1.
В тот вечер за ужином отец своим обычным спокойным тоном объявил: — Машка, мы едем в Японию. Было десятое марта — через две недели должны были начаться весенние каникулы, и я радостно воскликнула: — Правда? Здорово! Давно мы никуда вместе не выбирались. Но каникулы всего через две недели, разве мы успеем получить визы? — Ты не поняла. Мы едем не на каникулы. Мы едем туда жить. Ты закончишь третью четверть здесь. Шестого апреля в Японии как раз начинается новый учебный год. И, кстати, я договорился с твоей школой — тебе разрешили доучиться десятый класс экстерном. Будешь сдавать предметы по интернету. Правда, в ближайшие три месяца на тебя ляжет двойная нагрузка. Но для тебя это не проблема. Правда? Я могла бы заорать, что он разрушает мою жизнь. Устроить истерику. Но я знала, что это бесполезно. В нашей семье из двух не принято кричать. Мама умерла в родах. Я видела ее только на фотографиях и давно смирилась с тем, что она присутствует в моей жизни лишь незримой тенью, далеким воспоминанием. От мамы, зеленоглазой блондинки, я взяла только улыбку. В остальном я получилась стопроцентной копией отца: копна черных как смоль волос, пронзительные синие глаза, волевой подбородок и характер, как закаленная сталь. Мои родители поженились очень рано — в восемнадцать лет. Эти двое были абсолютно уверены в своем выборе, ведь они дружили с четвертого класса. Через пару месяцев после свадьбы отца забрали в армию. В то время шла Вторая Чеченская кампания. Отец вернулся оттуда физически целым, а психологически…. Кто знает? Он никогда не рассказывает о том, что там происходило, но я знаю, что это был ад. Иногда я вижу, как на его лице появляется отрешенное выражение. Кажется, что он смотрит на что-то видимое только ему. Может, вспоминает своих павших товарищей, а, может, убитых им. А он убивал. Я знаю это. Не мог не убивать. И я это принимаю. Но он не спился, не стал наркоманом, не оказался в психиатрическом отделении местной больницы. У него не было времени жалеть себя. Через девять месяцев после его возвращения родилась я. Через девять месяцев после возвращения он овдовел. Вот так остаться в двадцать один год вдовцом с младенцем на руках. Побыть мужем в общей сложности одиннадцать месяцев, а потом потерять все. Кто угодно сломался бы. Но не таков мой папка. Он взял себя в руки. Учился заочно в университете, работал, как вол, и к тридцати годам смог построить бизнес. Не один, конечно. Его партнерами по делу были дядя Толя и дядя Ильдар. Они познакомились в армии и сдружились на почве землячества, не раз прикрывая друг друга, и смогли вернуться живыми. Дядя Толя стал моим крестным. И хотя я выросла убежденной атеисткой, я понимаю, почему и мой отец, и его друзья верят в Бога. Они видели ад. Казалось бы, такие вещи должны отвращать от веры. Но им легче верить. На мой взгляд, они себя обманывают. Все эти походы в церковь, кресты на груди. Наверно, для них это своеобразный вид психологической помощи. Они не навязывают мне свою веру. Отец с самого моего детства во многих важных вещах оставлял за мной право выбора. Он вырастил меня так, как считал нужным. Первые годы, когда он пахал, как проклятый, ему помогала его мать — моя бабушка Вера. Дед умер от рака задолго до моего рождения. Мы жили втроем в четырёхкомнатной квартире, доставшейся деду от его отца, в свое время занимавшего высокий пост в Министерстве рыбного хозяйства СССР. Папка пропадал целыми днями на работе. Я видела его только по воскресеньям, да и то не всегда. Но обязательно раз в месяц он выделял день и проводил его только со мной. Мы ходили в парк, в кафе, в цирк. Да куда мы только не ходили. Ели мороженое, пирожные и всякую вредную еду. Бабушка потом ворчала, что он кормит меня всякой дрянью. К тридцати годам мой отец встал на ноги и смог позволить себе работать всего восемь часов в день. Он стал проводить со мной больше времени. Тогда бабушка объявила, что собирается переехать в Ростов-на-Дону. Настоящая казачка, от которой мы и унаследовали черные, как ночь, волосы, она так и не привыкла к Дальнему Востоку, хотя и прожила там тридцать лет. В свое время дед служил на Юге и привез оттуда жену. Мы восприняли ее слова спокойно. Вся родня с ее стороны жила в той части страны. И нам было понятно ее желание провести старость там, где прошли детство и юность. Я к тому времени была уже довольно самостоятельным ребёнком. Несмотря на то, что первые годы жизни меня растила в основном бабушка, она со мной не нянчилась. Не в казацких традициях растить неженок. В свое время отец получил еще более суровое воспитание, и это помогло ему преодолеть все трудности в жизни. Когда бабушка уехала, мы остались вдвоём. Выступали слаженной командой. Никогда не ссорились. В нашей семье не приветствовались крик, мат, претензии и истерики. Отец всегда был очень спокойным. Но от этого спокойствия веяло холодной силой. Он не курил, пил только если того требовал этикет на встречах с деловыми партнерами, занимался спортом, много читал, постоянно занимался самообразование. Поэтому в свои тридцать восемь лет выглядел года на тридцать три. Когда мы выбирались куда-нибудь вдвоем, я ловила завистливые взгляды женщин. С первого взгляда могло показаться, что мы — пара. Но приглядевшись внимательней, люди распознавали невероятное фамильное сходство. Порой, в кафе, ресторанах и магазинах, если отец куда-нибудь отлучался, ко мне подваливали наглые дамочки и спрашивали, есть ли у моего «старшего брата» девушка. Я, как могла, поощряла их. А потом со смехом наблюдала со стороны, как отец вежливо, но твердо отшивает очередную нахалку. Он знал, что я так развлекаюсь, но относился к этому снисходительно. Честно признаюсь, за все эти годы я не видела рядом с ним ни одной женщины. А они, наверняка, были. Не могло не быть. Я даже пару раз говорила ему, что совсем не буду против, если он снова женится и заведет еще детей. Ведь он еще такой молодой. Папка встречал мои предложения спокойной улыбкой. Но я знала, что за этой улыбкой таится такое упрямство, которое не сломит даже БТР. Если отец что-то решал, то никто и ничто не могло помешать ему. Поэтому в тот неприятный момент, когда он сообщил о своем решении, я взяла себя в руки и спросила спокойно: — Твое присутствие там, действительно, необходимо? Он ответил коротко: — Да. Ты же знаешь, каков этот бизнес. О, да! Я прекрасно знала. В восемь лет на одной из перемен я поссорилась с одноклассником — противным мальчишкой, которого все терпеть не могли. И он в запале выкрикнул: — Твой отец — бандит! Я онемела. Мой отец? Папка, который катает меня на закорках, изображая лошадь, который читает мне сказки на ночь, папка, которого я люблю до безумия — бандит? В тот момент я заметила на лицах одноклассников замешательство, как будто они знают нечто, неизвестное мне. Но тут на противного мальчишку яростным смерчем налетел Кирюха — мой лучший друг еще с детского сада. Завязалась потасовка. Прибежала учительница. И все забыли о словах малолетнего говнюка. Все, но не я. Домой я пришла понурая. Поковыряла вилкой еду, поставленную бабушкой на стол. Отвечала на ее вопросы невпопад. Вечером, когда я уже была в кровати, ко мне пришел отец. Под внимательным взглядом его синих проницательных глаз я выложила все. В конце спросила упавшим голосом: — Ты, правда, бандит? Он спросил в ответ: — А кто есть бандит? Я ответила, подумав: — Бандит — это плохой человек, который грабит и убивает людей. Погладив меня по голове, он спросил: — Как ты думаешь, твой папка способен на такое? Я посмотрела на него и подумала: конечно, нет. Ведь он такой добрый. Сказала вслух: — Нет. Ты не бандит. — Дочь, просто у твоего папки очень сложная работа. И он надеется, что со временем ты будешь помогать ему. Мне, правда, очень нужна твоя помощь. В моей груди стало невероятно тепло. Человеку, которого я люблю больше всего, нужна моя помощь. Я обняла его за шею и сказала: — Я сделаю всё-всё! Я обещаю. Он сказал: — Но для этого тебе придется очень много учиться. И стараться изо всех сил. И не жаловаться. И не ныть. Я посмотрела ему в глаза и сказала горячо: — Я буду очень-очень стараться! И я старалась! Я оканчивала тогда первый класс и едва научилась нормально читать и писать по-русски, а он нанял мне учителя японского языка. Первое время мне казалось, что я ничего не могу запомнить. Хирагана, катакана, канджи. Они снились мне ночами в кошмарах. Но я ни разу не пожаловалась. Ведь я обещала! Через два года к японскому присоединился английский, а еще через год добавился корейский. При всем том, что в школе я учила немецкий! Но я из кожи вон лезла, чтобы оправдать ожидания. Когда мне было тринадцать лет, отец открыл мне правду о своем бизнесе. Если бы на дворе стояли девяностые годы, его бы назвали новым русским. Но сейчас у него был вполне законный статус бизнесмена и совершенно легальное прикрытие в виде фирмы, занимающейся поставками из Японии запчастей к автомобилям. Другое дело, что из этой же Японии морем незаконно ввозились подержанные иномарки. Я отнеслась совершенно спокойно и к темному отцовскому бизнесу, и к людям, с которыми ему приходилось иметь дело. Он объяснил мне все и про эту жизнь, и про государство, в котором мы живем. Когда мне исполнилось пятнадцать, он начал посвящать меня в конкретные детали своего бизнеса. В школе я делала упор на математику. А еще занималась дополнительно со старшекурсником финансового университета, который преподавал мне основы финансов и бухгалтерского дела. Нужно признать, что в свои неполные семнадцать лет я была гораздо умнее и взрослее сверстников. Папка постарался. Он знал, что в этой жизни выживают сильнейшие. — Может, я поживу у дяди Толи и тети Нины, пока ты в Японии? Или к бабушке в Ростов поеду? — спросила я осторожно, совсем не надеясь на положительный ответ. — Маш, мы же договорились, что до твоего восемнадцатилетия мы не расстаемся. Где бы я ни был, ты будешь со мной. Я кивнула. Конечно, я это знаю. Значит, придется расстаться и с родным городом В, и с волейбольной секцией, и с Киром, и с дядей Толей и тетей Ниной. Оставить привычную жизнь позади. Пойти в новую школу в этой чертовой Японии. Да еще и пахать вдвойне, чтобы успевать по предметам и там, и здесь. — А как же волейбол? — спросила я, особо не надеясь разжалобить его этим. — Волейболом можно и в Японии заниматься. Наверно. В любом случае, ты уже достигла своего потолка. Жестоко, но правдиво. С моим ростом сто шестьдесят семь сантиметров сложно было надеяться на карьеру профессиональной волейболистки, да еще и играя на позиции связующей. В последнюю пару лет я подумывала даже перейти на позицию либеро. Но потом решила просто наслаждаться игрой. Мне нравилось быть мозгом команды. И я неплохо пасовала. Но совершенно точно понимала, что спорт — это всего лишь хобби. Что мне придется поступить на финансовый факультет и войти в отцовский бизнес. Две недели перед отъездом пролетели быстро. Слишком быстро. Все свободное время я проводила с Киром. Кир. Кирюха. Кириллыч. Кирилл. Мой лучший друг с тех пор, как мне исполнилось пять. Вот ему точно светила карьера профессионального волейболиста. Светловолосый, зеленоглазый красавец ростом хорошо за метр девяносто. И ведь он еще растет. Он играл на позиции диагонального и круто забивал с задней линии. Десять лет мы провели за одной партой. Лет до четырнадцати мы частенько спали в одной кровати, если он оставался у меня ночевать. А потом он вымахал так, что престал помещаться в мою кровать и отец купил ему отдельную, все равно он вечно у нас торчал. Между нами никогда не было неловкости. Наши чувства сложно назвать любовью. Это было нечто большее. Абсолютное единение душ двух людей противоположного пола, которые ближе чем брат и сестра, чем муж и жена, но при этом никогда не думали друг о друге в сексуальном плане. Не знаю, бывает ли такое в жизни других людей. Но в нашей точно было. Даже мой отец, прожжённый циник, доверял этому пацану. Конечно, мы задумывались, что когда-нибудь наши пути разойдутся. Предстоящим летом Кир должен был пройти просмотр в молодежные команды нескольких клубов, играющих в мужской суперлиге. И я была уверена, что его возьмут. Но даже не подозревала, что наша разлука произойдет по моей вине. Эти две недели пролетели как один день. Люди, которые были со мной все эти годы: Кир, дядя Толя и его жена тетя Нина, которая во многих вопросах заменяла мне мать, дядя Ильдар. Я прощалась с ними на год, но казалось, что навсегда. Когда мы приехали в Токио, там уже все было готово. Постарались отцовские партнеры. Наша квартира находилась в довольно престижном районе и была полностью обставлена. По японским меркам квартира была большой: две спальни, большая гостиная, а самое главное — приличная кухня. Во многих японских домах и квартирах кухня размером с собачью конуру. Но не в нашей. Впрочем, это обрадовало только отца. Нужно признать, есть в моем воспитании один жирный пробел — я абсолютно не умею готовить. Даже яичницу пожарить не смогу. Я в состоянии нарезать салат из свежих овощей, засунуть хлеб в тостер, разогреть что-нибудь в микроволновке. И все. Если меня кто-то допустит до плиты, то случится катастрофа. Мне нельзя иметь дело с плитой. У меня обязательно либо все сгорит, либо не доварится. Скорее, первое. И отец прекрасно знает об этой моей особенности. Но его это совсем не напрягает. Ведь он обожает готовить! И так было всегда. Когда у него выдается свободная минутка, он любит поколдовать у плиты. Готовит что-нибудь на мой взыскательный вкус. А мне трудно угодить. Несколько лет назад я исключила из своего рациона красное мясо, оставив только курицу и рыбу. Благо с последним во Владивостоке никогда не было проблем. И мой отец знает множество отличных рецептов блюд из рыбы. А Япония и вовсе является королевой морепродуктов! Учиться мне предстояло в некой Академии Тоо. Честно говоря, мне было все равно — школу посоветовал один из папиных партнеров. Была и неприятная часть — моя учеба началась с первого класса старшей школы. Вообще-то, он соответствует нашему десятому классу. Но так как я перевелась сюда, формально так и не окончив десятый класс, то мне пришлось вроде как начинать сначала. И даже отцовские связи не помогли устроить меня в класс на год выше. Впрочем, меня это волновало мало — я не собиралась оставаться в Японии. Была уверена, что смогу окончить экстерном по интернету одиннадцатый класс в России и в следующем году поступлю в университет там. Мне хотелось этот год в Японии провести как можно полезнее для себя. Но в то же время я предвидела и возможные проблемы. Слишком разные культуры. Большая разница в менталитете. Множество мелких неудобств. Начиная с абсолютно одинаковой для всех школьной формы и заканчивая необходимостью называть своих одноклассников по фамилиям. Впрочем, с последним я собиралась поспорить. Не буду я называть их по фамилиям. Я — гайджин, и поэтому, скорей всего, они спустят мне это. В классе к моему появлению отнеслись настороженно. У японцев своеобразное отношение к иностранцам, сформированное веками долгой изоляции. Но мой, довольно приличный, японский язык и умение входить в доверие к людям помогли разрядить обстановку. В основном, в моем классе были обычные японские дети. Выделялся только один верзила. Как я поняла, баскетболист. Сидел в классе прямо за мной. Но высоким ростом меня не удивить, и я обратила внимание на него только потому, что цвет его кожи показался слишком темным для японца. Как будто этот парень долго и упорно загорал. Впрочем, мысли об этом задержались в моей голове всего на полминуты. А потом я о нем забыла. Я не собиралась сходиться близко со своими одноклассниками и ограничивалась минимально необходимым общением. Единственная вещь, которую я заставила их сразу же уяснить, что меня не нужно звать по фамилии. Мари. Я настояла, чтобы они звали меня так. Я понимала, что моя такая невероятно легкая и распространенная в России фамилия — Иванова, все равно будет для них проблемой. Только учителя упорно называли меня по фамилии. Так прошла неделя. Я немного освоилась. Привыкла ездить в академию на переполненном поезде. Отец предлагал нанять мне машину с водителем или оплачивать такси, ведь мы могли себе это позволить. Но я категорически отказалась. Мне не хотелось выделяться. И к тому же он сам научил меня относиться к нашему достатку не как к постоянной величине, а как к чему-то изменчивому. Мы никогда не выставляли напоказ свою обеспеченность. Я одевалась в магазинах средней ценовой категории. Отец ездил на хорошей иномарке. Но во Владике многие ездят на таких, привезенных из Японии. Папка шил костюмы на заказ, но большинство обывателей вряд ли смогли бы это распознать. И совсем единицы понимали, что его часы стоят, как квартира. А вот меня никогда особо не интересовали украшения, тряпки, дорогие телефоны и прочая дребедень. Также я привыкла, что нужно брать с собой еду, и что ученики спокойно едят в классе. Перестала беситься от мысли, что у них в школе нет уборщиц, и что студенты сами убирают в классах, привыкла сидеть практически все уроки в одном помещении, совсем как в нашей началке. Привыкла, что учителя постоянно отправляют куда-нибудь с поручениями учеников, особенно дежурных. То тетради в учительскую отнести, то что-нибудь принести из подсобки. Вот из-за такого поручения и началась эта странная история. Был обычный токийский апрельский день. На улице с утра зарядил противный дождь. Уроки давно закончились. Я сидела в классе, и пережидая дождь, делала домашнее задание. На учительском столе стояла забытая коробка с картами — последним уроком в тот день была история Японии. Наверно, дежурные забыли отнести. Завтра их точно отчитают — с дисциплиной тут строго. Увлекшись решением задачек по математике, я не заметила, как на пороге класса вырос Накамура-сан, наш историк и по совместительству классный руководитель. — Иванова-сан, — окликнул меня учитель. Прозвучало это как, Иуваноува. Я встала с места: — Накамура-сенсей? — Отнеси коробку с картами в подсобку. Так как я еще плохо ориентировалась в школе, он долго и упорно объяснял мне, где находится эта самая подсобка. И чем дольше он говорил, тем хуже я понимала, в какой она стороне. Наконец, преподаватель замолчал, я взяла коробку в руки и спустилась на первый этаж. Повернула направо и пошла по коридору. Кажется, мне нужна была одна из дверей на левой стороне. Проблема была в том, что на некоторых из них не было табличек. В итоге я толкнула одну из дверей, надеясь, что интуиция меня не подведёт. Я сразу же поняла, что ошиблась дверью. Судя по всему, это была раздевалка. Хорошо, что она была пустой. Я хотела по-тихому ретироваться, но в этот момент открылась дверь напротив, из нее вырвались клубы пара, а следом выплыл некто. Я не поняла, кто это был. Просто не смотрела на лицо. Парень предстал передо мной во все своей нагой красе, и там было, на что посмотреть. Мои глаза, как приклеенные, застряли на его прессе — ни грамма жира, каждая мышца идеально прокачана. И нужно заметить, что мой взгляд выхватил не только его пресс, но и кое-то пониже. В таких случаях говорят too much information. Он увидел меня не сразу, так как вытирал голову полотенцем. Но когда заметил, то издал возглас удивления: — А? И прикрыл срам полотенцем. Я посмотрела на его лицо и поняла, что это — мой одноклассник. Баскетболист Аомине как-то там. Мои щеки бросило в жар — год только начался, а я уже так облажалась! Я поспешно воскликнула: — Прости, пожалуйста! Я ошиблась дверью. Я ничего не видела! Парень нахально улыбнулся и сказал с ленцой растягивая слова: — Даже если и видела? Что с того? Потом добавил: — А я тебя знаю. Ты — та русская из моего класса. Чертова коробка оттягивала руки, и мне жутко хотелось поскорее убраться оттуда. Я не собиралась затягивать этот неловкий разговор, поэтому сказала, слегка поклонившись, и использовав максимально вежливую форму японского языка: — Прости, пожалуйста. Мне очень жаль, что я причинила тебе неудобства. На его лице снова появилась ухмылка: — Не нужно так официально. Мы же одноклассники. К тому же такими вещами меня не смутишь. Улыбнувшись в ответ, я сказала: — Хорошо. Тем более, что там особо не на что смотреть. Усмешка пропала с лица Аомине. Я поняла, что ляпнула лишнего, и пока парень не опомнился, выскользнула за дверь, быстро прикрыв ее за собой. Вот это промах! Я не хотела его оскорбить. Просто хотела сказать, что мы все люди. И у нас у всех есть половые органы, и в них нет ничего интересного. Но то, что в итоге вырвалось из моего рта, прозвучало очень оскорбительно. Вот из-за таких трудностей перевода можно себе и врагов нажить. Интересно, можно ли считать сказанное аттической солью? Ну это вряд ли. В моей шутке не было ничего изящного и остроумного. Не нужно льстить себе. — Молодец, Мария Евгеньевна, всего неделю здесь и уже так опростоволосилась, — пробормотала я себе под нос. Я прошла дальше по коридору и, наконец, обнаружила чертову подсобку. На ней даже табличка имелась! Зайдя внутрь, я поставила коробку с картами на нужный стеллаж. Потом выключила свет. Выйдя за дверь, я столкнулась нос к носу с моим одноклассником. Вернее нос к груди. Потому что он оказался выше меня на целую голову. Мне подумалось, что далее последует расплата за неосторожные слова. Но одно было хорошо — Аомине уже был не голым. Парень наскоро накинул спортивные штаны и майку, которая совсем не скрывала выпуклого великолепия его мускулов. Он загородил мне дорогу. — Ты быстро ушла. Мы так и не познакомились. Я парировала: — Я — Мари. Я представлялась в первый день. А про себя добавила, что он тогда с безразличной мордой смотрел в окно, поэтому и не помнит мое имя. — А я — Аомине Дайки. — Я знаю, как тебя зовут. А сейчас, извини, пожалуйста, мне нужно идти. Но он продолжал блокировать мне все пути к отступлению. К его лицу как будто приклеилась эта странная ухмылка. Он сказал: — Может, вместе куда-нибудь пойдем? Его тон мне совсем не понравился — парень говорил с ленцой, используя при этом невежливую японскую речь. В этот момент у меня резко разболелась голова. Я с раздражением подумала, что этот местный звездун неумело клеится ко мне. Может, Аомине где-то слышал дурацкие байки о якобы доступных русских девушках и думал, что все так просто? Последние пару-тройку лет я постоянно наблюдала за мастером в этом вопросе. Кир мог найти подход к любой девчонке. И я знала, что такое умелый подкат. А этот баскетболист, видимо, привык, что все падают ниц перед его Величеством. Мне нужно было поставить на место наглеца. Поэтому я сказала твердо: — Послушай, Аомине-кун. Я знаю, что ты звезда академии. Но мне нет дела до твоего умения забрасывать мяч в корзину. Поэтому мы с тобой никуда не пойдем. Я тебе ничего не должна. Я уже извинилась за свою ошибку и считаю этот вопрос закрытым. А сейчас уйди с дороги. С этими словами я отодвинула его в сторону. И он поддался. Кажется, парень немного обалдел от того, что его слова не произвели на меня никакого впечатления. Я вернулась в класс и собрала свои вещи. Дождь закончился — можно было ехать домой. Пока я ехала в полупустом вагоне, то вспоминала один разговор, состоявшийся между мной и Кириллом прошлым летом. Мы тогда сидели на траве в парке, ели пломбир, и он рассказывал мне, что бросил очередную девушку. Нужно заметить, что друг мой тот еще ловелас. Он всегда выглядел старше, и лет с четырнадцати начал жить взрослой жизнью. Девушки рядом с ним не задерживались. Я постоянно читала ему нотации о необходимости быть осторожным и предохраняться. Хотя и знала, что в этом не было необходимости — у него всегда была голова на плечах. В тот летний день разговор зашел в неожиданное русло. К тому моменту мы уже доели мороженое, когда он вдруг сказал серьезно: — Маська, многие парни думают только о своем удовольствии. И их мало заботит, что при этом чувствуют девушки. — И что? Я это знаю. — Я просто не хочу, чтобы какой-нибудь козел сделал тебе больно. Я видела, что друг говорит совершенно серьезно. Но не поняла, с чего Кир начал этот разговор. Ведь он прекрасно знал, что за свои шестнадцать лет я ни разу ни с кем не встречалась. Я спросила с подозрением: — К чему ты ведёшь? — К тому, что ты уже практически женщина. У тебя могут появиться определенные желания. Я взвилась: — О чем ты говоришь? Что за пошлый бред? Он ответил, тоже повысив голос: — Я не хочу, чтобы какой-нибудь хрен моржовый воспользовался тобой и бросил! Я зашипела: — Ты за кого меня держишь? Он сказал примирительно: — Я просто беспокоюсь за тебя, — потом добавил, помолчав, — Давай так: если ты не найдешь того, кого будешь любить по-настоящему и у тебя появится желание, …кхм, ну ты понимаешь, стать женщиной, то, пусть это буду я. Я вскочила на ноги: — Чтооооо??? Ты что несешь? Он потянул меня за руку, заставляя сесть. Сказал жестко: — Машка, слушай, я тебя знаю. У тебя очень непростой характер. Я даже не знаю, кто тебе подойдет. А природа рано или поздно возьмет свое. Первый раз для женщины — это больно, страшно и неприятно. Я хочу, чтобы у тебя все прошло максимально хорошо. Я отвернулась от него и задумалась. Ему всего шестнадцать лет, но откуда в нем столько зрелости? И он прав. Я очень придирчивая. Не знаю, какой парень или мужчина сможет соответствовать моим ожиданиям. Ведь перед моими глазами стоит пример отца. И я не собираюсь занижать планку. Не сидеть же из-за этого в старых девах. И хотя я НИКОГДА не думала о Кире в таком ключе, но… Я пробормотала: — В восемнадцать. — Что? Сказала громче: — Если я до восемнадцати лет никого не найду, то тогда ты… мы…в общем, ты понял. Я чувствовала, как предательский стыд заливает мое лицо. А вот ему было весело. Кирилл спросил с подколом: — Ты чего так покраснела? Я ответила раздраженно: — Иди ты, знаешь куда! И, вообще, странно это все. Ведь у нас не такие отношения. Разве у нас получится… ну… не знаю, как сказать… Он приобнял меня за плечи, сказал: — Мы молодые, здоровые, красивые и доверяем друг другу. Или ты боишься, что я не смогу тебя возбудить? Еще как смогу. Я — малый опытный. При этом на его лице появилось такое задорное выражение. Я толкнула его на траву и вскричала со смехом: — Фу, Кирилл, пошлый кобелина! Смех смехом, но решение было принято. Мы оба знали, что это не пустая болтовня. Мы заключили пакт. Не знаю, почему мне вспомнился сейчас этот разговор. Ведь в конце мая мне исполнится только семнадцать. Значит, у меня есть еще целый год, чтобы влюбиться по-настоящему. На следующий день я шла в школу с опаской. Что предпримет этот баскетболист? Этот Аомине? Кстати, он сказал, что его зовут Дайки. Но почему-то у меня не было никакого желания звать его по имени. Странно. Я же всех одноклассников зову только по именам, хотя из-за этого и прослыла невоспитанной иностранкой. Первым уроком у нас была математика. Аомине заявился буквально за минуту до звонка и плюхнулся на свое место, не удостоив меня взглядом. У меня камень свалился с плеч. Видимо, конфликт был исчерпан. Нет, во мне не было страха, что он наедет на меня или сделает что-нибудь. Я всегда могла постоять за себя. Даже очень могла. И из-за этого порой возникали серьёзные проблемы. Поэтому я не хотела в первый же месяц своего пребывания в Японии вылететь из довольно престижной школы из-за драки с каким-то верзилой. С самого детства отец учил меня, что нужно уважать других людей, но при этом не позволять им гадить себе на голову. Достоинство, самоуважение, ассертивность, умение постоять за себя — вот те качества, которые отец ценил в людях. Поэтому я всегда могла заткнуть резким словцом не в меру наглых. Ну, а те, кто не понимал слова… Получали по морде. Когда мне было десять лет, дядя Толя начал обучать меня самообороне. Не каким-то показушным приемам карате, чтобы покрасоваться, а реальным приемам уличной драки. В их совместной с отцом фирме он отвечал за безопасность. И прекрасно знал, как нужно учить защищать себя. Его стиль был сплавом бокса, крав-маги, боевых искусств, самбо, и кто знает чего еще. Но у этого была и оборотная сторона. Я довольно часто дралась. Иногда с противником намного превосходящим меня в росте и силе. Кирилл, конечно, как мог оберегал меня, но он был со мной не двадцать четыре часа в сутки. Отец знал об этом, но считал, что таким образом закаляется мой характер. Поэтому габариты этого баскетболиста меня не пугали. Я просто не хотела неприятностей. И поначалу казалось, что все обошлось. Но потом во время длинных и скучных уроков, когда учителя монотонно талдычили что-то у доски, я начала чувствовать спиной какой-то дискомфорт. В один из дней я случайно уронила ручку и когда повернулась поднять ее, то встретилась глазами с Аомине. Что это был за взгляд! Наши глаза встретились всего на пару секунд, потом он отвернулся. Но я поняла, что еще ничего не кончено. Злость, презрение, напряжение, предостережение — вот что я прочитала в глазах парня. Это был последний урок. Когда прозвенел звонок, я быстро собрала свои вещи и стремительно вышла из класса. Мне нужно было уйти оттуда! Выйдя на улицу, я вдохнула полной грудью. Подумала: да и хрен с ним! Он же японец. У них другое воспитание. Не способен он на серьезные пакости. А испепеляющие взгляды еще никому урона не нанесли! Был конец апреля. Погода радовала. Солнце пригревало вовсю. Я не спеша шла к станции. В тот день на мне были любимые туфли на десятисантиметровом каблуке. В японских школах принято ходить в сменной обуви — страшных белых тапках, у нас в таких только бабки ходят. Уличные туфли у учеников каждой школы тоже одинаковые. Но я игнорировала это правило и носила свою — хорошую обувь. Мимо проехал автобус с забавной рекламой. Я обернулась проводить его глазами и увидела, что этот Аомине идет за мной, отстав на несколько шагов. Сердце противно заколотилось. Я не понимала, что задумал этот чертов баскетболист. Я ускорила шаг и пройдя метров тридцать, снова обернулась. Парень все также держался на несколько шагов позади. А должен был отстать! Значит, тоже ускорил шаг. Тогда я просто остановилась, решив посмотреть, что будет дальше. Аомине прошел мимо меня, как будто мы не знакомы. Отойдя шагов на десять, он остановился и прислонился к кирпичной ограде какого-то дома. Поза расслабленная, руки в карманах брюк, стоит, со скучающим видом смотрит прямо на меня! Я подошла к нему и сказала обвиняюще: — Аомине-кун, ты преследуешь меня! Он лениво ответил со своей обычной ухмылкой: — Нет. Здесь общественное место. Я могу идти, куда захочу и стоять, где хочу. Я ничего не сказала. Что тут можно было сказать? Просто пошла своей дорогой, но краем глаза видела, что он тоже двинулся. Я не понимала, чего он добивается. Пытается подразнить меня? Вызвать на открытое противостояние? В любом случае, мне нужно было уладить это. И у меня родился план. Я знала, что недалеко от станции, есть небольшая тупиковая аллея. Просто два ряда скамеек, живая изгородь и несколько деревьев — вот и вся аллея. Туда редко захаживали люди. Но в моей ситуации эта могла сослужить хорошую службу. Я свернула туда и села на одну из скамеек. Наблюдая за началом аллеи, я увидела, как парень проплыл мимо. Я выдохнула — он просто идет на станцию. И уже хотела вставать, когда увидела, что он вернулся и идет прямо ко мне. Похоже, нам придется уладить это здесь и сейчас. Подойдя к скамейке, Аомине кинул на нее свою школьную сумку и сел рядом. Я сказала недобро: — Знаешь, за преследование могут и в тюрьму посадить. Парень молча придвинулся ближе. Я отодвинулась к самому концу скамейки. Он снова придвинулся. У меня не было дальнейших путей к отступлению, я и так оказалась в углу, прижатая к ручке. Мне нужно было либо вставать, либо оставить все, как есть. Но ведь я первая туда пришла, и не собиралась уступать этому нахалу! Пока я раздумывала над этим, Аомине повернулся ко мне. В тот момент на его лице не было обычной наглой усмешки. Он был абсолютно спокоен. Сказал непривычно серьезным тоном: — Тогда за то, что я сделаю сейчас, меня расстрелять должны. В следующую секунду парень подмял меня под себя: одной рукой обнял за талию, другой обхватил мой затылок. А затем без малейших колебаний поцеловал прямо в губы. Я растерялась! Я совершенно не ожидала такого поворота событий, поэтому закрыла глаза. На меня нахлынул вал эмоций. Я чувствовала исходящий от него терпкий аромат мужского одеколона. Его дыхание оказалось свежим, а губы на удивление мягкими и горячими. Даже сквозь одежду я чувствовала жар тела Аомине, как будто его температура была на несколько градусов выше обычной. Пока я пыталась справиться со своими чувствами, парень переместил свою правую руку на мою шею и чуть надавил большим пальцем мне на подбородок, вынуждая меня приоткрыть рот. И я поддалась, позволяя ему проникнуть внутрь своим языком. Не знаю, был ли у него до этого опыт поцелуев, но на мой неискушённый взгляд то, что происходило, показалось мне идеальным первым поцелуем. В меру страстный и в меру нежный, настойчивый, но не грубый. Я сама не заметила, как начала отвечать парню. Обхватила своими руками его за спину. Когда у нас обоих закончился воздух, Аомине отстранился, но из объятий меня не выпустил. Он был так близко. Я подмечала для себя малейшие детали его внешности: какая смуглая, но гладкая у него кожа, складку, залегшую между бровей, пронзительную синеву его глаз. На его лице появилась улыбка триумфа. Но я была готова простить ему и это. Я уже хотела улыбнуться в ответ и сказать что-то, но в этот момент он бесцеремонно правой рукой облапал мою грудь и сказал с ухмылкой: — Маловата. Совсем не в моем вкусе. Все очарование момента испарилось вмиг. Остался только засранец, который украл мой первый поцелуй и теперь издевается над моим вторым размером груди. Я оттолкнула парня изо всех сил. Он вскочил со скамейки, чтобы не упасть. Я тоже стремительно встала. Мы стояли в шаге друг от друга. И я совершенно точно не собиралась спускать такое. Резко размахнувшись, я нанесла Аомине молниеносный хук справа. Это была не какая-нибудь слабая пощечина, это был настоящий бойцовский удар — у меня был хороший учитель. Баскетболист совершенно не ожидал подобного, поэтому не смог среагировать. Удар отдался резкой болью в моей руке. Он, в свою очередь, схватился за щеку. На лице парня появилось выражение недоумения и обиды, тут же сменившееся на злость. Пока он приходил в себя, я отступила на несколько шагов. Он сделал шаг вслед за мной, все еще держась за лицо и прохрипел: — Теме! Я отступила еще на пару шагов. Отработанным движением расстегнула молнию на сумке, которая все это время так и висела у меня на плече и вытащила свои нунчаки, привезенные из России. Я всегда носила их с собой, хотя и знала, что у меня будут огромные неприятности, если в академии узнают об этом. Они были меньше размером, чем обычные — сделаны на заказ специально под меня. Отец подарил мне их на шестнадцатый день рождения, а дядя Толя научил пользоваться. — Не подходи ко мне! — сказала я, держа нунчаки за один конец и покачивая ими. Аомине уставился на оружие так, как будто пистолет в моей руке увидел. Его можно было понять. Японцы не склонны к насилию — это весьма законопослушная нация. Они даже врать толком не умеют. Тут не увидишь холодное оружие в руках у школьницы. На лице парня появилось растерянное выражение. Он сделал еще один шаг ко мне и хотел сказать что-то, но я ему не позволила. Ударила нунчаками резко по краю живой изгороди так, что в разные стороны полетели листья, а потом прошипела зло по-русски: — Подойдёшь ближе, сука, урою! Это его отрезвило. Аомине остановился. Я сделала несколько шагов спиной вперёд, а потом повернулась и побежала к выходу из аллеи. Мои каблуки застучали резко по тротуару в унисон с быстро бьющимся сердцем. Вырвавшись из ловушки, я немного успокоилась и спрятала нунчаки обратно в сумку. Быстрым шагом направилась в сторону станции, постоянно оглядываясь. Но он меня не преследовал. Только сев в поезд, я смогла немного расслабиться. Я раздумывала о том, что влипла, надеясь, что никто не видел нашу стычку. Не хватало еще с полицией разбираться. А что если этот Аомине нажалуется администрации академии? Меня точно исключат. Но я буду все отрицать. Пусть попробует доказать, что это именно я его ударила. Всеми этими мыслями я отвлекала себя от главного: он меня поцеловал. И мне это понравилось. Очень понравилось. Даже при мысли об этом у меня замирало сердце. Но я резко оборвала себя, решив, что не позволю этой синеволосой скотине залезть к себе в голову. Пусть катится на фиг со своими гребанными поцелуями! Этот говнюк мою грудь оскорбил! За что и получил. Когда я пришла домой, отец колдовал на кухне. От кастрюли и сковородок шел такой аромат, что у меня рот слюной наполнился. — Машка, мой руки, сейчас будем ужинать. Я вымыла руки. Костяшки правой руки покраснели и припухли. Сев за стол, мы некоторое время просто молча жевали, наслаждаясь вкусной едой. Потом я спросила: — Папка, а сложно будет пристроить меня в другую школу, если из этой попрут? Его взгляд упал на мою правую руку, и он спросил спокойно: — В морду кому-то дала? — Ага. Одному баскетболисту-верзиле. Отец не стал спрашивать, заслужил ли тот. Он никогда не спрашивал. Папа всегда считал меня правой. Он только вздохнул и сказал, пожав плечами: — Нет ничего невозможного. Я смогу все уладить… Ты ему врезала при свидетелях? — Нет. — Хорошо. Тогда проблем быть не должно. Никто тебя не выгонит из школы. Пусть только попробуют. Мы доели, и я начала мыть посуду. Отец пил чай. Спросил, прихлебывая: — Так этот пацан усвоил урок? Или мне нужно вмешаться? Я усмехнулась: — Думаю, он все понял. — Хорошо. Кстати, мне тут твой учитель звонил. Сказал, что ты так и не вступила ни в какой клуб. И не горишь желанием. А у них это обязательно. Маш, вступи куда-нибудь хотя бы для вида. Я скорчила недовольное лицо: — Но у них же нет волейбольной команды! — Это не обязательно должен быть спорт. Можно присоединиться к какому-нибудь интеллектуальному клубу. — Знаешь, меня совсем не привлекает история Японии или сёги! — сказала я недовольно, и подумав, добавила, — У них, вроде, неплохая легкоатлетическая команда. Пойду, наверное, туда. Отец оживился: — А это идея! Ты же всегда хорошо бегала на длинные дистанции. Встав из-за стола, он поцеловал меня в макушку: — Дочь, если будут какие-то проблемы, говори мне сразу же. Все-таки это чужая страна. Я улыбнулась: — Папка, все будет хорошо! — Ладно. Я пойду, мне нужно на электронную почту ответить. Когда я осталась на кухне одна, то опустилась бессильно на стул. А хорошо ли все? Чего мне дальше ожидать от этого бешеного Аомине? Почему я не могу называть его по имени, как остальных? И почему не могу выкинуть из головы этот чертов поцелуй? Именно это Кир назвал тогда «зовом природы»? Во мне бушуют гормоны или это нечто большее? Но в тот момент я могла совершенно точно сказать одно: японский отрезок моей жизни начался совсем не так, как я рассчитывала. То ли еще будет!1.
19 декабря 2018 г. в 10:48