Цветы и песни хозяина красных чернил

1. Консул Тейран Дагот смотрит на свою третью жену, не мигая: зла ему она не причинит, да вот и добра тоже. Тиа корчится на постели, разметывая чёрные косы, раздирая на себе одежду и украшения: лорд Азура, что расположен ко всем провидцам, даровал ей свою благодать сегодня, да вот только не этого Тейран хотел. - Ты проиграешь, Дагот. Не ты сам, но твоё семя, которое ты сам же и проклял, - шипит Тиа не своим голосом. - Те, кому не веришь, не предадут. Те, кого согреваешь, напоят ядом. Те, о ком не знаешь, оплачут. Правая часть её лица - серого цвета, пошедшая трещинами по коже - след от заклинания, которым Тейран спалил когда-то половину Валенвариона, родовой крепости ис-Темери, того из кланов Телванни, что вздумали сперва связать с ним кровь — а потом встать поперёк пути. Тех, кто втыкает тебе нож в спину, уничтожай без жалости, даже если успел породниться, и будешь жив. Но убивать провидицу - плохая примета, и Тейран решил пощадить её, взять себе в дом. Тиа полюбилась ему, несмотря на рану. Женщина умная, искусная в чародействе и в постели - чем не наложница? А что ненавидит, так может и лучше - всегда спокойнее, когда знаешь, чего ждать. Есть тысяча и один способ удерживать в узде рабов и подчинённых, и Тейран знает их все. Говорят, Тиа ис-Темери напророчила погибель своему клану - и оказалась права, хоть её и поднимали насмех. Кимеры иногда что дети: чему хотят, верят, что неприятно - отрицают. Предрекает она теперь и возможные проигрыши Тейрана - да только тот умнее, потому обходит их, не отвергая ни одного предупреждения, но и не ведая перед ними страха. Нет для него чёткого "будет" - лишь "может быть". Силён ур-Дагот, и сосуд его, Тейран, силён, хитёр, страшен - и чужим, и своим. Вот он стоит в своих покоях, смотрит на ту, что предвещает очередную беду: потирает тонкую свою бороду на скуластом жёстком лице, размышляет. Слушает. Смотрит на растерзанные одежды, на раскатившиеся золотые бусины и гранатовые капли серёг, на кольца с печатями истреблённого им клана: солнце, окружённое ободом, словно треснувшее пополам. Даготские украшения крупные, в основном из бронзы и золота, с гранатами, яшмой, сердоликом; темерийские — из меди да кусочков халцедона. В Тиа всё двойственно: сгоревшая красота в оправе из цветущей ненависти. Тейран Дагот смотрит на кимерку, чьи изящество и ум могли бы вдохновлять весь дом Дагот - но испорчены шрамом и высасывающей безнадёжностью будущего. Тиа загнанно хрипит, но всё еще говорит - и Тейран запоминает каждое слово. Думает о трёх… нет, четырёх своих сыновьях и дочери. Уходит. Отдаёт приказ - перевести Тиа из женских покоев в башню Шиши, чтобы никто не слышал её слов больше никогда, кроме него самого. Пусть эту женщину увозят без спешки - не сегодня. Завтра. Когда оправится от приступа. Тейран не хочет причинять такой важной детали своей жизни, как провидица, дискомфорта. Но как любовница она, пожалуй, его больше не интересует. Потому большую часть украшений можно забрать - какой в них смысл в башне, откуда нет выхода? Какой вообще смысл носить знаки, если нечего больше обозначать ими?… 2. Эндасу четырнадцать. Губа у него разбита, глаз заплыл, но он всё равно пытается выстрелить из лука так, чтобы попасть в айлейдскую монетку - и попадает. Сунгта смеётся, отвешивает ему пинка - мальчишка щерится, смотрит исподлобья. Ответить напрямую нельзя - не положено такому как он брехать на старших. Ему вообще не положено быть со всеми; но не гонят — и ладно, оплеухи можно потерпеть ради шанса научиться чему-то. Тренировочная площадка перед крепостью Когорун обнесена низким каменным заборчиком, хорошо оборудована, зачарована, чтобы случайные снаряды или чары не вырвались за ее пределы. Камни украшены узорами, по трём углам - красные стяги. Всё здесь добротно, на века: кимеры этого дома ценят устойчивость. Эндас стреляет ещё, попадает снова - и получает в качестве награды новую зуботычину. Огрызается, всё-таки не удерживаясь и пиная старшего уже сам. - Мало тебе, что ли, вчерашнего? - Сунгта даже не скрывает, что изловил вчера наложницына сына за попыткой читать кодексы в Своде Анерод, и взгрел - жаль, мало, Эндас укусил его за руку, вывернулся и дал дёру. Прихватив несколько страниц с собой. До упомянутых кодексов кена Гилвот не допустил ещё даже самого Сунгту, а ведь он самый первый из сиблингов. Наследник. Будущий Консул. И его мать не пыталась его убить, предав дом Дагот, и не была чокнутой — а это важно. Хоть и говорили про неё тоже: «двемерская ведьма», но если иных послушать, грозный Тейран, выбирая женщин, действует исключительно себе и другим назло. - Сунгта, отстал бы ты от него, - морщится Ворин, усевшийся в тени с пачкой листков. Свои дела с луком он уже решил, и теперь пытается читать стащенные у Морвина записи быстрее, чем брату они оказываются нужны. Одеты они все одинаково - в набедренные повязки, короткие юбки и пояса из пёстрой ткани, перекинутые через плечо и затянутые на талии. Иначе укрывать тело от жары и холода в этот сезон, время суток и для их возраста не положено. - Шляется тут, никсий выкормыш… Ишь, учиться желает, словно и правда ровня. Его бы стоило скормить алитам. Ни на что не годен, - продолжает Сунгта. - Или продать кому-то в гарем. Тощий, на девицу похож - может, кто и купит, хотя кровь порченая... - Может, ты и обо мне это повторишь? - отвлекается от записей уже Морвин. Поднимается - длинные, чёрные, как смоль, волосы в косу со шнурком, губы и глаза - точь-в-точь яркие, крупные, как у матери-предательницы, точёные, нервные, сам тонкий, хрупковатый - выходит на площадку. Не Эндаса ему жалко - устал уже слушать просто, что в семье "нормальный" только Сунгта. Эндас — это Эндас. Печать, необходимое зло. Не раб и не свободный, не живой и не мертвый, их и не их крови, одно слово — помеха. Но хочет же чего-то; и с гуаром будешь мил иногда. Ворин захлопывает книгу, становится рядом с Морвином. Он, конечно, не так выразителен, скорее закрыт, и черты больше отцовские. Змеино-суховатые. Хищные, как у насекомых гончих Вварденфелла. - О, смотрите-ка, телванские выблядки ис-Темери вступаются за своего последнего представителя, а тот и жвала поджал! - хохочет Сунгта, обнажая клинок, который всегда носит с собой. - Давайте. Мне аж любопытно. Кто первый? Тощий колдун? Книгочей-недоумок? Щенок? Да у вашей сестрицы побольше силы, чем у вас всех! Морвин вместо ответа без высказанного вслух заклинания или замаха создает сноп молний, падающих кругом вокруг полудвемера и сходящихся к центру. Тот успевает окутать себя щитом, но щит выходит каким-то тусклым: Ворин старательно выцеживает его магию. Оба стараются, как могут, но Сунгта вдвое старше и в несколько раз превосходит их опытом. Был в таких схватках, что сыновьям Баларат-предательницы и не снилось... пока что. Например, ходил тогда, сразу, на Валенварион: вырезал вместе с отцом засевших там больше-не-родственников, тех самых «телваннийских выродков», от которых остальные его братья и сестра и происходят. В день, когда Сунгта обрёл совершеннолетие, Баларат, вторая жена Тейрана, получила от своего клана приказ - уничтожить потомство мужа, в том числе, её собственных детей. Верная лицу своей крови, та немедленно отправилась на эту самую площадку... На память об этом у Морвина шрам через всё тело, у Ворина - лёгкая дрожь в правой руке, а у Ирет - почти невидящий левый глаз. Ещё легко отделались, учитывая, что никому из них не было тогда тринадцати, а колдуньей Баларат была хорошей. Придушил Дикую Ведьму сам Тейран. Говорят, не сразу - да только шёпотом говорят... так же, как о и том, что после смерти первой своей жены-двемерки он потерял две третьих сердца, а убив Баларат, едва бившиеся остатки заменил эбонитом-сырцом. Морвин кашляет, лёжа на камнях, Ворин и вовсе блюёт желчью - получили оба такого шлепка магическим щитом, что в ушах наверное звенит. Двемерская магия: её одну Сунгта знает хорошо, и увы, - хорошо весьма. Понимая, что это почти бесполезно, Эндас выскакивает перед ними, орет, выбрасывает вперед руки: он хочет сотворить молнии, как Морвин, но у него не получалось никогда. И огня толком не получалось, как у Ворина. И тумана с головной болью, как у Ирет. Больше всего он жаждет придушить Сунгту на расстоянии - и мечет в него заряд всей своей ярости. Как делал не раз до этого — безо всякого эффекта… Но видит вдруг, как могучий двемер-полукровка не потешается, а хватается за горло и хрипит. Ярость от этого никуда не девается - Эндасу хочется добить, дожать, додавить до конца - он просто не верит, что может и правда убить. Сунгта таращит глаза и пробует контратаковать, но не понимает, от чего защищаться, цепляется за чары, пытается расплести, да гибнет, гибнет... ...упиваясь подступающей победой, Эндас в какой-то момент чувствует, словно ему врезали по рукам, а потом ему и правда достаётся - чей-то кулак сперва впивается под шейный позвонок так, что челюсть щёлкает, а потом всё оказывается окутано «Безмолвием»: Тейран соизволил выйти к своим отпрыскам. Без слов он хватает Эндаса за руку и тащит за собой. Тот покорно плетётся, разом забыв и про Сунгту, и про то странное, что натворил. Скорее всего, будет больно. Очень. 3. - Что ты делал? Тейран стоит в своем кабинете, сложив руки за спиною; алая с чёрным, очень простая мантия обтягивает мощное сухопарое тело, да и глаза светятся алым. Ур-Дагот говорит через него давно, и с годами в Тейране остаётся всё меньше чего-то ещё. Эндас стоит, как положено, опустив голову и отведя назад руки: так ни чар не навести особо, ни ножа не бросить. Одну круглую серьгу из уха ему вчера, видимо, выдрали, и то до сих пор чуть кровит. Он — печать, он — необходимое зло, он — тот, кого пощадили затем, чтобы не вернулись мстительные духи… - Я... мутсэра Консул, я не должен был быть там. Не должен был учиться. Не должен был атаковать... - Что ты делал? - холодно повторяет Тейран. - Я... я хотел ему зла... - Что. Ты. Делал. - Не знаю! Вытянул руки, хотел уязвить, поразить... завидовал его силе, может быть... хотел, чтобы он поперхнулся словами! Не знаю я! - Ты знаешь. Тейран почему-то не ругается. Он скорее озабочен и мрачен. Не думал, что проявится именно это и именно в... Эндасе. Не нужен ему четвёртый наследник. Ни при каком раскладе не нужен ему тот, кто и родился просто затем, чтобы собирать на себя всю скверну и проклятья вырезанного клана; родился и был оставлен жить просто потому, что так захотел ур-Дагот, а не сам Тейран... Вот зачем теперь переигрывать всё? И как не переиграть - особенно, если «Печать» перенял всё то, что хотела Тиа, а понять её до конца никто так и не сумел. Второй год провидица заперта в башне. Второй год Тейран ждёт знаков - и если вот сейчас, сегодня, это они, то лучше бы не дожидался. Обходит "лишнего" сына по кругу. Спутанные волосы. Одежа в пятнах. Кожа — сплошные ссадины, отметки, неумелые насечки шрамами, синяки. Не золото, а пятнистая алитова шкура… Ловит мальчишку за тонкое, исцарапанное запястье: на пальце у того знакомое медное кольцо с эмблемой ис-Темери. Велел же отобрать украшения тогда, ну! Видать, никс-щенок пробрался к матери в покои, пока ту не увезли. Проныра... - Откуда?... - Мать дала. Когда я её увижу? - Не с твоим лицом ещё спрашивать. Эндас угрюмо молчит. Да, разумеется. В тринадцать вёсен получаешь лицо, одежду, копье, имя. В тридцать - право задавать вопросы. Кто вообще задаёт вопросы ур-Даготу? Как он решит, так и будет. Тяжёлая, давящая аура отца выпивает. Забирается в душу, выворачивает, вызнаёт все мысли. Его боятся, Колдуна Тейрана. Правильно делают… - Будешь учиться у Гилвота вместе со всеми, - решает Тейран. - Спросишь Ворина и Ирет, чем они заняты. Будешь отставать - получишь плетей. Будешь лениться, убегать, болеть - получишь плетей. Устроишь неприятности — отправишься помогать бальзамировщикам. Всё понял? - Да. Отец. - Ступай. Эндаса и дух простывает. Он действительно — ВСЁ понял. И это тоже не радует: слишком сообразителен для того, кто странно, что разговаривать выучился. Кольца Тейран забирать не желает. Толку - никакого. Если мальчишка сам проявил способности к магии крови, хоть голым его оставь - сможет всё и без материнской побрякушки. Стоит внести Тиа в список официальных жён, узаконить это недоразумение... Что не можешь объяснить, попробуй хоть как-то контролировать. И останешься жив. 4. - Насколько я знаю, мутсера Ирет уже вошла в брачный возраст. - Да, это так. К чему бы вам спрашивать, драгоценный? - К тому, что я считаю, ей подойдёт родовое имя Бцанг! Генерал довольно хохочет в усы. Кена Гилвот, жрец, Определяющий Лица, а ещё - доверенный дипломат, посессор, двоюродный брат Тейрана, двемеру не перечит: просто слушает, что тот предлагает. Может, генерал не самого важного полиса и хочет породниться с кимерским домом, это не новость, да только что за выгоду он хочет получить - и предоставить? Всем ясно: дочь Тейрана будет плохой женой, да принесет с собой хорошие средства. Поддержку Даготов, в том числе военную и желанную многим. Тейран уже породнился когда-то с кланом Стунгтц, но останавливаться не намерен. Только Бцанги-то ему зачем?… Переговоры, в любом случае, будут долгими... ...если кое-кто всё не испортит: сама Ирет врывается в помещение. Грозная, как оживший язык огня. Золото, киноварь да уголь, да зелень глаз: в волосах тонкие золотые иглы расходятся от налобной повязки, накладки на когти острые, вовсе не для красоты. Может, и хочется такую тронуть - прижать за бедро, за грудь, укусить в губы, перечёркнутые золотой краской, смазать узоры красной охры по коже - да так и получишь спицу в сердце. - Заботишься о моём будущем, дядюшка? - гладит она Гилвота по старой щеке, смотрит же на генерала, обнажая в улыбке подпиленные острые зубы. Оглядывается, но ничего не говорит: священный лиановый сок она пила с сыном Тиа, да тот, как всегда, прячется, не хочет себя показывать, хотя видения ему всегда приходят чётче и лучше, чем ей. Вот и сейчас: не возжелал ввязываться в конфликт - наверное, забрался в какую-то щель и там грезит. Ну его: здесь веселее. - Мутсера Ирет, вам бы лучше уйти на женскую половину. Пристойнее, - терпеливо говорит Гилвот. Для кого другого уже давно были бы стражи и наказание, только вот перечить Ирет даже он, при своём статусе, не желает. Знает - та из отца верёвки вьёт, а и не только из него. - Возьми меня в жёны, Бцанг. Я тебе понравлюсь, - Ирет гладит дядюшку по золотой пекторали на груди, потом садится на подлокотник его кресла. Знает, что Гилвот - наверное, единственный, кто всё её представления понимает, как дОлжно. Видит всё же что-то поверх обычаев, на которых сам же и зациклен большую часть времени, или маски распутства и сангвиновой истерики, что вовсе не таковы. - Кхм, - двемер не привык, чтобы кимерские женщины себя так вели. Такого статуса, по крайней мере. Пытается спросить что-то у Гилвота, словно Ирет здесь нет, но та вдруг делает к нему рывок и замирает с длинным когтем, оправленным в золото, колющим тому подбородок сквозь заплетённую чёрную бороду. - Подумай хорошо, шахтовый ты скриб, зачем лезешь сюда, - шипит кимерка. - Денег у тебя на самом деле нет, влияние шатко, дому ты не интересен, а в постели слаб. Возьми меня в жёны, попробуй - и на утро после свадьбы я перед всеми сожру твои глаза и сердце, и останусь жива. Хочешь? Я - да. Бцанг не отвечает. Ирет смеётся - обидно, резко - садится к нему на колени, качает бёдрами. Знает, что тот ничего не может сделать, потому что Эндас, затаившийся за полками, затворил тому всю кровь - и руки не шевелятся, и достоинство... Пахнет от неё миртом, кассией, мускатный орехом, кедром и сандалом, привозными миррой и жасмином - много на Вварденфелле своих благовонных смол и веществ, но дочь Консула истинная велоти: ищет, что хочет найти, и находит, и если тебя нашла в неурочный час — будешь мёртв. ... встаёт, напевая старый гимн Мефале, прищёлкивая пальцами, звеня браслетом с цепочками - удаляется. Гилвот бы смеялся сам, не будь церемониймейстером и жрецом. Приносит свои извинения - да идёт прочь тоже. Якобы, чтобы вразумить разошедшуюся сэру; а о переговорах... ну, как-нибудь, в другой раз... Бцанг остаётся один. Рычит, дышит злобно, как кагути, упустивший добычу. Ох и зря же Тейрановы советнички недооценивают его и его отряды!.. Потом вдруг разворачивается и бросает связующие чары: Эндас только вскрикивает, прижатый к стене. Не вышло прокрасться незаметно... Генерал подходит к нему быстро, прижимает за шею. Только и звенят многочисленные цепочки да кулоны, что на младшем Даготе надеты, наколоты, вживлены под кожу... вот ведь падаль: конечно, Колдун может позволить себе и не такое воспитывать наравне с законными детьми. Но Сдерживающий-Гневы, которому дозволено жить и разговаривать… да ещё и сок лианы хлебать, это вопиющая глупость даже для Тейрана! Эндас же улыбается почти беспечно. - Что это ты тут делаешь? - рассерженное лицо двемера так близко от его собственного, что можно укусить. Плюнуть. Поцеловать. Интересно, что его больше расстроит? - Просто проходил мимо. - Лжёшь. - Зачем? Чтобы мне снова нос своротили? Вот уж спасибо. Бцанг, сам не зная зачем, тащит его с собой по коридору, вталкивает комнату, что ему выделили, захлопывает дверь. Хочет сорвать ярость. Найдя ближайшую подушку, Эндас плетётся к ней и падает, устраиваясь прямо на полу. Генерал смотрит на него озадаченно. Он ждал чего-то другого. Торговли, просьб о пощаде - но не того, что сынок Консула опоен лиановым соком и собирается, вместо получения трёпки, уснуть! - До утра, сэра, - Эндас ещё и рукой ему машет. - Ну уж... убирайся отсюда! - Вы меня сами сюда притащили. Очень нелюбезно, между прочим. Бцанг подходит и вздёргивает его на ноги. Эндас не сопротивляется - только скалит зубы. - Ты, говорят, сын наложницы? - А вы, говорят, после каждой казни идёте к своему ординарцу, задираете подол - только на кровь и встаёт? ...удар сильный. Перстень оставляет у Эндаса на щеке порез. Эндас хихикает. Генерал мрачно смотрит на кровь. Вот ведь... - Попались, - Эндаса уже ломает от хохота. - Я вижу. Я всё вижу! Больше, чем вы можете представить, сэра. Сестрицу вам не видать, как и даготовских золотых приисков. Отряды ваши попадут в пепельную бурю; выживет тот, которым командует наёмник, а излюбленный вами неженка с белыми бёдрами заведёт людей в старые копи, да там и захоронит… Снова приступ смеха — лиановый корень, конечно, вещь непростая... Правду говорят - младший сын у Тейрана не удался - ни умом, ни телом, ни манерами. Хотя для чего-то ещё пригодится... Бцанг сгребает Эндаса за шиворот, шипя парализующее заклятье. Он наконец затыкается - только дышит, едва-едва. Скоро и этой возможности почти не остается. Трахнуть дерзкого сопляка в рот - просто снять идиотский эффект, который тот сам и вызвал, и обозначил... в рот, несущий околесицу... оказывается довольно сладко. Особенно, когда тот не сопротивляется и молчит. Чёрные волосы короткие, мягкие, приятные наощупь: все бы кимеры так их обрезали... Щенку бы больше задать, да времени нет... ...Когда паралич проходит, Эндас только сплёвывает на подушки и всё равно хихикает. Нехорошо, недобро, ой как недобро. Он не так уже пьян, как хочет казаться. Генерал уже ушёл. Только лучше бы оставался - Эндас собирает каплю со своего подбородка в маленький резервуар на медном перстне-печатке. Тиа Темери уже год как мертва. Эндас единственное существо во всем Нирне теперь, которому ур-Даготом дозволено носить эту вещь. …Через пять дней у генерала Бцанга случается припадок; а когда того обследует врач, оказывается, что детородный орган у него усох и загнил. Эндас в это время играет с Морвином в пластинки и, узнав новости, только пожимает плечами и отпускает одну из своих колкостей. Откуда ему знать, что за проблемы были у двемерского генерала из захудалого полиса? Может, и вовсе с гуарами развлекался, или с недскими немытыми рабынями, вот и подцепил невесть что... Медное кольцо с перечеркнутым солнцем поблескивает на свету. Если не присматриваться - просто кольцо, даже эмблема подыстёрлась, невзрачное, куда более блеклое, чем всё то великолепие, что млаший Дагот на себя навешивает. Не в кольце, конечно, дело, совсем не в нём, хотя спроси кто-то Эндаса, тот только улыбнётся и глаза закатит. Эндасу двадцать девять. Ещё год, и он сможет спрашивать, что захочет — если доживёт.