Никто, кроме тебя

— Я не помню, кто в меня стрелял. Меня спас мой брат. Лежа на больничной койке, Антонио в десятый, наверное, раз повторял эти слова офицеру полиции. Слева от него на краешке постели сидела зареванная Ракель, справа стоял Макс, которого он держал за руку. Тут же рядом были и Виктория с Камиллой, радостно растерянные, потрясенные, едва верящие в чудесное спасение. Камилла гладила брата по голове и то и дело взглядывала на Ракель, но та не отрывала глаз от мужа. Виктория глядела попеременно то на Антонио, то на Макса, и в ее облегченной улыбке Максимилиано читал радость не только от того, что пасынок оказался жив. Были у нее, видимо, какие-то подозрения. Макс испытывал двоякое чувство. С одной стороны, сводный брат явно намерен был выгородить его, и чувствовать над собой братское покровительство было непривычно и странно. С другой — он и сам чувствовал себя покровителем, когда привез в хижину врача и отвез их вместе с Антонио в больницу, когда бегал по госпиталю, требуя сию же секунду собрать консилиум, когда на своей машине вез сюда ничего не понимающую Ракель, да вот и даже сейчас… — Да отстаньте вы от человека! — гаркнул он на полицейского. — Не видите — еле живого довезли, дайте ему в себя прийти! — Я выполняю свой долг, синьор Альбенис, — с некоторой обидой ответил офицер. — И в чем ваш долг — загнать его в могилу? — Мой долг… о, извините. Он отступил в сторону, пропуская к Антонио целый взвод врачей. — Я зайду позже, синьор Ломбардо. Желаю вам скорейшего выздоровления. Врачи обступили кровать Антонио, оттесняя родных. — Будьте добры, подождите в коридоре, — сказал один из них, — как только мы закончим, вы сможете вернуться. Они всей гурьбой вышли из палаты. Там Макс оставил женщин и пошел в дальний конец коридора, к окну, достал сигарету, прикурил и задумался, навалившись на подоконник. Полиция явилась раньше, чем они с Антонио успели сочинить какую-нибудь правдоподобную версию случившегося и теперь приходилось выкручиваться на ходу: что случилось, как так вышло, что израненный синьор Ломбардо оказался в заброшенной хижине и был невесть кем перевязан, откуда сводный брат узнал, где его искать… Макс курил и размышлял, не привлечь ли Мауру. «Сказать, что я не понял… решил, что это она покушалась… сунул под нос пистолет и помчался спасать? Да ну, ерунда какая-то… Выискался спаситель…» Пистолет все еще торчал у него за поясом, едва прикрытый пиджаком. Он снова подумал про Антонио. «Меня спас мой брат», — говорил он и сжимал ему руку, и Максу казалось, что впервые в жизни за спиной будто выросла стена, на которую можно без страха опереться. Это было так странно, что он усмехнулся и покачал головой. Вот ведь… дорогой братец. Интересно, надолго их хватит? За спиной зацокали каблучки. Максимилиано не обернулся — стук ее каблучков он не перепутал бы ни с чем. Он глубоко затянулся, выпустил дым в окно, выбросил окурок и только после этого поглядел на Ракель. — Макс, — сказала она. — Макс… Какая она была красивая. Даже сейчас, заплаканная и встрепанная, какая же она была красивая. Как хотелось прижать ее к себе, погладить по мягким рыжим волосам. — Что, Ракель? — просто спросил он. — Я не знаю, как тебя благодарить… Антонио сказал, что ты спас ему жизнь… а я… я думала… как мне тебя благодарить? Он не удержался, протянул руку, провел пальцами по нежной щеке. Любимая женщина. Чужая женщина. — Ракель, ты бы вышла за меня замуж, если бы он не вернулся? — спросил он, чувствуя, будто окурком прожигает сердце насквозь. — Что? — Ты бы вышла за меня замуж? — повторил он, и окурок еще раз прижег ему сердце, а он улыбнулся криво. Любимая. Чужая. — Макс… зачем ты спрашиваешь… сейчас? Она даже отступила на шаг, а он, на миг потеряв голову, шагнул к ней, сам не зная, чего хочет — обнять? поцеловать? Единственный, навсегда последний раз. Она увернулась от его рук. — Оставь меня! Да как ты можешь теперь?! — Сеньора Ломбардо! — она обернулась, медсестра звала ее. — Вы можете пройти к мужу. Ракель порывисто бросилась от него, побежала в палату, а Макс смотрел ей вслед, и его захлестывало сожаление и отвратительное понимание того, что он снова все разрушил. Конечно, она расскажет сейчас Антонио, что Макс пытался облапать ее в коридоре, что все его дружелюбие — это чистой воды лицемерие, не надо, не надо ему доверять, и даже само спасение — тоже, наверное, какая-то хитрая уловка. Уловка, — Макс усмехнулся, чувствуя, как рушится, не успев застынуть, стена братской поддержки, к которой он едва-едва прислонился плечом. — Да, это была очень забавная… уловка. Удавка. Машинально он достал еще сигарету, но тут же сжал ее в кулаке, раскрошил и бросил на чистый больничный пол. Не муж. Не брат. Удавиться бы. Он с силой провел ладонями по лицу. У Антонио на руках все карты. Посадить сводного брата ему что пальцами щелкнуть, его показаний будет довольно, и ничего не изменит даже то, что он сам привез его в госпиталь на собственной машине. Антонио скажет, что хитростью вынудил его… ну, а может, и так, может, и правда там в хижине это была такая забавная… уловка. — Синьор Альбенис! — окликнули его. Та же медсестра, что звала Ракель, теперь обращалась к нему. — Ваш брат хочет видеть вас. Носком ботинка он отбросил к стене раскрошенную сигарету и пошел в палату. Антонио сидел на постели и смотрел на него в упор. Он был один, и по его взгляду Максимилиано понял, что Ракель все ему рассказала. Так не было смысла и тянуть. — Ты хочешь посадить меня? — спросил Макс без обиняков. — Я не буду отпираться. Сознаюсь, в чем скажешь. Хочешь — в одном покушении, хочешь — в двух. Или хочешь… я уеду куда-нибудь навсегда, и вы никогда больше обо мне не услышите? Изгнанник, подумал он. И как наяву почувствовал темные нити тоски, которые потащатся за ним в любое изгнание, тоски по не случившемуся, своими руками разваленному… по так и не выпитому с братом бокалу виски со льдом. Антонио покачал головой, пальцами поманил его к себе и похлопал по постели. — Макс, сядь. Макс сел. Окунул лицо в ладони. — Я люблю ее, — откровенно сказал он. — Она твоя жена, но я люблю ее. Я ничего не могу с этим поделать. Хотел бы, но не могу. — Слушай, — сказал Антонио после недлинного молчания. — Я правильно понял, что ты умудрился нас не разорить, пока я… был на рыбалке? Максимилиано уставился на него, не будучи готов к столь резкой перемене в беседе. — Ну… да, — подтвердил он, недоумевая. — Я ж тебе рассказал, пока мы ехали. В этом месяце вышли на хорошую прибыль. — Ты гляди-ка, как полезно на рыбалку ездить. Протянув руку, Антонио взял с прикроватной тумбочки свежую газету. — Смотри сюда, — сказал он брату. Из-под руки Антонио Макс посмотрел в газету. — В Торреоне намечается большой строительный проект, — Антонио показал заметку на полполосы и взглянул на брата. — Я хочу, чтобы ты поехал туда и открыл наше представительство. Пообщался с мэром. Макс… мы должны участвовать в этом проекте! Макс выхватил у него газету и впился в заметку. — Если удастся туда влезть, это будет чудо, — сказал он, машинально доставая сигареты. — Тебе б на неделю раньше с рыбалки вернуться. — Все претензии к Мауре. Плохо искала. Макс усмехнулся, сунул сигарету в рот и тут же с проклятием вынул, но Антонио сказал: — Дай закурить, — и продолжил: — Поезжай туда. Прямо сегодня. Позвони Мартине, пусть закажет тебе билеты и гостиницу, потом найдет квартиру. Макс чиркнул зажигалкой им обоим и, потянувшись, взял со столика и поставил на постель пустой блестящий лоток из-под врачебных инструментов. — Сейчас поеду собираться. А где мама и… девочки? — Отправил пообедать, — спокойно сказал Антонио. — Давай, Макс. От полиции выгорожу, придумаю чего-нибудь. Все-таки изгнание, подумал Максимилиано, наблюдая, как дымок сигареты растворяется под потолком палаты. Почетная ссылка с хорошей зарплатой, служебной квартирой и напутственными словами. С глаз долой. А не хочется уезжать. — Может, тебе документы из офиса принести? — спросил он безнадежно. — Я б тебе показал, что да как. И бутылку виски. А льда в больнице полно. Застряла ж в голове такая ерунда. — Макс, — Антонио сел на постели и взял его за плечо. — Я прилечу, как только меня отсюда выпустят. И добавил с тем же смешком, что в хижине просил стакан воды: — Только номер рейса тебе не скажу.

Месяц спустя

…Они сидели в гостиной, обставленной в любимом Максом лаконичном стиле, и пили виски со льдом. Забросив ногу на ногу, Антонио страница за страницей читал последние отчеты, а Макс, откинувшись на спинку темного дивана и закинув на нее руку, глядел в лицо брата и прихлебывал из своего бокала. Он действительно приехал без предупреждения. Макс сам сидел над документами, как задребезжал дверной звонок. Подумав, что пришла горничная, он открыл дверь, но на пороге стоял Антонио. — Ты выздоровел, что ли? — удивился Максимилиано, пропуская его в квартиру — А ты все-таки надеялся, что врачи меня прикончат? — засмеялся сводный брат, ставя на пол небольшой чемодан. — Живучий ты, carajo… Даже медицина бессильна. Они обнялись — неловко, впервые в жизни. — Ну как у тебя тут? Макс кивнул ему на стеклянный журнальный столик, заваленный бумагами. Антонио, сбросив пиджак, уселся в кресло и потянулся за документами, а Максимилиано открыл холодильник, достал бутылку виски, сыпанул в два бокала лед и вернулся к нему. За документы ему опасаться было нечего. — С приездом, — сказал он, разливая по бокалам виски. — Совсем оклемался? — Рука еще немного… Но, если б ты тогда не снял повязку, было б хуже. Правой рукой он в самом деле владел еще неважно. Даже бокал взял левой. — За стакан воды, — ухмыльнулся Антонио, и они чокнулись. И Макс почувствовал, что он рад, рад его приезду. — Тут все нормально? — Антонио широким жестом обвел документы. — Можно читать? Если спрятать что надо, я отвернусь. — Читай-читай, — хмыкнул Макс и, откинувшись на спинку дивана, поднес бокал к губам, пытаясь скрыть дурацкую довольную улыбку. — Как там дома? — спросил он. — Как мама? Как девочки? — Виктория передает тебе привет, — отозвался Антонио, не отрываясь от бумаг. — Девочки нянчатся с малышкой. — Красивая растет? Антонио отложил документы, достал из кармана бумажник и протянул Максимилиано фотографию. — Прости. Другую не ношу. Макс взял. Та самая фотография, которую он когда-то сам отдал ему в хижине, помятая, со следами крови. — Да она не слишком изменилась, — сказал Антонио. — Они в этом возрасте не сильно меняются. Макс посмотрел на застывшую на фото Ракель, та улыбалась малышке и не смотрела на Макса. «Отдай, у тебя оригиналы», — хотел было сказать он, но не сказал, а вместо этого протянул фотографию обратно Антонио. — Зато растут быстро, — сказал он. — Скоро ухажеров отстреливать придется. — У меня же твой пистолет, — отозвался Антонио, снова уткнувшийся в документы. - И он все еще заряжен. Маура, знаешь, так и не зашла... Уезжая из дома, он оставил свой пистолет на подушке Антонио. Интересно, что на сей счет подумала Ракель? Макс подлил им еще виски. Лед почти растаял. — Carajo, Макс, — восхищенно сказал Антонио через несколько минут, отбрасывая бумаги, — как тебе это удалось? Ты все-таки влез в этот проект! И на каких условиях! — Это еще не все, — сказал Максимилиано. Взяв с дивана газету, он протянул ее брату. — Вторая полоса. Антонио развернул газету, а Макс наблюдал за ним поверх полного бокала. — Они отдают нам тот участок, — сказал он, не удержавшись. — Там будем только мы. Антонио уронил газету. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза. — Ты смог, — медленно сказал Антонио. — Maldita sea, Макс… ты смог… кто бы мог подумать… — Никто, — сказал Максимилиано и потянулся через стол чокнуться с братом. — Никто, кроме тебя.