, что это ценный дар — даже в условиях полной безнадеги, царящей в их жизнях и вокруг них, не терять этой жизнерадостной детской искорки. Дар, Юнги давно недоступный. — Ты мог хотя бы ну немножечко подыграть и сделать вид, что я не бездарен. Хен, ты совсем не даешь музыканту внутри меня раскрыться. Юнги не выдерживает и выпускает тихий смешок. Нет, ну что за ребенок. — Ты не бездарен, Чонгук-и. Просто хену нравится, когда ты вот так смешно дуешься, — с улыбкой говорит он и тянется к младшему, чтобы потрепать за щеку. — Прости, я не удержался. — Мне что, по-твоему, пять лет? — возмущается Чонгук. На самом деле он не серьезно и знает, что Юнги не серьезен тоже. Просто вот так они иногда общаются, словно два каких-то самых настоящих дурака. Наверное, это нормально для хена и тонсена, чья разница в возрасте составляет пять с лишним лет. Чонгук соврет, если скажет, что ему не нравится быть младшим в компании с такими взрослыми и серьезными хенами. — Ну что ты, Чонгукки, тебе не пять, ты ведь уже такой взрослый мальчик. Тебе восемь, — продолжает дразнить Юнги, за что получает еще более надутое лицо напротив. Он снова тепло улыбается, треплет младшего по волосам и отворачивается обратно к пианино. Чонгук ничего не говорит — сидит довольный, наблюдает за игрой Юнги и думает, как примостить голову старшему на плечо так, чтобы не мешать играть. Чонгук любит такие вечера. Юнги сложный человек, у него бывают хорошие дни, чаще — плохие, но к Чонгуку он всегда добр, даже когда злится на весь мир вокруг. Просто в такие вечера, как сегодня, он ведет себя открыто — свою нежность по отношению к младшему даже не скрывает, ее легко можно не только почувствовать, но и на чужом лице разглядеть — Юнги ею с легкостью делится. Чонгук это обожает. Ему определенно нравится быть самым младшим, ведь к нему — их макнэ — даже Юнги всегда относится по-особенному тепло. Чонгук все же находит, как устроить голову на плече у старшего и довольно жмурится. Рядом со своим Юнги-хеном он чувствует себя так, словно наконец оказался дома.