Во всём виноват багаж...

Рогозин появился в офисе лишь к полудню следующего дня после корпоратива и сразу же направился к Алексею. Сидевшая в приёмной за своим рабочим столом Анечка зажестикулировала, но Всеволод, насвистывая весёлый марш, проплыл мимо секретаря, не заметив её предупреждения. Вяземцева он обнаружил в кабинете не в одиночестве. У стола сидел брюнет средних лет: отросшие по плечи тёмные курчавые волосы, карие глаза, нос с лёгкой горбинкой, язвительный тонкий рот. Элегантный тёмно-серый костюм из твида в решётчатую клетку с приталенным пиджаком на подтянутом, спортивном теле сидел, как влитой. Алексея посетил сам Грегор Телли — грек местного разлива: сердцеед, мизантроп, вечный путешественник по миру, и по совместительству соучредитель компании, возглавляемой Вяземцевым. Оглянувшись на Всеволода, Телли расплёл сложенные на груди руки. — Надо же… — Рогозин закрыл дверь, стремительно теряя радужное настроение. Между ним и Телли никогда не было открытых конфликтов, но оба так и не смогли найти причин срастись друг с другом симпатией. — Какие у нас гости. — Проездом и ненадолго, но решил напомнить о своём существовании, — Грегор не спешил подняться с кресла и протянуть руку для пожатия. Этим ритуалом многовековой мужской традиции оба пренебрегли. — Откуда на сей раз на родину занесло? — спросил Рогозин, не без зависти обозревая загорелое лицо и широкий разворот плеч Телли. Грегор был свеж как огурчик и выглядел гораздо моложе своих официальных тридцати лет. Сам Рогозин давно обзавёлся любовно лелеемым брюшком и спортзал посещал «по большим религиозным праздникам, когда сам Бог трудиться не велел». — Из Колумбии, — Телли продемонстрировал в хищной улыбке идеальные белые зубы. — Вернулся два дня назад, решил провести праздники дома. Спасибо, что присмотрел за моей черепахой, — сказал уже в сторону Вяземцева. — Не меня благодари, а моего секретаря, — отказался от незаслуженной благодарности Алексей, — она забрала черепаху из офиса домой. Сказала, что твоё земноводное тут скучало. Черепаха у неё обжилась, лучшим будет её там и оставить. Домашнего питомца, при твоих разъездах, заводить было не самым умным решением. — В этом ты прав, — признал он, — но это подарок от друга, так что Тортика я всё же заберу. — Это она. Анна носила черепаху к специалистам, те определили пол. Поздравляю, у тебя девочка. Телли усмехнулся: — У меня появилась дама. Назову Тортиллой. — Как Новый год собрался отмечать? — спросил Алексей. — Ещё не придумал, но с толком и весело. Хотя… помнится, я получил от тебя, Алексей, одно предложение, которое так и не реализовал. Ты ведь звал меня на новоселье? Твоих хором я так и не увидел. Вяземцев нахмурился, навязывание Телли в гости сейчас было некстати. — Потому что укатил спасать белых медведей в Арктику, — напомнил он. — Ну, до места назначения мы так и не добрались. Застряли за Полярным кругом в Финляндии на лыжных трассах Саариселькя, и отлично обкатали сопки. Так как там с твоим предложением? Оно ещё в силе? Рогозин с беспокойством следил за лицом Алексея. Своих эмоций тот наружу не выпустил, но Сева каждым сантиметром кожи чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Телли настойчиво набивался в компанию. Вяземцев в гости звал далеко не каждого, а учитывая то, что было между этими двумя в не таком далёком прошлом… — Новый год мы решили праздновать в кругу семьи, — встрял Рогозин, — будет только родня. А в свете потепления отношений с Леонидом, круг будет очень узким. — Даже так, — протянул Грегор, не отводя взгляда от Алексея. — Рад, что вам наконец удалось разрешить свои разногласия. Не думал, что до этого дойдёт, но действительно рад. Телли потянул себя со стула, оправляя манжеты. — Меня ещё ждёт парочка визитов, потому вынужден вас покинуть. За документами появлюсь завтра, Алексей. — Они будут готовы к десяти, — уточнил Вяземцев. — Я подъеду в одиннадцать. Грегор покинул кабинет, не прощаясь, и Рогозин налёг локтями на стол. — Что ему от тебя нужно? — спросил требовательно. — Отчёт о деятельности компании за год. Всё, как обычно. — Мы отсылаем ему отчёт каждые три месяца на «мыло», — проворчал Сева. — Не доверяет? — Это его право. Рогозин жестом показал, что с этим спорить не будет. О том, что Грегор может иметь иные планы, включавшие самого Вяземцева, говорить не стал. — Ты в том же костюме, что был на корпоративе, — подметил зорким глазом, — из этого я делаю вывод, что дома ты не ночевал. Не хочешь рассказать, где провёл ночь? — А должен? — тон Вяземцева сполз на градусы вниз — Сева лез куда не звали. — Нет, но… — Вот и не спрашивай, — предупреждающе оборвал Алексей. — Ладно, как скажешь, — Рогозин поднял руки, соглашаясь. Вяземцёв свою личную жизнь держал за семью замками. Единственным его партнёром, с которым тот поддерживал более или менее значимую для себя связь, был Грегор. Да и об этом Сева узнал случайно, а Алексей не отрицал. — Не хочешь узнать результат моих переговоров с адвокатами Женевьевы? — спросил, меняя тему. Вяземцев пожал плечами. — Вопрос излишен — ты сам всё расскажешь. — И оно верно, — Всеволод театральным жестом сбросил на стол пластиковую папку. — Мадемуазель Ланская дала обратный ход судебному делу о восстановлении родительских прав, и отказалась от своего намерения апеллировать решение об удочерении Насти. — И что она за это хочет? — Вяземцев не сомневался, что Женевьева за ночь успела оклематься и придумать, как повернуть проигрыш в свою пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. — Всего лишь возмещения потраченных на адвокатские услуги средств. — Не пойдёт, — отрезал Алексей. — Да бро-ось, — протянул Рогозин, — это же мелочи. — Она больше не получит от меня ни цента. — Оплата была произведена в нацвалюте. — Мне плевать, — он пожал плечами, — можешь адресовать её предложение отцу. Ему не впервой платить за её услуги. Рогозин напрягся, выдав себя реакцией с головой. Вяземцев откинулся на спинку кресла. А он то до последнего надеялся, что ошибался. Всеволод был для него надежной опорой много лет, но, похоже, Рогозин трудился на два фронта. — Значит, ты был поставлен в известность… — выдал брезгливо. — В известность чего? — Того, что мой заботливый родитель купил дочь для Валерии. Сколько он заплатил Женевьеве за то, чтобы она выносила и родила Настю? Меня даже спрашивать не стали, использовав, как племенного бычка. — Погоди, Лёш, — зачастил он, — не гони коней… — Женевьева рассказала мне правду. — И ты поверил этой лгунье? Алексей хмыкнул. Верил ли? Ланская была редкостной эгоистичной дрянью, но ему не солгала. И Всеволода он знал, как облупленного. Понимал, что тот сейчас юлит и затягивает паузу, лихорадочно выстраивая защиту для себя и двоюродного брата. — Какой была твоя роль? — спросил в лоб. — Никакой, — переговоры с Ланской вёл сам Леонид. — Эта дрянь пытается подгадить, рассорить тебя с отцом. — Леониду в этом помощь не нужна. Ты мне не ответил на вопрос, Сева. Рогозин с досадой хлопнул себя по коленке. — А он тебе так нужен? Нельзя оставить всё как есть? У тебя растёт дочь, Валерия счастлива, став матерью, девочка имеет семью, носит фамилию своего отца. Все довольны, всё улажено. — Не всё, Сева. Всеволод потёр рот нервозным жестом. Никакие сглаживания углов, никакие уловки тут не помогут. Он слишком дорожил своими отношениями с Алексеем, чтобы солгать. Потому придётся сказать хотя бы часть правды, к чему бы она не привела. — Леонид мне признался. Уже после рождения Настёны. — И о том, что Лера бесплодна, тоже рассказал? — Я был в курсе. Бесплодие стало последствием неудачно сделанного аборта во время студенчества. Когда обследование подтвердило, что Лера не может иметь детей, она хотела наложить на себя руки. Напилась таблеток, едва откачали, Валерия полгода посещала психолога. Тебе она сообщать запретила, ей было стыдно, а ты в тот момент и сам едва свою жизнь по кускам собрал. Алексей слушал с нечитаемым выражением лица. — Значение всегда имела только Лера, — выдал без обиды, просто констатируя факт. — Сколько себя помню. — Ты не прав, просто девочки, они… — Рогозин развёл руками, — им труднее. Отцы берегут их больше. Теперь у тебя самого дочь, ты поймёшь Леонида. Как отец — отца. Вяземцев так не думал: — Не пойму. Мне он требовался, как и Лере. Но от меня он отказался без жалости. Ты уволен, Сева, — продолжил без перехода. — По соглашению сторон или без, сам решай. Но чтоб через две недели ты освободил свой кабинет. Рогозин оторопел, потеряв дар речи. — Ты… не можешь меня уволить, — выдал, когда голос вернулся. — Лёша, я один из соучредителей. — С самым малым вкладом, — напомнил Вяземцев, поднимаясь с кресла, — а кадровые вопросы возложены на меня. С Тэлли этот вопрос согласован, он поддержит моё решение. Ты остаёшься учредителем, но больше юрслужбу не возглавляешь. Работать вместе мы не будем. Всеволод некоторое время молчал, прежде чем поднялся, и, не произнеся ни слова, вышел из кабинета. Дверь прикрыл с нарочитой аккуратностью, тихо. Алексей развернулся к окну. Он сделал Севе больно. Заслуженно? Он верил, что да. Сейчас, когда всё внутри связало в узел, подпитываемый злостью — увольнение Рогозина казалось единственно верным решением. Его предал тот, кого он считал союзником. Возможно, поступок и был мелочной местью, рождённой обидой, но сейчас оба в одном коллективе бы не ужились. Алексей потянулся к лежавшему на столе мобильному телефону, чувствуя навалившуюся усталость и пустоту. Открыв папку с фото, пролистал с десяток фотографий — Настёна, Лера, Макс… Палец остановился на последнем кадре, сделанном им сегодня утром и развернул изображение на весь экран. На фото был Сенцов. Димон спал, свернувшись в клубок. Таким он застал его, выйдя из душа. Трогательный, беззащитный, с припухшими от поцелуев губами, длиннющими ресницами, и прядями, рассыпавшимися по лицу. Острое плечо в росписи тату выглядывало из-под одеяла. Димон обнимал собой подушку так, как ночью обнимал его самого, будто большого плюшевого медведя. Он позволил себе лишь одно фото. Не удержался, испытав насущную потребность унести с собой из квартиры часть его и теперь понимал, что никогда больше не сможет отпустить Сенцова от себя. Воспоминание о проведённой с парнем ночи послало тепло в пах, но куда сильнее действовало осознание потребности видеть, слышать и ощущать его рядом. Один взгляд на фото — и лёд под рёбрами принялся таять, как под весенним солнцем. Обретя равновесие, он погладил пальцем экран и отыскал мобильный номер Димона. Но нажать вызов не успел, мелодичная трель входящего звонка переключила его на звонившую Анну. Новак, не вдаваясь в подробности, попросила его как можно быстрее прибыть домой. Голос Анны подрагивал от напряжения, и Алексей ответил, что будет в течении двадцати минут. Звонок к Димону пришлось отложить. То, что он собирался предложить парню, требовало личной встречи и разговора тет-а-тет. В указанное время вложился, и первой, кого увидел, переступив порог квартиры, была всё та же Анна. Новак держала на руках Макса и опустила пса на пол, позволив неуклюже запрыгать у ног хозяина. — Что случилось? — спросил он, сняв пальто и потрепав мопса по складчатой холке. — У нас гостья, — Анна пыталась выглядеть спокойной, но глаза выдавали тревогу. — Я решила тебе позвонить, Лера не знает об этом. — Даже так, — её признание стоило многого. — Я не люблю, когда она плачет. Обещай, что не станешь её ругать. Начало уже ему не понравилось. — За что я должен её обругать? — спросил хмуро и прервался, услышав голоса из кухни. Одной из говоривших была Лера, а вот второй голос… Алексей метнул на Анну тяжёлый взгляд и двинулся в сторону кухни. За столом, уставленным чайным сервизом и этажеркой со сладостями сидели Настёна, Валерия и Галина Вяземцева. Увидев сына, женщина выпустила пухлую ручку внучки. Валерия поспешно утёрла слёзы с лица и поднялась. — Мы… ждали тебя ближе к вечеру, — оправдалась она, — прости, что не предупредила… — Добрый день, Лёша, — поздоровалась мать. — Надеюсь, ты не против моего визита. Я хотела увидеть Настеньку. Дед передал ей подарок. Алексей поднял взгляд от стоявшей у её ног пустой прозрачной коробки. Большой пупс в розовом костюмчике сидел на столе. Рядом лежала яркая детская книжка в глянцевом переплёте. — Кто я такой, чтобы быть против? — сказал тщательно выдержанным тоном и развернулся. Анна, посторонившись, последовала за ним. Опустившись в кресло в гостиной, Алексей ухватился за пульт и принялся «перелистывать» каналы. Ему нужен был шум, любой, что заглушит мысли в голове. И позволит отвлечься от накатившего гнева. Анна села на диван, с беспокойством наблюдая за угрюмым Вяземцевым. — Она боится, что у нас заберут Настю, — тихо пояснила она. — Плакала весь день, а потом позвонила Галине. Попросила приехать. Она её мать, в такие моменты мы все ищем поддержки… — Это мой дом, — выдал он сквозь зубы. — Я понимаю. — И хозяин здесь — я. Спросить должны были у меня, кого я хочу, а кого не хочу видеть у себя под крышей. — Лере было тяжело… — Лера моя сестра, — перебил он, — я люблю её, но мир не крутится вокруг неё. — Ты к ней несправедлив, — укорила Анна. — Ты важный человек в её жизни… — она замолчала, услышав его смешок. — Я — вина, которую она в себе носит, — выдал Алексей с едкой горечью. — Её искупление греха, Анна. — Я не знаю, о каком грехе ты говоришь. — И не надо. — Он поднялся, желая уйти от продолжения темы. — Скажи ей, что Сева всё уладил. Женевьева не будет добиваться возвращения материнских прав. Она дала отбой своим юристам. Анна подалась вперёд: — Информация точная? — Леонид позаботился о том, чтобы у неё не было иного выхода. Иначе она потеряет своего немца. Женевьева умеет расставлять приоритеты и сделала выбор в пользу сытой жизни, а не материнства. Я буду работать у себя в кабинете, выйду, когда мать уйдёт, — сказал, завершая разговор. Новак, размышляя над услышанным, кивнула: — Принести тебе обед? Лера сварила вкусный борщ с фасолью. Я пробовала, для жизни он опасности не представляет. Её попытку пошутить он не оценил. Свистнув Максу, Алексей направился к кабинету. Закрыв за собой дверь, он подошёл к шкафу и достал бережно завёрнутую в полотно картину. Подставку для неё привезли накануне, установив в углу кабинета у окна, для надлежащего освещения. Освободив картину, Алексей бережно поставил её на подставку. Отойдя на шаг назад, осмотрел и поправил правый край. Лёгкий стук за спиной развернул его к двери. Внутрь вошла Галина и замерла у порога, осматривая кабинет. — У тебя красивый дом, — сказала она, возвращая взгляд на сына. — Я просил меня не тревожить. — Я слышала. Лёша, не гони меня… — попросила мучительно-ломким голосом. Он смотрел на мать, сравнивая ее с образом, который запечатлелся в памяти. Кажется, она стала меньше ростом. Или всегда была такой? Вот чего он не помнил, так это морщин на лбу, горьких складок у рта и белых прядей у висков. Галина принимала свой возраст, не пытаясь его скрыть. Она по-прежнему была элегантна, носила те же кольца, включая широкое обручальное кольцо с вкраплениями бриллиантов, но больше не излучала того умиротворения, которое тянуло его к ней в детстве. Когда-то она могла успокоить его одним прикосновением руки к голове. Он любил её больше всех на свете и ничто не могло поколебать его уверенности в том, что мать всегда будет на его стороне. Как же крепко он ошибался… Алексей отвернулся, скрывая пробежавшую по лицу тень. Охватившая его злость была недостойным чувством, но ничего поделать с собой не мог. Обида разъедала выдержку похлеще кислоты. — Я не гоню, — сказал сухо. — У Насти только одна бабушка, было бы неправильным лишать её общения с тобой. Однако мне нужно поработать с документами, так что, если… — Ты восстановил её? Алексей обернулся, почувствовав, что голос матери стал ближе. Галина стояла у картины, с удивлением рассматривая полотно. — Не думала, что это возможно… Вяземцева окатило слепящей яростью. Перед глазами в одно мгновение разрослось алое солнце, вспухло до гигантского шара и лопнуло, выбросив его в прошлое. Леонид Вяземцев стоял перед мольбертом, тыкая пальцем в портрет Алексея. — Ты — мать, — орал он, глядя на удерживавшую сына Галину, — ты должна была понять, что происходит! — Откуда мне было знать? — Ты привела его к нам! Пригрела змею, развратившую нашего сына! Ты этого не видишь? Не видишь, как он ему улыбается? Как шлюха! Ухватив стоявшую рядом на столе банку с растворителем для очистки кистей, Вяземцев-старший принялся в остервенении плескать им на картину. Портрет поплыл «слезами» под истошный крик Алексея. Вырвавшись из рук матери, он бросился к картине, ухватился за раму, одновременно с отцом. Леонид наотмашь ударил его по лицу. Пощечина оглушила. Он упал на пол, вырвав картину. Рядом рухнул мольберт. — Закрой его и не выпускай, пока не одумается, — велел Леонид жене, окатывая сына презрением из взгляда и вышел из комнаты. Галина встала над Алексеем, он сотрясался плечами, цепляясь за испоганенное полотно. Мокрую щёку испачкала краска. — Так будет лучше, Лёша. Ты поймёшь со временем, что мы защищаем тебя. Он закрыл глаза, не желая слышать её, дёрнул плечом, сбрасывая тёплую ладонь. Галина со вздохом отступила назад. Дверь закрылась, щёлкнул замок… — Не трогай! — вынырнув из воспоминаний, Алексей шагнул к матери и оттолкнул её, закрывая собой картину. Силу не рассчитал — Галина со слабым криком врезалась бедром в тумбу и сползла на паркет, прижимая руку к груди. Странная метаморфоза сместила рельеф молочной железы вверх к ключице. Алексей сжал пальцы, осознавая — рука врезалась не в мягкую женскую плоть, созданную вскармливать младенца, а в нечто жёсткое, не природное. Галина ухватилась за край тумбы, ища опору. Тяжело поднявшись, женщина огладила блузу, исправляя попутно то нелепое, неправильное, что стегнуло Алексея леденящим страхом. Он смотрел на мать, осознавая, переваривая правду, которую от него скрыли. Галина направилась к выходу, неся себя мелкими, осторожными шажками, но до двери не дошла, повалившись на пол у стола. Алексей бросился к ней, взвыв короткое, отчаянное «мама».