***
Выбор цветов Денис сразу же поручает Артему. Белые розы, которые он тут же предлагает, его вполне устраивают. Черышев сразу же соглашается и оформляет заказ через интернет, с трудом доказывая Дзюбе, что смотреть на них живьем нет никакой необходимости. Еще полчаса уходит на то, чтобы убедить Артема в том, что это вовсе не признак равнодушия, в котором он так любит обвинять его последние несколько дней, а экономия времени, которого и так осталось совсем немного. Денис не равнодушен. Просто для него вся эта предсвадебная суета — скучна и утомительна. Была бы его воля, он бы с легкостью отказался от приема и сотни приглашенных гостей. Да и сама свадьба не больше, чем дань традициям, которым ему приходится следовать. Хочется бежать из этого дома, сломя голову, спрятаться подальше от шума и суматохи. Он устал так, что даже мальчишник, к которому так тщательно готовится Артем, его совсем не радует. Спрятавшись ото всех в своей комнате, Денис опускается на бежевое покрывало кровати и в сотый раз просматривает фотографии в ленте Марио. Солнечная улыбка и ясные глаза, от которых хочется зажмуриться, привлекают куда больше его внимания, чем снимки сделанные самим Фернандесом. Не находя себе места после их первой встречи, он боится признаться себе, что скучает по нему, и нерешительно мнется, прежде чем отправляет сообщение. «Привет, Марио. Ты сильно занят сегодня?» «Привет. Не сильно. Печатаю твои снимки из садов.» В подтверждение этих слов он получает свою уже обработанную фотографию на фоне кустов с белыми орхидеями. Удушающее уныние и тоска сменяется теплым, трепещущим волнением. «Спасибо. Мне очень нравится….» «И мне! Так, что ты хотел, Ден?» «Просто увидеться с тобой. Сегодня мой мальчишник. Но до него еще четыре часа. А сейчас оставаться дома мне совсем не хочется» «Не могу тебя понять. Но может съездим на пляж?» «Пляж? Я успею на поезд Мадрид — Гандия?» «Если поторопишься. Он через час.» Даже через закрытую дверь он слышит громкий, нервный голос матери, которая отчитывает кого-то за мятые скатерти. И, мысленно махнув на все рукой, Денис набирает ответ. «Встретимся на перроне…» Три часа пути стоят той красоты, что встречает их. Высокие, суровые скалы и просторные пляжи, окутанные легким ароматом цитрусов от раскинувшихся поблизости апельсиновых рощ. Шестиметровый Playa de Gandia, который всегда пользуется особой популярностью, ближе к вечеру непривычно пустой. Все катера уже давно на причале, и лишь временами вдалеке можно рассмотреть спешащие к берегу катамараны и водные велосипеды. Шезлонги опустели, зонты сложены, а последние посетители не спеша тянутся к выходу, чтобы продолжить вечер в местных ресторанчиках. На шее Марио уже привычно висит тяжелая камера, он скидывает кроссовки возле лестницы, поднимает выше широкие джинсы, ступая на немного остывший песок босыми ногами, ловит в объектив проплывающую вдалеке яхту и критично рассматривает получившийся кадр. — Как красиво, — восхищается Черышев, не спуская глаз с экранчика, — я влюблен в твои работы, Марио. Эта оценка смущает его, он скромно пожимает плечами и еле слышно бросает в сторону едва различимые слова протеста. Слова Дениса ему льстят, хотя он и считает их слишком сильно преувеличенными! — Попозируешь мне? — просит Марио и, не дожидаясь согласия, направляет на него камеру. Слегка золотистая от отблеска заходящего за горизонт солнца вода кажется ему подходящим фоном для будущей фотографии, но опустившаяся на объектив ладонь Черышева медленно отводит камеру в сторону. — Я всегда хотел быть фотографом, а не моделью. — Никогда бы не подумал, что ты увлекался фотографией, — это признание неожиданно для Фернандеса, но он тут же снимает с шеи ремень и подает ему фотоаппарат. — У меня не было возможности заниматься этим всерьез, — Денис подносит его к лицу, направляя в сторону заходящего солнца. — Подожди. Я помогу тебе, — остановившись позади него, Марио сжимает его пальцы и направляет камеру, помогая поймать золотой диск, скрывающийся за горизонтом. — А теперь настрой резкость, — его дыхание и голос сковывают, волнуют до сухости во рту. — Так? — сжимая волю в кулак, Черышев запрещает себе поворачивать голову и смотреть на его профиль. Он, как послушный ученик, выполняет все его указания, но ошибается, делая резкость слишком большой и приглушая цвета. — Нет, подожди…. — смех Марио, что только что звучал над самым ухом, отдаляется. Денис, поддавшись желанию, оборачивается и виновато смотрит на нахмуренного Фернандеса, который, не замечая его, возвращает настройки камеры, — вот, так будет лучше. Попробуешь еще раз? — Конечно, — кивает Черышев и отводит в сторону руку Марио, делая шаг к нему. Он обязательно сделает сотню кадров, только позже… Лицо Марио так близко, что достаточно просто чуть потянуться, чтобы прижаться к его губам. Пальцы Фернандеса до боли сжимают его плечи, притягивая к себе, не обращая внимания на камеру, что с мягким ударом падает с его плеча на песок. Настойчивая мелодия звонящего телефона заставляет Черышева отстраниться, он торопливо достает его из кармана и смотрит на экран. — Это Артем, извини. Я должен был быть дома два часа назад. Мальчишник же, — его виноватый голос дрожит, и он спешно отводит взгляд, закусив губу. Это не остается незамеченным Марио, и он улыбается, забирает телефон из его рук. — Так будет проще. Это твой день, и ты никому ничего не должен, — Фернандес возвращает ему обратно выключенный аппарат. Денису кажется это неправильным. Это ошибка, которая нарушает все правила приличия. Но он запирает чувство вины глубоко в душе и сжимает ладонь Марио, соглашаясь с ним. — Тогда предлагаю провести его вместе.***
Все танцоры, мечтающие достичь популярности, съезжаются в Мадрид, благодаря чему город давно считается центром истинного фламенко. До бара Саша предлагает идти пешком, и Александр не против прогуляться по ночным улицам. Тем более что с закатом тут начинается совсем иная, еще не известная ему, жизнь. Музыканты, играющие на испанских гитарах, собирают вокруг себя толпы слушателей. Особо бойкие туристы пускаются в пляс под одобрительные выкрики и аплодисменты. На некоторое время Александр останавливается, настолько ему нравится их игра, что уходить не хочется. Но Сашка в этом вопросе непреклонен и поспешно уводит его за собой, боясь опоздать к началу представления. К тому же, гитара его уже давно не впечатляет. Не останавливаясь, они проходят мимо небольшой группы молодых парней, которые развлекают прохожих дворовым хип-хопом, и молодого парня — растамана, напрочь лишенного музыкального слуха, который нечетким, заплетающимся языком исполняет что-то, отдаленно напоминающее регги, неумело бренча на старенькой, полуживой гитаре. — Это бар «Кардамон». Мне кажется, это самое лучшее место в городе, — Саша проводит его в тесное подвальное помещение, в котором голые кирпичные стены украшены небольшими фотографиями известных танцоров и женщин с кастаньетами. Совсем старые, черно-белые, снимки с автографами и свежие, глянцево-блестящие, на фоне мадридских площадей с фонтанами. Маленькие столики, расставленные в ряд, уже заняты, так что приходится толпиться возле стены, стараясь пробраться ближе к сцене. Толпа оживает с первыми аккордами, и кажется, что зрителей за пару секунд становится еще больше. В тесном зале настолько душно и жарко, что совсем нечем дышать. Как только на сцене появляются две девушки в огненно-красных платьях, взмахивают украшенными оборками юбками, зал поглощает полная тишина, и о неудобствах, нехватке мест и духоте сразу же забывается. Остаются только звуки музыки, ритм, отбиваемый от деревянной сцены каблуками, и шорох длинных юбок. Музыка завораживает, она словно переплетается, составляя витиеватый узор из бесконечных повторов и проигрышей. Одно целое, совершенное и бесконечное звучание, в котором зарождается, живет и умирает танец, показывающий целую историю чувственной любви. Полтора часа безумного красивого представления завершается шквалом аплодисментов, восхищенными криками и цветами, которые через пару минут усыпают маленькую сцену. Зрители не спешат отпускать раскланивающихся танцоров, и они кружатся в финальном танце. Ладонь Александра незаметно опускается на пояс Саши, и он уверенным рывком прижимает его к себе. Этот танец ему уже не забыть никогда. Драма, что разворачивается на его глазах между мужчиной и двумя женщинами, напоминает ему историю его любви. Выбираясь на улицу из душного помещения, Саша крепко держится за его ладонь, боясь потеряться в стремительном, гудящем потоке посетителей. Свежий воздух приятно обдувает горячее лицо, Александр освобождает свою руку, засовывает в карман и вдыхает, поднимая глаза к ясному ночному небу. — Пора возвращаться, — не опуская взгляда сообщает Ерохин, — сегодня у тебя был последний день свободной жизни, Сашка. — Спасибо, что напомнил, — Головин пинает небольшой камушек под ногами, и он со звоном отскакивает в сторону, ударяясь о кирпичную кладку бара «Кардамон», — я поймаю нам такси. Он спешит к дороге, не оборачиваясь на Ерохина, который неторопливо, немного помедлив, идет следом. Найти свободный автомобиль несложно. Вечерами в центре города их в избытке, специально для туристов и припозднившихся жителей Мадрида. Занимая задние сидения, они молчат всю дорогу, отвернувшись каждый в свое окно. Только их колени слегка касаются друг друга. И ни у одного нет сил отодвинуться, чтобы разорвать это приятное соприкосновение. Такси останавливается возле дома, когда часы уже показывают второй час ночи. Стараясь не сильно шуметь и не будить соседей, они поднимаются в квартиру. Александр, не включая свет, проходит внутрь, перешагивая через все еще валяющуюся на полу подушку и покрывало, он распахивает настежь балкон, пуская в душную комнату свежий воздух. — У меня кое-что есть для тебя. Я хотел подарить его в день свадьбы, но решил, что мальчишник тоже подходящий повод, — он роется в своем рюкзаке и на ощупь находит небольшую запечатанную коробочку, — это тебе. Саша принимает из его рук подарок и пару секунд, не мигая, всматривается в слова на упаковке. Они различимы даже в темной комнате, в свете лишь уличных тусклых фонарей, что проникают к ним на балкон. СK One. — Ты помнишь…. — Головин крепче сжимает коробочку, словно боясь выпустить ее из рук. — Я все помню. Каждый наш день, каждый вечер. С тобой и без тебя. Все это время, эти годы я надеялся, что наступит день, когда, преодолев страх, я признаюсь тебе, — забирая коробочку из ослабевших рук, под шокированным, испуганным взглядом, Александр убирает ее в сторону и сжимает его плечи ладонями, — весь этот год я надеялся, что все изменится, как только ты вернешься обратно. — В чем ты хотел мне признался, Саш? — В том, что я люблю тебя. В том, что не могу больше жить без тебя. Через миг его шею крепко сжимают руки Саши. Он прижимается к нему всем своим телом, словно из последних сил цепляясь пальцами за тонкую ткань рубашки на спине Александра. — Нет… нет… Не говори больше ни слова… — умоляющий, срывающийся голос Саши пугает, вынуждая Александра обнимать его крепче. — Я люблю тебя. Слышишь? Это — правда. Я.Тебя.Люблю. — он стараться поймать его лицо ладонями, чтобы посмотреть ему в глаза. Эти слова ставят финальную точку в затянувшейся трагикомедии с Ерохиным в главной роли. Он отпускает Сашу и успевает отступить в сторону, прежде чем его ладонь сжимают пальцы Головина. Он сам делает небольшой шаг, сокращая небольшое расстояние, что разделяет их на таком узком, тесном балконе. Медленно притягивая Александра к себе за затылок, не давая отстраниться, Саша мягко, почти невесомо, касается его губ. Александра накрывает волной сладкой горечи, этот долгожданный поцелуй совсем не похож на прошлые - голодные, жаркие укусы, от которых моментально вспыхнувшее тело требовало большего. Эти прикосновения иные - медленные, жгучие. Он бережно прижимает Сашу к своей груди, проникая внутрь его рта тягуче чувственным, изучающим поцелуем. Сбитый с толку своей реакцией, Александр медленно отстраняется, силясь справиться с защипавшими глазами и сердцем, которое готово пробить грудную клетку. Ладонь Сашки опускается на его шею и медленно поглаживает покрывшуюся мурашками кожу. Его лицо в тусклом свете прекрасно. Ерохин зарывается ладонью в его волосах и порывисто целует в губы. — Пойдем внутрь? — его хриплый шепот нарушает ночную тишину. Саша на долю секунды замирает, осознавая смысл сказанных им слов. Ответ застревает у него в горле, и, не спуская глаз с его лица, он решительно кивает.