медленно, медленно

Артемис всегда любил Германию; любил этот язык, народ, архитектуру. Приятно снова быть здесь. Фрайбург – это город, о котором он всегда слышал только хорошее, и, стоя в Музее современного искусства, он приятно удивлен тем, насколько здесь всё безупречно. Элфи, несмотря на проповедуемую ею неприязнь к современному искусству в целом, тоже впечатлена. У неё нет определенного представления о том, что бы ей понравилось: это может быть как абстрактная картина с мазками красок, так и деревянная резная статуэтка. Даже Артемис не может составить общий образ того, что её интересует. Некоторые из этих вещей замечательны, некоторые из них вдохновляют, некоторые из них попросту уродливы. Но одна комната ужасает Артемиса, как только он входит. Полы покрыты отражающей черной смолой, стены выкрашены в матово-черный цвет; освещение настроено таким образом, что один блок огромного красного кристалла, свисающий с потолка, как будто светится, и нельзя понять, где начинается отражение стен. Он не может понять, почему эта комната так его беспокоит, пока не замечает у двери табличку с описанием; и комната называется «Роза». Дыхание Артемиса будто застревает у него в груди. – Ты в порядке? – спрашивает его Элфи, когда замечает, что он застыл, бледный и ошеломленный, не сводя глаз с кристалла. Он не знает как объясниться. Он думал, что ему уже лучше. Поэтому он просто качает головой. – Пойдем в другую комнату, – очень тихо говорит он. Он не может перестать пялиться на этот чертов кристалл. Элфи прослеживает его взгляд, оборачивается обратно к нему. – Хорошо, – говорит она, явно смущенная, но ни о чём не расспрашивает. Он почти бежит от этой тьмы, от этого глубокого мрачного света. --- Она очень беспокоится об Артемисе. Они покидают музей, выходят на солнце, и он, кажется, выглядит абсолютно спокойным, как будто всё в порядке. Но она помнит, каким он был там, в музее, и понимает, что Дворецки, к сожалению, прав. Но что его спровоцировало? Он мало рассказывал о том промежутке между мирами, и в какой-то момент Элфи просто предположила, что он ничего не помнит (если, конечно, вообще есть что вспоминать). Элфи не знает, как поднять эту тему. Эй, у тебя посттравматический синдром! Артемис, у тебя только что был приступ панической атаки! Дворецки сказал мне, что у тебя проблемы с психикой! Конечно, она ничего из этого не говорит. Она косится на него всю дорогу до ресторана. Сейчас Артемис выглядит хорошо, но тогда, в той комнате, его глаза были застывшими, а лицо – бледным, и это напоминает Элфи о том, каким пустым выглядело его тело до того, как его душа буквально прорвалась, выцарапала свой путь обратно. На обед они заказывают свежую выпечку. Артемис очень тихий, и если бы Элфи не знала его лучше, она бы сказала – растерянный. Все её заботы об их физической близости в последнее время отпадают при виде того, как уныло он гоняет крошки по своей тарелке. – Мне понравилась эта комната со статуями, – непринужденно говорит она, как будто ничего не произошло. Артемис кивает. – Как и мне. Но он ничего не уточняет, не дает объяснений о культурном контексте или стиле искусства, как он обычно делает. – Так что, – не сдается Элфи. – Куда идем дальше? Он проверяет свои часы. – Мы могли бы пойти в Шварцвальд, исследовать некоторые туристические тропы, или на Старое кладбище в Бонне; оно древнее, но, судя по всему, красивое. Элфи думает, что меньше всего сейчас Артемису нужно быть окруженным надгробиями. – Давай вернемся в отель, переоденемся, а потом пойдем гулять, – предлагает она. Артемис оплачивает счет и ничего не говорит всю дорогу до города. --- Артемис подавлен, разозлен, потрясен тем, что какая-то идиотская постмодернистская арт-инсталляция оказалась сильнее его. Он с удвоенной силой одергивает свой прогулочный пиджак; пристальный взгляд Элфи обжигает голову. Что он сможет ей ответить? О, не беспокойся, это просто напомнило мне о том, что я провел кучу времени, подвешенный в пустоте, постепенно забывая, кто я и почему всё ещё держусь за жизнь. Ерунда, как говорят дети. Даже когда они приходят в отель, и Артемис натягивает куртку потеплее, он всё ещё хмурится. Он-то думал, что у него всё под контролем, а оказывается, что ни черта он ни с чем не справляется. Не говоря уже о личном оскорблении. Ради Бога, ведь он сам – квалифицированный психолог. Но он уже не тот горделивый ребенок, каким был когда-то, и вот почему он посылает Дворецки сообщение, где просит по возвращении назначить ему встречу с психологом. Отправляя сообщение, он чувствует себя неуютно, ему не хочется признавать своё поражение, но в его мыслях всплывает суровое лицо Минервы, и Артемис понимает, что поступает абсолютно правильно. --- Артемис всё ещё притихший; когда они заходят в лес, его пронзительные глаза смотрят куда-то вдаль. Его нет рядом с Элфи. Она не имеет представления, что творится в его голове. Но всё же, этот лес воистину прекрасен, и к Артемису возвращается его прежний (хотя, конечно, всё равно ужасно бледный) цвет лица. Солнечный свет яркий, бодрый, кусачий, но теплые и приятные лучи, пробивающееся сквозь деревья, немного снимают напряжение. Даже несмотря на беспокойство, Элфи наслаждается происходящим; как она может не наслаждаться, будучи в окружении такой природы? – Тут очень красиво, – говорит она, пытаясь подтолкнуть его к разговору. Он выглядит так, как будто она выдернула его из полудремы, и перепугано переводит на неё взгляд. – Да, – говорит он. – Итак... – снова пытается она. – Что тут раньше происходило? – Разные войны между крестьянами, пара ураганов. – Вау, – говорит она. – Это самая короткая лекция по истории, которую я когда-либо от тебя слышала. Артемис издает негромкий смешок и смотрит на неё. – Не привыкай к этому. Но понемногу он приходит в себя, и время от времени указывает ей на определенный вид дерева, даже обращает её внимание на следы диких животных. Постепенно к нему возвращается обычное выражение лица, и когда он останавливается, чтобы показать, как изменилась траектория роста одного дерева из-за ущерба от урагана многовековой давности, она заставляет себя начать разговор. – Итак, – говорит она непринужденно. – Что случилось в музее? Артемис не отвечает сразу, глядя на ветку, которую показывал ей. – Как будто я вернулся в Пустоту, – говорит он очень тихо. Он всё ещё не смотрит на неё. Она не знает, что ответить, поэтому позволяет ему продолжить. – Я зашел в эту комнату, – продолжает он, – и мне показалось, что я вернулся в тот темный, бездонный океан, и… и что я снова нахожусь там. Совсем один. Она ласково кладет руку на его предплечье. – Я думал, что уже прошел через это. Это... обескураживает. – Мне очень жаль, Артемис, – тихо говорит Элфи. – Что я могу для тебя сделать? Он переводит на неё взгляд и улыбается. – Не беспокойся. Я договорился встретиться с психологом, когда мы вернемся. – О, – говорит Элфи, пытаясь скрыть удивление. – Это... крайне логично с твоей стороны. – Я самый логичный человек, которого ты знаешь, – говорит Артемис, поднимая бровь. Элфи гримасничает. – Я просто удивлена, что ты такой... – Что я добровольно отдаю себя в руки другого человека, отказываясь от своей гордыни? – заканчивает за неё Артемис. Элфи коротко кивает. Он пожимает плечами. – Элфи, я уже не тот высокомерный ребенок, каким был раньше. Я был бы глупцом, если оставил бы ситуацию без контроля, когда у меня есть все средства, чтобы помочь себе. – Посмотри на себя, – качает головой Элфи. – Совсем взрослый. Он опускает на неё взгляд. – Ну, люди обычно взрослеют, когда приходит время, – говорит он немного сухо. Она ударяет его локтем в бедро, очень-очень легко, и они продолжают свой путь. – На что это было похоже? – спрашивает она нерешительно. – Та Пустота. – На одиночество, – просто говорит он. – Мне казалось, что всё, чем я когда-либо жил, было ложью, и что мне, наконец, сказали правду. И чем больше я там был, тем меньше этой лжи я мог вспомнить. – Он смотрит на неё. – Наверное, если бы я пробыл там чуть подольше, я бы просто рассеялся по этой пустоте как туман. Она безмолвно протягивает ему ладонь, и они какое-то время идут, крепко держась за руки. – У моего народа есть древние книги, которые говорят о том месте, – говорит она ему. – Согласно старым писаниям, мы пришли оттуда, и мы возвратимся туда, когда настанет наш час. Его рука сжимает её ладонь чуть сильнее, чем положено. – Я искренне надеюсь, что нет. Лежать в оцепенении и тлеть... это не то, что меня привлекает. Она смотрит на него, прищурившись. – Это что, цитата? – Не мог удержаться, – смущенно говорит он. – Шекспир – моя слабость. – Да, как ты мог не воспользоваться такой возможностью, – говорит она, но в этих словах совсем нет язвительности. Она отпускает его ладонь; её пальцы легко проскальзывают по его руке, будто разматывающаяся ткань, и между ними снова вспыхивает искра. – Ты боишься смерти, Элфи? Она пожимает плечами, пиная камешек. – Учитывая, сколько раз я была на волоске от неё, всё это начинает разочаровывать. Он смеется. – Тогда чего же ты боишься? Она не сразу отвечает, обдумывая вопрос. Один ответ приходит к ней на ум, но ей не нравится этот вариант, и вместо этого она произносит: – Я не знаю. А ты? – Я ненавижу употреблять такие клише, но скорее всего, я боюсь, что когда буду лежать на смертном одре, буду сожалеть о том, как прожил свою жизнь. – Похоже, ты всё-таки человек, а? – улыбается Элфи. Он пожимает плечами. – Ну, я мало что могу с этим поделать, – говорит он, отводя взгляд. Сердце Элфи согревается, когда она слышит эти слова, но она не понимает, почему. --- Артемис стучит в дверь Элфи, и когда она приглашает его войти, заходит в комнату. Она отрывается от своего чемодана и вопросительно смотрит на него. – Что-то случилось? Он осторожно садится на край кровати. – Элфи, ты будешь сильно возражать, если я предложу остаться здесь на ночь? Она моргает, глядя на него. – Конечно, нет. Всё в порядке. Артемис чувствует, что должен объясниться. – Просто это был долгий день, и я подумал, что мы могли бы просто заказать еду в номер и немного отдохнуть. – Правда, всё в порядке, – уверяет она его. – Я и сама немного устала. Он ещё немного наблюдает за тем, как она абсолютно нефункционально складывает свою одежду в одну большую грязную кучу. – Ты неправильно это делаешь, – наконец вырывается у него. – Если ты так горишь желанием сложить мою одежду, – говорит Элфи, поднимая брови, – приступай. Он закатывает рукава и опускается на колени рядом с Элфи, мягко подталкивая её плечом, чтобы она сдвинулась в сторону. – Вот так, – говорит он, складывая рукава сзади, и затем перегибает всю рубашку и переворачивает её. – Видишь? Намного аккуратнее. Она недовольно сопит, но позволяет ему продолжить, и складывание вещей превращается в практически медитативное монотонное занятие, которое было бы расслабляющим, если бы Артемис не чувствовал легкий аромат её духов. Артемис никогда не был таким уязвимым, таким открытым по отношению к другому человеку; даже Минерва не знает всех масштабов его страха – страха рассеяться в том темном, бесконечном месте. Умом он осознает, что Элфи никогда бы над этим не посмеялась, но всё равно это очень трудно сказать вслух. И вот она сидит тут, прижавшись к его боку, пытается аккуратно сложить свою одежду, как он показывал ей; её нос морщится, когда она поднимает уже сложенную, ужасно помятую рубашку. – Не думаю, что я на это способна, – жалуется она. Он хочет поцеловать её. – Всё не так плохо, – говорит он. Он хочет поцеловать её. – Да что ты говоришь? Ты бы сложил свою рубашку вот так? Он хочет поцеловать её. – Ну, – говорит он. – Я же – не ты. Элфи сворачивает рубашку ещё раз. Всё, о чём он может думать – это то, как сильно он хочет её поцеловать. Но если он поцелует её сейчас – и если она не ответит взаимностью – это испортит их поездку. Это разрушит их дружбу; и они будут сидеть по разным комнатам до тех пор, пока Дворецки не сможет вылететь за ними на частном самолете, и потом их будет ждать мучительная поездка домой, а Элфи будет такой несчастной, будет чувствовать себя так неудобно – – Вот так намного лучше, – заявляет Элфи. Было бы так легко, так просто наклониться к ней, позволить его руке нежно прикоснуться к её щеке. Вместо этого он встает и потягивается. – У меня уже болят колени, – говорит он. – Я... я, пожалуй, схожу в душ. Он практически выбегает из комнаты и идет в ванную, где делает то, что у него в последнее время очень хорошо получается: трогает себя и представляет, что это делает она. Он не знает, сколько ещё сможет вытерпеть. Он чувствует, что очень скоро оступится – так может, стоит прервать поездку? Но как? Это было бы грубо и странно, и, скорее всего, Элфи подумала бы, что ему надоело, что ему скучно проводить время в её компании или что-то ещё – Он закусывает ладонь, когда кончает, убирает за собой, моет руки и идет за холодной водой. Артемис немного успокаивается, поэтому возвращается в спальню, чтобы почитать подальше от Элфи. Конечно, за исключением того, что он перечитывает одно и то же предложение снова и снова – потому что, по-видимому, ему опять четырнадцать лет. Он проводит рукой по лицу. – Возьми себя в руки, Фаул, – бормочет он и заставляет себя сосредоточиться на книге. В последующие пятнадцать минут ему это удается; он расслабляется и не замечает, как пролетает ещё пара часов; и он лежит там до того момента, пока его мочевой пузырь не начинает протестовать. Вернувшись из ванной, он идет к холодильнику за водой и обнаруживает, что уже наступило десять вечера, а Элфи давным-давно спит на диване. Её волосы растрепанные, и она в этом ужасном зелено-фиолетовом джемпере, своих камуфляжных шортах и носках. Конечно, сердце разбухает у него в груди. Артемис задергивает занавески и присаживается рядом с её головой. Элфи тихонько похрапывает. Он вглядывается в неё ещё несколько секунд: как красивы её волосы, темно-медные в свете лампы, как её рука прижимается к щеке. Он не хочет её будить, но она точно повредит шею, если будет лежать в таком положении. Артемис протягивает руку и очень нежно трясет её за плечо. – Просыпайся, Элфи. Элфи что-то ворчит, и он ещё раз встряхивает её, пока она наконец не открывает печальные глаза. – Который час? – сонно спрашивает она, поворачиваясь на спину и потягиваясь. – Время ложиться спать, – говорит он. – Если только ты не голодна. Элфи качает головой. – Я с удовольствием пойду спать, – зевая, соглашается она и начинает вставать. Потом, вспоминая это снова и снова, Артемис никогда не будет уверен, почему это произошло, что было решающим фактором: слабое освещение, или незнакомая обстановка, или то, что Элфи всё ещё находилась в полудреме. Так или иначе, Элфи хочет встать, чтобы пройти мимо него, но её нога застревает в диване – недостаточно, чтобы причинить ей боль, но достаточно, чтобы заставить потерять опору. Она автоматически пытается остановить падение, протягивает руку, вытягивает другую ногу. Так как Артемис всё ещё сидит на диване, её колено проваливается между его ног, а руки приземляются на диван по обе стороны от его лица. Её нос почти касается его, а глаза широко раскрыты. Это компрометирующая позиция, но Артемис был бы лжецом, если бы сказал, что не наслаждался тогда каждым моментом. Было бы так, так легко поцеловать тебя, – думает Артемис. Возможно, если бы он не трогал себя всего несколько часов назад, он бы уже это сделал. Но тонкая нить самоконтроля всё ещё держится, и он кропотливо ждет, когда она встанет. Сердце так сильно колотится при ощущении её колена между ног, что он чувствует легкое головокружение. Он не может отвести взгляд от её губ. Она не двигается. --- Сердце Элфи стучит так же быстро, как когда она сдавала спринты ещё в Академии. Всё, что она чувствует – это транс, как будто она находится под заклинанием. Если бы она не знала, что у Артемиса не осталось магии, она бы обвинила его в использовании гипноза. Но у него нет магии, и нет оправдания тому, что она не может заставить себя встать, нет причин, по которым она может дрожать, чувствуя его дыхание на своих губах. Её руки впиваются в диван. Она должна встать. Но она может думать только об этой обнаженной груди, об изгибах этих предплечий. Она сглатывает. Артемис, который, конечно, никогда ничего не пропускает, отслеживает движение; ресницы легко касаются щек, когда он опускает взгляд. Боги, когда он стал таким красивым? Её губы приоткрываются, и Артемис слегка шевелится, глядя на неё. Она колеблется, замечая, что он неподвижен, но чувствует, что это не из-за страха или отвращения. Эта тишина сродни тем долгим секундам, когда он останавливается на улице и ждет, пока она догонит его длинные шаги, эта тишина сродни тому мягкому молчанию, когда он рассказывает ей историю какой-то картины и замолкает, внимательно ожидая ответ. Это тишина, в которой он ждет её, но Элфи не может этого понять, не может собраться с мыслями – всё, на что она способна – это чувствовать его тепло, замечать мельчайшие линии смеха в уголках его глаз, то, как едва заметные круги под глазами прибавляют ему усталости. Она улавливает запах мягкого одеколона, а потом медленно, медленно движется навстречу его губам. Это легчайшее прикосновение, и какую-то долю секунды он не реагирует. Но потом он бросается ей навстречу. Это чувство – как лава, как расплавленная порода, медленная, горячая, мощная. Её рука обхватывает его за шею, притягивает ближе к себе; он обхватывает руками её лицо. Он тихо стонет напротив её губ; этот звук низкий и хриплый, и от него у Элфи по всему телу прокатывается волна тепла, которая прижимает её бедро к его телу. Она перекидывает другую ногу, седлая его; Артемис переносит руку вниз, на её ягодицы, притягивает ближе к себе. Чувствуя эту большую руку, Элфи задыхается, не отрываясь от поцелуя. Он начинает целовать её шею, потом ощутимо кусает, и теперь она стонет, закидывая голову, прижимая руку к его груди. Она нежно проводит подушечкой большого пальца по его соску, прежде чем осознает, что именно она делает. Артемис весь сжимается при этом движении, впивается пальцами в её ляжку. – Черт, – шипит Артемис, дергаясь вперед, и магия, которая окутывала её голову, разбивается, разрушается, и Элфи мгновенно напрягается, пытаясь с него слезть. Они смотрят друг на друга; опухшие от поцелуев губы, тяжелое дыхание, горящие огнем щеки. – Элфи, – шепчет Артемис, но его голос всё ещё хриплый, до краев наполненный этим медленным жаром, и она прижимает руки ко рту, качая головой. – Прости, – это всё, что она может выдавить, прежде чем убежать в свою спальню. --- Артемис сидит там с пульсирующей эрекцией и тяжелым сердцем, опустив голову на руки. Пальцы плохо слушаются его, когда он печатает сообщение Дворецки. Пора возвращаться домой.