9.
Всё было странно. Эта короткая фраза полностью описывает мой первый день после возвращения в школу. Странно было снова сидеть на уроках. Странно было видеть одноклассников и понимать, что в отличие от меня они живут простой и спокойной жизнью. А самое главное — странно было видеть Аомине. Когда я вошла в наш кабинет, то услышала, как по комнате прошелестел общий вздох удивления. Наверно, одноклассники не думали, что снова меня увидят когда-нибудь. Не бросив и взгляда в сторону Аомине, я подошла к Накамуре-сенсею. По счастливому совпадению первым уроком была история, которую преподавал наш классный руководитель. Извинившись перед ним, я объяснила свое внезапное исчезновение и долгое отсутствие внезапной болезнью, лечиться от которой я могла только в России. При этом я вручила сенсею две справки из больниц: российскую с переводом и японскую. О первой позаботился дядя Толя, а вторую добыл японский секретарь отца — весьма изворотливый, сметливый, а самое главное не страдающей чрезмерной совестливостью молодой человек по фамилии Миура. Преподаватель принял документы и сказал мне садиться на место. Я повернулась и двинулась к своей парте. Аомине смотрел прямо на меня. А я смотрела на него. Наши глаза встретились. Парень старался держать себя в руках. Но его брови были сведены в болезненной гримасе, губы застыли в скорбной усмешке, а пальцы изо всех сил сжимали края парты. Я же была как ледяной снежок — тверда и холодна снаружи и внутри. Все в классе замерли, совершенно не скрываясь наблюдая за нами. Я уже говорила, что японские дети не знают, что такое чувство такта? Но ничего не произошло. Я села на свое место и начался урок. А за ним следующий, и так до обеда. Во время большого перерыва ко мне подошли девочки и спросили о моем долгом отсутствии. Не моргнув и глазом, я скормила им байку о болезни. Было заметно, как их буквально припекает спросить, почему я не разговариваю со своим бойфрендом, и почему тот делает вид, что меня не существует. Но никто не решился. Когда уроки закончились, Аомине первым вышел из класса. Я не спеша собралась и, покинув здание школы, направилась в сторону станции. Ситуация с якудза уладилась, поэтому я снова могла ходить везде одна и ездить на метро, не опасаясь возможного похищения. Идя по улице, я чувствовала, как холодный ветер задувает под полы моего синего школьного пальто и пытается снять с головы капюшон. Но этот декабрьский борей не мог даже отдаленно сравниться с холодом, царившим внутри меня. Показалась аллея, где мы с Аомине поцеловались в первый раз, и я увидела фигуру, которую не могла бы перепутать ни с одной другой фигурой в мире. Мой бывший парень стоял, засунув руки в карманы мужской версии форменного пальто Академии Тоо. Прислонившись к ограде, он смотрел отсутствующим взглядом куда-то перед собой, а холодный ветер теребил его короткие волосы. На мгновение мой шаг замедлился, но потом я решила, что у меня нет причин ни бояться, ни избегать его. Когда я приблизилась, парень отделился от ограды и сделал шаг навстречу мне. А потом как ни в чем не бывало взял меня за руку, и мы пошли к станции. В его жесте не было нежности, но в то же время не было и грубости. На лице Аомине застыла маска безразличия, и если бы он не держал крепко меня за руку, можно было бы подумать, что мы не вместе. Я покорно шла за ним, потому что знала, что рано или поздно нам нужно будет уладить это. Выйдя на платформу, мы молча дождались поезда, а потом в вагоне Аомине по привычке пробрался сквозь толпу к противоположным дверям, таща меня на буксире. Если бы я могла что-нибудь чувствовать, мне стало бы грустно от того, что мы едем домой вместе — совсем как раньше. Но между нами как будто пролегла глубокая пропасть. И я стояла, прижавшись спиной к холодной двери вагона вместо того, чтобы обнимать его. А он смотрел куда-то в сторону, продолжая по привычке прикрывать меня от напирающей толпы. Мимо нас пролетело полтора десятка станций. Мне нужно было пробиваться к выходу, и я сделала шаг вперед, но Аомине покачал головой, как бы говоря: нет. Поезд проехал мою станцию, а мы не сдвинулись с места. Люди заходили и выходили. Наконец, мой бывший парень взял меня за руку, и мы вышли на незнакомой станции. А потом углубились в жилой квартал типовых многоэтажек. Отрешенно я подумала, что, похоже, он ведет меня к себе домой. Когда-то я желала этого. Но теперь думала только о том, как бы запомнить дорогу до станции, чтобы не пришлось блуждать на обратном пути. Его квартира оказалась на третьем этаже непримечательного пятиэтажного комплекса. Внутри было темно и тихо. Когда мы вошли, Аомине включил свет в прихожей, разулся и жестом пригласил меня внутрь. Я сняла обувь, повесила пальто на крючок и сказала приличествующую случаю фразу: — Извините за вторжение. Парень провел меня в гостиную. По дороге я подметила, что для японской семьи из трех человек квартира была довольно большой — две спальни и гостиная. — Садись, — это было первое слово, которое он сказал мне за весь день. Я последовала его указанию, а Аомине спросил: — Почему ты вернулась? — Отца подстрелили, — мой тон был спокоен. Парень сделал движение навстречу мне и сказал смягчившись: — Мари… Но я остановила его жестом: — Не беспокойся. Он поправится. Аомине впился взглядом в мое лицо. По-видимому, он не мог понять, почему я так спокойна. На его лице отразилось недоумение, но парень быстро пришел в себя и продолжил допрос: — Тебя больше не охраняют? А как же те уроды? — Все закончилось. Наши люди уладили все проблемы. Он покачал головой. И хотя Аомине оставался внешне спокойным, я достаточно хорошо знала его, чтобы понимать, что внутри у него все кипит. — Ты надолго вернулась в Японию? — Я останусь до конца учебного года. Мой взгляд упал на часы — уже был седьмой час. Сквозь незашторенное окно было видно, как на город опускается темнота. — Аомине-кун, — сказала я, поднявшись на ноги, — мне нужно домой — переодеться, а потом ехать к отцу в больницу. Эта фраза запустила спусковой механизм. Маска безразличия слетела с Аомине, и ее сменила гримаса такой злобы, какой я давно не видела. Парень грубо толкнул меня на диван и навалился сверху. Прохрипел зло: — Что еще за Аомине? Почему не зовешь по имени? И, действительно, я осознала, что даже в мыслях называла его только по фамилии. Его лицо было совсем близко, и я заметила то, на что не обратила внимания ранее — как же он устал. Под глазами Аомине залегли тени, а сами глаза покраснели. Он продолжил: — Ты понимаешь, что во мне сейчас кипит желание растерзать тебя? Сорвать одежду и иметь, пока с твоего лица не пропадет это безразличие! Пока ты не станешь прежней! Я видела, что он не шутит — парень боролся с собой из последних сил. Но я даже руки не подняла — не попыталась его оттолкнуть. — Аомине-кун, ты можешь делать все, что захочешь. Но разве от этого тебе станет легче? Мои слова поразили Аомине. Его злость сдулась, как проколотый шарик, и осталась только бесконечная усталость. Отпустив меня, парень сел на пол рядом с диваном и спрятал лицо в ладонях. Я тоже поднялась и оправила задравшуюся юбку. Смотря сверху вниз на его сгорбленную фигуру, я понимала, что ему чертовски больно, но не могла ничего сделать. Как можно утешить кого-то, когда собственное сердце превратилось в головешку? Так мы просидели какое-то время. Наконец, он отнял руки от лица и спросил глухо: — Ты спала со своим другом, пока была в России? Мой ответ был незамедлительным и категоричным: — Нет, конечно! Я никогда тебе не изменяла. По его лицу пробежало облегчение, и парень спросил: — Почему ты не зовешь меня по имени? Я молча смотрела на него. Неужели он до сих пор не понял, что у меня есть ответы только на вопросы по существу. Аомине не сдавался: — Ты все еще… моя девушка? — Да, — ответила я просто. У меня не было причин рвать с ним, ведь парень не сделал ничего плохого. Разумом я понимала, что должна по-прежнему любить его. Такое чувство не может исчезнуть бесследно — развеяться как дым. Но проблема заключалась в том, что я перестала испытывать любые эмоции, как положительные, так и отрицательные. И спроси он у меня в тот момент: ты все еще любишь меня? Я честно ответила бы, что не знаю. Но Аомине не спросил. Каким-то шестым чувством он понял, ЧТО я могу на это ответить. И не хотел слышать такое. Я осознала, что он пытается цепляться за иллюзию прежних отношений. Притворяется, что не было того разговора, когда я сказала, что он должен забыть меня и жить своей жизнью. Даже такой сильный человек как Аомине Дайки не смог преодолеть себя, когда дело коснулось любви. И хотя это было подло, но я с каким-то странным облегчением подумала: рано или поздно до него дойдет, что от прежней меня ничего не осталось. И парень сам захочет разорвать эту болезненную связь, избавив меня от необходимости объяснять что-то. Я поднялась с дивана. Настала моя очередь выяснить то, что было интересно мне: — Скажи, почему ты проиграл? Я хотела знать, была ли в этом моя вина. По его лицу пробежала тень. Помолчав немного, парень сказал: — В этот раз они были сильнее. В следующий раз выиграю я. Ясно, подумала я. Его прежний девиз «Победить меня могу только я сам» сменился на «В следующий раз выиграю я». — Понятно. Извини, Аомине-кун, но мне, действительно, нужно идти. — Я провожу тебя до дома. Я покачала головой: — Не нужно. Я запомнила дорогу. Мы вышли в прихожую, я оделась и обулась: — Увидимся в школе. — Мари, подожди. Я знаю, что ты сейчас очень нужна своему отцу, но, может, встретимся в воскресенье? Я задумалась: отец шел на поправку, и в воскресенье утром его должны были выписать. Мне не очень хотелось ловить на себе его вопрошающий, встревоженно-заботливый взгляд весь вечер воскресенья, поэтому я сказала: — В воскресенье вечером я свободна. — Тогда я позвоню тебе, и мы куда-нибудь сходим? — Конечно. Идя на станцию, я раздумывала о том, что Аомине попытается вернуться к прежним нашим отношениям. Но какое же горькое разочарование его ожидает! В субботу после обеда я поехала в аэропорт провожать дядю Толю и его летучий отряд. Оказалось, что всего в Японию прилетело девять человек. Кроме дяди Толи, дяди Ильдара, Георгия Степановича и Стаса, там были еще пятеро, которых я тоже знала в лицо. И эти девять человек стояли монолитной группой, готовясь к посадке на самолет и резко выделяясь в толпе своим довольно колоритным видом. Японцы и другие иностранцы боязливо обходили их стороной. С долей юмора я подумала о том, что другим пассажирам самолета и команде весь полет придется ломать голову, не летит ли вместе с ними какая-нибудь русская мафиозная группировка. И они не уйдут далеко от истины! Объявили посадку. Основная группа двинулась к посадочному терминалу. Остались трое, с которыми мне нужно было проститься. Георгий Степанович обнял меня и сказал хитровато: — Машунь, жду, когда побалуешь старика внуками. Я слабо улыбнулась ему в ответ. Дядя Ильдар клюнул меня носом в макушку и сказал бодро: — Машка, держи хвост пистолетом! Остался дядя Толя. На протяжении всех этих дней, проведенных в палате отца, я то и дело ловила на себе взгляд этого человека. Крестный сразу же понял, что со мной неладно. И наверняка они обсудили это с папкой. Но правда была в том, что эти мужчины, любящие меня, никак не могли мне помочь. Никто не мог. Обняв меня, он сказал негромко: — Машка, мы все так перед тобой виноваты. Прости, если сможешь. Я подняла на него глаза: — Дядя Толя, все хорошо. Я не злюсь. Он вздохнул: — Не злишься, но ты точно обиделась на нас. Я молчала. Его реплика не была вопросом по существу. Он продолжил: — Слушай, по поводу Кирилла. Пацан переживает за тебя. Может, перестанешь его игнорировать? Действительно, с самого моего возвращения Кир звонил и писал каждый день. Но я не отвечала ему. Мне нечего было сказать своему бывшему лучшему другу. — Дядя Толя, Вам нужно идти на посадку, — сказала я, непрозрачно намекая на то, что не хочу больше обсуждать эту тему. Он поплелся на посадку. Я ему не завидовала: дома предстоял непростой разговор с женой. Наверняка тетя Нина вытянет из него все подробности моего нынешнего состояния. И это ей не понравится. На следующий день отец выписался из больницы, и мы вернулись домой. Выглядел он значительно лучше, чем когда я увидела его лежащим на больничной койке. И чувствовал себя хорошо. Ему предстояло провести две недели дома, а потом папа намеревался вернуться к работе, чему его лечащий врач был совсем не рад. Сделав уборку и заказав еду из ресторана для отца, я начала собираться на встречу с Аомине. Ища в выстиранных вещах свои джинсы, я наткнулась на толстовку Мидоримы. Я подумала, что так и не поблагодарила его. Дала себе наказ сделать это во что бы то ни стало. И купить парню в качестве компенсации новую вещь. Отцу я сказала правду: что иду на свидание с Аомине. Он воспринял это с каким-то подозрительным энтузиазмом, да еще и принялся говорить, что не устанавливает для меня никакого комендантского часа. Кажется, папка ошибочно расценил эту встречу с Аомине как признак моего душевного выздоровления. В итоге я совсем не стала наряжаться на свидание. Мой наряд составили свитер, джинсы, ботинки и куртка с капюшоном. На встречу я пришла немного раньше, но Аомине уже был там. На нем был синий свитер, серые джинсы, темные кроссовки и черная толстовка с капюшоном. Он стоял и нервно переминался с ноги на ногу, как будто опасаясь, что я не приду. Я видела, как проходившие мимо девушки с интересом поглядывают на него. Его лицо просветлело, когда он увидел меня. Парень приблизился стремительным шагом, а потом чуть наклонился. Я закрыла глаза и послушно подставила губы для поцелуя, впрочем, не предпринимая никаких активных действий в ответ. А потом мы пошли в кино, и я просидела весь сеанс, совсем не видя происходящего на экране. Мне было откровенно скучно, и я плыла в тягучем потоке каких-то неопределённых мыслей. Кажется, Аомине тоже совсем не интересовался происходящим на экране. Пару раз я кинула на него взгляд и видела, что он переживает какой-то внутренний конфликт. Как будто пытается в чем-то убедить себя. После киносеанса мы пошли в кафе. У меня совсем не было аппетита, поэтому я заказала только апельсиновый сок. Аомине же пил кофе. И между нами снова висело тягостное молчание. Правда, тягостным оно было только для него, ведь меня перестали заботить такие вещи. Наконец, я заговорила: — Аомине-кун. У меня к тебе есть одна просьба. Он встрепенулся: — Какая? — Мне нужно поблагодарить Мидориму-куна за то, что он спас меня. Но у меня нет его номера телефона. И хотелось бы сделать это лично. По лицу Аомине проскользнуло недовольство, но сдержавшись, он сказал: — Хорошо. Я позвоню ему и договорюсь о встрече. — Спасибо большое. Это важно для меня. Не люблю быть в долгу. После кафе мы двинулись к станции, но потом мне показалось, что Аомине все-таки решился на то, что так упорно обдумывал весь вечер. Потому что остановившись, он сказал: — Мари, пойдем в отель. Я с самого начала знала, что рано или поздно этим закончится. И у меня не было причин ему отказывать. Поэтому сказала спокойно: — Если ты хочешь, то пойдем. — А ты не хочешь? — слова парня прозвучали резко. Мой тон напротив был спокойным: — Если Аомине-кун скажет, я пойду. Его внутренняя борьба достигла апогея, и он проиграл самому себе, сказав: — Идем. Видимо, ас Поколения чудес решил до дна испить эту горькую чашу. Ну что сказать? Это было ужасно. Нет, я не чувствовала боли. Но не чувствовала и удовольствия. Я вообще ничего не чувствовала. Лежала там под ним, как кукла, чувствовала, как он двигается внутри меня и думала о том, что скоро это закончится, и я пойду домой спать. Аомине, естественно, понимал мое состояние. У изголовья кровати горел слабый свет, и я видела, как парень закрывает глаза и отворачивается, стараясь не смотреть на мое лицо. Это продолжалось довольно долго — он никак не мог дойти до пика. Наконец, толчки прекратились, и он замер во мне, тяжело дыша. А потом вышел и сел на краю кровати спиной ко мне. Парень сидел там, опустив безвольно руки и склонив голову. И все что нужно было сделать мне — протянуть руку, погладить его по спине и сказать: Дайки, все будет хорошо, мы справимся. Но вместо этого я поднялась с кровати, быстро оделась и, сказав «увидимся в школе», выскользнула за дверь. На следующий день Аомине вел себя так, как будто ничего не произошло. Не думала я, что чаша его терпения окажется воистину бездонной. За обедом, который я, он и Момои поглощали на крыше школы среди неловкого молчания, Аомине сказал вдруг: — Я позвонил Мидориме. Его команда сейчас готовится к четвертьфиналу, но он согласился встретиться ненадолго с нами в среду, в девять. Я слегка поклонилась: — Спасибо, Аомине-кун. Момои посмотрела на нас удивленно: — Мидорин? А зачем вам… Но Аомине прервал ее: — Сацуки, помолчи. Да еще и подмигнул, думая, что я не вижу. Я подумала, что он потом в любом случае расскажет ей все, но меня это мало волновало. В среду после окончания уроков я сразу же направилась в торговый центр и там обошла немало магазинов, прежде чем выбрала вещь, годную в качестве компенсации. Это была толстовка от одного известного бренда. Тоже зеленого цвета и довольно дорогая. Как говорится, долг платежом красен. И хотя обычная тряпка вряд ли могла послужить равноценным обменом за спасение жизни, я должна была сделать хоть что-то. Мы договорились с Аомине встретиться уже на месте. Выходя из метро, я услышала, как кто-то окликнул меня: — Мари-сан. Это был Куроко. Если бы он сам не окликнул меня, я бы прошла мимо. У этого парня есть поразительная способность не выделяться. Сейриновец был одет в спортивный костюм своей школы и выглядел как обычно обманчиво невинно. Но я-то знала, что внутри он тверже алмаза. — Здравствуй, Куроко-кун, — сказала я. Мы отошли в сторону, чтобы не мешать людям, выходящим из метро. — А я только что виделся с Аомине-куном. Он учит меня бросать мяч в корзину. Вот оно что. А мне мой так называемый бойфренд и словом об этом не обмолвился. Я сказала вежливо: — Это хорошо. На лице Куроко появилось озабоченное выражение: — Мари-сан, у тебя все хорошо? Я ответила спокойно: — Да. А почему Куроко-кун решил, что со мной что-то не так? — Ты зовешь меня по фамилии. И правда. Я сама этого не заметила, но, кажется, с чувствами я потеряла и способность звать людей по имени. Покачав головой, я сказала уклончиво: — Куроко-кун, желаю твоей команде удачи в предстоящей игре. — Спасибо. — Увидимся. Я повернулась к нему спиной и уже сделала несколько шагов прочь, как вдруг неожиданно даже для самой себя остановилась. Посмотрев назад, я увидела, что Куроко так и стоит на месте, смотря озадаченно мне вслед. Я вернулась и сказала негромко: — Куроко-кун, я сейчас нахожусь в очень темном месте — где-то глубоко на дне океана. Вокруг меня только толща тяжелой воды и плавают какие-то странные создания… Я хочу попросить тебя кое о чем. Если я не смогу выплыть, пожалуйста, позаботься об Аомине. Ты и Момои будете нужны ему. Аомине-кун никогда в этом не признается, но он не так силен, как выглядит. Куроко кивнул и сказал серьезно: — Я знаю. И сделаю все, что будет в моих силах. Но что же будет с тобой? Я слабо улыбнулась и, поклонившись, сказала: — Спасибо, Куроко-кун. Рассчитываю на тебя. А за меня не переживай. Из-за случайной встречи с Куроко, я немного опоздала в кафе. Аомине и Мидорима уже были на месте. Я заметила их раньше, и у меня была возможность немного разглядеть этих друзей-соперников. Мидорима был одет в форму своей школы, на Аомине был светлый свитер и джинсы. Оба пили кофе и, казалось, что в воздухе висит странное напряжение. Я никогда не понимала этого: ведь в средней школе они играли в одной команде. А теперь ведут себя так, как будто на их соперничестве свет клином сошелся. Я заметила, что на столе рядом с Мидоримой лежит карманный фонарик. Видимо, это был талисман дня. Я приблизилась. Парни встали, чтобы поприветствовать меня, и я сказала: — Добрый вечер! Мидорима-кун, Аомине-кун, извините, что опоздала. Аомине кивнул и неловко поцеловал меня в щеку, а вот на лице у Мидоримы появилось непонимание. Видимо, перемены, произошедшие со мной, отразились на моей внешности. И парень пытался понять, что же со мной не так. Поклонившись, я сказала: — Мидорима-кун, спасибо тебе большое за то, что спас мне жизнь. Пожалуйста, прими это. Он взял пакет и все с тем же выражением недоумения на лице заглянул внутрь. Я продолжила: — Надеюсь, размер подойдет. Я носила твою кофту, поэтому решила, что будет лучше, если я куплю тебе новую. Понимаю, что это не равноценно тому, что ты сделал, но прими хотя бы это. Он, наконец, подал голос: — Не стоило. И не нужно вспоминать о том дне. Любой на моем месте поступил бы также. Мидорима Шинтаро. Кажется, это его характерная черта — делать что-то хорошее и не принимать благодарность. Аомине пропустил меня, и я села к окну. После всех этих вежливых расшаркиваний оказалось, что нам особо не о чем говорить. Мой парень подозвал официанта и заказал для меня апельсиновый сок. Мидорима же, забыв о своем кофе, переводил взгляд с Аомине на меня и обратно. Постепенно на его лице появилось понимание, и он сказал: — Мари-сан, позволь задать вопрос. — Конечно. — У тебя все хорошо? И он туда же. В последнее время все только и спрашивают, всё ли со мной хорошо. А со мной и не хорошо, и не плохо. Со мной никак. Пустая оболочка. Гильза от стреляного патрона. Я посмотрела ему прямо в глаза и сказала со спокойствием, которому позавидовал бы айсберг: — Мидорима-кун, спасибо за беспокойство. Со мной все хорошо. Я видела боковым зрением, как напрягся Аомине. У него был такой вид, как будто по столу прокатилась граната без чеки. Принесли мой заказ, и я развлекала себя тем, что начала помешивать сок трубочкой в стакане. Мне не хотелось пить. Мне не хотелось есть. И мне не хотелось быть там. Я выполнила свой долг — поблагодарила человека, спасшего меня меня. И больше мне нечего было делать там. Но правила приличия не позволяли встать и уйти просто так. И хотя я физически ощущала, как неуютно чувствуют себя эти ас и главный снайпер Поколения чудес, но они тоже не решались закончить встречу. Аомине прервал молчание: — Мидорима, если твоя команда в пятницу одержит победу в четвертьфинале, то в полуфинале вы сыграете против Ракузана. В голосе Аомине послышалось странное напряжение. Мидорима согласно кивнул. А мой парень добавил еще одно слово: — Акаши. Мидорима посмотрел на него немного свысока и, поправив очки, сказал веско: — Это было предрешено. Мы должны встретиться с Акаши лицом к лицу и выяснить, кто из нас сильнее. И я собираюсь выиграть. На лице парня была написана решимость приложить все усилия для этого. Акаши Сейджуро. Я вспомнила этого странного одинокого ребенка с разными глазами. Пребывая в своем бесчувственном состоянии, я понимала, что он тоже приложил руку к моему падению в бездну. Они все виноваты: папа, Кир, Накаджима и его клан, Акаши и его отец. Я оказалась втянута в игру, на которую не давала согласия. В итоге мне пришлось заплатить за это немалую цену. Аомине тоже пострадал, и продолжает страдать. И бесполезно сидеть тут и разводить всякие политесы. Я сказала: — Мидорима-кун, мы, наверно, задерживаем тебя. Спасибо, что согласился встретиться с нами. Желаю твоей команде победы в предстоящих играх. Еще раз спасибо тебе за все. Он поднялся, надел пальто и вытащил бумажник, чтобы заплатить за кофе. Но Аомине остановил его жестом: — Не нужно. Это же я тебя позвал. Тот согласно кивнул. Было очевидно, что парень хочет сказать еще что-то. И он уже сделал пару шагов, намереваясь уйти, но все-таки остановился: — Аомине, можешь выйти со мной на минуту? — Да. Мари, я быстро. Я безвольно кивнула. Они вышли на улицу и встали недалеко от входа. Я наблюдала за их разговором сквозь большое панорамное окно. Наивные. Думали, я не пойму, что речь идет обо мне. Мидорима сказал резко что-то Аомине. И тот занял оборонительную позицию, высказавшись резко в ответ. Но его визави не сдавался, и Аомине сник. Он потер устало лоб и посмотрел с надеждой на бывшего сокомандника, а ныне противника. Но тому нечего было сказать. Ведь это не его битва. У меня в голове даже прозвучал предполагаемый диалог: — Аомине, с Мари-сан что-то не так. Это совсем другой человек! — Мидорима, откуда ты знаешь, что она за человек? Ты видел ее всего три раза в жизни! Не тебе судить! — Слушай Аомине, я не должен вмешиваться, и мы никогда с тобой не были друзьями, но я все-таки скажу: если ты ничего не предпримешь, дальше будет только хуже. — Ты думаешь, я этого не понимаю? Но не знаю, что делать. Она как будто окаменела. Как мне ей помочь? — Не знаю. Тебе нужно как-то достучаться до нее. Иначе ты потеряешь свою девушку. Могли быть нюансы, но в общих чертах разговор скорей всего был об этом. Я внутренне усмехнулась: даже едва знакомый человек заметил перемены, произошедшие во мне! Но все было не так просто. Я и сама не знала, как себе помочь. И Аомине вряд ли сможет — рано или поздно он сдастся. Я вытащила из кошелька деньги за сок, к которому так и не притронулась. Потом оделась и пошла к выходу. Там я столкнулась с тем, кто все еще считал меня своей девушкой: — Аомине-кун, извини, мне нужно домой. Спасибо за сегодняшний день. Увидимся завтра в школе. По его лицу пробежала тень. Парня явно задевало мое поведение, но сдержавшись, он сказал только: — Хорошо. Выйдя из кафе, я вытащила плеер и, надев наушники, поставила на случайную песню. Заиграла «Песня без слов». Голос мертвого, но всё же навеки живого Цоя запел: …Снова за окнами белый день День вызывает меня на бой Я чувствую, закрывая глаза Весь мир идёт на меня войной И я была согласна с ним. Я тоже чувствовала это. В пятницу после уроков Аомине сказал: — Мари, сегодня Сейрин в четвертьфинале Зимнего кубка играет с Йосен. Куроко встретится с Мурасакибарой. Он тоже был с нами в Тэйко. Занятный персонаж. Давай сходим. Для меня его слова прозвучали так, как будто он приглашает меня посмотреть игру между колхозом «Путь Ильича» и совхозом имени «Пятидесяти лет октября». Поэтому покачав головой, я сказала: — Нет. Сходи с Момои-сан. А я собираюсь готовиться к заключительному тесту по математике, который будет у нас в понедельник. И тебе советую сделать то же самое. По лицу парня пробежала волна недовольства: — Мари, тебе же даже не нужно готовиться. Ты в своей российской школе проходишь программу третьего года обучения! Я пожала неопределенно плечами — я не отвечаю на вопросы не по существу. На том мы и расстались. А дома ждал отец, который ходил вокруг меня на цыпочках и при каждом удобном случае упоминал моего так называемого брата, с которым я так и не начала общаться. Иногда я жалела, что та машина не переехала меня насмерть. Моя жизнь превратилась в беспросветный ад, состоящий из жалеющих меня людей. Остаток вечера я провела, решая логарифмические уравнения. А в девять часов приняла душ, намереваясь лечь спать пораньше. Только во сне я могла скрыться от этой неприятной действительности. В десятом часу неожиданно зазвонил телефон. И Аомине наплел мне совершенно неправдоподобную историю о том, что не понимает некоторые темы, которые будут на экзамене в понедельник. Поэтому я должна срочно приехать к нему домой, и объяснить всё. И как бы я не отнекивалась, парень не сдавался. В конечном итоге, я согласилась. Не знаю, чего он добивался, но я приняла решение поговорить с ним серьезно. Объяснить, что не стану прежней и что ему нужно перестать пытаться и, наконец, забыть обо мне. Отец воспринял мой поздний вояж с воодушевлением, да еще и напомнил снова, что не устанавливает комендантский час. Странное поведение на мой взгляд. Похоже, он совсем не переживает, что его семнадцатилетняя дочь идет домой к парню в десять часов вечера? Дома у Аомине стояла тишина, и я спросила, где его родители. — Отец в командировке в другом городе, а мама уехала навестить бабушку с дедушкой. Во мне шевельнулось нехорошее предчувствие. Получалось, мы будем вдвоем в квартире. Парень провел меня в свою комнату и предложил чаю. Вежливо отказавшись, я спросила: — А твои бабушка и дедушка далеко живут? — В небольшом городке в горах. В детстве я часто бывал у них. Там совершенно нечем было заняться, и все свободное время я проводил на улице, играя со старшими мальчишками в уличный баскетбол. Тогда-то я и стал таким темным. Солнце в горах очень прилипчивое. Последнее его утверждение показалось мне весьма спорным. Я видела Аомине голым, и темные у него все части тела, даже те, которые точно не будешь подставлять солнцу. Меня удивило, что он рассказал что-то о своем детстве. Раньше он старательно избегал таких разговоров. Я начала объяснять Аомине свойства функций. А он даже не пытался сделать вид, что слушает меня и понимает хоть что-то. Я видела, что парень усиленно раздумывает о своем. Спустя пять минут Аомине вдруг забрал у меня из рук учебник, привлек к себе и поцеловал. Поцелуй получился так себе. Сложно, наверно, целоваться с безжизненной куклой. Но он не сдавался — я почувствовала, как его рука без разрешения оказалась у меня под свитером. Как печально! Прошлого раза ему было мало? И почему мужчины думают, что хоть какие-то проблемы этой жизни можно уладить с помощью секса? Нужно было резко осадить его. Но я чувствовала себя настолько безвольной, что мне проще было дать ему то, чего он хочет. Поэтому я встала и молча начала раздеваться. — Что ты делаешь? — в голосе парня проскользнула изрядная доля удивления. — Раздеваюсь. Ты же для этого меня к себе домой позвал? Он смутился: — А, ну да… Нимало не смущаясь, я полностью разделась и легла в его кровать. Он последовал моему примеру. Свет в комнате остался гореть, но меня такие вещи больше не тревожили. Стыд канул в Лету так же, как и другие чувства. В постели он подмял меня под себя и начал целовать мою шею. Его рука скользила по моему телу. Откровенно говоря, постеры на стенах занимали меня больше чем происходившее между нами. Вдруг он замер и сказал глухо: — Черт! Я перевела взгляд на его лицо: — Что такое? Парень молчал. Его лицо было совсем близко. Были времена, когда мое сердце готово было выпрыгнуть из груди от подобного, но не сейчас. Я сказала резковато: — Аомине-кун, давай побыстрее закончим это. Но вместо того, чтобы продолжить, он сел на краю кровати. Я тоже поднялась. Аомине сказал, не глядя на меня: — Это не ты. В твоих глазах больше нет жизни. Ты изменилась. Было не очень приятно вести подобный разговор, сидя голой в кровати. Но отступать было некуда, поэтому я сказала: — Теперь я такая. Смирись с этим или оставь меня. Я же сказала тебе жить своей жизнью. — А ты? — Со мной все будет нормально. Он повернулся ко мне, и я увидела, что его лицо искажено гневом: — Ничего не будет нормально! Ты понимаешь, что скатываешься в бездну? И я не знаю, как тебе помочь! Никто не знает. Мари, пожалуйста, скажи, что мне сделать? Я проигнорировала его вопрос. Мое ухо зацепилось за другие слова, и я переспросила с подозрением: — Никто не знает? Он ответил, смотря куда-то в сторону: — Я виделся с твоим отцом. Он тоже не знает, как тебе помочь. Я даже звонил Кириллу. Оказывается, ты не хочешь разговаривать даже с ним. Впервые он назвал Кира по имени. И прозвучало это как «Кириру». Но мне было не до фонетических тонкостей. В моей груди начал закипать гнев. Похоже, чувства возвращались ко мне. Чувство злости так точно. Я прошипела: — Как ты посмел сделать такое за моей спиной? Кто дал тебе право вынюхивать? Он снова закипел: — Потому что мне нужно было сделать хоть что-то! Я не могу смотреть, как девушка, которую я люблю, губит себя! Я поняла, что наш разговор ни к чему не приведет. Поэтому спустила ноги с кровати и сказала: — Я ухожу. Но он не дал мне подняться. Резким движением Аомине бросил меня назад на кровать и навалился сверху: — Я не позволю… Мне не было понятно, чего он не позволит. Ярость затопила мой разум, и я крикнула ему прямо в лицо: — Ненавижу тебя! Отпусти сейчас же! Он обхватил руками мое лицо и сказал, в последней отчаянной попытке пытаясь воззвать к былой мне: — Маша, я не могу отпустить тебя. Мое настоящее имя прозвучало странно в его произношении. Наверно, отец или Кирилл объяснили ему, как меня на самом деле зовут. Я почувствовала, как в груди что-то дрогнуло, но, не желая поддаваться, попыталась оттолкнуть его: — Нет! А потом заколотила по нему обеими руками, даже не замечая, по каким частям тела попадаю. Аомине перехватил мои руки и отжал их к изголовью. Я попыталась вырваться из его захвата, но все было бесполезно. Аомине смог удержать меня даже одной рукой, настолько он сильный. Второй рукой он нашарил галстук в куче школьной формы, валяющейся на стуле у изголовья. Сначала я не поняла, зачем он нужен ему. А когда до меня дошло, было уже поздно. Парень пропустил его между столбиками кровати и привязал мои руки. Откровенно говоря, в первые несколько секунд я остолбенела. Мне даже в голову не могло прийти, что этот японский парень способен на такое. Аомине всегда отличался буйным нравом, но привязать девушку к кровати — это просто неслыханно! А потом на меня накатила ярость, и я начала дергать руки изо всех сил. Мои усилия оказались напрасными, и я грязно выругалась по-русски. А еще я попыталась пнуть его ногами, но все было бесполезно — Аомине крепко прижимал меня к кровати весом своего тела. Он молча пережидал мою вспышку ярости. Наконец, немного успокоившись, я сказала тоном полным ненависти: — Попробуй что-нибудь сделать, и я сдам тебя в полицию. Развяжи меня сейчас же, или ты сядешь в тюрьму! На его лице появилось выражение понимания и даже сочувствия. Он сказал негромко: — Поступай, как хочешь. А я буду делать то, что должен. Потому что нужно бороться за то, что дорого. Хороший же способ борьбы он выбрал! Я была в полной его власти. Мне оставалось только отвернуться, чтобы не видеть, как он смотрит на меня с жалостью и любовью. Но парень обхватил рукой мой затылок и заставил повернуться к нему. А потом глядя прямо мне в глаза, сказал: — Я люблю тебя с нашей первой встречи. Когда ты увидела меня голым в той раздевалке, а потом так бесстрашно отшила, я понял, что мне не будет покоя, пока ты не станешь моей. Твое упрямство часто раздражает, но в то же время мне нравится, что ты всегда стоишь на своем. Ты очень сильная. И умная. Никто лучше тебя не знает математику. А еще ты очень красивая. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне хочется поцеловать эту маленькую родинку под правым глазом. И я хочу, просыпаясь утром, прижиматься к твоей спине и вдыхать запах твоих волос. За всё время наших отношений Аомине практически не говорил о своих чувствах. Это всё вроде как подразумевалось, потому что этот парень не из тех людей, кто вслух говорит о таких вещах. И было странно видеть, как Аомине Дайки показывает свою уязвимость. Внутри меня начала подниматься волна странного тепла. А я никак не могла позволить этого. Потому что начать снова чувствовать означало бы, что будет больно. Поэтому я хмыкнула и сказала язвительно: — Скажи еще, что тебе нравится моя маленькая грудь. Он едва заметно улыбнулся: — Конечно, нравится. Ведь она твоя. Да и как такое может не нравиться? Кончиками указательного и среднего пальца он провёл по моей шее, спустился ниже и погладил нежно левую грудь. Аомине не торопился, как будто у него было все время нашего мира, чтобы заставить меня снова чувствовать. Его длинные сильные пальцы, привыкшие к жесткой поверхности баскетбольного мяча, умело ласкали мою грудь: поглаживали, надавливали, щекотали, играли с сосками. Я почувствовала, как табун мурашек побежал по телу. Я даже попыталась отвлечь себя, вспоминая какие-то математические задачки, но это не помогло. Потому что ладонь Аомине скользнула вниз. Сначала он ничего не предпринимал. Его ладонь просто лежала на моем животе — такая большая и теплая, кожа чуть шершавая с небольшими мозолями из-за постоянного контакта с мячом. Из-за этого бездействия внутри меня начала подниматься дрожь — то ли предвкушения, то ли нетерпения. Ведь я знала, что будет дальше. Я даже отвернулась в сторону, чтобы он не видел моего лица, и чтобы не видеть самой этой нежности, которая как приклеенная застыла на его лице. Наконец, его рука поползла вниз. Я резко сжала ноги, до конца не желая поддаваться парню. Аомине склонился и поцеловал меня в висок, а потом прошептал на ухо: — Мари, всегда хотел сказать, что у тебя красивое тело. Мне нравится смотреть на тебя. И трогать тебя. И делать с тобой разные вещи. А потом не взирая на мои сжатые ноги, он просунул средний палец и коснулся самого чувствительного места. Может из-за невероятного напряжения, которое я испытывала, старательно сжимая ноги, а может, из-за чего-то еще, но это прикосновение было равносильно удару током. Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна желания. Не хотела чувствовать, но ничего не могла с собой поделать. И то, что мои руки были привязаны к кровати, усугубляло желание. Мой несчастный разум будоражили мысли о том, что этот парень может сделать со мной. Аомине начал поглаживать и массировать маленькую горошину пальцем, заставляя меня расслабить ноги — поддаться ему. Разум кричал: это нужно остановить, а тело отвечало: мне слишком хорошо. В какой-то момент его палец соскользнул чуть в бок и ниже. Я непроизвольно вскрикнула — нечаянно он нашел мое слабое местечко. Аомине тихо хмыкнул мне на ухо: — Здесь, да? Буду знать. И начал двигать пальцем. Чтобы сдержать стоны, я была вынуждена закусить зубами край наволочки. Я пыталась повернуться набок, избежать как-нибудь этой неумолимой ласки. Но все было бесполезно — его пальцы уже были во мне. Они скользнули внутрь, не встретив сопротивления. К моему ужасу я текла, как никогда раньше. Мое тело буквально напрашивалось на ласку. Голос разума затих, подавленный этим ненасытным желанием получить разрядку. Я предвкушала подступающее наслаждение, когда внезапно все закончилось. Аомине вытащил из меня пальцы, оставив умирать от жажды и вожделения. Я посмотрела на него с ненавистью. Он поймал мой взгляд и сказал, хищно улыбнувшись: — Потерпи. Дальше будет лучше. А затем сел в кровати и добавил: — Я развяжу твои руки. И одним ловким движением развязал галстук. Я потерла затекшие запястья, но уже не предпринимала попыток оттолкнуть или ударить парня. Пришла тоскливая мысль: в этом поединке я проиграла. А Дайки аккуратно повернул меня на бок, положил мою левую ногу себе на плечо и вошел сразу же до упора. Внутри меня все сжалось, и у меня даже дыхание перехватило. Он выбрал такую неожиданно изощренную позу. Я и подумать не могла, что он настолько подкован в этом вопросе. Тем не менее, моя отличная растяжка, приобретенная в спортшколе, оказалась в тот момент как нельзя кстати. Я еще не успела прийти в себя, как он начал двигаться. Причем движения его были не только вперед-назад, но и вверх-вниз, и даже по кругу. Он менял угол и глубину проникновения, заставляя меня дрожать от удовольствия. Второй рукой он время от времени ласкал мой клитор. Я лежала там, впиваясь руками в простыни и уже забыв о том, что собиралась сдерживать голос, что собиралась игнорировать его, что собиралась ничего не чувствовать. Вместо этого я смотрела снизу вверх на своего парня, видела выражение удовольствия на его лице, как напрягаются его мышцы, и вдруг из меня вырвался хриплый стон: — Дайки… Он замер на миг. Наши глаза встретились, и я повторила: — Дайки. А потом протянула руку. Он отпустил мою ногу и вышел из меня. А я притянула его к себе, заставляя лечь сверху. Мне хотелось почувствовать на себе его тяжесть, почувствовать под ладонями сильные мышцы его спины. И мне хотелось целовать его. Поэтому я впилась в его губы настойчивым, глубоким, жарким поцелуем. А когда закончился воздух, и мы отстранились друг от друга, Дайки снова вошел в меня и начал двигаться. А мне оставалось только впиваться ногтями в его спину, чувствуя, что я больше не в состоянии терпеть, чувствуя, как в внутри меня все дрожит и взрывается, снося меня волной сильнейшего оргазма. И потом еще не до конца придя в себя, я испытала вторую волну, потому что он и не думал останавливаться — его движения стали жёстче и сильнее. Аомине тоже подошел к кульминации. Вдруг он прохрипел: — Отпусти меня… больше не могу терпеть. И я поняла, что изо всех сил обхватываю его ногами и руками. Но чего я не могла понять, почему он просит отпустить его. А он не в силах остановиться, рыкнул: — Я без защиты. Мои глаза расширились, и до меня дошло, что парень не надел презерватив. А я, увлеченная борьбой с ним и со своим желанием, даже не обратила на это внимания. Но вместо того, чтобы позволить ему выйти, я прижалась еще плотнее. Наши глаза встретились, и в этот момент Дайки достиг пика, излившись глубоко внутри меня. И мне это показалось таким … правильным. Я чувствовала, что так и должно быть, поэтому прошептала по-русски: — Люблю… я так люблю тебя. А потом из моих глаз полились слезы. Аомине сначала испугался, но потом поднял меня, заставляя сесть в кровати, и следующие пять минут я плакала в его объятиях, прижавшись лбом к его груди, вцепившись в него руками и заливая слезами и парня, и себя. Я не плакала, когда меня пытались убить. Я не плакала, когда мне пришлось бежать из Японии. Я не плакала, когда сказала Дайки забыть меня. Я не плакала, когда отца подстрелили. И я не плакала, когда поняла, что лишилась всех чувств. Теперь все эти чувства хлынули из меня горькими слезами. Сначала я рыдала навзрыд, а под конец у меня остались только силы беззвучно всхлипывать, чувствуя, что из меня вышли все слезы. Все это время Дайки обнимал меня одной рукой, а другой рукой успокоительно гладил по спине. Наконец я затихла. У меня совсем не осталось сил. И я боялась посмотреть на Аомине. Боялась увидеть на лице парня презрение. Он первым прервал молчание. Его голос бархатисто прозвучал над моим ухом: — Мари, ты меня ненавидишь? Я отрицательно помотала головой. — Ты меня бросишь теперь? — А? — я подняла к нему заплаканное лицо. Я ожидала увидеть там злость, но вместо этого увидела только беспокойство. — Нет, конечно! — воскликнула я, — Почему ты так решил? Он посмотрел в сторону: — Ты тогда сказала, что подобное не должно повториться. Вот оно что. После того, что произошло в отеле в день школьного фестиваля, я, действительно, сказала ему такие слова. А он, помня об этом, все равно сделал то, что нужно было, чтобы вытащить меня из бесчувственного состояния. Эта встряска вернула меня к жизни. Я прошептала: — Дайки, прости меня. Он коснулся губами моего лба и сказал: — Ты прошла через ад. Я все понимаю. Тебе не за что извиняться. И в этот момент я поняла, что он изменился. Я смотрела на него и недоумевала, как же я не заметила этого раньше. Он успокоился. С лица Дайки ушло это извечное напряжение, складки на лбу разгладились, и он перестал выглядеть так, как будто нарывается на ссору. А самое главное — пропала самодовольная ухмылка, бывшая извечным его спутником. Я любила его прежнего. Я любила его любым. Но в тот момент, сидя напротив него, я почувствовала, как внутри меня поднимается волна невероятной радости. Дайки изменился! Он пришел в себя! Всё закончилось! Человек, которого я люблю, больше не будет мучиться. Он преодолел порог собственного мнимого величия и теперь сможет двигаться дальше! Куроко сдержал свое обещание. Этот проигрыш помог Аомине. На моем лице расцвела улыбка, и я обняла его. Дайки удивился: — Ты чего? Я помотала головой: — Ничего. Просто я сейчас очень счастлива. Аомине отнес меня в ванную комнату, которая в отличие от ванной в моей квартире, оказалась вполне японской. Сначала нужно было вымыться с мылом под душем, а затем залезть в наполненную горячей водой ванную. Что мы и сделали. Пока набиралась вода, Дайки намыливал и поливал водой меня, сидящую на небольшом стульчике, совсем как маленького ребенка. И было в этом совместном мытье столько интимности, которая не имела никакого отношения к эротичности. А потом мы вдвоем залезли в ванную. И так хорошо было сидеть, прислонившись спиной к его груди, что я даже немного задремала. Впрочем, из этого блаженного состояния меня вывел странный вопрос: — Ты, правда, носила кофту Мидоримы? Сон мгновенно слетел с меня, и я повернулась с удивленным возгласом: — Э?! — Ты слышала мой вопрос! Я ответила вопросом на вопрос: — А почему ты сейчас об этом спрашиваешь? Он откинулся на край ванной и, запрокинув голову, сказал недовольно: — Бесит! Я смотрела на него во все глаза. Значит, все это время его волновала такая мелочь. Мне стало смешно, и я прыснула: — Дайки, это же просто одежда. Это ничего не значит! Он поднял голову: — А еще больше меня бесит, что для тебя так естественно легко сходиться с людьми и общаться с другими парнями. И ты всем нравишься. Есть в тебе какая-то прямота, которая располагает к себе людей. Даже Мидориму перетащила на свою сторону. Мне были приятны его слова, но не понравился тон, которым он произнес последнюю фразу. Я нахмурилась: — У вас с ним плохие отношения? Он поморщился: — Я бы так не сказал. Просто он странный. Даже в Тэйко мы не были близки. Никогда его не понимал. И кстати, раз уж речь зашла о Тэйко, расскажи-ка мне, как Акаши оказался в курсе происходящего с тобой? Я оперлась руками о края ванной и нависла над ним: — Возможно ли, что Аомине Дайки ревнует? На его лице появилось странное выражение, и я увидела прежнего Аомине. Парень сказал: — Уходишь от ответа. Кажется, ты забыла, кто перед тобой? Не будь такой неосмотрительной, а то придется тебя наказать. А потом он притянул меня, обхватил мое лицо руками к себе и начал целовать. Против такого наказания я точно не собиралась возражать! Когда поцелуй закончился, и мы отстранились, мой взгляд нечаянно упал на его левую руку. И там я увидела нечто, заставившее меня нахмуриться. На костяшках его пальцев были следы. Я прекрасно знала, что такое бывает, если кого-то ударить. Поэтому ухватилась за его руку и сказала: — А это что такое? Аомине высвободил руку: — Ничего. Я повысила голос: — Дайки! — Ну ладно, — сказал он нехотя, — я ударил кое-кого. — Ты дрался? — в моем голосе прозвучал ужас. Я не из тех людей, кто считает насилие абсолютно неприемлемым. Я прекрасно знаю, что иногда не остается иного средства, как дать в морду. Но оговорюсь, что это справедливо для России, а не для Японии. В стране восходящего солнца не принято драться, и я знала, что если об этом узнают, то Аомине могут вышвырнуть из академии и даже забрать в полицию для допроса! Парень пожал плечами: — Это сложно назвать дракой. Мне не оставили выбора. Кое-кто не понимает слов. Достаточно было одного удара. Я покачала головой: — А если об этом узнают? Он погладил меня по плечу: — Не переживай. Все будет нормально. Мне оставалась только вздохнуть. Мне бы его уверенность. Я почувствовала, что вода в ванной начинает остывать, поэтому вылезла, вытерлась полотенцем и обмотала его вокруг тела. Аомине последовал моему примеру, но в отличие от меня даже и не подумал прикрыться. Я поймала его взгляд — была в нем какая-то хитринка, как будто парень задумал что-то. — Дайки? — в моем голосе проскользнули нотки беспокойства. Он подошёл ко мне совсем близко. А потом зацепил мое полотенце двумя пальцами и ослабил его. Полотенце поползло вниз, и я была вынуждена ухватить его руками с криком: — Ты что делаешь?! — А на что похоже? — было в его лице столько озорства и какой-то мальчишеской хитрости, что я невольно улыбнулась. Но, несмотря на это сказала строго: — Аомине-кун, ты очень наглый. Он хмыкнул: — Знаю. Говорили. Но я и ответственный. Поэтому не снимаю с себя ответственности за то, что произошло ранее. Ответственности? Сначала я не поняла, о чем это он говорит. А потом до меня дошло. — Бака, Дайки, — протянула я с улыбкой. — У меня сейчас самые безопасные дни. Погрозив ему пальцем, добавила: — Но больше мы так рисковать не будем. Он хмыкнул: — Обзываешь дураком? А потом перехватил мои руки, вынуждая отпустить злосчастное полотенце. И в следующее мгновение его руки уже скользили по моему обнаженному телу, заставляя меня почувствовать возбуждение. За этим последовал не менее возбуждающий поцелуй, после которого парень сказал: — Повернись лицом к стене и обопрись о нее руками. — А? — я не совсем поняла, чего он хочет. Поэтому он легко, как куклу, развернул меня к стене, поставил мои руки на нее и заставил прогнуться в спине. Мне такое положение вещей показалось жутко пошлым. Я чувствовала, как он трется сзади своей возбужденной плотью и краем глаза даже видела наше отражение в зеркале. И это было так невыносимо неприлично, … но в то же время возбуждающе. А потом все мысли вылетели из моей головы, потому что он вошел в меня. И все о чем я могла думать, как же приятно чувствовать его внутри, как глубоко и сильно он толкается, и успевает еще одной рукой то сжимать мою грудь, то опускать ее и ласкать внизу, от чего мои колени подгибаются. И чёрт с ним — со стыдом! В конце концов, мы хотим друг друга и нет ничего пошлого в том, что происходит наедине между двумя любящими людьми! И когда я уже совсем не могла стоять, Дайки неожиданно вышел из меня и развернул к себе лицом. На каком-то интуитивном уровне я поняла, что он собирается сделать. Поэтому схватилась руками за его плечи, а он подхватил меня под пятую точку и, подняв, прижал к стене. А затем продолжил начатое. И это было просто невероятно. Напряжение от такой не совсем удобной позы только подхлестывало получаемое нами удовольствие. Мы быстро достигли пика. Вот только он опять кончил в меня. Обнимая его за плечи, и тяжело дыша, я сказала: — Говорила же так больше не делать. — Оказывается, это очень приятно. Я легко стукнула его кулаком по плечу: — Аомине-кун, ты — вредный. А после нам снова пришлось вымыться под душем. Так и получилось, что мы провели в ванной больше часа. И когда вышли оттуда, то я уже была чертовски уставшей. У меня еще хватило сил написать отцу сообщение, что я останусь на ночь у Аомине. А потом мы с Дайки сидели в гостиной на диване. По телевизору шел какой-то фильм, но я совсем не видела, что там происходит на экране. Я сидела, прижавшись к парню, и временами проваливалась в сон. На мне была надета его футболка, и я чувствовала себя невероятно спокойной и счастливой одновременно. Когда я в очередной раз открыла глаза, вокруг была темнота. Я поняла, что мы с Дайки лежим, обнявшись на диване в гостиной. Видимо, я все-таки заснула, и он, не желая меня будить, принес подушку и одеяло. Я немного пошевелилась и услышала его сонный шепот: — Мари, тебе неудобно так лежать? Прижавшись к нему плотнее, я пробормотала: — С тобой мне всегда удобно. А ты сам, почему не спишь? — Сплю. Когда я открыла глаза в следующий раз, уже было утро. Часы, висящие на стене, показывали девятый час. Я лежала одна на диване и чувствовала себя отлично: отдохнувшей, успокоившейся и счастливой. И даже легкая тянущая боль внизу не могла омрачить это утро. Поэтому я потянулась всем телом, а потом подскочила с дивана, сделала несколько упражнений и отправилась на поиски своего парня. Я нашла его на кухне. Поверх футболки и домашних шорт на нем был надет фартук, и он готовил. Мне пришлось ущипнуть себя за руку, чтобы проверить не сон ли это. Обернувшись, Дайки сказал: — Ты встала. Я положил в ванной новую зубную щетку для тебя. И чистое полотенце. Я улыбнулась: — Спасибо… Дайки, ты умеешь готовить? Он ухмыльнулся: — В отличие от тебя, я кое-что умею. Задира он все-таки. Но и это я люблю в нем. Я направилась в ванную и сделала все необходимые утренние процедуры. Закончив с банной рутиной, я пошла на кухню. Аомине как раз снимал фартук и отключал плиту, когда я вошла. — Еда готова. Я сделал яичницу, как ты любишь. Проскользнула мысль: как я и думала, наша будущая совместная жизнь будет прекрасной. Эти двенадцать часов, проведенные вместе с ним, доказали это. На меня нахлынули чувства и даже глаза защипало. Я чувствовала себя глупой, сентиментальной идиоткой, но меня это совсем не волновало. Я просто подошла к Аомине, положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза. А он так же молча смотрел на меня. Я знала, что у меня были растрепаны волосы, потому что накануне я не высушила их феном. Под глазами залегли тени. А еще на мне была надета его старая синяя домашняя футболка, которая едва прикрывала попу. И я с удивлением заметила, что на Дайки надета точно такая же футболка. И глаза у нас с ним одного цвета. Но зато цвет кожи разительно отличается. Аомине протянул свою большую темную ладонь, и я вложила в нее свою маленькую ручку с кожей цвета алебастра. Он повел меня в свою комнату и я, усмехнувшись, подумала, что, когда мы будем жить вместе, он мне спуску не даст. Похоже, Дайки неутомим не только на баскетбольной площадке. Мы снова занялись любовью. На этот раз очень медленно, подолгу целуясь, лаская друг друга, и меняя позы несколько раз. А потом просто лежали, приходя в себя. Моя голова покоилась на его груди, и я слышала, как размеренно бьется сердце парня. В это момент я поняла, что не смогу расстаться с Аомине даже на несколько дней. Поступление в российский университет и вхождение в отцовский бизнес вдруг превратились в призрачный мираж. Честолюбивые мечты стать акулой теневого бизнеса рассыпались в прах. Оказалось, что мне нужно совсем не это. И можно сколь угодно долго рассуждать о том, что я оказалась очередной влюбленной идиоткой, готовой отказаться от честолюбивых планов ради парня и закончить долбанную школу в двадцать лет вместо возможных восемнадцати. Но мне было абсолютно наплевать на подобного рода рассуждения, потому что я осознала, что отныне буду там, где будет Аомине Дайки. Я сказала негромко: — Я не уеду из Японии. — Что? — переспросил парень. Я почувствовала, как его сердце забилось быстрее. — Давай закончим школу вместе Дайки-кун. Он замолчал на долгие двадцать секунд, а я боялась поднять голову и посмотреть на его лицо. Вдруг я увидела бы там, что ему не нужно мое присутствие рядом? Наконец, Аомине начал говорить: — Я боялся просить тебя об этом. Не хотел быть сволочью, думающей только о себе. Он буквально вытолкнул из себя эти слова. Я подняла голову и посмотрела удивленно на него: — Боялся? Я никогда не думала, что он произнесет это слово в отношении себя. Аомине Дайки ничего не боится! Он высвободился из моих объятий и сел на краю кровати спиной ко мне. — В тот день, когда Тецу победил меня, я пришел домой, поел, помылся, но заснуть так и не смог. В груди что-то сдавило, подташнивало аж до блевоты и голова гудела. Я вспомнил это чувство — как проигрывать. И больше не хочу такого. Ужасная была ночь. Но уже под утро я понял одну вещь: проигрыш можно пережить. На этом жизнь не заканчивается, будут другие игры. А вот выражение твоего лица, когда ты сказала мне забыть тебя и жить своей жизнью… Надеюсь, больше никогда не услышу этого от тебя. Сердце защемило от жалости. Представляю себе, чего ему стоило сказать все это. Обняв его сзади за шею, я сказала: — Дайки, спасибо, что не сдался. — Я никогда не сдаюсь. Особенно если речь идет о тебе… А потом мы снова поплелись в душ, и когда, наконец, добрались до кухни, были уже голодными, как волки. Поэтому на ура пошла и остывшая яичница, и рис, и другая еда. Мы как раз домывали посуду, когда раздался звонок в дверь. На лице Дайки отразилось недоумение, а я пришла в настоящий ужас. Вдруг это его родители вернулись? А я тут стою на кухне, тарелки вытираю и на мне, кроме трусов, надета только футболка их сына? Я воскликнула нервно: — Это твои родители? Он хмыкнул: — Нет, конечно. Стали бы они звонить в собственную квартиру. Подожди, я посмотрю, кто там. Хладнокровный он все-таки. Дайки ушел, я же замерла с тарелкой в руках, стараясь не выдать своего присутствия. Открылась входная дверь, и я услышала знакомый голос: — Дай-чан! Ты почему на телефон не отвечаешь? Я тебе звонила несколько раз! — Сацуки? А что… Эй, ты чего делаешь? Послышался звук отодвигаемой в сторону двери шкафа, и немного погодя я снова услышала голос Момои: — Так и знала, что ты не носишь эту пару! — Зачем тебе мои джорданы? Черт, Сацуки, ведешь себя, как дома! — У Кагамина проблемы. Порвались кроссовки. И нигде нет его размера. — Что за Кагамин? Подожди! Придурок Кагами? Ты его имеешь в виду? — Дай-чан, не жадничай, у вас с ним один размер. Не может же он без обуви играть против Ки-чана. — Сацуки, это в никакие ворота… В этот момент я заметила, что продолжаю сжимать в руках тарелку. Поэтому поставила ее на стол, а она как будто назло издала до неприличия громкий стук, который раздался как раз в момент затишья диалога в коридоре. Я снова услышала голос Момои: — Ты же говорил, что тетушка уедет на несколько дней. А она дома. Пойду, поздороваюсь. — Сацуки, подожди… Но было уже поздно — девушка пронеслась по коридору и возникла в дверях кухни. Я же готовясь встретить ее, прилепила на лицо приветливую улыбку и оттянула футболку максимально вниз, прикрывая жопу. Знатная в итоге получилась встреча на Эльбе. Момои застыла в дверях кухни, прижимая к груди коробку с кроссовками, а по ее лицу пробежала целая гамма эмоций: удивление, недоумение, осознание, и, наконец, смущение. Дайки возник за ее плечами: — Сацуки, говорил же тебе. Вечно ты бежишь, как угорелая. Я поздоровалась: — Доброе утро, Сацуки-сан. Она смущенно хихикнула: — Мари-сан, здравствуй. Не ожидала увидеть тебя здесь. А мне вот кроссовки понадобились. То есть не мне, а Кагами… Ну, я пойду, не хочу мешать вам. Она начала неловко отступать спиной вперед, но наступила на ногу Аомине и чуть не растянулась посреди коридора, продолжая сжимать злополучную коробку. Дайки вовремя среагировал, и все обошлось. Но я видела, что парень начинает злиться — на лбу у него вздулась вена. Поэтому сказала поспешно: — Сацуки-сан, тебе не нужно так быстро уходить. Выпей чаю или сока. С моей стороны было довольно нагло так распоряжаться на чужой кухне. И Аомине строго зыркнул на меня: — Мари, не командуй. Но я посмотрела выразительно на него, и он смягчился: — И, правда, Сацуки, положи ты уже эти кроссовки и сядь. Момои послушно села на стул, а я выскользнула из кухни со словами: — Извините. Я ненадолго. Добравшись до комнаты Дайки, я быстро оделась. Когда я вернулась на кухню, они как ни в чем не бывало пили кофе. Поэтому я налила себе чаю и присоединилась к ним. Дайки как раз спросил: — А второй полуфинал? — Команда Мидорина против Акаши-куна. Дайки протянул: — Вот оно что. Все-таки они сыграют друг против друга. В этот момент я подала голос: — Я хочу посмотреть. Дайки удивился: — Правда? Ты же не хотела об этом слышать. Я пожала плечами и улыбнулась: — Я изменила свое мнение. Теперь мне очень интересно. Тем более, насколько я поняла, в другом полуфинале Сейрин играет с командой Рёты-куна. Дайки почесал пятерней в затылке: — Черт. Я не собирался идти, но если ты хочешь, тогда пойдем. Мы с Сацуки одновременно воскликнули: — Правда? А потом посмотрели друг на друга и рассмеялись. В этот момент я поняла, что ее враждебность по отношению ко мне, пропала. И это было хорошей новостью. Я понимала, насколько она важна для Дайки. Так же важна, как Кир для меня. В моей груди что-то дрогнуло, и я осознала, как жестоко поступила со своим лучшим другом. И с отцом. Мне, определенно, нужно будет объясниться с ними. Из небольшого ступора меня вывел недовольный голос Дайки: — Если уж ты собираешься отдать ему мои кроссовки, то я хочу посмотреть на его наглую рожу. И сказать ему кое-что. Я прислушалась к их диалогу и поняла, что у Тайги нет обуви для сегодняшний игры. И Сацуки хочет отдать ему кроссовки Дайки. Каким-то невероятный образом у них с Аомине оказался один размер ноги. Моя старая теория о том, что они братья, разлученные в раннем детстве, заиграла новыми красками. Я видела, что Момои не против взять с собой Дайки на эту встречу, но опасается моего недовольства. Поэтому сказала: — Конечно, идите вместе. Мне еще нужно дома побывать. Потом встретимся на стадионе. Распрощавшись с ними, я вышла на улицу и пошла к станции. Прохладный ветерок этого декабрьского утра не казался мне больше враждебным. Я вытащила из сумки свой плеер и включила случайную песню. Заиграли первые аккорды старого хита I Wanna Change японской рок группы Street Beats: Друзьям моим, блуждающим по краю над обрывом, Хочу успеть послать один простой совет… Вглядитесь в слабый лучик вдали за горизонтом. Того, кто в него верит, он выведет в рассвет! В полдень на раздолбанном и душном перекрестке я вижу стаю птиц без крыльев и хвостов. Все они хотели жить своей пернатой жизнью, но слышен над асфальтом лишь цокот коготков. Солнце спалило их крылья, осталась только мечта. Я хочу взлететь в небо и не возвращаться назад! Дайте улететь в небо, долой проклятый асфальт! Моим друзьям, кого все чаще окружает нежить, хочу успеть послать один простой совет… Если ты хочешь летать свободно в небе — разбей свою скорлупу и вылезай на свет. Каждой осенью и каждой весной вновь понимаешь, что ты уже другой. Я хочу измениться — вот моей жизни цель. Действительно, и я уже другая. Не знаю, хотела ли я измениться, явилось ли это результатом естественного хода вещей или Дайки изменил меня. Но понятно одно — мне не вырваться из этого плена под названием «Аомине Дайки». Правда, так до конца и не ясно, кто кого пленил, в конечном счете.9.
23 ноября 2019 г. в 20:24