Шелковое сердце

**** - Мне придется прорезать дыру у вас в груди, чтобы вставить сердце. – Предупредил Гудвин. - Я в вашем распоряжении, - ответил Железный Дровосек. – Режьте, где угодно. Гудвин пробил в груди Дровосека небольшое отверстие и показал ему красивое шелковое сердце, набитое опилками. - Нравится ли оно вам? - Оно прелестно! Но доброе ли оно и сможет ли любить? - О, не беспокойтесь! – ответил Гудвин. – С этим сердцем вы будете самым чувствительным человеком на свете. Сердце было вставлено, дыра запаяна, и Железный Дровосек, ликуя, поспешил к друзьям. - О, как я счастлив, милые друзья мои! – громко заявил Дровосек. – Сердце бьется в моей груди как прежде. Даже сильнее, чем прежде! Я так и чувствую, как оно стучит о мою грудную клетку при каждом моем шаге! И знаете что? Оно гораздо нежнее того, которое было у меня прежде! Меня переполняет любовь и нежность! - Ну, как ты думаешь, Адам, - проговорил Томми, поворачивая к мужу голову. – Как теперь ты думаешь, на самом деле ли волшебник Гудвин преследовал практические цели, вручая Дровосеку именно шелковое сердце? Они сидели в кафе, все освещение которого составляли лишь свечи за каждым столиком с посетителями. Это создавало атмосферу некоей обособленности от всего остального внешнего мира, словно все они были заключены в стеклянный шар, вроде тех игрушечных, которые, если встряхнуть хорошенько, то можно потом долго любоваться идущим внутри шара снегом, сыпящимися блестками, и переливами цвета. Ровно девять месяцев они всей командой трудились почти без выходных, подгоняемые дотошным Дэвидом Батлером. Съемки были насыщенными и весь процесс был отлажен до малейших деталей. Дэвид зря их не мучил, но Тому доставалось постоянно за то, что его помощник – второй сценарист не мог нормально прописать диалоги, и тогда приходилось Рэтлиффу снова входить в сцены и прочувствовать каждую реплику героев, а это ему было с непривычки сложно и требовало длительного настроя. С Адамом, как с профессионалом таких проблем, конечно, не было, но и из него жестокий режиссер выжал все соки. Он требовал от Ламберта присутствия его на съемочной площадке даже тогда, когда он и не был задействован в снимаемом эпизоде, чтобы он проникся чувством сплоченности с остальной съемочной группой, а не «обжимался по темным углам со своим законным сценаристом, а сценарист чтобы имел время вспомнить, что он – сценарист, а не счастливый законный обладатель звезды экрана.» И вот, наконец, вся кутерьма, вся эта безумная неразбериха, из которой, тем не менее, получился прекрасный фильм, немного в жанре нуара, немного в жанре арт-хауса, и даже капельку в жанре экшна, завершилась. Дэвид Батлер вместе со съемочной группой и ведущими своими актерами присутствовал на предпоказе в Лос-Анджелесе, фильм «Тот, кто виновен» получил прекрасные отзывы кинокритиков, лояльную прессу, симпатии зрителей и заимел все шансы на номинации во многих престижных кинофестивалях и в США, и в Европе. Поэтому Адам, уставший по его собственному выражению, «как раб на галерах» упросил Тома предоставить ему самому выбирать место, где бы они могли отдохнуть хотя бы пару недель, прежде чем снова вернуться в Нью-Йорк. И выбрал швейцарский Санкт-Мориц. - Но почему именно горнолыжный курорт, в Европе, нет, ну это престижно, конечно, да и… Ну, хорошо, даже заманчиво, - поразмышлял вслух его муж. - Мне так надоел Лос-Анджелес! Это постоянное солнце, круглый год, ровная жара и соленый океанский бриз. Это, разумеется, прекрасно в разумных пределах и не может надоесть, но иногда так хочется разнообразия! Дома мы и так насмотримся на мокрую зиму, с оттепелями и влажным ветром, а там, представь, горы, снег хрустящий и елки! Елки решили все и Том поддался энтузиазму своего мужа. Санкт-Мориц действительно, был завален снегом. Маленькие домики по склонам гор, черепичные крыши, деревья, и елки, конечно! – все это было таким непривычным и забавно-милым. Трассы для новичков, ухоженные, так и просящиеся, чтобы по ним прокатились хотя бы разочек. И Том, и Адам как истинные жители мегаполиса, не особо себе представляли всей прелести лыж или сноуборда. И неожиданно поняли, какой кайф, какой адреналин можно получить, первый раз съехав с маленькой горки для «чайников» и не упасть! А потом – скорость и скрип снега под сноубордом и веселые крики скользящих рядом людей, разноцветье комбинезонов и флажков, отмечающих трассы, это все так было захватывающе и ново, что они оба чувствовали себя отдохнувшими и полными сил и энергии. И в их последний вечер, среди этих снегов и горных пиков, покрытыми белоснежными шапками вечных льдов, они уютно устроились в этом кафе с прекрасным панорамным видом на узкую улицу городка, очерченную вдоль желтыми фонарями и тепло светящимися в синих волшебных сумерках окон домиков и кафе. Адам и Томми сидели прямо напротив этого панорамного окна, смотрели на свечу посередине их столика, а потом Адам дочитал страницу из книги, которую ему вручил Том, дочитал ее своим знаменитым бархатным голосом и поднял на мужа задумчивый прозрачный взгляд. - А почему ты так прикипел к этой сказке? – задумчиво изучая лицо Тома, спросил Адам. – Ты хочешь вывести меня на философские размышления? Прости, после того, как Дэвид почти год требовал от меня заучивания придуманных тобой реплик, я, наверное, не смогу что-либо сформулировать самостоятельно. - Да брось, ты, притвора! – засмеялся Томми. – Все ты можешь сформулировать. Просто боишься. Адам помолчал, потом ответил: - Боюсь? Нет, уже нет. Я многое понял за этот год, правда. В начале нашего бракоразводного процесса я не хотел отпускать тебя из страха, да. Видимо, интуитивно я чувствовал, что потерять тебя, или отпустить тебя – это будет моим крахом, победой моих демонов, которые в конце концов поглотят меня, увидев, что я остался один. - Теперь ты приручил своих демонов? – улыбаясь уголком рта, спросил муж. - Договорился. – уверенно отозвался Адам. – Договорился, став тем самым Дровосеком, который чувствует, с какой стороны у него сердце. Даже если оно и набито опилками и отливает алым шелком. Они снова синхронно посмотрели в окно. Желтые фонари извилистой двойной пунктирной линией поднимались к вершине горы, огромные снежные хлопья ровно ложились на тротуар улочки, не меняя своей траектории падения в эту на редкость безветренную погоду. - А теперь, - продолжил Адам. – Теперь я уверен, что ты и сам не уйдешь от меня никуда. Я прав? Том молча кивнул, в его темных глазах отражались два огонька свечи, по одному на каждый. - Завтра – домой, - задумчиво сказал он. – Поздняя осень в нашем родном городе, сырой туман и легкий редкий снежок, не то, что здесь. - А у тебя на ключах все тот же старый брелок? – внезапно спросил мужа Адам. – То сердечко? - Да, - удивился Том, - А что? - Я тебе новый купил. – отозвался Адам, вытаскивая из кармана… Маленькая фигурка женщины-кошки, искусно выполненная из какого-то пластика, имитирующего цвет человеческой кожи, одетой в тот самый эротический костюм, который так удачно примерил тогда Том. Это была, несомненно, дама, но чем-то неуловимо похожая на Рэтлиффа, с насмешкой на чувственно изогнутых губах, с легким полунаклоном хорошенькой белокурой головки и темными шоколадными глазками. - Ну, знаешь, Ламберт, - возмутился Том. – Твои пошлые шуточки… - А чего это они пошлые? Это же не я костюм покупал для вдохновения, и вообще, спасибо скажи, что я не нашел такую же, только в розовых стрингах! - Да ты мне эти стринги сколько лет еще вспоминать будешь? Вот прилетим домой, так первым делом закажу еще и… - Красные! – воодушевленно воскликнул Адам. – Нет, черные! Хотя… и белые тоже, они бы так невинно на тебе смотрелись… - Хорошо же, - мстительно отозвался коварный соблазнитель, - полный набор цветов радуги и костюм Красной Шапочки. - Господи… - простонал Ламберт. – Вошел во вкус! - Именно. Они еще раз посмотрели за окно. Снег перестал вьюжить и лег ровной дорожкой под ноги прохожих, которые со смехом и шутками, словно давно уже знакомые между собой люди, шли кто к ночным трассам, кто к подъемникам, кто разбредался, уже накатавшись за день, по кафе и бистро. Крупные звезды усеяли темный свод неба, с легким намеком на белесую дымку, словно кто-то плеснул молока в круто заваренный чай. Фонари от тротуара по-прежнему поднимались выше и выше в гору и если пристально смотреть вдаль, начинало казаться, что уже незаметно где кончаются фонари и начинаются звезды.