Во всём виноват багаж...

Вызов Луи застал Димона в туалете клуба. Сенцов был занят перевыполнившим свою норму по «принятию на душу» Вишневским. Очнувшись от алкогольной дрёмы, Люсик, позеленев, сообщил, что умирает и был немедля отбуксирован к «белому другу». Истерические вопли Луи в «трубе» Димон разобрал не сразу. Ромашин тут же отключился, но мозг, совершив промотку, донёс понимание того, что Луи попал в беду и, отлепив зад от умывальника, Сенцов забарабанил в дверь кабинки. — Люсик, просыпайся, Луи бьют! — Значит, есть за что, — философски выдал из-за двери Вишневский, прерывая рвотные позывы. Димон, отмахнувшись, вызвал с мобильного Апостола. Тот ответил не сразу, но, услышав его сообщение, прибыл к месту их дислокации в рекордные две минуты вместе с Костылём и Мальвиной. — Во что эти «Тридцать три несчастья» снова вляпался? — пророкотал Серёга с порога, глядя на терзавшего телефон Димона. — Не знаю, — Сенцов тщетно вызванивал Ромашина. — И где его искать не сказал. Только то, что их с Шабашем бьют. — Если с Шабашем, то шанс выжить у Ромашки есть, — резонно выдал Костыль. — Искать пошли, — скомандовала Мальвина, — из клуба они не выходили, значит, мордобой им устроили где-то здесь. С её выводом согласились и, выбравшись в коридор, рассыпались в пространстве между рестораном и танцполом. В ресторане Луи с Шабашем обнаружены не были. Обыскать танцпол, переполненный веселившимся людом, было куда сложнее. Перекрикивая бьющие кувалдой по мозгу басы из колонок, Апостол дал команду возвращаться обратно. Признаков драки, что с абсолютной точностью собрала бы вокруг зевак и вызвала реакцию охраны, здесь не наблюдалось. Им повезло у комнаты для курения — из коридора, ведущего в глубь заведения, выбежали две девицы в охотничьем мэйкапе и наперебой принялись выкладывать Апостолу о драке с «грёбаными извращенцами». Дослушивать их Серёга не стал, рванув в указанном направлении. Почему-то упоминание извращенцев не вызвало у Апостола никаких сомнений, что след взят правильный. Верная «дружина» потрусила за своим лидером. Шум драки услышали уже за поворотом: мат, грохот переворачиваемой мебели перекрывали апофеоз очередного диджей сета. Апостол подхватил на ходу деревянную швабру из угла с ведрами, а Костыль вытянул из кармана кастет. Мальвина выудила из фиолетовой копны волос, связанных шнурком на затылке, спицу. Димон оружия не имел и с тоской подумал, что в драке огребёт неминуемо, но шагу не сбавил. В комнату, где мельтешили тела, ворвались с воинственным криком. Шабаша и Луи застали уже на полу, обоих охаживали ногами, особо не метя. Луи лишь дёргался под ударами, прикрывая голову, Арсений яростно сопротивлялся: хватал противников за ноги и пытался повалить на пол. Апостол с рыком бросился в гущу событий, Костыль зачем-то поплевал на кастет и ринулся за Серёгой с лицом дорвавшегося до сладкого глюкозного маньяка. Оставив поверженных, блюстители морали развернулись к вновь прибывшим, «ощетинившись» обломками мебели. Дальнейшее Димон запомнил чередой картинок в калейдоскопе. Махались все и сразу. Гопники попались упрямые и бывалые, драться умели и численный перевес их не смутил. Как Сенцов и предполагал — свою порцию тумаков он получил по полной. Тычок кулаком в лицо разбил ему губы, а откуда-то справа прилетел пластиковый стул, оставивший на плече болезненный синяк. Он ответил обидчику ударом в грудь, но особого эффекта это не произвело. Противник припечатал его лбом в нос, просыпав из глаз водопад из звезд и отправил на пол. Сквозь рябь перед глазами Димона проявился Апостол и опустил на спину чернявого гопника обломок швабры. Тот молниеносно развернулся и влепил кулак в живот Серёги. Димон был готов поклясться, что услышал гул колокола: брюнет затряс кулаком — торс Апостола буквально обвивали железные мышцы, сто кило тот отжимал «на шутя». Серёга ощерился: колокол звонил похоронный. Сцапав храбреца за плечи, Апостол боднул его в физиономию. Чернявый взвыл. Не дожидаясь, чем окончится их противостояние, Димон пополз наружу из мешанины ног. Почти выбрался, когда сверху на него рухнул Костыль, больно въехав локтем в спину. — Славная драка, — Шептицкий, жизнерадостно скалясь, подмигнул другу подбитым глазом. — Ты псих, Саня… Поставив диагноз, Сенцов оставил войну на тех, к кому природа оказалась щедрее, наградив пудовыми кулаками и широкой лобной костью, и перебрался к Луи. Ромашин, скрючившись, лежал у стены, прижав руку к носу. Между пальцев капала кровь, пачкая линолеум под паркет. Подхватив Луи подмышки, он помог ему сесть, а потом и встать. Черепашьим шагом оба выбрались из комнаты в коридор. Уже на выходе из клуба мимо них один за другим пробежали «моралисты», унося ноги. Сенцов с Ромашиным вжались в стену, но внимания на них не обратили. Апостол с Костылём и Шабашем догнали их уже на улице. Димон паковал синюшного Луи в машину, бережно придерживая за локоть. Арсений сунулся было следом, забубнил что-то виновато, объясняясь, что сожалеет, но нарвался на мат и выбрался обратно. Слушать извинения Луи не захотел: «нахрен не нужно», и завалился на сиденье, рвать в сунутый Димоном пакет. — Сотрясение мозга, как пить дать, — постановил Апостол. — В больницу ехать надо. — У меня медсестричка знакомая есть во второй городской, — встрял наадреналиненный Костыль, подпрыгивая и делая резкие выпады кулаками, будто заяц-энерджайзер. — Мало мы им врезали, не надо было отпускать. Кстати, — Шептицкий на секунду завис, — а за что это они вас? — За несхожесть мировоззрения, — буркнул Апостол, — у них Земля плоская, а у меня круглая. Доказывал свою правоту весомыми аргументами. — Отличный лулз, брат, — Костыль, заржав, выставил большой палец над кулаком. — Неважно за что, — оборвал веселье Шептицкого Апостол, — едем к садистам в белых халатах. — Я с вами, — заявил Арсений. — Все не влезем, — Апостол заступил дверцу, предупреждая взглядом, что его компания нежелательна, но Шабаш обладал не меньшим упрямством и, отодвинув его плечом, полез в салон. — Пусть едет, — примирительно выдал Димон, глядя на Серёгу. — Его тоже показать врачам надо. — Не к тем ты добрый, Дим, — буркнул Апостол, но спорить не стал. В машину Сенцова на место пассажира рядом с водительским креслом сел Костыль. Димон выехал на трассу первым, Апостол задержался — дождаться Мальвину, платившую за стол, и разобиженного, всеми покинутого Люсика. До больницы добрались в неспешном режиме, памятуя о «гайцах», особо зверствовавших в новогодние праздники. Услуга служб такси «трезвый водитель» позволяла без неприятностей добраться домой, но тратить время на вызов не стали. Созвонившись со знакомой, Шептицкий договорился за мзду попасть на осмотр к врачу, минуя приёмное отделение. Медицинские учреждения были обязаны сообщать о пациентах с побоями в полицию и, посоветовавшись, этого решили избежать. Сбросившись остатком налички «на карман» эскулапу, припарковались у терапевтического отделения. На ступенях приплясывала, постукивая сапожком о сапожок девчушка в накинутой поверх формы медсестры шубке. Костыль выбрался из машины первым, поспешив к подружке. Луи, не возбухая, позволил Шабашу вытянуть себя из машины и был на руках отнесён к крыльцу. Димон поспешил следом. Апостол с Мальвиной ждали их у крыльца. В отделение вошли в усечённом составе, поредев рядами у входа в левое крыло — туда, за пластиковую дверь, допустили лишь Шабаша с Луи и Апостола. Костыль исчез чуть погодя вместе с медсестрой, подмигнув Димону напоследок. Мальвина, подойдя, дружески погладила Димона по предплечью. — Может и тебя врачу показать? — спросила с заботой. — У тебя губа кровит. Он машинально дотронулся до саднившего места тылом ладони. На коже остался красный след. — Да не надо, — отмахнулся слабо, разглядывая девушку — на Мальвине не было ни царапинки. Зная Апостола, их и быть не могло. К своей «лебёдушке» Серёга бы на метр врага не подпустил. — Само заживёт. Мальвина, ободряюще улыбнувшись, отошла к складным креслам у стены и, умостившись в углу, вытянула мобильный, намереваясь скоротать время в интернете. Димон остался стоять у входа, размышляя над тем, чем себя занять в ожидании возвращения отделившейся компании, но все мысли улетучились из головы, как только дверь, ведущая в правое крыло открылась, выпуская наружу Вяземцева. Сенцов даже дышать перестал, всерьёз задумавшись над тем, не стал ли вследствие стресса видеть глюки. Рассеивая его сомнения в адекватности собственного мозга, Злюка подошёл ближе и с хмурой миной потянулся отвести чёлку с его лица. — Что это с тобой? — И тебе привет, — Сенцов судорожно сглотнул. — Тебя избили? — Пришлось немного помахать кулаками, — сбросив оцепенение, он перехватил его руку, отводя от лица — Мальвина смотрела на них во все глаза, не тая любопытства, — за правое дело. Что ты тут делаешь? Вяземцев отступил: — Мать здесь лежит, сердце прихватило. Все эти дни рядом с ней был, — добавку дал, разом поясняя отсутствие встреч и звонков. — Прости, я не звонил. Должен был быть рядом. — Я понимаю, — поспешно согласился он, одновременно чувствуя, как уходит изнутри дичайшее напряжение, сменяясь облегчением. Объяснение Злюки махом смело мучившие его сомнения. — Как… она? — Уже лучше, — Алексей смотрел на него с жадностью, только сейчас осознав, насколько же по нему скучал. — Так что случилось? — Драка в клубе, — он пожал плечами, — ничего из ряда вон выходящего. — И часто дерёшься? — Нет… Только за друзей… — Поехали со мной, — перебил Злюка, — отсюда. Сейчас. — Решение было неожиданным, но правильным. Сева мать без присмотра не оставит, а ему был нужен этот парень. Как воздух нужен. Димон оторопел, поворот их разговора сбил с толку. — Куда? — Покажу тебе одно место. Важное, если всё ещё хочешь узнать меня. Узнать… Их «пари» и забытая за всем навалившимся загадка тату для Вяземцева. Или только повод?.. У Сенцова засосало под ложечкой и он нерешительно оглянулся. Мальвина сигнализировала жестами, показывая, чтобы соглашался. Слышала всё, ни слова не пропустила. — Я на машине, — попытался увильнуть он, — за водителя. — Я всех развезу, — громко произнесла Мальвина, отрезая пути к отступлению. Злюка благодарно улыбнулся в её сторону. Димон посмотрел осуждающе: «И ты, Брут»*. — Поедем на твоей машине, только чур за рулём буду я. — Слабый коньячный аромат от парня Вяземцев уловил. Поняв причину его предложения, Димон покраснел. Мелкой местью оказался стойкий запах рвоты, встретивший их в салоне «Шевроле», однако Злюка лишь кашлянул в кулак и мужественно влез за руль. Кресло пришлось сдвинуть назад: Вяземцев был куда крупнее субтильного владельца машины. Сенцов сел рядом, всё ещё сомневаясь в том, правильно ли поступает. Но сомнения вскоре отпали, отступая на задний план перед всё растущей тихой радостью. Алексей хотел его видеть рядом, и чувство было взаимным. Решив просто пустить всё на самотёк, он, созерцая ночь за стеклами автомобиля, расчерченную светом фонарей и слушая негромкий шансон, уверенно выловленный рукой Злюки на волнах радиочастот, млел от разливавшегося внутри тепла. Здание, к которому они подъехали, оказалось офисной высоткой с собственным «гнездом» охраны. Пропустили их внутрь без проблем, узнав Вяземцева и, вежливо поздоровавшись, провели к лифту. Подниматься пришлось под самую крышу, под аккомпанемент мелодичного звука из упрятанных в панели динамиков. Пройдясь электронным ключом по слоту замка, Алексей ввёл его в просторный кабинет, обставленный в стиле сдержанного минимализма. Вяземцев любил простоту и эргономичность. Всё было подчинено единой цели — работе, без отвлечения на факторы, мешающие эффективности. Единственным позволенным исключением были фото на стенах. Под стать монохромному интерьеру — чёрно-белые: виды величественных гор, бурных рек. И кашалот в толще воды, пускающий пузырьки воздуха. — Что скажешь? — с усмешкой спросил Злюка, подойдя к окну и поднимая панельные римские шторы. — Как художник, — уточнил, поворачиваясь к своему гостю. — Люблю цвета поярче, — сдержано ответил Сенцов. — Вот уж не думал. Димон вздёрнул брови: — Что я предпочитаю носить, и чем себя окружать — вещи разные. — Вот и мне… здесь не всё нравится, — Вяземцев оглядел кабинет так, будто находился в помещении впервые. — Поначалу всё устраивало, но со временем я сам себе стал напоминать предмет обстановки. Я знаю только работу, Димон. Это всё, что у меня есть, — признал неутешительно. Сенцов слушал, не прерывая. — Я могу контролировать всё, кроме тебя, — он, развернувшись, подошёл к молчавшему парню, — и не хочу ничего в этом менять, — сказал, мягко обхватывая его лицо в ладони, поднимая и заставляя взглянуть в глаза, с плясавшим внутри огнём отчаявшегося игрока, поставившего всё на последнюю ставку, — к чёрту всё… Я только с тобой живой, Дим. И отказаться от этого уже не смогу. Он коснулся губами его лба. Сенцов закрыл глаза. У слов была своя энергетика и своя магия, и он ощутил, что поплыл, заворожённый осознанием того, что и сам уже прежним быть не сможет. — Алексей… Злюка договорить ему не дал — накрыл его рот губами, придерживая за подбородок, поцеловал осторожно, боясь причинить боль избитым губам и Сенцов вдруг вцепился в него, отметая осторожность напрочь. Он уже забыл, как это сладко бывает, когда тебя хотят, когда целуют так, будто вокруг никакого другого мира нет, только тот, в котором они вдвоём. И отпустить это чувство было смерти подобно. Желание, мучительно-стыдное, переросло в такую же мучительно-острую потребность коснуться обнаженной кожей такого же обнажённого тела. Алексей сбросил пальто, подчиняясь поднятой им лихорадочной возне, стянул ботинки. Пальцы Сенцова принялись торопливо высвобождать пуговицы его рубашки из петель, останавливаясь лишь на то, чтобы позволить Алексею освободить его сперва от куртки, потом от свитера, и футболки с черепами. Из джинсов с бельём выскользнул сам. Вслед за рубашкой Злюки уцепился в пряжку его ремня, вжикнул змейкой, стянул брюки вместе с трусами к ступням, и, поднявшись, тяжело сглотнул набежавшую в рот слюну, глядя на заплясавший у пупка член Вяземцева: крупный, извитой рельефом вен. Вяземцев шумно дышал, глядя на парня. Взгляд у Димона сделался по настоящему сумасшедшим, голодным, и это было заразительным. А когда Сенцов, потянув руку к его груди, провёл от ключиц, задев сосок, вниз к паху и обхватил его член, накрыв большим пальцем уздечку и сжал, выдавив из уретры прозрачную каплю, у Алексея разом снесло всю выдержку. Завалить своё зеленоглазое счастье и заклеймить собой во всех мыслимых и немыслимых позициях, хотелось до зуда в дёснах. — На диване?.. — выдал план пересохшими губами, с трудом разжав челюсти. — Ты хозяин… за тобой выбор. Алексей толкнул его к кожаному дивану у стены, повернул спиной, и Сенцов сунулся коленками и лбом в скрипнувшую мякоть экокожи. Злюка принялся с упоением целовать его спину, сунул руку под живот, обхватывая член и не прекращая вырисовывать губами на его лопатках замысловатый узор, заскользил кольцом из пальцев вверх-вниз, жёстко и глубоко обнажая головку члена. Димон лишь хватал ртом воздух, горячий, тягучий, ловя приход почти наркотической ломки возбуждения. Он едва удерживался от мольбы поторопиться и с блаженным стоном насадился на пальцы, холодившие смазкой. Он сам разорвал зубами не поддававшуюся Алексею упаковку кондома, не задумываясь, откуда у Вяземцева взялось всё необходимое, послушно прогнулся под давлением ладони на поясницу и впился зубами в свой кулак, принимая медленное, но неотвратимое проникновение. В их первую близость они не стали заходить слишком далеко, ограничившись взаимным рукоблудием и минетом, но сейчас настало время перешагнуть установленный предел. Димон часто дышал, провалившись в собственные ощущения. Боль нарастала, промежность пекла, в паху стянуло, разом убирая эрекцию. Заполнение оказалось желанным, но расслабиться оказалось сложнее, чем он думал. Алексей зашептал что-то ласковое, успокаивающее, не прекращая неторопливо двигаться в его теле и лаская поникшую плоть чуткими пальцами. — Скоро пройдёт… Я уже в тебе… Не проходило. Димон попривык к дискомфорту, но всё ещё сжимался, перехватывая дыханье короткими стонами. Вот уж и вправду: «и хочется, и колется». Его трясло, попеременно кидая то в жар, то в холод. Он лишался девственности вторично. От этой мысли его пробрало нервным тихим всхлипом. — Дим… только скажи, я прекращу… Губы Алексея ласкали его ухо теплом. Сенцов помотал головой. Ни за какие коврижки. Он сам этого хотел — принадлежать целиком и полностью. Ему. Только ему. Он потерпит. Алексей вышел сам, не слушая его протесты, перевернул на спину, и склонил голову к паху, беря в рот мягкий комок плоти. Бормотание Димона переросло в протяжную мольбу, прося то ли прекратить, то ли не останавливаться. Член отвердел, рассылая от паха к ногам и вверх дрожь. Палец Злюки скользнул по влажной от смазки ложбинке между ягодиц, аккуратно ввинтился в анус на фалангу, поглаживая саднившие края, а потом занырнул осторожно внутрь, нащупал чувствительное место. Димон не сдержал скулёж. Ласкать так Вяземцев умел и любил. Сенцова быстро повело, а затем выбросило во всплеск красок под опущенными веками. Вяземцев последовал за ним, сливая семя в кулак, и растянулся на Димоне, зарываясь губами в его шею. За окном ночной горизонт расцвёл первым фейерверком. Рядом вспух следующий, за ним ещё, и ещё. На главной площади столицы часы отбили двенадцатый удар, взорвав ночь восторженными криками тех, кто встречал наступление следующего года за стенами дома. Обнимая провалившегося в сон Злюку, Димон смотрел в окно широко распахнутыми глазами, возвращая веру в то, во что верил в далёком детстве. У Новогодней ночи и вправду было своё волшебство. «И ты, Брут»* — слова, приписываемые умирающему Цезарю в сторону одного из убийц-предателей — Марка Юния Брута.