***
Хао старался улыбаться гостям, которые друг за другом подходили к нему после открытия выставки. Большой светлый зал с панорамными окнами, куда пробивались лучи полуденного солнца. Рядом стояла его куратор Канна в строгом костюме: юбке-карандаше, белой блузке и черном пиджаке; длинные волосы были аккуратно заколоты с одной стороны над ухом. С планшетом в руках она была настоящей бизнес-леди. Иногда на ухо Хао она шептала имена прибывших, напоминала ему кто они и много всего прочего, чего Хао даже не пытался запомнить. Он уже не первый раз проводил собственную выставку, поэтому ничего нового в плане эмоций для себя не находил. Все те же высокопоставленные люди, интеллектуальные разговоры на тему искусства и мастерства автора работ. Вот только эти работы, хоть и выставляются первый раз, были написаны очень давно. До того, как Хао стал чувствовать себя угасающей звездой, перескочив экватор своего творчества. Поэтому все посетители выставки смотрели на относительно старые работы, а в разных концах выставочного зала раздавались охи-ахи восхищения, предназначенные великому художнику. Хао закатил глаза и вернулся за еще одним бокалом шампанского, когда понял, что гостей больше не предвидится. Ожидая официанта, который нальет ему алкоголя, он случайно зацепил взглядом подходившую к нему пару и мысленно простонал. Привычным жестом откинув волосы с плеча назад, он повернулся, встречаясь со светлыми глазами конкурента. — Господин Хао, — коротко кивнул ему блондин, в почтении поднимая свой бокал. Однако в глазах то и дело сквозило презрение. — Марко, — просто ответил ему Хао, даже не выразив почтения. Элементарно он этого был не достоин. Блондин терпеливо поправил очки на переносице и повернулся к своей спутнице, проигнорировав такое обращение. Было не время и не место выяснять давние отношения. — Позволь представить тебе мою невесту. — Жанна, очень приятно, — слегка поклонилась девушка, а Хао еле удержался, чтобы не вздернуть бровь вверх. Конечно же, он знал характер и нрав своего прямого конкурента. Рассо никогда не упустит возможность похвастаться, утереть ему нос, козырнуть чем-нибудь эдаким. Такое поведение объяснимо: Марко хоть и известный художник, но за свою карьеру он не смог достигнуть таких высот как Хао. У него просто зубы сводит каждый раз, когда Хао демонстрирует очередное произведение искусства, и это замечают все, кроме него. Он просто его не признает. — Взаимно. Хао изобразил подобие улыбки, по тому, как понимал — Марко хвастается перед ним своей родственной душой. Несмотря на то, что ему почти тридцать, а ей на вид еще и шестнадцати нет. Колоссальная разница в возрасте, но кого это волнует, когда родственную душу не выбирают? Хао не мог понять зачем. Зачем хвастаться? Ведь они не так тесно общаются, чтобы их представлять друг другу. Жанна была похожа на ангела. Возможно, Марко нашел не только свою вторую половинку, но и источник вдохновения. Если смотреть с этой стороны, то Хао ему, может быть, и завидовал. Но виду не подал и подумал, что еще не видел его новых работ, и выводы делать рано. Маленькая, воздушная девочка с волнистыми белыми волосами и пронзительными глазами совершенно никак ему не подходила, зрительно. Но так как руки их были открыты, возможно, специально, Хао рассмотрел незамысловатый морской орнамент на внутренней стороне их предплечья, полностью убеждаясь в обратном. Как же он ждал того момента, когда у кого-нибудь увидит мириады звезд на запястье, и станет счастливым до конца дней. Однако время шло, а звезд становилось все меньше на его собственном… — Замечательная выставка, — с еле прикрытой желчью в голосе сказал Марко, внутренне наслаждаясь взглядом Хао, который молча блуждал глазами по их рукам и быстро все осознавал. — Правда, в твоих портретах что-то не хватает… Не знаю, может быть дело в глазах? С этим вопросом он почему-то обратился к Жанне, а не к автору работ, и та согласно кивнула. — Ах да, кажется, что в них нет души, — блондин довольно улыбнулся, заглядывая художнику прямо в глаза. — Мне кажется, что подобное я уже когда-то у тебя видел. Ничего удивительного, — радостно хмыкнул он и отпил из своего бокала. — Благодарю, — еле выдавил из себя Хао. Он умел воспринимать критику, но не от такого придурка как Рассо. И тем более не желал даже выслушивать. Хао даже не смотрел в их сторону, он лишь крепко сжал бокал, надеясь сломать в своей руке. Парочка ушла, не попрощавшись, и оставила его наедине со своими мыслями. А он даже думать ни о чем не мог. Воспаленный проблемами мозг отказывался воспринимать даже такие язвительные подколы, а шампанское никак не могло ударить в голову и немного спутать мысли. Смотря куда-то в стену выставочного зала, он медленно прошел между всеми приглашенными гостями и остановился у коридора с портретами. Нет души. Парень всматривался в собственные творения и даже не мог вспомнить, когда он их написал. Его работы были признаны многими, они покупались, ими восхищались… Сам Хао считал их венцом своих творений, так как портреты рисовались под особым вдохновением. Они были настолько реалистичны, особенно выражение глаз. Как в них не может быть души? Хао даже не рассматривал эту ситуацию под таким углом. — Канна, — он позвал своего куратора, так как знал, что она ходит где-то недалеко, всегда поблизости. — Канна! Выждав несколько секунд, Хао набрал воздуха в легкие и хотел задать вопрос, когда услышал приближающиеся шаги, но почему-то не смог этого сделать. Слова застряли в горле, неприятно сдавили, задушили. Разумом он понимал, что верить словам такого подонка как Марко нельзя, но сердцем чувствовал истину, потому что у него давно не было ни вдохновения, ни родственной души… — Скажи мне… — художник опять сделал глубокий вдох, неотрывно смотря в глаза на холсте. — Правда, что в них нет души? — Нет. Хао резко повернулся вправо, удивившись сначала мужскому голосу, который зачем-то ответил на его вопрос. Перед ним стоял обычный парень с рюкзаком и оранжевыми наушниками на плечах. Он даже удивился ему, потому как не ожидал увидеть в таком месте Его. Парень был слишком… странно одет, будто оказался здесь случайно: кроссовки, потертые джинсы, обвязанная кофта вокруг бедер, спортивная футболка с ярким принтом, на шее и запястьях множество браслетов, фенечек и напульсников. Это было настолько неожиданно, что Хао даже не заметил жгучего чувства в запястье, подумав, что это пропала еще одна звезда, — просто стерлась, будто ее и не было. — Ты так думаешь? — на всякий случай он переспросил еще раз, неверяще смотря на странного парня, который даже не взглянул на него. Он также продолжал разглядывать картины и как будто искал что-то. — Абсолютно, — парень надул пузырь из жвачки и громко лопнул его, — если бы это было не так, всего этого бы не было. Парень обвел все помещение взглядом и, повернувшись, посмотрел прямо художнику в глаза. Хао, словно в замедленной съемке, бесконечно проваливаясь, видел в них золотистый свет сквозь карий цвет радужки. Такой лучистый, такой светлый, такой… — Я Йо, кстати, — парень протянул ему руку для рукопожатия. Хао медленно перевел на нее взгляд и уставился на всякие украшения на запястье, через которые не было видно метки. — Отличная выставка, оказывается, я не зря зашел. Хао даже ответить на это было нечего. Такое с ним случается впервые. Обычно на эти выставки приходят ценители, профессионалы, элита, высшее общество, но никак не неформальная молодежь. Хоть он и сам считал себя молодежью, но всегда увлекался искусством и чем-то более возвышенным, чем тот же рок, который играет у Йо из наушников. — Спасибо, — единственное, что смог выдавить Хао. Йо снова вернулся к созерцанию прекрасного с легкой улыбкой, а Хао не в силах был оторвать взгляда от него. И, правда, чудно. — Хао! — послышалось его имя откуда с входа, и художник резко повернулся на оклик. К нему быстрым шагом приближался Рен Тао, лучший друг и неплохой слушатель, а за ним, спотыкаясь, влетел голубой вихрь и остановился посреди зала отдышаться. — Извини, опоздали. Сам знаешь из-за кого. — Эй! — воскликнул Хорокей и стал поправлять на себе одежду после бега. — Припарковались не в том месте, между прочим, из-за твоих советов! — Ты водитель, своей головы на плечах нет? — фыркнул Тао и скрестил руки на груди. — Вину на меня перекладывать не надо! — Я тебе сейчас голову на пятую точку переложу, если не заткнешься. Парни более минуты грызлись друг с другом, Хао смотрел на это отстранено и слышал их будто сквозь подушку. Рядом стоящий Йо улыбался уголками губ, блуждая глазами то по гостям, то по картинам, по друзьям художника, по нему самому… Парни резко перестали ссориться, когда услышали смешок со стороны. Взглянув на хозяина вечера, Тао немало удивился, так как давно не видел искренней улыбки друга. Однако тут же обратил внимание на рядом стоящего парня, который молча наблюдал за ними. — Я, конечно, рад, что смешу тебя, Асакура. Но, может быть, ты представишь нас? — Рен недовольно выгнул бровь и задал вопрос ради приличия. — Это… — Хао сначала хотел сказать, но затем запнулся и нахмурился, задумавшись, как так его имя знает, но это же совершенно незнакомый парень, который зашел сюда, можно сказать, по ошибке. И стоит ли вообще? Вряд ли у них есть что-то общее, особенно из интересов… — Я Йо и просто мимо проходил, не буду вам мешать, — паренек лучезарно улыбнулся и махнул всем рукой. Обернувшись лишь у входа и кинув озадаченный взгляд на Хао, он легко перешагнул через порог и вприпрыжку спустился с лестницы. Рен с недовольным и одновременно удивленным взглядом развернулся к другу, мол, что это сейчас такое было? Хоро успел за это время облокотиться на плечо своей родственной души, однако тут же получил оплеуху. — Я сам не знаю, — как-то тревожно сказал Хао, чувствуя, что буквально минуту назад внутри он был наполнен до краев, а сейчас его осушили полностью. И осушили именно в тот момент, когда этот странный парень покинул выставочный зал. Художник, как зачарованный, перевел сначала взгляд на друзей, которые ждали от него хоть какого-то объяснения, а затем на свое запястье. Медленно отодвинув рукав, среди мелкой россыпи звезд он увидел новую звезду гораздо больше тех, что были до этого. Рассматривая годами свое запястье, он выучил каждую точку на руке, и знал, какие звезды постоянно испарялись, но это… Эта звезда появилась только что. Асакура вдруг резко поднял голову и встретился взглядом с парнями напротив. Лишь по одному выражению на дне глаз они поняли… Это был он.1.
25 января 2019 г. в 23:31
Когда под широкими взмахами кисти на тонкой крафтовой бумаге стал виднеться простой, но затрагивающий душу набросок, парень на несколько секунд остановился и присмотрелся к нему. Пары мгновений хватило, чтобы понять, что это все не то, и, быстрым движением вырвав лист из альбома, он скомкал и выкинул его куда-то себе под ноги.
Шел третий час. Третий час ночи. Тусклый свет настольной лампы, открытое окно и ночной воздух. В квартире стояла тишина — он был один. Всегда один.
Парень откинул голову назад и до боли вжался в стену, зажмуриваясь от ноющего чувства в груди. Выдох. Так, спокойно, ничего плохого не произошло. Пока.
Вдохновение не приходило уже пару недель. Вся комната была усыпана скомканными листами бумаги, по углам ютились разрисованные мольберты, подпирали стену несколько портретов. Незаконченные работы висели на стенах и не радовали глаз совершенно. Осмотрев всю ничтожность своего существования, он поднялся с подоконника и завязал длинные волосы в высокий хвост. Выставка сегодня, а все работы получались из рук вон плохо. Нет, не то слово. Бездарно.
Пролистав на ходу альбом для эскизов, Хао остановился посреди комнаты и тяжело вздохнул. Ему не хватало воздуха. Это притом, что окно было полностью открыто, а ночной ветер медленно колыхал воздушные занавески. Звуки рвущейся бумаги его успокаивали, очередной раз подтверждая несовершенство… его работ? Вдохновения? Он давно потерял его. И никак не мог найти свой свет в конце тоннеля, вот уже двадцать пятый год пошел. Метка на руке не болела, нет. Она пульсировала удушающей болью куда-то внутрь, прямо в сердце, но Хао привык не замечать этого. Он всегда был один. Никогда не считал, что кто-то сможет заполнить пустоту хотя бы этой комнаты, что уж говорить о сердце…
Раньше метка красиво разрисовывала предплечье от запястья до сгиба локтя, а сейчас… Осталась лишь жалкая россыпь мелких звезд у основания ладони. Каждый раз, когда какая-либо отметка пропадала, отсчитывая время, больно становилось не только на коже — Хао чувствовал, что понемногу угасает. Был словно яркая звезда в небе, сверхновая: только та взрывается в вакууме, а он, кажется, перегорает, постепенно выцветая.
Вдохновение стало пропадать по той же причине. Во времена былой славы, когда он был на пике популярности, как один из выдающихся художников этого века, его что-то толкало вперед. Тогда хотелось творить, искать новое, совершенствоваться, но сейчас… Его время семимильными шагами подходило к логическому концу. Медленно, мучительно, и осознавать это было больно, настолько одиноким было его существование в этом мире.
Можно сказать, один он был в моральном плане. Как только метка стала постепенно пропадать, Хао пытался искать, знакомиться с новыми людьми, проводил несколько месяцев в отношениях, но все было не то. Звезды исчезали одна за одной, Хао от этого становилось все хуже, и он продолжал поиски. Множество светских встреч, выставок, приемов, куда его, как популярную личность, приглашали не раз… А он ни разу так и не почувствовал на запястье обжигающее чувство появления новой звезды. Вообще, у всех по-разному наступает то время, когда личный рисунок на предплечье начинает пропадать, символизируя то, что время на поиск своей родственной души заканчивается. Это как профессиональное выгорание, когда человек может всю жизнь творить без устали, а потом — щелк! — и интерес ко всему потерян. Абсолютно. У кого-то этого момента не наступает никогда. Некоторым счастливчикам просто везет, и свою родственную душу они находят в юношеском возрасте. И Хао отчасти завидовал им, потому что терять связь со своей половинкой он начал около десяти лет назад. Сначала думал, что все образумится, но ни в школе, ни в институте искусств, ни на всевозможных встречах ценителей прекрасного его душа так и не нашлась. Парень украдкой поглядывал на не скрытые запястья знакомых, однако похожего на свой рисунок ни у кого не находил.
Художник никогда и никому не давал повода думать, что он в этом несчастен. Все знали его характер: он был порывистым парнем, как и все творческие люди, которых вдохновение кидало от одного к другому, не позволяя надолго задерживаться на чем-то одном. Его непродолжительные отношения были точно такими же, возможно, его осуждали, но Хао было на это совершенно плевать. Он человек искусства, и ему никто не смеет указывать.
Однако не все так гладко было на самом деле. Несмотря на достижения в карьере и творчестве, он выгорал. Не только как художник — постепенно умирал внутри как родственная душа. Осталось всего лишь несколько мелких звезд на запястье… А что дальше? Хао не хотел думать. Ему нужно было срочно найти свое Вдохновение. Да, именно с большой буквы.
Уже не приносило никакого удовольствия встречать рассвет на балконе с кружкой кофе. Через пару часов ему нужно быть на открытие собственной выставки, но желания туда идти не было совершенно. Кинув взгляд обратно в темноту комнаты, в рассветных лучах он увидел ее под другим углом. Огромное количество работ на всевозможных поверхностях, выполненные различными видами материалов: холст, бумага, полотно; масло, акварель, пастель; мастерок, кисть, карандаш. Сами пальцы были измазаны в черном грифеле, которым он недавно делал набросок в альбоме. И совершенно не спал.
Ночью идея остаться дома казалась более правильной, провести наедине с собой в комнате пару лет не казалось чем-то пугающим. Здесь можно было все: творить, думать, сидеть в полной тишине, раскидывать неудавшиеся работы, кричать… Хао вновь зашел в комнату и осмотрелся, вспоминая как от бессилия, потеряв вдохновение, он бил эти стены кулаками. Да и дело было даже не во вдохновении. Очередная звезда пропала с запястья, и сердце неприятно кольнуло, так больно. Он глубоко дышал, пытался прийти в себя, а в следующий момент мольберт, перевернувшись, с треском отлетел в угол. Больше это окрыляющее чувство полета не приходило. И в эту комнату он никого не пускал — боялся нарушить свое таинство. Ни разу, никого. Да, именно тогда пришла мысль, что здесь не хватает его родственной души, и, когда она появится, он обязательно приведет ее сюда.