Во всём виноват багаж...

      Рогозин открыл ему сам. С мрачной миной пропустил Вяземцева внутрь квартиры и закрыл за гостем дверь. Из-за стены, отделявшей часть пространства у входа, тут же примчался золотистый лабрадор-ретривер по кличке Кэш, завертелся под ногами, тыкаясь в руку Вяземцева влажным носом. — Отстань, Кэш, — отогнал пса Сева, забирая из его пасти теннисный мяч. — Потом поиграем, — Рогозин забросил мяч подальше и Кэш, скользя лапами, умчался следом. — Как прошло свидание? — проворчал хозяин квартиры, следя за тем, как Вяземцев снимает пальто. — Потом из меня подробности вытрясешь, — Алексей от ответа ушёл. Говорить сейчас о Димоне, «мешая грешное с праведным», не хотелось. На губах ещё чувствовалась мягкая горечь сигарет, а сознание тревожило тепло губ парня. — Где она? — спросил, не поворачиваясь. — Здесь, никуда не делась, тебя ждёт, — проворчал Сева. — Юленька развлекает её светской беседой. — Вызвал на помощь личную кавалерию? — Иначе я бы свернул шею мерзавке. — Не пыли, Сева, — сдержано попросил он. — Ты мне нужен живой и, желательно, не за решёткой. — Вот только забота о собственном благе и остановила. Твоя стерва мне всю нервную систему испепелила, пока меня Юленька не спасла. — Она — не моя, — отказался от сомнительной чести Вяземцев, одёрнув свитер. — Пошли, чем раньше начнём, тем быстрее закончим. — Сказал бы я тебе, какого конца она достойна, но не буду. — Спасибо, — поблагодарил он. Квартира Рогозина была верхом креатива. В своё время Всеволод проживал с известной на всю столицу дизайнером интерьеров и обладавшая недюжинной фантазией дама сумела создать из весьма удачного приобретения своего любовника в центре столицы великолепный двухэтажный лофт. Первый этаж представлял собой открытое пространство, в котором спокойно уживались небольшая студия-мастерская, зона отдыха с камином, открытый бар, и кухня-студия, имевшая два входа. Часть пола у камина покрывал двухцветный травертин, остальное пространство занимал паркет, тёплый и лучистый на вид. На втором этаже, куда вела хромированная лестница из стекла и стали, располагались три спальни и кабинет. У барной стойки, с остатками кирпичной кладки на стене, располагался выход на балкон. Полукруглая площадка, взятая в рамки кованных перил, нависала над оживленной трассой. Две женщины курили у перил, кутаясь в шубки. Шатенка Юленька, с живыми карими глазами и пухлым ротиком-вишенкой махала тонкой рукой, будто дирижировала собственной речью. Стоявшая рядом с ней высокая брюнетка с холёным лицом и холодным взглядом голубых глаз молча слушала, разглядывая зазнобу Рогозина, будто диковинное насекомое. Так Женевьева Ланская предпочитала смотреть на большинство окружавших её людей. Остановившись у бара, Алексей зацепился за брюнетку хмурым взглядом. — Даже пассию свою не пожалел, на мороз выставил, — впечатлился преданностью Рогозина. — На улице минус восемь. — Она у меня морозоустойчивая стала, как соболей купил, — Сева материализовался рядом с двумя стаканами с виски. — Глотни, легче общение пройдёт. Алексей не отказался. Разбавил беспокойство отменным сингл молтом и вернул стакан. — Достаточно. — Это тебе решать, — Рогозин зашёл за барную стойку. — А мне ещё выпить надо. Женевьева, заметив Алексея, направилась к двери. Воспитание требовало распахнуть дверь перед леди, но Вяземцев не шелохнулся: Ланскую таковой не считал. Брюнетка переступила порог, на ходу одним шевелением плеч сбросила норковую шубу — и отточенным взмахом кисти сбросила меха на спинку кресла. — Алексей, — не произнесла — пропела его имя, вложив в контральто одновременно томность, яд и нарочитую лень. — Давно не виделись. Она стекла в кресло вслед за мехами, закинув длинные ноги с изящными лодыжками на круглый пуф. Узкое платье цвета бордо обтянуло высокую, излишне открытую в квадратном декольте грудь. Ланская умела подать себя одним взмахом ресниц, сосредотачивая на себе внимание. Сказывалась успешная модельная карьера и длинная череда постелей «папиков». Вот и Сева залип, не замечая, что льёт виски мимо стакана, переводя дорогое пойло. — Не могу сказать, что скучал, — Вяземцев опустился напротив, разделив пространство между ними длинным столиком из стекла. Удушливо-сладкий запах парфюма мгновенно забил ноздри. Ланская обожала жасмин, Вяземцева от него тошнило. — Отчего же, Лёшенька? — Женевьева изобразила живейшее огорчение. Такое же фальшивое, как и она сама. — Тебе рождественский ответ, или не врать? Она рассмеялась, демонстрируя великолепные и слишком белые зубы. — У тебя всё тот же детский юмор, — сказала, откинувшись в кресле, — что мне в тебе и нравилось. А я вот скучала. С тобой было весело. — Рад и счастлив. — Можешь меня поздравить, — она протянула ему руку, пошевелила пальцами, демонстрируя на безымянном пальце золотое кольцо с внушительным бриллиантом. — Я обручена. Весной свадьба. — Поздравляю, — ему было наплевать. — Если только ради этого приехала… — Он — немец, — перебила она. — Владелец крупной звукозаписывающей студии. Пауль намерен продвигать мою сольную карьеру. — Так теперь ты певица. — С карьерой модели я закончила. Всеволод за стойкой громко фыркнул, вытирая разлитое виски рукавом рубашки: — Какая новость. Видать на мощи уже спроса нет. Угнездившаяся рядом с ним Юленька толкнула Рогозина под рёбра. Ланская перевела немигающий взор на Всеволода и тут же вернулась к Вяземцеву. — Мы можем поговорить наедине? — Это, между прочим, моя квартира, — ядовито напомнил Рогозин. — Сева, будь так добр… — Алексей не продолжил, но тот и сам выбрался из-за стойки, толкая перед собой Юленьку. — Пошли, радость моя, я тебе кое-что интересное в спальне покажу. — Небольшое да кривое, — бросила им вслед Ланская. — У бюргера своего меряй да ровняй, — не остался в долгу Рогозин, поднимаясь по лестнице. Дверь спальни хлопнула. Женевьева сменила положение — уложила ногу на ногу, открывая в боковом разрезе платья округлое бедро и узорчатый край чулок. Ножки у Ланской были на зависть, «от ушей», но Алексей не впечатлился. Ланская разочарованно надула губы: — Мог бы хотя бы сделать вид, что огорчён. — Это чем же? Твоим браком? — Ты меня замуж не позвал. Он равнодушно пожал плечами: — Для тебя нулей за мной в активе было маловато. Но в результате я всё же стал беднее на шестьдесят пять тысяч зелёных. — И получил кое-что взамен. — По взаимному согласию. — С меня это согласие твой личный волкодав — Сева выдавил под угрозами! Он, опешив, выдернул себя из тщательно поддерживаемой невозмутимости: — Выдавил? Никто тебя не заставлял, Жэн. Ты подписала отказ, приняв самостоятельное решение. Как и я. — Это был моральный шантаж. Вяземцев даже поперхнулся: — А мне казалось, что это ты меня шантажировала. И именно я выплатил тебе кругленькую сумму. Не уменьшив ни на цент от затребованного. — Твоё требование было иным. Избавиться от проблемы и обо всём забыть. Алексей усмехнулся, поднимаясь с кресла: — А знаешь, я рад, что ты меня не послушала. Я был молод и струсил. Но ты меня поимела. И в прямом, и в переносном смысле. Вот только я от этого выиграл куда больше. Ланская, поджав губы, проследила за тем, как он подходит к барной стойке. Вяземцев снял с подставки чистый стакан и принялся прокручивать стойку со спиртным, выбирая, чем затушить закипавшую злость. — Я хочу её увидеть. Брошенная ему в спину фраза Ланской застала его врасплох, заставив окаменеть плечами. — Нет, — сказал твёрдо, ухватившись за горлышко «SKYY», не то, чтобы любил водку, но требовалось что-то сжать. Иначе перекочует к шее Женевьевы и сожмёт уже её. — Я не прошу твоего разрешения. — Тут ты права, решать не мне, — согласился он, наполняя стакан. — Но ты услышишь именно этот ответ. Потому — экономлю твоё время. Поставив бутылку на стол, он поднял глаза на зеркальную стену бара, отражавшего кресло и сидевшую в нём брюнетку. — Зачем тебе эта встреча, Жэн? Нужны деньги? Твой немец не слишком щедр? — Дело не в деньгах, — она небрежно повела плечами. — Он хочет детей, я рожать больше не намерена. Сам понимаешь, в тридцать на это мало кто решится. — В тридцать три, — уточнил он, хмыкнув. — И решаются многие. Но это не твой случай, — согласился он. — Я едва привела себя в форму. Как вспомню этот дряблый живот, обвислые дыни… — Ланская издала брезгливый возглас. — Второй раз я через это проходить не желаю. — А первый раз тебе понадобился, чтобы содрать с меня деньги на развитие карьеры модели. — Ты дал куда меньше, чем я рассчитывала, — отрицать не стала. — Этого не хватило даже на год проживания в пригороде Парижа. Пришлось выкручиваться… — Был наслышан, — перебил он, — количество коек, в которых тебе пришлось покрутиться, потрясло даже Севу. — Всеволод никак не может забыть, что из его постели я прыгнула в твою. Отказываться ты не стал. — Лишь потому, что Рогозин в приступе внезапно нахлынувшей на него скромности, не сообщил мне о том, что так же пользовался твоим… назову это «расположением». Ты великолепно доила нас обоих. — Он отпил из стакана, и опустил его на картонную подставку с логотипом Heineken. — Возможно, количество было и большим, — произнёс с отстранённой задумчивостью. Не оскорблял — констатировал факт. Мешать виски с водкой — было кощунством, но мириться с присутствием Женевьевы стало легче. Тепло тела, прильнувшего к его спине, вырвало его из течения мыслей. Вяземцев опустил взгляд на нырнувшую к ширинке его джинсов руку. Женевьева подула на мочку его уха и пощекотала губами шею. В сознании Вяземцева промелькнули недавно увиденные им на канале National Geographic кадры: паук с крестом на брюшке аккуратно заворачивал свой трепыхающийся обед в паутину. Его весьма похоже обвили конечностями, очевидно, считая глупой мухой. — Не стоит, — предупредил без эмоций. — Зря стараешься. Нырнувшая к его паху рука, потянувшая молнию ширинки вниз, остановилась. Женевьева с досадой отлипла от его спины. — Значит, правда то, что про тебя говорят, — она села на диван, забыв о необходимости выглядеть живым искушением, и потянулась к оставленной Рогозиным пачке с сигаретами. — Бабы — тебе без интереса, а я, дура, не верила. Он, застегнув ширинку, обернулся. Лоск с Ланской, выросшей в захолустье Зажопинска, сползал, как восковые слезы по свече. С сигаретой в зубах, и задравшей ноги на столик, та выглядела куда натуральнее. Такой в своё время и привлекла, пока окончательно не слилась с образом куклы. — А ведь знаешь, ты мне действительно нравился, — сказала, выпустив дым длиной серой лентой. — Такой… свежий, настоящий. С застывшей печалью внутри глаз. Тебя хотелось спрятать за пазухой, как бездомного щенка. — Бездомным я не был, — он, подхватив стакан, вернулся в кресло. — Ты никогда не улыбался глазами. — Улыбаются ртом, Женевьева. — Ты знаешь, о чём я. Жаль, мне не удалось сделать тебя своим, — она затушила сигарету в подлокотник. Вяземцев поднял бровь, пятно на белой коже дизайнерского дивана Рогозину не понравится, но смолчал. — Мы были бы хорошей парой. — Мы никогда не стали бы парой. — Ну да, — она фыркнула, — для этого мне не хватает члена. Ланской не хватало не члена, а сердца. Плюс совести, такта, чести… Перечислять мог долго, но какой был в этом смысл? — Паулю шестьдесят пять, детей нет, — продолжила она без перехода. — Здоровье у немца слабое. Пару лет замужества — и я стану не бедной вдовушкой. Всё, что необходимо — позволить старику поиграться в папашу. Девочка получит всё, что пожелает. Возможно, Майер внесёт её в своё завещание. — У девочки есть имя, — злость вновь принялась стягивать внутренности в узел. — Но ты ведь его не знаешь. Никогда не интересовалась. — Я поинтересовалась. Анастасия. — Женевьева наморщила нос. — Твоя была идея? — Так звали мать моего отца. — Мог бы подобрать что-нибудь не столь банальное. Я думала у геев фантазия побогаче. Напоминать о том, что сама Женевьева Ланская получила при рождении вполне обычное имя Татьяна и сменила его, начав заниматься модельной карьерой, Вяземцев не стал. — Я не хочу начинать войну, Лёшенька. Мы можем цивилизовано разрешить наш вопрос. Я верну родительские права, и мы установим двойную опеку. Полгода девочка будет жить с тобой, а полгода со мной. В конце-концов, она ведь и моя дочь. — У Насти уже есть мать. Ты написала отказ от своих родительских прав сразу после её рождения. Она тебя не знает, — он нагнулся, глядя на неё, — и в тебе не нуждается. Женевьева подалась к нему навстречу, кривя рот. — Как ты не нуждаешься в своей семье? Алексей, вздрогнув, изменился в лице. Удержать эмоции не вышло. Она поднялась: — Я дам тебе время обдумать моё предложение. Встретимся позже, — она бросила взгляд на стакан в его руке, — когда оба остынем и будем трезвее. Подхватив шубу, Ланская отточенной до автоматизма походкой «от бедра» направилась к выходу. Хлопок двери вырвал у Вяземцева долгий выдох. Покинув кресло, он развернулся к лестнице. Рогозина почувствовал спинным мозгом. Тот стоял у перил, внимательно следя за бывшим воспитанником. Рядом крутил хвостом Кеш, так и не расставшийся с мячом. — Всё слышал? — угрюмо бросил ему Алексей. Сева поднял руку с зажатым в ладони мобильным. Прослушку Всеволод установил по всему дому, выведя камеры на собственный мобильный. Параноиком не был, но держать всё под контролем любил. — Что скажешь Лере? — Ничего не скажу. — Ты не можешь скрыть от неё намерение Жэн вернуть дочь… — Она не её дочь! — Алексей вспыхнул злым криком, ткнув в него пальцем. — И напомню, Сева, что именно благодаря тебе Женевьева появилась в моей жизни! Ты хотел исправить меня, превратить гея в гетеросексуала! Что ж, твой план провалился. С треском! Всеволод кисло промолчал. Вяземцев, отвернувшись, резко выдохнул, сжимая кулаки. Нервы следовало успокоить, бесполезный гнев проблемы не решал. Как и давно запоздавшие обвинения в адрес Рогозина. — Она может восстановиться в материнских правах? — спросил уже без крика. Именно Всеволод занимался в их компании юридическим сопровождением. Рогозин направился к лестнице. Кеш мельтешил за ногами хозяина. — Я хозяйственник, Лёш, — признал, присоединившись. — В семейном праве — шарю мало, но суд у нас гуманный. А она, как ни крути — биологическая… производительница, — сказал, подобрав удобоваримое определение. — Найди юриста по семейным делам, который займётся претензиями Женевьевы. Не хочу, чтобы она нашла лазейку и просочилась в жизнь моей дочери. Лера мне этого не простит. Я сам себя не прощу! — Найду лучшего, — пообещал Рогозин, следуя за ним на выход. — Не волнуйся, парень, Наську эта змея не получит. Она мне самому, как внучка… — А мне дочь, — Алексей ухватил его за грудки. — Я её не планировал, Сева, отдал сестре, потому что не знал, что делать с младенцем, которого у такого, как я и появиться не могло. Но она — самое лучшее, что я создал. У меня в груди рядом с ней теплеет, улыбаться тянет… — Он запнулся, глотая сдавленный рык. — Я её не отдам! — Так и будет, Лёш, — ревностно заверил Рогозин, не делая попыток освободиться. Вяземцев, выпустив ворот его рубашки, отступил, тяжело дыша. Всеволод следил за ним с застывшим в глазах беспокойством. Шагнув к вешалке, Вяземцев сдёрнул пальто и вышел из квартиры.