С перебитыми сердцами

Когда вокруг все становится таким до невозможности отстойным, вдруг приходит осознание — как здорово было тогда, до. Начинаешь ценить, прокручивать в голове все моменты прежней жизни, поднимая голову к серому небу. Слез больше нет, они, может, и хотели бы собраться в уголках усталых глаз, но зачем? Это не поможет. Помогает только пистолет в перепачканных кровью руках и желание найти тех, кого потеряли. Ладони в грязных волосах, так часто проводишь по ним, мечтая о теплом душе, чистоте и гребаном покое. Он был — покой — даже после случившегося, такой тихий, умиротворенный, теплый. Покой, которого не ждешь в этом мире. Он был. Холодные пальцы сжимают хрупкие плечи, заставляя опустить голову, посмотреть на друга и улыбнуться. Они нуждаются в этом — мимолетной улыбке, мягких прикосновениях, читая мысли друг друга. Тишина вокруг давит, разламывает черепную коробку. Она обхватывает голову руками и падает на колени, утопая в мерзкой слизи, чем-то похожей на грязь. Ей больно, ей нечем дышать, только крик рвется наружу. Громкий, протяжный, долгий, такой, чтобы можно было вышвырнуть вместе с ним ту боль, что живет так глубоко внутри. Руки обхватывают шею, покрытую маленькими царапинами, она добавляет еще. И еще. Впивается ногтями в кожу, желая, наконец, разорвать себя на куски. Лишь бы не чувствовать. Объятия крепкие, спасительные. Она вдыхает родной с детства запах, слушает успокаивающий голос, он дарит обещания и надежду. Дышать, кажется, становится легче, но боль не уходит. Не уйдет до тех пор, пока в этом мире, разрушенном, темном, вновь не появится покой. Они резко задерживают воздух в легких, прислушиваясь. Кто-то идет. Бежит. Прямо к ним. — Вставай. Она кивает, подчиняясь беспрекословно, хватает рюкзак, его холодную ладонь и смаргивает так и не покатившиеся по щекам слезы. Перед глазами ясно, туман боли рассеивается, стремление жить сильнее всего. Цель найти — сильнее всего. Курок возведен. Пуль еще много. У него за спиной винтовка, в руках такой же глок. Смерть пришла четыре месяца назад, но они сбежали. И теперь им нечего бояться.

***

— Предательница. Его голос проносится по огромному лесу. — Лгунья. Она оглядывается по сторонам, но видит лишь пожелтевшие от засухи листья. Деревья не шелохнутся, стоят в своем безмолвном величии. Хочется двинуться вперед, но ноги будто примерзли к твердой земле. — Ты не убежишь от правды, Вероника. Она будет преследовать тебя всю твою жалкую жизнь. Проснисьпроснисьпроснись Он рядом. Она видит его. Так отчетливо. Закрой глаза. Проснись. Яркий свет пробивается сквозь накинутое на голову одеяло. Жмурюсь, провожу по лицу вспотевшими ладошками и расслабленно выдыхаю — очередной дурацкий сон, который по итогу вспомнить ну никак не получается. Волнение уходит, на смену появляется радость и возбуждение. Сегодня первый учебный день и я собираюсь блистать. Умом, конечно же. Терпкий аромат кофе окутывает весь дом, слышу его и довольно мурлычу под нос. До меня доносится голос папы, он подпевает детской песенке из мультика, включенного на ноутбуке, представить, что он еще и подпрыгивает как пятилетний ребенок, готовя блинчики, совсем не трудно. — Рони, спускайся. Сбегаю по лестнице, на ходу заплетая косу, мысленно хвалю себя за правильное решение — подготовить одежду вечером, ведь теперь можно больше времени провести с отцом. — Как настроение, малышка? — мужчина поворачивается ко мне лицом, а я прищуриваюсь, стараясь не рассмеяться в голос. — Чудесно. Какой миленький фартук с Рапунцель, мистер Хаас. Где взяли? — Коллеги подарили, — он крутится на триста шестьдесят градусов, еще чуть-чуть и снесет сковородку с плиты. — С какими людьми ты работаешь, однако, — наливаю кофе себе и папе, раскладываю по тарелкам горячие, пышные блинчики и ставлю посередине вишневый сироп. Все настолько идеально, что плакать хочется. У меня нет никакого желания портить этот момент, но спросить надо, я должна знать сколько еще продлится моя сказка, в которой папа дома. — Я поменял колеса на твоей машине, так что можешь поехать сама. — Спасибо, пап, но мне нравится ездить с Ди. — Может, мне ее продать? — Может, сегодня будет последний раз, когда я отправлюсь в университет с другом. Мы смеемся, и папа подливает мне больше сиропа, не обращая никакого внимания на возмущения. — Готова? Второй год не сложнее первого, больше свободного времени, может, найдешь себе… Я хмурюсь, качая головой. Парни не самая моя любимая тема, и мужчина напротив знает об этом, но никогда не упускает возможности попытаться. Он на Дилана смотрит с подозрением, пропуская мимо ушей все доказательства. Папа верит в дружбу между мужчиной и женщиной, но не верит в мои россказни о том, что друг влюблен в нашу агрессивную соседку, а та не отвечает взаимностью. Ему невдомек, как такого прекрасного парня можно не любить, ведь сам Роберт его обожает. И, конечно же, иногда высказывается о наших отношениях. Любовных. Которых нет. В тихом молчании мы доедаем завтрак. Я убираю со стола, пока единственный член моей семьи с упоением читает свежую, утреннюю газету. Спрошу потом. Оказываясь в спальне, быстро собираюсь. Дилан должен вот-вот выйти из дома, который находится прямо через дорогу, он, конечно, еще минут пять постоит у машины, всеми силами привлекая к себе внимание, поправит прическу, снимет толстовку, оголяя твердый пресс, поиграет мускулами, только вот все это будет зря. Предмет воздыхания Эванса даже не посмотрит в его сторону. Она вообще никого не замечает, парни для нее, кажется, отдельная тема. Ужас, но что-то общее у нас все-таки есть. Выглядываю в окно и наблюдаю картину, по которой уже успеваю соскучиться. Соседки не было два месяца, Дилану было грустно, но теперь я прямо-таки ощущаю исходящее от него счастье. — Может, ты изменилась за лето, Флоренс? Нет. Перед тем как запрыгнуть в свой черный мерседес, Хилл улыбается на прощание мисс Уокер. Уверена, ее тетя единственный человек на планете, кто видел хоть какую-то эмоцию на лице этой ледяной глыбы. От мыслей отвлекает стук в дверь, быстро перевожу взгляд на друга, который машет мне рукой, показывает большой палец и усаживается в машину. У меня есть три минуты, иначе поеду в одиночестве. — Вероника, — папа оказывается рядом, протягивая голубую коробочку, перевязанную маленьким бантиком. У меня дыхание перехватывает от такой красоты, — Я так горжусь тобой, дочка. Мой умный, маленький цветочек. Это принадлежало маме, Рони, думаю, она хотела бы отдать его тебе. Когда открываю подарок, то вижу аккуратный, прекрасный кулон, цепочка, на которой он висит такая тонкая, что на секунду я сомневаюсь, стоит ли вообще надевать его. — Давай помогу. Через пару секунд на шее висит потрясающее украшение, даю обещание самой себе — никогда не сниму. — Спасибо, — произношу на выдохе и, не теряя ни секунды, обнимаю папу так крепко, как только могу. — Ты ведь снова уедешь? — У нас еще есть время на твою сказку, — он ласково целует меня в лоб и тепло разливается по всему телу, — Я люблю тебя, солнце, а теперь беги, твой лучший друг уже заждался. — Тоже тебя люблю, пап. Не успеваю залезть в пикап: — Флоренс вернулась. — Я в курсе. — Новый круг ада. — Я в курсе. — Могла бы поддержать. — Самоубийцы сами выбирают такой путь. Всю дорогу до университета Дилан трещит без умолку на всевозможные темы во Вселенной, не затрагивая лишь одну, поддерживаю разговор кивком головы, но мысли блуждают в другом направлении. Я думаю о маме, о том, как скучаю, как хочу обнять. — Красивый, — замечает друг, указывая на кулон. — Спасибо. Папа подарил, он был ее. Парень на мгновение сжимает мою ладонь в своей и мне бы посидеть так подольше, но мы уже въезжаем на парковку университета. Огромное здание возвышается над всем нашим маленьким городом. Оно такое красивое, такое величественное, каждый гордится тем, что учится здесь. Машин пока не так много, но я замечаю знакомые автомобили преподавателей, однокурсников. Предвкушаю интересный, наполненный знаниями год, понимаю, как сильно скучала по этому месту, по предметам, ребятам, посиделкам в кафетерии за ланчем. Мурашки бегут по телу, скорее бы. С Диланом у нас лишь одна совместная пара, и проходит она раз в неделю, я каждый раз скучаю по нему, но брюнет не дает о себе забыть, строча сообщения, находя меня каждый перерыв, не важно как далеко будут находиться наши аудитории. — Увидимся через три часа, — целую его в щеку, закидывая рюкзак на плечо. — Приведу с собой свою девушку. — Кого? — Ну, Фло… — Молчи, — закатываю глаза и быстро удаляюсь. Он что-то кричит вдогонку, а я отмахиваюсь, еще наслушаюсь за предстоящий год. Мне так хочется посидеть на мягкой траве в парке, почитать книгу перед парой, насладиться шумом, разговорами, бурными обсуждениями. Но, кажется, мы слегка опоздали, поэтому мне остается лишь спешить на первую лекцию. Английская литература. Самый обожаемый предмет. В конце прошлого семестра нам обещали нового преподавателя, мистер Тернер ушел на заслуженный отдых, отработав добрых пятьдесят пять лет, мы его все очень любили, но и прекрасно понимали, в последние годы обучать детей было мужчине тяжело. Интересно будет посмотреть на новенького. Или новенькую. Я успеваю вовремя. Залетаю в класс под приветственные возгласы, сажусь на свое место, которое забила еще в начале прошлого года. Первый ряд, ближе к тому, кто дает мне знания. Замечаю на последнем Флоренс. Она что, читает? Плевать. — Здравствуйте, — низкий бархатный голос заставляет вскинуть голову и ослепнуть, — Пол Роджерс — ваш преподаватель английской литературы. О Боже Мой