Во всём виноват багаж...

      Мать Алексея привела его в кабинет, обставленный в классическом стиле, с дорогой мебелью из массива дуба с угловой витриной, чью функциональность и практичность разбавляли детали, явно продуманные женским умом. Большое окно украшали шторы из тафты в сочетании терракотовых и оливковых цветов, позволявшие свету беспрепятственно падать на стол, уставленный семейными портретами в вычурных рамках. Стену за креслом украшала картина с видами весеннего сада, а круглый столик у окна с двумя уютными креслами занимали ваза с живыми цветами и кофейный гарнитур, стоявший на серебряном подносе с изогнутыми ножками. Галина уверено прошла к рабочему столу и выдвинула верхний ящик тумбы. Кабинет принадлежал ей, свидетельствуя о том, что супруга Вяземцева отвоевала своё право возобновить юридическую практику. Интересно, знал ли об этом Алексей? — подумал Димон. — Нравится? — спросила женщина с мягкой улыбкой. — Я немного изменила первоначальный интерьер. Мне он казался чересчур официозным. Он кивнул: — Уютно, — признал искренне. — Мне хотелось создать атмосферу, в которой клиент будет чувствовать себя комфортно. Я всегда говорила супругу, что он чрезмерно строг в своих вкусах. Мой собственный он считает… мещанским, — в её голос вскользнула приправленная горчинкой ирония, — мы с мужем во многом разнимся, но дети и годы — спаивают крепче сварки. Признание матери Алексея переключило Димона на его собственную семью. Отец и мать так же отличались друг от друга. Спали в отдельных кроватях, читали разные книги, даже отпуск старались брать не в одно время. Галина отвлекла его, окликнув по имени. — Покажу вам свою особую гордость, Дмитрий, — Галина поманила его за собой и ввела гостя в соседнюю комнату, устроенную в помещении с окном, выходившим на закрытый тихий двор. Диван в винтажном стиле укрывал клетчатый плед, рядом стояло такое же большое кресло и шахматный столик, стену напротив занимали стеллажи с книгами, крепившиеся на манер ступеней. Каминную полку фальш-камина украшали безделушки из текстиля и керамики, шторы из органзы пастельных тонов стекали волнами на сосновый пол. В любовном оформлении комнаты женская рука чувствовалась ещё больше. — Отец Алексея любит здесь отдыхать, — поделилась секретом Галина, — хотя никогда не признает, что устроенная мною «каморка» ему нравится. Нам сюда, — женщина открыла дверь в боковой стене, что привела их в ванную с душевой кабинкой. Димон, ступив через порог, огляделся: яшмовая плитка, «поясок» с цветочным орнаментом, разрезавший стены зрительно на две части — верхнюю светлую и нижнюю тоном темнее, умывальник в форме морской раковины, рядом этажерка со стопкой полотенец. Удобства Галина, в отличии от матери Димона, создавать умела и любила. Или же дело было в деньгах, недостатка в которых, в отличие от семьи Сенцовых, Вяземцевы никогда не испытывали. Взяв одно из полотенец, Галина намочила его под струей воды и протянула руку. — Дайте ваш пиджак, Дмитрий. От звучания собственного полного имени Димон отвык и отреагировал не сразу. Пятна сам Сенцов не видел, но послушно снял пиджак и подал женщине. Галина принялась тереть рукав, периодически смачивая полотенце водой. — Давно вы знакомы с Алексеем? — спросила, не отрываясь от своего занятия. — Не очень, — ответил он кратко. — Познакомились… во время одной из его поездок за границу. — Вы живёте вместе? Димон запнулся. Этот вопрос требовал куда большей осмотрительности и, учитывая «женатый» статус Злюки, удивил. — Мы… не лишаем друг друга личного пространства. — Мой сын для вас важен, Дмитрий? Галина подняла на него внимательный взгляд. Лгать матери Алексея Димон не хотел, как и подвести Злюку. Но, если уж назвался груздем, полезай в кузов… — Важен, — произнёс прежде, чем успел додумать мысль о том, что стоило потратить больше усилий, чтобы отвертеться от приглашения Вяземцева. И ведь не солгал. Действительно важен. — Я… сам не знаю, как так вышло, — вырвалось следующим. — Знаю, что это неправильно, но он подсадил меня на себя. Фраза прозвучала скользко и Сенцова обдало жаром, бросив румянец на щёки. Какой же ты дурак, Димон. Речи толкать — явно не твоё. — Я имел в виду… — Не надо пояснять, — перебила она, — я вижу в глазах моего сына то, что однажды уже видела и не пожелала принять. Он влюблен в вас, Дмитрий, а если Алексей открыл своё сердце, то для него это очень серьёзный шаг. — Не знаю, готов ли его сделать я сам… Пиджак выпал из рук Галины на кафель пола. Шагнув к нему, женщина стремительно ухватила его за запястье. — Димочка, помогите мне, — взмолилась, глядя на него глазами больной собаки, — помогите в Лёшину жизнь вернуться! — Вернуться?.. — он неловко попытался освободить руку, но женщина держала крепко. — Я знаю, что мы перед ним виноваты, — в горячке зачастила Галина, — крепко виноваты, но мы ведь защищали его! Он был совсем ребёнок… Тогда мы этого не понимали… не понимали, что Лёша особенный мальчик, не такой, как все! Димон будто пощёчину получил — дёрнулся, перед глазами вновь мать встала. А если и она знала? О том, что он «особенный»? Потому и любить не могла так, как Михаила. — Обычный он, — произнёс сквозь зубы, не сдержав эмоций. — Две руки, две ноги, голова на плечах. И любить Алексея надо было просто потому, что породили его на свет. Галина, заморгав, выпустила его руку. — Вы правы, Дмитрий, — прошептала потерянно. — Правы… Мы пожинаем плоды того, что натворили. Но ведь… — она шевельнулась, — не поздно же признать и исправить ошибку? Димон, подняв пиджак, отряхнул полы, уходя от её взгляда. — Я не могу вам помочь, — сказал отрывисто, — это не мне решать, а Алексею. Я и вправду не могу сделать того, о чём вы просите, — добавил, остывая. — Это только между вами тремя. Простите. Он поспешил уйти, оставив мать Алексея беспомощно смотреть ему вслед. Что бы не натворили мать и отец Злюки в прошлом, а Димон ему завидовал. Хотя бы один его родитель принял в Алексее его «белую ворону». Галина желала вернуть любовь сына и была готова пойти ради этого на всё. Даже на то, чтобы принять помощь от того, кого считала любовником Алексея. Сделала бы это для него его мать? Или Михаил? Нет! Димон вывалился из коридора в толпу гостей и, очевидно, выражение лица имел пугающее, раз от него спешили отойти, открыв дорогу к фуршетному столу с закусками и выпивкой. Первое он проигнорировал, а вот второму отдал честь: не дожидаясь реакции обслуги, плеснул в пузатый снифтер коньяк, и выпил в один заход. Лёгкая жгучесть с послевкусием древесины, опалившая горло, позволила отвлечься и несколько успокоить нервы. Димон расправил плечи. Стоявший напротив парень в форме официанта поставил перед ним блюдо с канапе. Закусить и вправду стоило, Димон потянулся к миниатюрным бутербродам, но его ощутимо хлопнули по плечу и развернули лицом к гостям. — А я уже с ног сбился, тебя выискивая. Обладателем цепких пальцев, ухвативших его за плечо, оказался Вишневский. Директор «Козырной карты» просиял улыбкой, демонстрируя отменно отбеленные зубы. Димон нахмурился. О том, что на корпоративе будет присутствовать и Люсик, он не знал. — Моя подруга — хозяйка риелторской конторы, — пояснил на не заданный вопрос Вишневский. — Это здание она для фирмы и нашла, её пригласили на корпоратив, а я напросился в сопровождающие. Полезные знакомства нам не помешают. Я уже раздал с полсотни визиток салона, — похвастался, похлопав себя по нагрудному карману пиджака. — Могу и тебе отделить, только помни, что в одни руки стоит давать сразу несколько карточек. — Лучше ты это дело без меня верти, — пробормотал Сенцов. — У тебя к этому талант. Люсик согласился: в какую хочешь задницу мог пролезть без мыла. Бесценный кадр. — Где потерял своего Вяземцева? — полюбопытствовал Люсик, отправив в рот канапе с красной икрой. — Он не мой, — Сенцов поднял «баллон»*с новой порцией высококлассного пойла к губам. — Кто сказал, что я на корпоратив отправился? Апостол? — Предложил за тобой присмотреть, — подтвердил Вишневский. — Помочь советом, если что. — Это каким? — Ну, знаешь, — он неопределённо взмахнул рукой. — Направить в нужном направлении. — В койку Вяземцева? — Димон скривился — коньяк уже не помогал, нутро вновь связало в узел. — Я сюда не за тем пришёл. — Насильно он тебя туда и не потащит, — успокоил Люсик, работая челюстями, как комбайн. — Но если предложит, я б на твоём месте не отказался. — Какой ты разнообразный, оказывается. — Да я не в том смысле, — Вишневский, поперхнувшись, побил себя кулаком в грудь, — я не по этим делам. Вкусно, — сменил он тему, стащив зубами ветчину со шпажки, — на уровне устроили мероприятие. Может, и нам на открытие нового салона что-нибудь подобное замутить? — Замути, — холодно согласился Димон, — Вяземцев всё оплатит, а я отработаю. Пока спрос на меня есть. — Не надо так, малой, — оживление сползло с Люсика осенней линькой. — Я ведь о нас всех пекусь, — укорил обижено. — В том числе и обо мне, я помню. Извини, — Сенцов поставил бокал на поднос, — мне отлить надо. — Направо и дальше по коридору, — кисло подсказал он. — Ты же меня в сволочи не записывай, — бросил ему в спину, повысив голос, — я тебя ни к чему не принуждаю. Дим?!.. Сенцов вклинился в круг гостей, уйдя от продолжения разговора. Если останется — наделает глупостей, о которых они оба пожалеют. *** — По какому праву меня лишили свободы? — процедила Ланская сквозь зубы, глядя на троих мужчин. Вяземцев-старший, пропустив её гневный вопрос мимо ушей, прошёл к своему столу и опустился в кресло. Ланская повернулась к нему лицом, показав остальным спину с прозрачной вставкой на платье, сползавшей до самого копчика. Женевьева любила эпатаж и Алексей отдал должное её трудам по лепке собственного тела. Работала она над собой немало. — Если я заявлю в полицию о похищении… — Сядь, Женевьева, — властно оборвал её Леонид. Ланская, вспыхнув, нагнулась, впиваясь в край столешницы алыми ногтями. — Ты мною не командуешь! Я тебе не дочь и не подчинённая. — Будь ты моей дочерью, — Леонид аккуратно отставил в сторону от её руки антикварную статуэтку совы из фарфора, — я бы тебя удушил ещё в колыбели. Женевьева сощурилась, некрасиво задрав верхнюю губу над зубами. — Что ж своего сынка-педика не удушил? — Меня в свой обмен любезностями попрошу не вмешивать, — Алексей уперся спиной в дверной откос и сунул руки в карманы брюк. Она крутнулась к нему фурией. — Это ты устроил? Решил, что так я на переговоры с вами пойду? — Я к происходящему не имею никакого отношения, — он пожал плечами. — Знай я, что тебя тут встречу, здесь бы и не объявился. Видеть тебя лишний раз желания не имею. — А раньше нравилось. — Совсем недолго. Не льсти себе. — Вести разговор с вами без своего адвоката я не стану, — заявила Ланская в сторону Вяземцева-старшего. — А за то, что ты меня с Паулем обманом сюда затащил и запереть велел — ответишь в полиции, Леонид. Заявление подам, как только отсюда выйду. Алексей нахмурился, Женевьева разговаривала с отцом так, словно знала его. Хотя весь их контакт в прошлом ограничился подписанием Ланской документов с отказом от родительских прав. Или же он знал не всё? — Если желаешь вести разговор стоя — дело твоё, — продолжил Леонид, проигнорировав её выпад. — Меня ждут гости, потому наше общение будет коротким. И, поверь мне, присутствие на наших переговорах адвоката, оплаченного деньгами Пауля Майера, не в твоих интересах. — Ты мне угрожаешь? — Призываю к здравому рассудку. Ну, или же к твоей расчётливости. Выбирай сама. — Скорее второе, чем первое, — насмешливо бросил Сева, усаживаясь на диван у стены и закидывая руки на спинку. — Здравость ума у неё всегда была в дефиците. Как и совесть. Женевьева разразилась громким деланным смехом. — Кто бы говорил о совести, — выплюнула, закончив спектакль. — Вы оба ничем от меня не отличаетесь! Ладно, — она опустилась в кресло и закинула ногу на ногу, качнув носком туфли от Valentinо, — адвокат мне и вправду не нужен. Уделаю вас, голубчиков, и без него. Моё слово таково: я хочу свою дочь в постоянное пользование, и, если всё разрешим мирно, я позволю твоему извращенцу-сынку видеть её время от времени. Визиты и сумму алиментов обговорим отдельно. — Щедро, — подал голос Рогозин. — Слыхал, Лёха? С тебя ещё и алименты причитаются. — А вы как думали? — Ланская и бровью не повела. — За то, чтобы наследницу иметь, заплатить придётся. — И о завещании не забыла, — Севу, похоже, ситуация весьма забавляла. Алексей его веселья не разделял. Думал о том, что ему «свезло» связаться со стервой, способной с него живого мясо ободрать. Кости так же в ход пойдут. Ланская, как саранча, не брезговала ничем. Но одно он признавал без спора — Женевьева подарила ему ребёнка, который при его ориентации никак не планировался, потому подавил желание свернуть ей шею, позволив отцу разрешить проблему цивилизовано. О том, что Вяземцев-старший понимал под этим словом, сейчас и лицезрел. — Настя останется жить со своей матерью, — продолжил Леонид всё тем же тоном. — И её мать не ты, а Валерия. — Это моё тело выносило младенца, и это я мучилась родами, а не твоя пустоцветная дочурка, — с пафосом напомнила Женевьева. — А потому её мать — я, и закон на моей стороне. Вяземцев-старший выслушал её речь со спокойствием сфинкса. — Я услышал твоё предложение и готов высказать встречное, — сказал, как только она закончила. — Ты отзываешь документы из суда, говоришь Паулю, что передумала требовать пересмотра решения об удочерении Насти и уезжаешь с ним в Германию, где счастливо выходишь замуж… — Я и так выйду замуж, — заносчиво перебила она, — без твоего благословения. — Не выйдешь, если продолжишь упорствовать в своём намерении забрать мою внучку. — И как ты этому помешаешь? — Мы расскажем твоему немцу о твоём брате, — опередил ответ Леонида Сева. Лицо Женевьевы изменилось, будто подтекло, заставляя уверенную гримасу раствориться, сменяясь замешательством. В сторону Всеволода она не смотрела, только на Леонида. Сева был марионеткой, а кукловод сидел перед ней за столом, глядя на неё с холодным презрением. — Владимир, кажется? — продолжил Рогозин. — Так ты называешь того, кого Майер поселил в арендованном им лофте в центре Мюнхена. Бедный братец, остался без работы, потерял семью и ты упросила своего бюргера дать ему шанс, — Всеволод хмыкнул. — Вот только Владимир тебе вовсе не брат. И твои регулярные визиты к нему продиктованы вовсе не заботой о родственничке, а банальным трахом. — Ложь, — Женевьева взвилась, оборачиваясь к Севе. — Ты свои грязные фантазии при себе держи! — Фантазии, говоришь? — он рассмеялся. — Ну, до твоего богатого воображения нам всем далеко. Ты ведь умудрилась не только к богатому старпёру в постель залезть и колечко на палец заполучить, а ещё и своего любовника-сутенера за границу вывезла и заставила его содержать. Ловкая ты дрянь, Женевьева. На редкость. — А ты докажи, — огрызнулась она. — Посмеешь Паулю эту сказочку рассказать, и он вас на смех поднимет! Майер видел документы — Влад мой брат. — Брат у тебя действительно есть, — вступил Леонид, — но никакого отношения к тому, кто живёт в Мюнхене он не имеет. — И доказать это твоему женишку мы сможем в два счёта, — Рогозин вытащил из-под диванной подушки увесистую папку. — Надо будет — и братца твоего единокровного на очную ставку привезём, вместе с мамашей. Вот здесь всё собрано, — он, устроив папку на коленке, похлопал по твёрдому глянцу пластика ладонью. — Включая демонстрацию твоего детского фотоальбома, начиная с голопопого периода до времен первых свершений на ниве торговли собственными прелестями. Имеем фото и твоё, и брата. Здесь же собраны протоколы о приводах в доблестные органы полиции — на тебя, и на твоего сутенёра — Влада Глобина, он же «брат», он же «Володя из Мюнхена». Статью в протокольчиках подсказать? — Да пошёл ты! — выплюнула она сквозь зубы. — Не хожу, но активно в гости вожу, — Рогозин усмехнулся, поднимаясь. — Ты словила свою жирную рыбёшку, Жен, ограничься тем, что имеешь, — посоветовал уже без улыбки. — Твой хер Пауль бросит тебя в два счёта, если узнает об обмане, как и о твоём не самом славном прошлом. Забудь о девочке. Не было у тебя детей и нету. А Настёну мы достойным человеком вырастим. От тебя она ничего не унаследует. Ланская закусила губу. Рогозин поднял папку, жестом приглашая взвесить аргументы и сделать выбор. Ещё с мгновение Женевьева «держала лицо», прежде, чем двинулась к Севе. Выхватив папку, она раскрыла её содержимое и первые же страницы сорвали с красивых губ совсем не женское выражение. Она впилась в Рогозина потемневшими от ярости глазами: — Это ты эту гадость на меня собрал? Думаешь, к стенке меня припёр? Рогозин глубокомысленно поскрёб подбородок и уверенно выдал: — Думаю, да. — Подлец ты, Сева! Всеволод пожал плечами — оскорбление его не задело: — Не я эту войну начал, Женевьева. Оставь нас в покое, и кати на свою новую родину, немцу своему яйца морочить, пока он тебя не раскусил. А нет — так мы ему в этом деле поспособствуем. Ланская, обернувшись, обвела обоих Вяземцевых испепеляющим взглядом, застряв напоследок на Леониде. — Не-на-ви-жу, — членораздельно выдала она, хрустнув пальцами. Ограничившись короткой констатацией своих чувств, Женевьева, печатая шпильками дубовый паркет, направилась к двери. Алексей посторонился, выпуская её наружу. — Лучшим было её пристрелить, — задумчиво произнёс в образовавшийся вакуум Рогозин. Алексей хмуро глянул на друга, и, уступив неожиданному порыву, вышел из кабинета. Женевьеву он догнал уже в коридоре. Ланская, отбросив папку, ожесточенно рвала выуженные из неё документы и его присутствие осознала лишь, когда он добрался до неё и уложил руку на покатое плечо. Вздрогнув от прикосновения, Ланская, обернувшись, оттолкнула его ладонями в грудь. — Не трогай меня! Он отступил назад, поднимая руки: — Я хочу разрешить всё миром, — заверил сдержано. — Настя появилась на свет благодаря нам двоим. Ради неё я предлагаю сохранить между нами хотя бы иллюзорно нормальные отношения. — Нормальные? — она издала истерический смешок — грудь Ланской едва не вываливалась из декольте от бурных вдохов и выдохов. — Они никогда не были нормальными и не будут! Ты думаешь, что всё знаешь о тех, кто так о тебе печётся? — Сейчас мы ведём речь не о них. — А стоило бы… — Она шагнула к нему, сжав кулаки. — У тебя не было бы дочери, если бы твой отец не уговорил меня не предохраняться. Он заплатил мне, чтобы я забеременела и родила от тебя ребёнка. Сказал, что Валерия бесплодна, а ты не спешишь обзаводиться детьми. На причины его поступка мне было плевать, я получила деньги и от него, и от тебя. Ланская рассмеялась, увидев, как каменеют черты его лица. — Не знал, значит… — протянула со злорадством. — Твой папаша был озабочен продолжением своего рода, зная, что по иному внуков не дождётся. А тут подвернулась я — согласная сыграть роль инкубатора, в обмен на молчание и солидный счёт в банке. Я была брюхом, а ты племенным бычком. Твой отец не позволил мне стать матерью Насти, потому я никогда не пыталась полюбить её. Знала, что мне её не оставят. Твой отец купил продолжение рода Вяземцевых, он всегда умел заключать сделки. Так что, если хочешь считать меня мразью, то занеси в тот же список и своего папашу, вместе с Севой! Развернувшись на каблуках, Ланская растворилась в полутьме коридора, оставив Алексея стоять среди рваных бумаг: погружённого в белый шум гудения мыслей. Далёкий хлопок двери осыпал с него незримые путы, и он стремительно двинулся на голоса, доносившиеся из зала. Он должен был покинуть это место и уйти, как можно дальше от отца и Всеволода. Сенцов обнаружился у стойки с верхней одеждой, с курткой в руках. Появление Вяземцева он выловил задолго до того, как тот приблизился и принялся лихорадочно выстраивать речь о том, почему должен немедля покинуть торжество. Вариантов было несколько: забытый заказ клиента, срочная необходимость везти заболевшего друга в больницу, на худой конец — пожар в квартире, но выдумывать ничего не пришлось. Злюка и слушать его жалкий лепет не стал. Молча снял своё пальто с вешалки, оделся, и подхватив его под локоть, повлёк к выходу. Димону пришлось буквально бежать за ним. На лестнице Сенцов едва не навернулся и заскользил подошвой ботинок, пытаясь освободиться. — Да погоди же ты! — выкрикнул, ударив его по руке, и сердито уставился на остановившегося Злюку. — Что происходит? — спросил Вяземцева, смотревшего сквозь него пустым взглядом. — Алексей?.. — Садись в машину, я отвезу тебя домой, — механически ответил тот и, развернувшись, продолжил шагать к своему автомобилю. Димон поплёлся за ним, подавив протест. От Злюки волнами расходилось напряжение, только потому он не стал спорить. Но, когда Вяземцев, выехав на усыпанную тонким полотном снега трассу, вдруг за считанные минуты набрал скорость под сто, Димону стало страшно. Он вцепился в подлокотник дверцы крепкой хваткой, с нарастающей тревогой следя за тем, как ползёт стрелка на спидометре. Поток машин к ночи значительно поредел, но рискованные манёвры обгона, совершаемые Алексеем, спазмировали желудок, срывая с губ тихую брань. Когда Вяземцев обогнал очередную фуру, пройдясь в опасной близости от борта прицепа, Димон нервно попросил его «сбавить обороты». Злюка его не услышал, с каменным лицом глядя перед собой в лобовое стекло. Вяземцев управлял машиной на автопилоте, проявляя реакцию на помехи на уровне водительского инстинкта. Бездарно погибнуть в месиве металлических обломков Димон желания не имел, и, сорвавшись, заорал на него, требуя, чтобы тот немедленно остановился. Надежды на то, что Алексей услышит его, особой не имел, но автомобиль вильнул на обочину и, прошуршав по гравию, замер. Некоторое время Сенцов сидел, тяжело дыша и держась за торпеду. Выждав, когда дыхание придёт в норму, он выбрался наружу и, обойдя машину, резко открыл водительскую дверку. — Вылазь, — скомандовал без права на обсуждение. — Сейчас же! Вяземцев заторможено повернул к нему голову. — Я в порядке, — сказал всё тем же голосом без модуляций. — У тебя нет причин волноваться. — А это уже мне решать, — выцедил Сенцов. — Дальше веду я. Отдай ключи. Он протянул руку. Злюка, помедлив, выбрался из машины. — Бесключевой доступ, — сказал, пройдя мимо и угнездил себя на месте пассажира. Димон поджал губы. Вышло глупо, он забыл, что ездил Вяземцев на автомобиле представительского класса, запускавшемся со стартовой кнопки. Он сел за руль, в сердцах хлопнув дверцей, и вернул машину на трассу. Алексей откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. До самого дома Сенцова они не произнесли ни слова. Остановив машину у подъезда, Димон развернулся к Злюке. Вяземцев по прежнему не поднимал век. — Вот что… — он, кашлянул, услышав собственный хриплый голос. — За руль я тебя сейчас не пущу. Поднимемся наверх, попьём чаю, подождём, когда с тебя схлынет то… что нашло, что бы это ни было. А не выйдет — вызову тебе такси. Злюка некоторое время не шевелился, но всё же отлип от спинки сиденья и потянулся открыть дверцу. В лифте ехали, каждый подпирая свою стенку. Алексей медитировал, Димон, нервничая, покусывал губы. О своём порыве доброго самаритянина пожалел, едва переступив порог квартиры и обнаружив, что Шептицким, на чьё присутствие он весьма рассчитывал, внутри и не пахнет. Благословив гулящего друга парой «неласковых», Сенцов отправился на кухню ставить чайник. Вяземцев появился на кухне минутой позже. Сев на табурет, оперся спиной на стену и замер. Димон, курсируя между плитой и кухонными тумбами, украдкой следил за своим гостем. Было ясным, что за время его пребывания в компании матери Вяземцева с тем что-то произошло, бросив Злюку в эмоциональный штопор. В душу решил не лезть, но и отпустить не мог, пока не удостоверится, что Алексей не натворит глупостей. Приготовив две чашки с чаем и кофе, он развернулся к столу, спросить, нужно ли добавить Злюке сахар и неожиданно уткнулся в грудь Вяземцева. Как тот подошёл, Димон не слышал, и в сердцах ругнулся. — Не надо ко мне подкрадываться… Он осёкся, когда Алексей мягко обхватил его за подбородок, заставляя поднять голову вверх. Большой палец заскользил по нижней губе, приоткрывая его рот и Сенцов судорожно вдохнул, чувствуя, как предательски задрожали колени. Пластмассовая сахарница со звонким треньканьем выпала из рук на пол и откатилась под мойку, оставляя на плитке белую дорожку. Этого Димон уже не осознал. Обхватив его за затылок ладонью, Вяземцев поцеловал его, с голодом сминая губы, вжимая бёдрами в тумбу и тело, истосковавшееся по ласке, ответило раньше, чем оглушённый мозг, с готовностью подставляясь под его ладони, позволяя вытянуть рубашку из-за пояса джинсов, пробраться к рёбрам, а дальше на поясницу и под резинку белья. Последнее вызвало короткое отрезвление и Димон, разорвав поцелуй, уткнулся рукой в его грудь. — А вот на это уже… разрешение… надо спрашивать, — выдохнул отрывисто, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли в одно целое. Как же давно с ним такого не случалось! Да и случалось ли вообще? Чтоб с такой лёгкостью его подчинило одно касание: опьяняя до сладкой дрожи, растворяя в ощущении тягучего, как патока возбуждения. Он тряхнул головой, призывая остатки выдержки и здравого смысла. Это не должно было с ним сработать, он привит от зависимости, от телячьих нежностей! Старые страхи никуда не делись. Следовало остановить происходящее, сунуть голову под ледяную воду и избавиться от кипения в венах. — А ты его дашь? — спросил Вяземцев глухо. Димон открыл рот и тут же стиснул челюсти. Мозг лихорадочно перебирал варианты ответа. Додумать ни один из них не смог: Вяземцев вновь потянулся ладонью к его лицу и он, словив запястье Алексея, прижал его руку плотнее к щеке, прежде чем обдумал свой неосознанный жест. Злюка растолковал его по своему, и с низким горловым стоном уткнулся в шею, куда-то в сонную артерию, бормоча что-то о том, что просит не гнать его и согреть, иначе он рассыпется в ледяную пыль и больше его прежнего не будет. Сенцов расслышал лишь часть слов, но и того, что услышал, хватило, чтобы сломаться — крепко ухватиться за Злюку в остром приступе страха и начать отвечать: позволить сбросить пиджак, рубашку, зашарить губами по коже, метя то в плечо, то сосок, то в ключицу. А затем увлечь в гостиную, на ходу избавляясь от одежды, дать уложить себя на диван, бесстыдно развести колени и простонать имя Злюки в потолок, провожая свой член в его горло. баллон* — бокал для коньяка на клубном жаргоне. То же, что и снифтер.