***
Под утро ему внезапно приснился сон. Будто он тайно пробрался в какую-то лабораторию в поисках чего-то важного и впотьмах нечаянно, сам того не заметив, смахнул со стола какой-то фиал. Звон разлетевшегося в мелкие брызги стекла заставил его замереть неподвижно и облиться холодным потом. Ровно в полночь, когда слова «вчера», «сегодня» и «завтра» на миг потеряли всякий смысл, он застыл ни жив ни мёртв и гадал, что именно сейчас вдыхает – смерть, удачу, правду, любовь, мучения или просто какое-нибудь Бодроперцовое. Горло тотчас перехватило от ужаса неизвестности, он стремительно аппарировал прочь… И проснулся, схватившись за чью-то руку. – Милорд? – произнёс знакомый голос, и Люциус облегчённо выдохнул. Сон, всего лишь дурной сон. – Успокоительное, – пробормотал он недовольно, продолжив приснившийся список зелий, и открыл глаза. Аженор Неккер приподнялся на локте и нахмурился. – Ерунда приснилась, – объяснил Люциус и наколдовал Темпус. Шестой час: спать бы и спать, но проклятый сон взбудоражил не хуже внезапной стычки. Он прикинул, что успокоиться и вернуть так нужное сейчас хладнокровие проверенными способами не выйдет. Куда-то бежать и что-то делать было слишком рано, алкоголь исключался по той же причине, а секс... Потенциальный секс сонно моргал и возился на своей половине кровати, кутаясь в одеяло. К сожалению, спать обнажённым паршивец Неккер перестал, как только понял, что в качестве платы за покровительство его тело Люциуса не интересует. Точнее, тело-то Люция интересовало, и чем дальше, тем больше, но совсем не хотелось, чтобы это дракклово тело легло ничком, уткнуло нос в сгиб локтя и терпеливо дождалось, пока «его милость» кончит. «Сучёныш», – с привычной досадой постановил Люциус, закинул руки за голову и хмуро уставился в потолок гостиничного номера. Проклятая неопределённость снова взялась его мучить, но теперь не было ни летнего леса вокруг, ни уютного гамака, ни даже виски, ибо пить не просыхая в нынешних обстоятельствах мог только самоубийца. Множество событий, большинство из которых по отдельности не тянуло не только на катастрофу, но даже на обычную проблему, упрямо сплетались между собой в прочную верёвку. Магловскую верёвку – толстую, кручёную, спрядённую из скользких нитей неведомого происхождения, на которых почти не держались чары. Люциус однажды пробовал: дурная растрата сил. На такую верёвку бесполезно было вешать что-то незаметное и деликатное, чтобы освободиться без нарушения Статута. Только жечь. Жечь прямо на глазах ошарашенных маглов, с руганью стряхивая с рук жгучий черный расплав вместо честного пепла от нормальной верёвки. Затем бить по свидетелям самым сильным Конфундусом, на какой только способен, не заботясь о нежном содержимом магловских черепов, и улепётывать как можно быстрее и как можно дальше. Урок был обидным и болезненным, зато с тех самых пор Люций старательно держал дистанцию между собой и маглами. Что, впрочем, впоследствии не спасло его от автоматной очереди. Расстояние между ним и стрелявшим вроде было приличным, но Хромец Гилберт потом объяснил, что стреляли «практически в упор». На мгновение забывшись, Люциус злобно оскалился и понял, что возня рядом прекратилась. Паршивец настороженно замер и, кажется, прикидывал, как притвориться спящим. В другое время Люций сделал бы вид, что ничего не заметил, но раздражение, клокотавшее в груди, настоятельно – «Ох, Север! Как я тебя сейчас понимаю!» – требовало выхода. – Страшно? – вкрадчиво поинтересовался он, неимоверным душевным усилием удержавшись от гневного вопля и залпа ругательств: «Мерлин трижды величайший, я и Нарси теперь понимаю!» Неккер нерешительно кивнул и плавно сдвинулся поближе к краю кровати. – Ты меня до сих пор боишься? – уточнил Люций на всякий случай. – Ваша милость не в духе, – глаза у сучёныша потемнели. – В сердцах всякого можно… Простите. Люциус глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Он решил сосредоточиться на том, что паршивец – меньшая из его проблем, и вообще необыкновенно хорош собой. Загляденье просто, а не ходячая головная боль. – Я злюсь на плохой сон, – терпеливо повторил Люций. – Я не собираюсь тебя проклинать, бить, насиловать, калечить и отбирать учебники. Честное слово. Я даже клятву давал, помнишь? Я и пьяным до беспамятства ничего с тобой не делал! И не собирался! Объясни же, что со мной не так? У паршивца достало совести покраснеть и смущённо опустить глаза. – Понятно. Всё не так, – не дождавшись ответа, буркнул Люциус и снова уставился в потолок. Раздражение схлынуло как не бывало, а мозги наконец заработали и выдали весьма неутешительный вывод. Люций некоторое время осознавал свершившееся, а потом издал горестный стон. – Милорд? – Радуйся, – недовольно проворчал Люциус. – Пришла пора нам с тобой расстаться. Всё. На прощание я громко хлопну дверью. Это для охраны, не пугайся. – А… – вопреки ожиданиям радоваться Неккер не спешил. Огорчаться, впрочем, тоже. Удивился, а затем что-то понял и покорно кивнул. – Осень. Я забыл, простите. – В том числе, – Люций всё-таки не удержался и мстительно добавил: – И в постели ты… Тоска, в общем. Теперь паршивец обиделся и слегка разозлился: сомкнул губы, сощурил глаза и раздул ноздри. Еле-еле, но Люций заметил и мысленно потёр ладони – ага, дружочек! Съел? – До сегодняшней ночи всё было отлично, – подумав, уточнил Люциус. С одной стороны, разозлить Неккера было бы славно. Паршивец исправно бесил Люция каждую встречу и вполне заслужил маленькую месть. Но с другой стороны, обиженный малефик под боком – это очень, очень плохая идея. Как будто других неприятностей нет. – Отлично? – растерялся паршивец. – Ни одного дурного сна рядом с тобой, – проникновенно поведал Люций, стараясь не ухмыльнуться. – Спал как дитя! И вот, пожалуйста! Снова ночи без сна и фиалы с успокоительным зельем! – И вот это всё, – Неккер повёл рукой, необъяснимым образом заключив в нехитром жесте свежую постель, дорогой номер, ванну, в которой полюбил плескаться, стопку учебников на прикроватной тумбочке и даже старичка-репетитора мистера Сноуоула, – только для того, чтобы выспаться?! – Помучайся с моё от кошмаров! – возмутился Люций и добавил примирительно: – Нет, Аженор, ты сам по себе очень ценен, поверь. Ты хоть и не обучен, но очень силён. Для своей силищи ты на диво вменяемый. К тому же я верю, что судьба не зря свела нас вместе. Постель, что бы мы с тобой под этим не подразумевали, здесь вовсе не главное. – Судьба? – Неккер свёл брови, и Люций невольно им залюбовался: всё-таки есть что-то чарующее в юношах строгих и печальных. – Или «квадратики»? Люций потёр виски, прогоняя незваные мыслишки, и сознался: – Ни в какие «квадратики» ты не вписываешься вообще ни по какому раскладу. Я и так прикидывал, и эдак – пусто! Но мы зачем-то встретились, да ещё таким дурацким способом, и наши дела внезапно пошли в гору. – Это смотря по тому, что считать горой, – здраво заметил паршивец и отодвинулся от Люция ещё на фут. – Да, я много лучше стал разбирать латынь, но зато из егеря превратился в дичь. На меня есть два тайных контракта. Вы знаете? – Один – мой, – выдал Люций очередное признание и добавил: – А как прикажешь отслеживать исполнителей по первому? Перебиваем цену и отлавливаем потихоньку, но ты всё равно будь настороже. Не приведи Салазар, за дело возьмётся кто-нибудь принципиальный и не алчный. И потом, ты всё равно предрёк нам всем гибель через пару лет. Не поздно ли переживать? – Мерлин, о чём я думал, отправляясь тогда на встречу с вами? – с тоской спросил Аженор у аляповатой люстры на потолке. – Ещё спроси: «За что мне это?» – раздражённо хмыкнул Люций. – И за что же? – Ни за что! Просто так! В комнате повисло нехорошее молчание, и Люциус был вынужден констатировать, что от «феномена Неккера» он излечился наполовину. На худшую половину: кошмары вернулись, а ясность ума – нет. Зачем он достаёт талантливого, но совершенно дикого мальчишку? Есть риск вляпаться в такое проклятие, которое и Конклав чароплётов не распутает. – Уели, ваша милость, – отозвался наконец Аженор и смиренно вздохнул: – Никто, и ни за что, и ни в одном «квадратике». – Да что ж такое? – пробормотал ошарашенный выводом Люций. – Давай начистоту. Ты меня боишься, и меня это огорчает. Не такой уж я и негодяй. До Лютого Дика, например, мне далеко. Я стараюсь выполнить свою клятву в точности, и не моя вина, что порой не угадываю твоих желаний – менталист я никакой. Скажешь вслух – исполню. Ты сыт, одет и не мёрзнешь. Ты учишься и имеешь на это время, поскольку не шляешься месяцами по лесам ради пары галлеонов. Ах да, ещё ты под охраной, чтобы оградить тебя от встреч с опасными людьми. Это проблема? – Да! – с вызовом ответил паршивец и твёрдо посмотрел Люциусу в глаза. – Это проблема! Я давно совершеннолетний, ваша милость, и тоже давал вам клятву. Мне следует вас оберегать и защищать, но вы меня держите здесь, как… – он запнулся, явно подбирая сравнение пообиднее, и Люц поспешил его перебить. – Малефика в поле? Настоящего тёмного малефика? Да ты рехнулся! Дешевле дорожки в саду мостить галлеонами! Опять неймётся поваляться в беспамятстве? Если хочешь поиграть в бойца и целителя, то это можно устроить без ядовитого когтя в заднице! Я в полном твоём распоряжении! Приступай! Сучёныш густо покраснел. – В плече, а не в заднице, – пробормотал он еле слышно и опустил глаза. – Не хочу я играть, с чего вы взяли? – Ну вот, а я-то надеялся! – развеселился Люций. – Ладно, пора по делам. Дверью хлопать или проверим твою способность отгонять кошмары ещё разок? – Проверим, – подумав, кивнул Аженор и вздохнул: – Когда вы спите, милорд, то ни капельки не страшный. Ну, ежели, конечно, заснули трезвым.***
– Не, ну как ты его, а?! – Симус никак не мог успокоиться; в сотый, наверное, раз хлопнул Невилла по плечу и снова прыснул: – Шляпа! Сумка! Каблуки, Годрик всемогущий! Дин тоже засмеялся: – На зельеварение теперь хоть не ходи! Баллов же стрясёт кучу! – Нехорошо обсуждать преподавателей, – наставительно произнесла Гермиона, – в подобном ключе. – Какие ещё ключи? – отмахнулся Симус и расплылся в счастливой улыбке: – Прикиньте, народ, мчится это Снейп по коридору – нос вперёд, патлы назад, мантия парусом! Только на каблуках! Цок-цок-цок! Теперь расхохотались все, и даже Гермиона заулыбалась смущённо. Воображаемая картинка получалась настолько забавной, что Рона наконец-таки отпустило, и смех вышел нормальным, а не истерическим. – Дружище, – сказал он Невиллу негромко и подмигнул: – Спасибо! Невилл слегка покраснел и молча ткнул его в бок. – Рон тоже классно со своим пауком управился! – отсмеявшись, Финниган впал в воинственное настроение. – Лапы – раз! Тулово – р-раз! – и бах! Круто! А баньши эту паршивую как я сделал, видели? Чётко, да? Слава Мерлину, теперь-то у нас нормальные уроки ЗОТИ будут! – Только Уизли больше к боггарту подпускать не надо! – жалобно пропищала кривляка Браун. – Где ты только такое чудище увидел, рыжий? Я чуть не умер… – Уссалась, – мрачно буркнула тихоня-себе-на-уме Данбар. – Я – без малого, Уизел. Спасибо тебе, порадовал! – Фе-е-й! – хором застонали Браун и Патил. – Ты же девочка, следи за языком! Даже Грейнджер, хоть и безнадёжная, а такого не ляпнула бы! Гермиона фыркнула, задрала подбородок подозрительно знакомым манером, и Рон понял, что ненавидит Хорька ещё больше, чем даже вчера в поезде. – Кстати, да, – кто-кто, а Данбар всегда плевать хотела на «ты же девочку». – Где, Уизел? В зверинце такую хрень не удержать. Да и в деревеньке вашей ловят мух твари попроще. – Есть места, Данбар, – важно обронил Рон и опасливо покосился на Гермиону. За места, населённые акромантулами, им с Невиллом перед каникулами крепко от неё попало. Но из боггарта паучара и впрямь получился кошмарный. Рон на мгновение обеспамятел от ужаса, да и потом весь урок не мог поверить, что остался жив. Пауков Рон боялся сколько себя помнил. Детские страхи исправно подновляли засранцы Форджи. Они, правда, каждый раз уверяли, что пытаются избыть испуг ещё большим испугом, но Рон им не верил – обычно бедовые братцы несработавшие фокусы по второму разу не пробовали. Заикой хоть не стал, и то счастье. После рейда по карте-обманке в Запретный лес за «кладом» давний страх лишь укрепился. На малюсеньком-то паучке поди разбери, что такого в нём страшного и отвратительного. Зато на акромантулах Рон всё-всё разглядел в самых гнусных подробностях – и жирное мохнатое брюхо, и суставчатые лапы, и отвратное рыло с каким-то шевелящимся дерьмом вместо рта, и жуткие буркалы – все восемь. Погань как она есть! Боггарт, наверное, сам охренел, когда воплотился в эдакую срань. А профессор Люпин всё-таки егерь. Интересно, а кличка у него какая для контрактов? Не скажет, конечно. Такой и ватагу может водить запросто. Умный, сволочь. Вернее, Рон сначала решил, что просто сволочь – матёрый акромантул, выметнувшийся из шкафа, склонять к другому мнению о преподавателе как-то не захотел. Теперь же, раз за разом прокручивая воспоминания об уроке, Рон сообразил, что егерь-профессор непрост даже для профессора, а уж для егеря и вовсе чересчур мозговитый. Этот год вообще начался прикольно, даже если забыть про дементоров. На самый первый урок пришлось тащиться в дальнюю Северную башню и карабкаться в класс прорицаний по верёвочной лестнице. На прорицания Гриффиндор поставили в пару с Рейвенкло, но на деле из умников к Трелони записалась лишь Падма Патил, сестрица Парвати. Именно она подняла визг и заставила парней лезть первыми, чтобы «под юбки не заглядывали». Невилл и Дин смущённо пожали плечами, а Рон и Симус обменялись досадливыми взглядами – вот ведь недоумки, могли же сами догадаться и чуть приотстать по дороге! Как раз явились бы к десерту! На уроке Рон приготовился забиться на заднюю парту и вздремнуть хорошенько, но парт в классе не оказалось, да и дремать стало некогда. Мадам Трелони, во время обедов в Большом зале казавшаяся безобидной тетёхой, с ходу явила дурной нрав. Для начала она заявила, что прорицания – самое трудное из всех магических искусств, для которого важны лишь врождённые способности, а личное усердие и уроки с учебниками полезны «лишь отчасти». Лучшего способа разозлить Гермиону просто не существовало: она дерзко фыркнула и демонстративно уставилась в учебник. Затем мадам Трелони зачем-то напугала Невилла. Брякнула, что, мол, старуху Лонгботтом может тяжёлая болезнь настичь или что-то вроде того. Оглушённый «новостью» Невилл мигом растерял боевой настрой, и Рону пришлось доказывать, что разбитая чашка – это всего лишь разбитая чашка, а в битве Стальной Августы с какой-нибудь хворью можно смело ставить последний кнат на скорую и беспощадную победу Августы. – Только много не заработаешь. На болячку-то и вовсе никто поставит, – притворно пригорюнился Рон, и Невилл наконец расправил плечи и улыбнулся. Гермиона же утешать Невилла не стала, только буркнула сухо: – Хочешь верить в эту ерунду, верь. Прочие девчонки щебетали, разглядывая чаинки в чашках, Симус с Дином тоскливо переглядывались, а профессор Трелони монотонно гудела неожиданно низким и густым для своего тощего сложения голосом: «Проникните под покровы обыденного! Развейте туман над грядущим!» Видит Мерлин, Рон хотел бы развеять этот проклятый туман и накрепко убедиться, что сам он дослужился до главы мракоборцев, Невилл выстроил самую большую в мире оранжерею и посадил там всё, что его душа пожелала, а Гермиона... Ну, этот туман хрен развеешь. Вот как ей рассказать, что пришла пора обратить внимание на парней? В смысле, на одного парня. Ничего так, парень, кстати. Получше многих. И уж точно лучше всяких высокомерных белобрысых говнюков. Но врождённых способностей к прорицаниям у Рона отродясь не имелось, и надеяться на их внезапное обретение не стоило. Так что под покровы обыденности они с Невиллом так и не проникли, хоть и убили следующий час на гадания по чайной заварке. – На что похоже, как думаешь? – Крест? – неуверенно предполагал Невилл. – Не, криво для креста, – мотал головой Рон и сверялся с учебником: – «Увидеть крест – испытать беды и несчастья». Точно, криво. Это снежинка, вот! Та-а-ак… Где тут у нас снег? Ага! «Кратковременная влюблённость». Невилл краснел и бурчал смущённо: – Тогда точно не снежинка. Смотри, а у тебя что-то похожее на кота. Что это значит? – Это значит, что кое-кто купил мерзкого кошака, – напоказ вздыхал Рон, – который того и гляди сожрёт Коросту, а ей и так в жизни досталось. – Мой замечательный кот, – металлическим голосом отвечала Гермиона, не отрывая взгляда от книги, – не станет есть старого лишайного вредителя и переносчика опасных болезней! – Когда это твоё помоечное отродье научилось перебирать жратвой? Схарчит и не поперхнётся! Вон, посмотри в чашку! Заварка врать не станет! – Это всё ерунда! – громко сказала Гермиона и от души шарахнула учебником прорицаний по столешнице, отчего чашки и блюдца жалобно задребезжали, а в классе воцарилась мёртвая тишина. – Чушь! – О чём вы, мисс? – лениво осведомилась профессор Трелони, выпуская изо рта кольцо дыма; когда она успела закурить папиросу в длинном-предлинном мундштуке, Рон не заметил. – Не сошлись в интерпретации знаков? Я помогу. Трелони, зазвенев бусами-браслетами-цепочками, встала с кресла и подошла к их столику. – Вы все неправы, – заявила она, взглянув на раскисшие листики чая. – Это не кот. Это грим. Сочувствую вам, юноша. Грим – кладбищенское привидение. Его образ сулит смерть и только смерть. Боюсь, весны вы не увидите. – Чего?! – обалдел Рон, а Гермиона упрямо тряхнула кудрями и нахмурилась. – Это обычный чай! – запальчиво возразила она. – Это – чай, а теория вероятностей – раздел математики! – Простите, милая, но ваша аура несовершенна, – изрекла профессор Трелони с фальшивым сожалением. – У вас весьма слабая восприимчивость волн, идущих из будущего. Боюсь, мой предмет лично для вас бесполезен. Девчонки злорадно зашептались, а Гермиона внезапно успокоилась. – Я тоже так думаю, – ответила она тихо. – Именно, что бесполезен. Благодарю. На том урок и закончился. О грядущей смерти Рон тут же позабыл, поскольку спуск девчонок по верёвочной лестнице вредина Падма организовать не успела. Он и раньше подозревал, что самые длинные и стройные ножки у Гермионы, но убедиться в этом воочию было приятно. Следующим уроком была защита от тёмных искусств, и вот там Рон взаправду чуть не помер. Егерь-профессор выглядел чуть лучше, чем вчера в поезде. Потрёпанная мантия осталась прежней, и шрамы с лица никуда не делись, но тёмные круги под глазами и болезненная бледность исчезли. Он поздоровался со студентами и велел оставить в классе учебники и писчие принадлежности. – Возьмите лишь свои палочки. У нас будет практические занятия. – Опять пикси? – взвизгнула Браун и прижала руку к левой сись… Кхм… Короче, изобразила, что вот-вот грянется в обморок. – Мне дурно! Я никуда не пойду! Профессор изумлённо вскинул брови, но вежливости не растерял: – Позволите применить к вам Энервейт, мисс Браун? Не нужно так переживать, я не дам вас в обиду. Браун захлопала ресницами, заполыхала щеками и первая поскакала к выходу, напрочь позабыв про дурноту. Остальные, встревоженно переглядываясь, побрели следом за профессором, и только Гермиона осталась спокойной: в прошлогодней истории с пикси она единственная не растерялась и догадалась бить мелких гадёнышей замораживающим заклятием. Рон грустно вздохнул и мысленно пожелал дурному кошаку, рассорившему его с Гермионой, подцепить чуму, чесотку и три тысячи блох покусачей. Профессор Люпин привёл их к дверям учительской, и народ напрягся всерьёз: ничего хорошего ни с кем из студентов в этом проклятом месте никогда не случалось. И точно! За одним из столов сидел Снейп и с угрюмой рожей яростно чёркал какой-то свиток. Невилл тихо ойкнул, и Рону пришлось взять друга за руку, чтобы хоть немного успокоить. – Что происходит? – злобно выплюнул слизеринский декан, опуская приветствие и всякое вежливое обращение к коллеге. Профессор же Люпин, напротив, повёл себя достойно: – Добрый день, профессор Снейп! Я получил согласие директора Дамблдора на проведение здесь практических занятий по моему предмету. Прошу прощения, если мы вам помешали. – Ничуть, – Снейп медленно поднялся с места, и бедняга Невилл стиснул ладонь Рона так, что впору было взвыть. – Эти бездари не в состоянии ничему помешать. Люпин безмятежно улыбнулся и сделал вид, что не услышал грубости. – Пожалуй, оставлю вас, – Снейп призвал охапку свитков, брезгливо сморщил носище и вдруг выдал ни с того ни с сего: – Предупреждаю, здесь присутствует некто Лонгботтом. Постарайтесь не поручать ему ничего сложного или важного. Он не справится. Думает за него Грейнджер, а действует – Уизли. Невилла затрясло, а Рон наклонил голову и стиснул зубы, чтобы не обрадовать слизеринского гада словечками, которыми Олли Вуд поприветствовал за завтраком тролля-второгодника Флинта. Гермиона же, наоборот, вскинула голову, выпрямилась и даже воздуха успела набрать, но Люпин её опередил. – Мне думается, вы ошибаетесь, профессор, – с мягкой улыбкой возразил Люпин. – Способности к зельеварению даются не всякому, но это всего лишь одна из множества магических наук. Мадам Спраут очень хвалила мистера Лонгботтома и рекомендовала мне обучать его без всяких поблажек. Снейп скривил без того кривую рожу и под облегчённый выдох студентов выскочил из учительской. Небось, помчался портить ещё чью-то жизнь. Люпин вежливо склонил голову на грохот закрывшейся двери и снова улыбнулся. Рон от всей души позавидовал самообладанию егеря-профессора. Круто же, ну! Вот чему нужно непременно научиться! Тявкнул, скажем, Хорёк какую-нибудь хрень, а Рон ему в ответ не «Сам такой!», а с улыбочкой: «Извольте проследовать, тварь вы белёсая, куда подальше, где ваш смрад не учуять!» В запале, правда, что-то мудрёное фиг придумаешь: в драке мозги не тем заняты. Но ведь можно загодя сочинить и накрепко выучить, верно? Пока Рон мечтал, егерь-профессор подошёл к шкафу для преподавательских мантий и сказал: – За лето здесь завёлся боггарт. Декан Флитвик мог бы уничтожить его одним щелчком, но любезно позволил мне воспользоваться удачной оказией. Не отошедшие от встречи со Снейпом студенты взволнованно загомонили, а Браун снова принялась пищать и хвататься за… Интересно, если ей в Хогсмиде сласти какие купить, даст потрогать? «Боггарт! – строго напомнил сам себе Рон. – Являет самые потаённые страхи! Мама нас всегда пугала. Мол, не лезьте куда не надо, а то как выскочит! Ни разу ниоткуда не выскочил. Интересно, какой он с виду?» Как объяснял когда-то Чарли, боггарты опасны тем, что не всякий человек знаком со своим настоящим страхом. Люди думают, что они боятся того, чего надо бояться – драконьей оспы, дуэлей, тёмной магии, полётов на дрянных мётлах, пятиногов и прочего, что сулит неминуемую смерть или непоправимые увечья. Всю жизнь думаешь, что боишься, к примеру, смеркута, а встретил боггарта и – бах! – теряешь разум от волосатой гусеницы. Что обычная гусеница может сделать плохого? Ничего, но это ведь не гусеница, а ты сам, обезумевший от ужаса. «Самый страшный страх человеческий, – говорил Чарли, – без предупреждения столкнуться нос к носу с самим собой. Со своей изнанкой, если точнее. Себя надо знать очень хорошо и себя же перед самим собой не приукрашивать, а то мозги сожрёт первый попавшийся боггарт!» Рону повезло – свой страх он знал. Пауки, чтоб им пусто было. И способ справиться знал: спасибо, Чарли! «Нет ног – не побежит! Не побежит – не догонит! Не догонит – не поймает!» – пробормотал он про себя придуманную братом скороговорку и хотел было наскоро просветить Гермиону, но профессор Люпин его опередил. – Кто такой боггарт? Кто ответит? Мисс Грейнджер? – Это привидение, которое умеет менять свой вид. Боггарт превращается в то, что человек больше всего боится, – опуская руку, бойко отбарабанила Гермиона, и Рон понял, что с просвещением опоздал. – Отлично, – кивнул профессор, а Гермиона вновь подняла руку. – Да, мисс Грейнджер? – Но ведь нас здесь много! В кого же боггарт будет превращаться? Это зависит от интенсивности страха конкретного человека? Или выбор случаен? Рон в досаде едва не заехал сам себе по лбу. Точно! Чарли ведь рассказывал, как биться с боггартом в одиночку! А тут толпа! Гермиона опять первая ухватила самую суть! Вот кто был бы бойцом из бойцов, люби книжки чуть-чуть поменьше. Профессору тоже понравились вопросы, и глаза его из неприступно-вежливых сделались нормальными, только чуточку грустными, как у Невилла. – Верно, мисс Грейнджер. Нас много, и это хорошо. Что бы не писали в приключенческих романах, одиночка заведомо обречён на поражение. Вопрос времени и личного везения. У боггарта же никаких предпочтений не имеется, он слишком просто устроен. Необходимость выбора в буквальном смысле рвёт его на части. Я был свидетелем курьёза, когда боггарт пытался напугать двух человек одновременно. Получившееся видение было смешным, и боггарт упокоился мгновенно. Сейчас мы попробуем и то, и другое. Сначала научимся справляться один на один, а потом посмотрим, что происходит с боггартом при встрече с группой людей. Начнём? Все закивали, и Люпин обратился к Невиллу: – Чего вы боитесь, мистер Лонгботтом? Вопрос не праздный и никак вас не унижает. Наставник не должен отправлять в бой неподготовленного новичка. Итак? Невилл покраснел и, уставившись в пол, пробубнил что-то неразборчивое. – Бояться не стыдно, – подбодрил его профессор. – Стыдно стать жертвой собственных страхов. Невилл помолчал, а потом выдавил: – Я боюсь… Боюсь профессора Снейпа. Рональд был готов двинуть в морду любому, кто посмеет хоть разочек хихикнуть, но никто не смеялся: до всех дошло, что собственные страхи нужно будет озвучить, а потом и встретиться с ними. На глазах у однокурсников. Рон помрачнел: вежливый профессор-егерь открылся с неожиданной стороны. Когда человек от рождения гад, ну, как Снейп или, там, Малфой, это ничего. В смысле, не обидно. А бывает, что человек хороший-хороший, а потом вдруг – шар-рах! – и гад! Ну, вроде как в дерьмо тебя макнули. – Давайте я буду первый, – угрюмо предложил егерю-профессору Рон. – Пауков боюсь. – Пауков? – задумался гадский профессор и решительно мотнул головой. – Нет, Снейп лучше! Засмеялся даже сконфуженный до слёз Невилл, чего уж говорить об остальных. Рон и сам смешливо хрюкнул, изо всей мочи пытаясь удержать суровое выражение лица. До Люпина дошло, что сморозил, и он тоже заулыбался, а потом укоризненно погрозил пальцем: – Сейчас сами всё поймёте! Итак, мистер Лонгботтом, вы уже смеётесь над своим страхом. Молодец! Теперь слушайте внимательно! Страх и смех никогда не уживутся вместе. Вам или страшно, или смешно. Когда всё одновременно, пора бежать к мозгоправу, а не на урок ЗОТИ. Ясно? Отлично. Мистер Лонгботтом… Могу я звать вас по имени? – И меня! – пропищала задавака Браун одновременно с неуверенным кивком Невилла. – Невилл, вы сумеете представить профессора Снейпа смешным? – Нет! – Вы только что смеялись. Можете, уверен. Итак, класс! Запомнили заклинание «Ридикулус»! «Ри-ди-ку-лус»! – Люпин достал свою палочку, такую же потрёпанную, как и сам. – Повторяйте за мной. «Ридикулус!» Все вместе! Отлично! Ещё раз! И ещё раз! Запомнили? Очень хорошо! Теперь дело за малым – нужно наставить на боггарта палочку, сказать заклинание и представить свой страх в смешном виде. – Как?! – простонал несчастный Невилл. – Как одевается ваша бабушка? – вопросом на вопрос ответил профессор. – Вообразите её парадный наряд и облачите в него боггарта. Невилл, кусая губы, неуверенно подошёл к шкафу и нацелил палочку на резные дверцы. Кончик палочки подрагивал, а за дверцами что-то шуршало и скреблось. Все затаили дыхание. Невилл переступил на пару шагов ближе, дверцы распахнулись, и из шкафа стремительно шагнул слизеринский декан. Два Снейпа на один Хог было бы перебором даже для слизней, а уж нормальных студентов, понятно, передёрнуло всех до единого. Невилл же – герой! – не оплошал и громко выкрикнул заклинание, исхитрившись ни разу не заикнуться. Поддельный Снейп обзавёлся прославленной шляпой с чучелом грифа, красной сумкой и старомодными ботами на каблуках-рюмках. Парни и девчонки нервно засмеялись, Невилл оскалился в сумасшедшей ухмылке, и Рон, плюнув на приличия, взял палочку в боевой хват. Псевдо-Снейп запнулся на полушаге, окинул себя затравленным, совсем не снейповским взором, прикрылся сумкой и шмыгнул назад, в шкаф. И только после треска захлопнувшихся за боггартом дверок смех стал правильным – весёлым. – Каблу-уки-и! – взвыл Симус восторженно и захохотал. Его хохот подхватили остальные; у Парвати Патил даже слёзы на глазах выступили. Гермиона тоже улыбалась, но будто через силу: видно, идея насмехаться над преподавателем ей не понравилась. Рон же не на шутку озадачился. Чарли учил не так – о смехе и речи не было. Страх нужно было обезвредить. Неважно, каким способом, лишь бы в этот способ верилось. «Нет ног – не побежит», – это не смешно, это здраво. Паук же в шляпе старухи Лонгботтом – ни хрена не весело, потому что все восемь проворных лап останутся при нём. Бегать не разучится, точно. Ладно, сейчас станет ясно, чьи уроки лучше. Он снова взял палочку «правильно», за рукоять, и принялся дожидаться своей очереди. Дождался, блин, на свою голову! После игрушечной мумии в дурацких больничных бинтах от Патил (уж после каникул в Египте Рон знал толк в правильных мумиях!), симусовой баньши, милой и очень симпатичной крыски от дуры Браун, чьей-то змеюки с погремушкой на хвосте и окровавленного обрубка руки от Томаса Рон успокоился и приготовился «отрывать» лапы у своего паука. Вот только из шкафа вылез не домашний паучок, а матёрый акромантул во всех тошнотворных подробностях. Профессор Люпин, кажется, сам на миг растерялся, а уж Рональд и вовсе чуть на жопу не упал от неожиданности и в панике заорал во всю знаменитую лужёную глотку Прюэттов: – Ридикулус! Девчонки хором завизжали, и лишь Гермиона принялась смеяться, но так, что лучше бы тоже взвизгнула. Рон даже про акромантула на секунду позабыл, заслышав этот злой и очень старательный смех: – Ха-ха-ха! «Вступилась! Помогает!» – понял Рон, углядев, что Гермиона без команды профессора достала палочку, и сам расплылся в счастливой улыбке. Лапы у дракклова боггарта тут же отвалились сами собой, и жирное мохнатое тулово грузно плюхнулось наземь. – Ур-ра! – радостно заорал Симус и добавил ехидно: – Но Снейп лучше! На каблуках! Люпин укоризненно покачал головой и подошёл к слабо подёргивающейся туше акромантула. Та задрожала, превратилась в облачко и свернулась в серебристый шар, который тут же трансформировался в крысу со змеиным хвостом, а потом снова стал облачком и шустро метнулся в шкаф. – Молодцы! Вы все прекрасно себя показали, – профессор Люпин неуловимым движением убрал палочку. – Домашнее задание: прочитать главу учебника о боггартах и написать эссе. Будет славно, если вы опишете свой личный опыт. – А я? Я не успела применить заклинание «Ридикулус» и победить свой страх! – громко и слегка обиженно сказала Гермиона. – У меня нет личного опыта! – Уверен, есть, – мягко улыбнулся профессор. – Каждый из нас побеждал свои страхи не раз, верно? Гермиона медленно кивнула и крепко задумалась. Обед прошёл весело, под тихие смешки над угрюмо-надменной рожей Снейпа, восседавшего за преподавательским столом с таким видом, будто он всему Хогвартсу одолжение делает. Профессор Люпин сидел рядом с директором и о чём-то с ним переговаривался, то и дело посматривая на Поттера и его драккловых дружков. Поттер же и ухом не вёл: уплетал жареное мясо вприкуску с пирожными и отвлекался только на перешёптывания с Хорьком. – Следующий урок у Хагрида? – негромко спросил Невилл, тоже посмотрел на Поттера и помрачнел. – Со Слизерином? – Угу, – вздохнул Рон; друга стало жаль. Невилла хотелось как-то утешить, но Рон не представлял, как. Уж очень тесно сидели рядышком Поттер и Малфой, хотя места на скамье было вдоволь. – Не уверен, что будет что-то круче, чем боггарт. Как думаешь? Невилл рассеянно пожал плечами и снова печально уставился на Поттера, бедняга.