Третий посвящённый

Две недели спустя с кровати поднялся совсем другой человек. Помертвевшее лицо, усталые глаза, невероятная худоба… самому себе Страйк напоминал неудачный эксперимент по воскрешению мёртвого. Вроде бы всё на месте, но сколь жалким был результат! Изменилась даже походка — на место прежней, быстрой, упругой явилось нечто, напоминающее поступь старика. Знакомые не узнавали его или делали вид, что не узнавали, да и сам он не узнавал себя. Как не узнавал и мир вокруг. Никогда прежде не видел он, сколь много теней пребывает на улицах и внутри домов. Тени, казалось, были всюду — тёмные и густые, гораздо более живые, чем мир вокруг них. Мысли о воскресении вызывали теперь только отчаяние, Страйк понял, что взял ношу не по своим силам. Даже если каким-то чудом он сумеет воссоздать тело человека, кто же вернёт в него душу? Кто сможет сделать человека тем, кем он был, а не копией-куклой? Это был самый сильный аргумент его оппонентов, и бывший священник был вынужден признать это теперь, так и оставшийся без ответа. Власти над душами умерших людей никакая наука дать не могла. И мысли его вновь возвращались к теням, легионами заполнявшими мир вокруг него. А что если мир — тот, видимый мир, окружающий его — лишь капля, крошечный островок, затерявшийся в безбрежном море теней? Тени вещей, тени мертвецов, мириады теней бродят вокруг них, бессмысленно, бесчувственно… а они, люди, живут, не замечая, что срок их — лишь дуновение. Подует ветер смерти, и око уже не возвратится видеть видевших его. Миллиарды теней, вечно бродящих по местам, где они жили, сами того не замечающие, не бодрствующие и не спящие, вечно живущие в мире без событий и сновидений… Увиденный Страйком мир был ужасен, но не вызывал уже ни желания опровергнуть его, ни желания победить… бывший священник знал, что пока он ещё чуть больше, чем тень. Но скоро и он сойдёт в страну, откуда нет возврата. Во время одной из своих прогулок он остановился около реки, у того места, где они с дочерью любили кормить уток. Подойдя к граниту набережной и оперевшись на него, Страйк смотрел в чёрную воду. Строки писания сами собой всплывали в его голове — «И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне.», «Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву.» «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению…» «Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает погубить душу и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного.» Как пролившаяся вода… его дочь пролилась в землю и не вернётся к нему. Но он может пойти к ней. Пойти… он увидел дочь — не как галлюцинацию, а по-другому, она ждала его. Она тянула его в чёрную, холодную осеннюю воду, чтобы он навсегда остался там, в мире теней, вместе с нею. Он уже перекинул ногу через ограду, когда услышал своё имя. И, резко обернувшись, увидел доктора Димбла. — Страйк… что вы делаете? Но внятного ответа бывший священник ему не дал. Разговор продолжился позже — в доме у Димбла, куда тот отвёл Страйка. Доктор видел перед собою очень странного человека. То Страйк начинал вещать как пророк, сыпля угрозами и пророчествами, то, напротив, весь как-то съеживался и замолкал, напоминая котёнка, которого окатили ледяной водой. — И всё же я не могу согласиться с тем, что воскресение Иисуса — только пророчество. Все евангелия говорят о нём, как о несомненном факте. Страйк как-то неопределённо кивнул. — Димбл… — протянул он. — Я подумал… я давно об этом думаю. Посмотрите, как умер Христос. Двое из его учеников предали его — отречением и поцелуем. Прочие разбежались, хотя ещё недавно все как один твердили, что отдадут жизнь за него. Он попадает в руки им же созданной церкви, к первосвященникам, ждущим прихода мессии… и слышит от них приговор — смерть. Люди, которых ещё вчера исцелял и лечил Этот Человек теперь радостно вопят : «Распни его, распи его!». Земная власть римского кесаря, не имея ничего против Иисуса, соглашается с этим воплем… и даже Бог оставляет его. Этот последний крик на кресте и смерть… Страйк говорил всё это как-то странно, его руки дрожали, и он даже не пытался скрыть эту дрожь. Бледное, измождённое лицо, на котором как два чёрных угля выделялись горящие глаза. — Смерть и воскресение. Смерть не смогла удержать этого Человека, — сказал доктор Димбл и встретился с внезапно изменившимся, пустым и безнадёжным взглядом Страйка. — И вы меня не поняли… — тихо вздохнул бывший священник и поднялся со своего места, оставив недопитый чай. — Я долго думал про воскресение Иисуса… и чем дольше думаю, тем меньше понимаю его, — он устало махнул рукой. — А остальные понимают ещё меньше. В нём на мгновение вновь пробудился пророк, но тут же снова исчез. Страйк стоял в прихожей, глядя на Димбла потерянно, почти испуганно. — Подождите… я напишу… одному человеку. Он поймёт вас, сможет понять, — Димбл посмотрел Страйку в глаза. — Он сможет ответить на ваш вопрос. Говоря это, доктор надеялся, что Рэнсому, порою очень строгому к своим друзьям, хватит милосердия, такта и любви для этого загнанного, всё потерявшего человека. Страйк кивнул — непонятно было, слышал он Димбла или нет — и вышел из дома.