Во всём виноват багаж...

      Кричать через кляп — та ещё сомнительная тактика, но иной у Димона не было. Потому Сенцов мычал и кашлял, преодолевая режущую боль в горле, и крутился ужом с того самого момента, как очнулся в погружённой в предрассветный серый сумрак богато обставленной спальне с помпезными портьерами, частично зачехлённой мебелью, распятый на широкой кровати. Запястья и щиколотки обвивали верёвки, крепившиеся к фигурным столбикам, поддерживающим раму со свисавшей с неё воздушной кисеёй. Место его заточения было ему совершенно незнакомым. Вид из окна, открывавшего обзор на старые сосны, соседнее одноэтажное здание и высокий кирпичный забор так же необходимой информации не дал. Всё было чужим и незнакомым. Димон напрасно напрягал память, пытаясь вспомнить, как сюда попал. Последним, что отложилось в его сознании, была встреча с Михаилом. Брат поджидал его у подъезда, приехав на уже знакомом серебристом внедорожнике. Димон забрался в салон. — Ты что творишь, а? — выпалил он, мимоходом отмечая на брате новую дорогую кожаную куртку, несуразный ядовито-жёлтый шарф и удушливый запах одеколона, которым тот пытался перебить запах чрезмерного потребления алкоголя накануне. — Ты хоть понимаешь во что вляпался? — Не понимаю о чём ты, — Михаил тронул машину сразу, не дожидаясь, пока он до конца закроет дверь. Поспешно захлопнув дверцу, Димон бросил на него укоряющий взгляд, но замечание удержал при себе. Была тема поважнее игнорирования его безопасности. — И не пытайся отрицать, что это ты устроил поджог, — предупредил он, не спрашивая куда они едут. — На соседнем здании стояла камера, у меня есть запись, где ты входишь в салон, а затем оттуда полыхнуло пламя. И догадайся, что я нашёл на пепелище? — Отцовские часы? — на лице Михаила читалась лишь скука. Сенцов-младший нахмурился: от брата веяло спокойствием сытого удава. С чего бы? Должен бы выкручиваться, лгать, а вместо этого Михаилу, казалось, и дела нет до светившего ему вполне реального уголовного наказания. — Отдай их, кстати, — продолжил Михаил, выворачивая со двора на трассу. — Они не твои. — Если уж ты заговорил об этом… — Отец отдал часы мне, — перебил он, добавив в тон враждебность. — Я старший, значит, часы мои. — Это единственное, что тебя тревожит? — Запись, её тоже отдашь. Димон покачал головой, брат был уверен в себе. — Ты не понимаешь, что творишь, да? — спросил он обречённо. — Миша, тебе голову лечить надо. — И это говорит мне тот, кто мужикам зад подставляет и х*и сосёт. Чью тут кукушку лечить надо? — Уж точно не мою. — Когда найдут ваш пидорский ген, вас ещё в утробе матерей вытравлять станут, — пафосно изрёк Михаил. — Дай только время. Учёные уже близки к открытию. Димон поперхнулся больше от изумления, чем от обиды. К скудоумию и ненависти брата уже давно следовало привыкнуть. — Моя ориентация преступлением не является, — сказал он сдержано. — А вот за поджог тебе светит срок. — Не будет никакого срока. Ты отдашь мне запись и часы, и будешь молчать о том, что там и за кем полыхнуло. И дружки твои язык за зубами удержат. Кстати, как много им известно? — Они знают о записи. — Значит, про часы ты им не сказал? Промолча-ал, — самодовольно протянул Сенцов-старший, подбодрённый его кислым выражением лица. — Молодец, оставил инфу при себе. Не сдал вещдок. — Не для тебя ради, — заверил Димон с досадой, — мать жалко стало. На меня ей плевать, а ты — свет в её окошке. — Потому что нормальный, в отличие от тебя, — Михаил вильнул вправо, сдавая к обочине у «заброшки» старого магазина. — Нормальный? — он вспыхнул, сжимая кулаки. — Ты поджог салон, наплевав на то, к каким это могло привести последствиям! На третьем этаже располагался хостел. Ты мог людей живьём спалить! — Но не спалил же, — Михаил, заглушив мотор, закопошился в кармане дверцы. — Только чудом! Тебе повезло, что огню не дали разгуляться! — Жаль, что не дали. Ты замечал, как красив огонь? Чистое, очищающее пламя, что всех уравнивает. Идеальное средство… — …мести, — выдохнул Димон. — …восстановить справедливость, — ввернул свой вариант Михаил, утыкаясь спиной в кресло. — Таким как ты не должно так везти, — пояснил, устроив на коленях моток прозрачной липкой ленты. — Почему у тебя, выродка, должно быть всё, а у меня ничего? — он поскрёб ленту ногтем, отыскал кончик и потянул его зубами. Димон с недоумением следил за братом. Зачем ему лента? Что собирается клеить? — И что же это у меня есть? — выронил, покосившись в окно. Автомобиль стоял в тупике, вне зоны фонарей и пешеходных троп. Внутри вдруг заскребло от дурных предчувствий. — Живёшь в столице, завёл компашку, — продолжил разглагольствовать Михаил, — слыхал, что ты вроде звезды в своей среде чокнутых. Ещё и трахалем богатым обзавёлся. Несправедливо. Михаил оторвал кусок ленты, «пришпилил» его к рулевой панели и нарочито неторопливо стянул с шеи шарф. Димон похолодел. — Михаил, ты что… — Не шебурши, — глаза Михаила подёрнуло изморозью холодной злости, оскал продемонстрировал щербатый клык — напоминание о привычке срывать крышку с пивной бутылки зубами, — больно не будет, если рыпаться не станешь. Инстинкт самосохранения сработал с осечкой. Димон задёргал ручку двери, но замки были заблокированы. Обрывая его крик, Михаил набросил на его горло шарф и опрокинул спиной на ручник: набалдашник ручного тормоза прошёлся по позвонкам, стёсывая кожу. Ухватившись за душившую его петлю, Димон ударил подошвой ботинка в дверцу, по поверхности стекла зазмеилась трещина. Михаил издал жуткий смешок и закрыл ему рот куском ленты. — Я же сказал, не шебурши, братец, — процедил фальшиво-ласково, наклоняясь к его уху. — Или я тебе шею сломаю. Сглотнув остатки кислорода в лёгких, Димон вцепился в шарф, пытаясь добраться до рук Михаила — тщетно, брат всегда был сильнее. Его сопротивление было заранее обречено на провал. Последним, что пролилось в затухающее сознание, был скрипучий голос брата, глумливо обещавшего вернуть его в то болото, где ему и было место. Закончив ревизию памяти, Димон прокатил кадык по шее. Теперь было ясно, отчего так болели горловые связки и пекло под подбородком. И не касаясь зудевшей кожи, он знал, что вся его шея покрыта ссадинами. Часть из них он нанёс себе сам, пытаясь избавиться от импровизированной удавки. Ему повезло, что Михаил лишь придушил его, не лишив жизни. Старший знал грань, за которую заходить не следовало. Он и раньше «практиковался» на нём, заставляя в детстве играть в свои странные игры. Любимой из них была та, в которой Михаил изображал фашиста, а Диме отводилась роль военнопленного. Тогда старший из братьев, пользуясь своей безнаказанностью, истязал младшего: щедро раздавал оплеухи, болезненно щипал, скручивая кожу в щепоти пальцев, и сжимал за шею в сгибе локтя. Заканчивалась это всегда одинаково — маленький Димка начинал плакать и брат презрительно объявлял его слабаком. Отказаться от навязанной роли жертвы не получалось, на его робкие просьбы поиграть во что-то менее жестокое, Михаил отвешивал брату чувствительный подзатыльник и привязывал к стулу. Для очередной «пытки». Судя по тому, как были обвязаны запястья Димона, старую науку Михаил не забыл: к кровати его привязал брат. Но самым тревожащим фактом было то, что из всей одежды на Димоне тот оставил только бельё. Повертев головой по сторонам, он выловил взглядом туалетный столик, уставленный косметикой и разнокалиберными упаковками парфюмерии. Спальней пользовалась женщина с высокими запросами и достаточными средствами. О последнем кричало всё: дорогая мебель, пафосная отделка стен, потолка, изобилие позолоты, хрусталя и лепнины. Дурной вкус и богатство правили балом. Димон поморщился, возвращая глаза на противоположную стену, украшенную картиной сидящей в кресле зрелой блондинки, принявшей продуманную до мелочей деланно-небрежную позу. Шёлковая тога сползала с округлого плеча, обнажая полную грудь едва не до сосков. У скрещённых в лодыжках ног развалился ягуар. Шею животного охватывал ошейник, усыпанный драгоценными камнями. Цепь от ошейника тянулась к руке блондинки. Он вернул взгляд на столик. У зеркала стояли несколько массивных серебряных рамок с фотографиями. Умелый художник убрал налёт патины со лба и у глаз блондинки, подтянул «фактуру» во всех стратегически важных местах, но портрет и фото содержали одно и то же женское лицо. Смутное узнавание промелькнуло в сознании, но додумать свою мысль Димон не успел: дверь скрипнула, впуская внутрь одетого в полосатый махровый халат Михаила. Оглядев брата, Сенцов-старший хмыкнул: — Спящая красавица, похоже, проснулась. Димон настороженно проследил за тем, как он подходит к постели. Судя по нетвёрдой походке, Михаил был пьян. Доказывая последнее, старший братец держал в руке початую бутылку с тёмным содержимым. Подойдя к кровати, Михаил завалился рядом и вытянул из его рта кляп. Димон с хрипом втянул воздух сухим горлом. Губы немилосердно пекло в треснувших уголках. — Отвяжи меня, немедленно, — выплеснул сипло. — Это вряд ли, — отказал тот с кривой ухмылкой. — Ты совсем ополоумел? — поинтересовался он, тщательно загоняя эмоции внутрь. С таким Михаилом приходилось думать о тоне. Пьяным Миха становился совсем дурным и давал волю кулакам. Перспектива быть ещё и избитым не прельщала. — Кажется, этот вопрос мы уже выясняли. — Михаил со стуком поставил коньяк на прикроватную тумбочку и вернул насмешливый взгляд на брата. — Ещё вопросы есть? — Зачем ты меня связал? — Ответ очевиден, — Михаил устроил подушку под бок, выдернув её из-под головы Димона. — Чтобы ты не сбежал, пока я не передам тебя твоему новому хозяину. — Хозяину? — Димон шумно выдохнул. — Что ты мелешь? — Я тебя продал, братец, — Миха извергал из себя самодовольство тоннами. — Но не волнуйся, этот хер тебе знаком. Месть купил тебя за приличную тачку и пять кусков. — Гор… — вывалилось из онемевших губ Димона. — Он самый. Димон некоторое время смотрел на него, не мигая, прежде чем яростно задёргался в путах, покрывая его площадным матом. Михаил, наблюдая за его потугами вернуть свободу, потянулся к бутылке и отпил глоток. Когда младший, иссякнув, упал обратно, он протянул ему пойло, жестом предлагая выпить. Димон отвернулся. — Сволочь… — выдавил из себя, кроша зубы. — Это такова твоя благодарность? — делано оскорбился брат. — А мог ведь и чужаку продать твои бледные мощи. Какому-нибудь старому извращенцу, который присовывал бы тебе во все дыры, пока не утрахал бы до смерти. — Ты понимаешь, что творишь? — Димон посмотрел на него с тоскливым признанием того, что брата, как такового, у него никогда и не было. Насчёт отсутствия родственных чувств у Михаила уже давно не заблуждался, но чтоб дошло до такого… — Совершаю выгодную сделку, братец, — он отсалютовал ему бутылкой. — Хотя… стоило поторговаться, — Михаил задумчиво обвёл взглядом спальню, — Горушка-то процветает. — О, да, — саркастически выдал Димон, — нужно было взять больше. Братья-то на продажу все на мне закончились. — Думаешь? — Думаю, что ты редкостный гад, Михаил, и гореть тебе в аду. Тяжёлое тело придавило его плечо. — У меня для тебя новость, Димончик, — Михаил пахнул на него перегаром, — нет ни рая, ни ада. Всё здесь, на земле. Димон промолчал, занятый попытками не расплакаться, как сопливый ребёнок. В голове шумело от эмоций, накатывавших приливом. Насладившись унижением брата в полной мере, Михаил поднялся и покинул спальню, оказавшись в светлом коридоре с оливковыми стенами и картинами в дорогих золочённых рамах. Искусство Михаила никогда не интересовало, потому пейзажи не трогали, а кипенно-белые статуи, венчавшие собой вход в гостиную, не удостоились и взгляда. Зато стоявший внутри гостиной только что прибывший Егор Мстиславский удостоился и кивка, и живого интереса. — Вернулся, наконец. — Ты написал, что у тебя есть важные новости, — Гор стянул с рук перчатки, с брезгливостью оглядывая учинённый им беспорядок. Михаил вёл себя, как свинья, и жил так же: дизайнерский кожаный диван усеивали пустые упаковки из-под чипсов, на круглом столике с поверхностью из оникса стояли пустые бутылки из-под пива, на полу лежала раскрытая коробка с остатками холодной пиццы. — И кто будет всё это убирать? — бросил он раздражённо, разворачиваясь к Сенцову. — Я оставил тебя присмотреть за дачей, а ты счёл это место своей берлогой? — Я тебе в прислугу не нанимался, найдёшь кого-нибудь. Вызовешь клининговую службу. Или сам… за швабру возьмёшься… — Почему ты в моём халате? — перебил Гор. — В лобби валяется моя куртка. Ты хоть знаешь, сколько она стоит? Это Hugo Boss! Сколько раз говорить, чтобы ты не смел брать мои вещи? — У меня закончилась чистая одежда. А этот халатик как раз по размеру, — Михаил любовно погладил махровый борт. — Присоединю его к твоей оплате. Вместе с курткой. — Наглости твоей нет предела. — Я вызвал тебя не для того, чтобы ты меня отчитывал. — Вызвал? — Гор поперхнулся возмущением, трепеща ноздрями. — Ты меня вызвал?! Да ты… — Я привёз тебе обещанный подарок, — перебил Михаил. — Димона. Он в спальне твоей богатенькой сучки, связанный и готовый к употреблению. Гор, смешавшись, моргнул: — Дима здесь? — Как я и обещал, — Михаил развёл руки. — Так что гони мои деньги и я отсюда уберусь. — Стой, — он остановил его жестом пальца, выловив иную несуразность. — Почему он связан? — Очевидно, его желание увидеться с тобой было невзаимным. Разберётесь с этим по ходу дела, голубки, а мне пора вручить оговоренное вместе со вторым дубликатом ключей от машины и документами. — Ты что-то недоговариваешь, Миха, — Гор сощурился, всей филейной частью чувствуя подвох. — Ты халяву из жадных ручонок никогда не выпустишь. Что ты натворил? — А ты хочешь, чтобы я задержался? Советом помог, как братца трахать? — С этим я и сам справлюсь, — высокомерно отмёл Мстиславский. — Говори, чего я ещё не знаю. Михаил подошёл к креслу и развалился в нём, перекинув ногу через подлокотник. — У них есть запись с камеры, на которой видно, как я поджигаю тату-салон, — сказал, подняв из коробки оставшийся кусок пиццы. — Что? — Гор оторопел, осознавая услышанное. — И твоего автомобиля, на котором я туда приехал. — Михаил вонзил зубы в пиццу, оторвал кусок и стёр с подбородка мазнувший по отросшей щетине соус. — Потому кореша Димончика решили, что на поджог мы отправились вместе, — договорил, прожевав отхваченное, — как сообщники. — Да я там даже не был! — голос Мстиславского возрос до визга. — Но был твой автомобиль, — он ткнул в него огрызком. — Отвертеться не выйдет, ты уже виновен. И если менты меня заметут, я скажу, что ты ждал в машине, пока я запускал красного петуха. По нашему общему плану. — Не было никакого плана! Ты действовал сам, сукин ты сын! — Но этого никто кроме меня не знает. А уж я сумею убедить дядей в погонах в том, что ты в этом деле был со мной от начала и до конца, — Михаил заржал, как конь, любуясь перекосом холёной физиономии Гора. Мстиславский, стиснув кулаки, шагнул к креслу, но остановился, наткнувшись на острый взгляд оборвавшего смех Михаила. Сенцов был опасен, а припёртым к стене был опасен вдвойне. Михаил мерзко усмехнулся, следя за тем, как он делает шаг назад, давя проклятья в глотке. — Пока твой подарочек пребывал в отключке, я побывал в его квартире, — продолжил он, облизав пальцы, — адресок узнал, проследив за Костылём, старуха у подъезда подсказала, где искать хозяина автомобиля, который я якобы оцарапал. Короче, в их нору я попал, но флешки с записью не нашёл. Так что придется тебе подключиться к делу. — Ничего я не должен, — пробормотал Гор, осознавая, в какое дерьмо вляпался, связавшись с психом. Михаил его вялый протест игнорировал. — Будем действовать сообща, и каждый получит, что хочет, — он поднялся, отряхнув живот от крошек. — Нам нужна запись и молчание погорельцев. Добудем и первое, и второе. А мой братец нам в этом поможет. Снисходительно похлопав молчавшего Гора по щеке, Михаил покинул гостиную.