Последнее Рождество

— Ах, барышня! Какая же вы красавица! Прямо невеста! — Гертруда прижала пухлые ладошки к щекам и вздохнула так счастливо, словно это ее саму только что нарядили в новое платье из красного дамаста. Диана вздохнула тоже и еще раз посмотрела на себя в зеркало, стоящее на столе. Свечи отбрасывали на ее испуганное лицо резкие тени, делая его совсем взрослым и каким-то чужим. С самого детства Диане все кругом твердили, как она красива. Сначала она воспринимала это как должное, и похвалы отца, дяди, кормилицы были для нее одним из проявлений всепоглощающей любви, которая словно пуховое одеяло окутывало Диану с самого рождения. Но потом она выросла и осознала, что красота ее заметна и другим людям. Не только мужчинам, но и женщинам тоже — последние завидовали ей и часто злословили за спиной, все, кроме доброй Жанны, которая умела видеть суть вещей и быстро поняла, что Диана в душе совсем не та гордая, избалованная и самая богатая наследница в Анжу, какой считали ее другие юные дамы. Одно время Диана искренне сожалела о том, что не родилась мальчиком. Гуляя по галерее, она смотрела на портреты братьев, они были не старше, чем сама Диана, когда умерли, и вот они лежат в холодном склепе, а она — неудачная замена — живет, и ее даже любят. Братья не были так красивы, но они были сильными и смелыми, а это куда важнее. Диана знала это. Но родись она мальчиком, все стало бы намного проще: сын и наследник куда лучше, чем дочь, это Диана тоже уже успела понять, как и то, что до тех пор, пока не выйдет замуж, для всех она прежде всего — невеста с огромным состоянием. К счастью, отец и дядя позаботились о том, чтобы ловцы удачи и на милю не могли приблизиться к Меридору. К тому же отец считал, что Диана слишком молода для брака, и пару лет с этим еще можно повременить. Так он говорил дяде Гийому, но Диана знала, что батюшке просто не хочется расставаться с ней, а два года — это очень долго, мало ли, что может произойти за это время! В дверь осторожно постучали. — Диана, ты уже готова? Я хочу поговорить с тобой. — Да, заходите, дядя. — Новое платье тебе к лицу! Ты совсем взрослая. Так нравишься себе, что даже страшно? Дядя Гийом заглянул вместе с Дианой в зеркало и рассмеялся. — Кажется, там в зеркале не я, а кто-то другой, кого я не знаю. — Моя милая девочка, как же славно, что ты не одна из этих самовлюбленных дурочек, что днями напролет готовы любоваться на свое отражение. Диана была похожа на дядю — лицом, темными глазами и светлыми волосами. Отец еще считал, что упрямство и безрассудство в равной степени были присущи им обоим. Младший брат отца был на семнадцать лет моложе, всегда одевался по последней моде, мог протанцевать на балу всю ночь и с утра отправиться на охоту, так что Диана не сомневалась, он был знаком со многими женщинами и знал, о чем говорит. — Жанна рассказала тебе? — Она уезжает… Неужели мы расстаемся навсегда? — Кто знает, дитя мое, кто знает. Неисповедимы пути господни… Но ты сможешь писать ей. — Она не хочет уезжать и боится, что ее выдадут замуж. — Диана, ты уже не ребенок и должна понимать, что это судьба любой девушки. У каждого из нас свой крест, и мы должны нести его с достоинством. Рано или поздно и вы обе выйдете замуж. Все же это лучше, чем заживо похоронить себя в монастыре, не так ли? Именно такая судьба уготована бесприданницам. — Тогда мы могли бы не расставаться никогда! — воскликнула Диана. Дядя Гийом печально улыбнулся и покачал головой. –Ты просто не знаешь, о чем говоришь. — Это вы не знаете! Вы, наверное, как мадам де Коссе, думаете, что раз мы рождены женщинами, то не способны дружить! — Нет, я так не думаю, дитя. Дружба и любовь вообще немногим даются в этом мире, люди слабы и чаще всего способны любить только себя. Только на это хватает нам душевных сил. — Дядя… А вы любили когда-нибудь? — спросила Диана осторожно. Они были довольно близки, но разговоров на эту тему не заводили никогда. Он удивленно посмотрел на Диану и нахмурился. — К чему этот вопрос? Неужели твое сердце несвободно, и какой-то шалопай смог увлечь тебя? Кто он? — Нет-нет, вы не так поняли… Я просто… подумала, что будет, если я полюблю, а меня нет? Или наоборот? И как понять, что это настоящее, а не какое-нибудь там увлечение? Диане показалось, что дядя вздохнул с облегчением. — Милая Диана! — он обнял и прижал ее к себе. — Наша девочка выросла, надо же! Огюстен с ума сойдет от беспокойства! Поверь, когда это произойдет, сердце не подведет тебя! — Вы это по личному опыту говорите? — упрямо пробормотала Диана в дядино бархатное плечо. — Да, конечно. О таких вещах все же лучше судить по личному опыту. Но обещай мне, что когда какой-нибудь юноша понравится тебе больше прочих, ты расскажешь мне об этом как своему близкому другу, хорошо? — Обещаю! А вы расскажете мне про свою любовь? — Вот ведь настырная девчонка! Что ты хочешь знать? — Почему вы не женились? Дядя вздохнул и снова посмотрел в зеркало поверх дианиного плеча. — Она была из гугенотской семьи… — Еретичка?! И она нравилась вам несмотря на это?! — Конечно! Больше всех женщина на земле! Но пожениться мы не смогли. Она не захотела сменить веру, я тоже… Диана задохнулась от ужасной мысли, что ее собственный дядя, ее любимый дядя Гийом, мог так спокойно рассуждать о том, чтобы сменить веру… — Мы оказались трусами. Хотя, возможно, это к лучшему. Сейчас она замужем за единоверцем и, кажется, счастлива, а я… младший сын, мой удел не так уж велик… Вполне возможно, что наши дети были бы бедны. Нет ничего страшнее нищеты, Диана. Но ты молчишь. Сжала губы. Мне кажется, тебе не понравилась моя история. Что поделаешь, жизнь не всегда похожа на роман. — Да, не понравилась, тут вы правы. Та женщина была вас недостойна. — А по-моему, мы друг друга стоили. Но не будем о грустном, нам пора на мессу. Гертруда, подайте госпоже плащ. *** Когда они спустились в холл, все уже были в сборе: отец, госпожа де Коссе-Бриссак с Жанной и все слуги в новом нарядном платье. Распевая гимны, они спустились с крыльца и через замковый двор направились в капеллу, ярко освещенную множеством свечей. Диана молилась там каждый день, но только по праздникам при одном взгляде на узкие стрельчатые окна, сияющие мягким золотистым светом, ее охватывало столь сильное и сокрушительное счастье, что в груди щемило, а на глазах выступали слезы. Сколько она себя помнила, Рождество всегда было таким. Оно было соткано из радости встреч, смеха Жанны, светло-розовых стен капеллы, сложенных из лучшего анжуйского известняка во времена короля Людовика XII, чистого и сильного голоса дяди Гийома, знавшего великое множество рождественских гимнов, веселых глаз отца, упоительных запахов праздничного пира и зеленых ветвей омелы, украшавших весь замок. «А что, если это последнее Рождество, которое мы проводим все вместе?» — подумалось вдруг Диане, ей на мгновение стало страшно идти по темному двору, потому что каждый шаг приближал еще не начавшийся праздник к концу. Она покрепче ухватила дядю Гийома за локоть и постаралась больше об этом не думать. «Господь Всемогущий! — молилась Диана. — Сделай так, чтобы все оставалось по-прежнему! Пусть Жанна останется с нами! Пусть выйдет замуж по любви! Пусть отец и дядя Гийом будут здоровы! Позволь нам еще много раз праздновать Рождество и славить твое имя! Не разрушай мой мир!» Свечи на алтаре, казалось, колебались в такт ее дыханию, и Диана вдруг почувствовала, что ее молитва услышана. После мессы все собрались у алтаря, чтобы рассмотреть поближе новые ясли. Фигурки Девы Марии, Иосифа, маленького Христа, волхвов были вырезаны еще по времена молодости барона, они немного поблекли, но не утратили своей красоты, а вот осликов, овечек и другую живность, окружавшую маленького Спасителя, делал уже другой мастер, и по сравнению со старыми фигурками они казались грубыми, смешными и как будто ненастоящими. Однако Диана каждого персонажа яслей знала и помнила с детства. Она любила их такими, какими они были, и иногда в разгар лета в самую жару пробиралась на душный чердак жилого крыла замка, чтобы проверить, как героям вертепа живется в пыльном сундуке. В этом году мэтр Брюньон, весьма искусный столяр из Эро, по заказу барона дополнил ясли новыми персонажами. Они стояли немного поодаль и, сложив руки в молитве, благоговейно взирали на малютку Христа в яслях: барон в своей широкой симарре по моде времен короля Франциска и большом плоском берете, ростом не больше ладони, дядя Гийом и она сама в красном платье, точно таком, какое Диана надела на праздник, они были сделаны так искусно, что у Дианы дух захватило от восторга. — Тебе нравится мой сюрприз? — с улыбкой спросил отец. — Еще бы! Как же такое может не понравиться?! Это настоящее чудо! Спасибо, батюшка! — Сеньор Огюстен, у меня есть еще одна фигурка для ваших яслей, — вдруг сказала Жанна, — вы позволите? С этими словами она достала из муфты фигурку и показала ее Диане — это была маленькая, но очень точная копия самой Жанны. — Я хотела бы, чтобы она осталась тут на добрую память, можно? — Конечно, мадмуазель де Коссе, поставьте ее к остальным. Жанна медленно и торжественно подошла к яслям и аккуратно поставила маленькую Жанну между фигурками Дианы и дяди Гийома. В полутьме часовни все равно было видно, как горят румянцем ее щеки. — Смотрите! Снег пошел! — воскликнула Диана, которая первой вышла из капеллы. Крупные пушистые хлопья медленно опускались с темно-синего неба. Первый снег в этом году! Хороший знак! Значит, все загаданное исполнится, иначе просто не может быть! Диана выбежала во двор. — Жанна, иди сюда! Кто поймает больше снежинок, тому достанется самый большой кусок пирога! — Ну это вряд ли! — вмешался вдруг дядя Гийом. — Всем известно, что самый большой кусок пирога на рождественском ужине достается младшему брату барона, а не каким-то там девицам! — он подхватил Диану и закружил вокруг себя, перед ней мелькали факелы, снежинки, Гетруда и Жильбер, которые пробовали собрать немного снега, чтобы поиграть в снежки. — И меня! И меня покружите! — воскликнула Жанна. — Только если пообещаете отдать мне самый большой кусок пирога! — Я согласна! Потом пришло время возвращаться замок. В большой зал внесли рождественское полено, украшенное веточками остролиста и омелы, и под веселые песни положили в главный камин большого зала. В этот раз оно было дубовое, его берегли с самого лета, когда в глуши меридорской чащи лесорубы нашли великана, который видел, наверное, еще времена Карла Великого. Диана с дядей специально ездили на него смотреть. Когда дуб срубили, одно полено барон приказал оставить до Рождества. Гертруда протянула Диане и Жанне по паре обугленных щепок — все, что осталось от рождественского полена в прошлом году, — их всегда бережно хранили до следующего года. Кормилица говорила, что они хранят дом от происков дьявола. И каждый год, с тех пор как им исполнилось по шесть лет, Жанне и Диане поручали поджечь полено, которое барон торжественно окроплял маслом и вином. Глядя, как яркое пламя лижет сухое дерево, кормилица с облегчением вздохнула и перекрестилась. — Слава Господу! — сказал она. — В этом году он не оставит нас! Вон как горит, значит, урожай будет хороший! Этот год точно был урожайным и счастливым. Праздничный стол ломился от яств, так что Диана половину блюд приказала отправить на кухню, где праздновали слуги. Барон выписал из Анжера отличных музыкантов. Все были довольны своими подарками. Ну, может быть, кроме Жанны, которая немного обиделась на дядю Гийома. Отец три раза танцевал с мадам де Коссе-Бриссак, а дядя Гийом по очереди с Дианой и с Жанной, но с Жанной даже больше, так что она быстро забыла про свои обиды. Пирог удался на славу, и Диана съела его столько, что корсет чуть не лопнул, и к концу праздника она едва могла дышать. Все было бы просто идеально, если б у Дианы была хоть малейшая возможность поговорить с Жанной. «Что ж, — подумала она, укладываясь в постель, — я поговорю с ней завтра! Не сразу же они уедут!» — Доброй ночи, барышня! — Гертруда поклонилась и выскользнула из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь. Скорее это было уже утро, но за окном все еще было темно. Диана закрыла глаза, сон не шел к ней. Она переворачивалась с боку на бок и никак не могла улечься поудобнее. — Диана, ты не спишь? — шепот в темноте заставил ее сесть на кровати. — Жанна? Не стой на полу — он такой холодный! Забирайся ко мне скорее! Жанна не заставила долго себя упрашивать и улеглась рядом, натянув одеяло до самой макушки, пятки у нее были ледяные. — Я не могу уснуть, — пожаловалась она. — Я тоже. Я думаю о тебе… — Правда? Я о тебе тоже думаю. Ты уже прочитала письмо? — Еще нет, прочитаю завтра утром. Зато я знаю, из-за кого ты не хочешь уезжать… — в голосе Дианы была легкая обида и даже упрек. — Из-за тебя, конечно, из-за кого же еще?! — Не люблю, когда лгут. Тут тебе еще кое-кто очень нравится, кое-кто, за кого ты хочешь замуж… Кое-кто, в кого ты влюбилась! Это же дядя Гийом. Так? — Ой, — всхлипнула Жанна и попыталась спрятать голову под подушкой. — Как ты догадалась? — Ты так на него смотрела весь вечер, слепой бы увидел. А когда он с тобой говорил, ты все время краснела. Могла бы мне рассказать, между прочим. — Прости меня, Диана! Я не знала как… Ты, конечно, скажешь, что он старый и вообще мне не подходит… Но Диана, мне никто другой не нужен! — Нет, не скажу. Когда мне было восемь, я тоже хотела за него замуж, отец объяснил мне, что так не делают. — Он такой умный, добрый, знает все на свете, а как танцует! Когда он на меня смотрит, у меня в животе что-то переворачивается. — Давно это у тебя? — Наверное, всю жизнь. Но особенно — последние два месяца. Помнишь, на последнем балу в Анжере мне не досталось кавалера, и я осталась стоять у стены. Я чуть не расплакалась тогда, а он подошел и пригласил меня, и мы танцевали целых три танца — две гальярды и один бранль. Как думаешь, он хоть чуть-чуть пожалеет, когда я уеду? — Понятия не имею. — А я ему нравлюсь? Как… Ну ты понимаешь… Как женщина? — Он подарил тебе куклу. Сама-то как думаешь? — Это Пандора! Модная кукла! На ней последний парижский фасон, он же объяснил потом! — Жанна отвернулась от Дианы и рывком натянула одеяло на голову. Какое-то время они молчали. Диане даже в какой-то момент показалось, что Жанна уснула. — Хотя, пожалуй, нравишься, — вздохнула Диана. — Он мне на днях сказал, что ты — самая красивая и разумная барышня, которую он знает… Так что… Может быть… — Сестренка! — Жанна так же стремительно повернулась обратно, сбив простыни в ком, и от всей души поцеловала Диану прямо в ухо, так, что у нее в голове зазвенело. — Я все придумала. Мы тоже приедем в Париж, все вместе! Я попрошу отца, он мне не откажет. Скажу, что хочу замуж за короля… Ну или просто в Париж. Почему бы и нет? Он, говорят, огромный, и дома там высокие, как донжон замка Лош! — Спасибо! Спасибо! А я обязательно сошью себе платье, как на кукле, и буду танцевать со всеми подряд кавалерами. Он будет сначала ревновать, а потом поймет, как я его люблю… — Не сможет не понять, он же умный, мой дядя Гийом, — Диана улыбнулась сама себе в темноте, — а потом вы поженитесь, и мы вернемся в Анжу, и уже никогда не расстанемся. — Обещаешь? — Обещаю! — И не забудешь про меня, когда выйдешь замуж и у тебя будет десять детей? — У тебя тоже будет десять детей, моя дорогая тетушка! Но я буду за ними присматривать… Жанна тихо и счастливо засмеялась. — Подумать только! В самом деле, тетушка. Ну и дела! Они заснули, только когда свеча на окне догорела, а небо за окном стало потихоньку светлеть. Диану и Жанну ждали еще несколько очень счастливых дней в Меридоре, а потом Жанна уехала. *** В день Короля как всегда испекли большой пирог, Жильбер, младший брат Гертруды, нашел спрятанный в нем боб, стал бобовым королем и получил в подарок от барона новую куртку, но это было уже без Жанны. Все мысли Дианы сосредоточились на поездке в Париж, которую ей не терпелось устроить. Однако, к ее изумлению, отцу эта идея не нравилась, и соглашаться он не спешил. Диана испробовала все методы убеждения и даже слезы, которые всегда безотказно действовали на отца. Все было напрасно. Тогда Диана решила обратиться за помощью к дяде, все же его эта затея касалась в первую очередь. Как-то поутру они вместе прогуливались у охотничьего домика. Снег к тому времени стаял, оставив жалкую в своей наготе землю чернеть под тускло-серым небом, а деревья — протягивать голые ветки ветру. Омелы, темневшие в их кронах, больше не были украшением на Рождество, они стали просто уродливыми и жалкими. Галки противно кричали, кружась вокруг двух небольших башенок, обильно украшенных резьбой. Даже сам охотничий домик, некогда так любимый Жанной, вызывал у Дианы неприязнь. — Дядя, почему отец сердит на меня? — Ты ошибаешься, дитя, он любит тебя больше жизни. — Неправда, если б он меня любил, он не отказал бы мне. Дядя Гийом вздохнул и крепко сжал руку Дианы. — Посмотри на меня, — тихо попросил он. Диана встретилась с ним взглядом, но сразу отвела глаза, не выдержав немого упрека, который явно читался на его лице. — Ты можешь все, дитя. Ты сама еще пока не поняла своей силы. Когда поймешь, распорядись ей правильно, пожалуйста. Если ты продолжишь настаивать на своем, твой отец не устоит и согласится. Но это будет противно его желаниям и причинит много боли. Если ты готова такой ценой отправиться в Париж… Что ж. Ты туда поедешь… — Нет! Ни за что! Но почему, дядя? — Опала, Диана. Твоему отцу не будут рады в Париже, по крайней мере, не все… А он и так претерпел много унижений в своей жизни, не стоит подвергать его новым. Диана долго молчала, глотая непрошенные слезы. Какой жалкой она вдруг показалась себе — целую неделю мучить бедного батюшку, терзать его своей прихотью, манипулировать, плакать, кукситься и обижаться. Глупая избалованная капризная девчонка! Вот кто она! Дядя Гийом долго молчал и смотрел вдаль. Сухие листья, прихваченные утренним морозцем, похрустывали у них под ногами. — Я должна попросить прощения у отца, — наконец сказала Диана, справившись со слезами, — в конце концов, я могу писать Жанне, а там, может быть, она к нам вернется. — Может быть… — лукавая улыбка спряталась в уголках губ дяди Гийома, только он умел так улыбаться. — А может статься так, что весной я сам отправлюсь в Париж. Почему бы мне не взять свою любимую племянницу с собой? — Это правда? Вы не шутите? Вы возьмете меня в Париж несмотря на то, что я так гадко вела себя все это время? — Я надеюсь, дитя, что ты исправишься. Да и твой отец не сможет долго сердиться на тебя. — Теперь все будет хорошо, как я загадала под Рождество! — Желания, загаданные под Рождество, всегда сбываются, я в этом уверен. — А вы что загадали? — Чтобы ты была счастлива, что же еще я мог загадать?! В это мгновение Диана была счастлива. *** Жанна часто писала и ждала их приезда в Париж. Элоиза все-таки убежала от Моргодука, но попала в лапы другой волшебницы — Морганы, и теперь Амадису и Моргодуку предстояло объединиться, чтобы вызволить любимую из беды. А весной, в середине марта, умер дядя Гийом. Умер внезапно и глупо, Диане даже не удалось проститься с ним. Отец был безутешен, письма Жанны едва можно было разобрать, так как все они были залиты слезами. А Диана будто заледенела изнутри. Она не могла плакать и не могла спать, потому что ночью к ней приходили жуткие в своей простоте и неотвратимости мысли о смерти, которые она не могла отогнать от себя. Возможно, если бы Жанна была рядом, им легче было бы пережить эту утрату, но она была далеко. Жизнь, однако, продолжалась — сначала зазеленели луга, и нежные крокусы крохотными звездочками засветились в траве, потом набухли и лопнули почки на деревьях, первая гроза прокатилась над Меридором, заставив Диану наконец заплакать от горя и одиночества, а когда расцвел боярышник, она, бродя по лесу, нашла крошечную лань, которую Жанна предложила назвать Дафной, а сын лесничего помог выкормить из рожка. Жанна писала часто. Она подробно рассказывала о том, как ей живется в Париже, и обо всех своих новых знакомых. Но какими бы длинными и забавными ни были ее письма, Диане казалось, что с каждым новым письмом Жанна все дальше от нее, и она давно уже не в Париже, а где-то в Западной Индии. Ее собственные письма, наоборот, становились все короче. Не то чтобы ей совсем не о чем было рассказать, просто делиться всем с Жанной больше не хотелось. Минуло три Рождества. Каждый раз, устанавливая в капелле ясли, Диана упрямо ставила Жанну рядом с дядей Гийомом, как будто это могло что-то изменить. А между тем в письмах Жанны все чаще и чаще стал появляться какой-то Сен-Люк, которого она описывала как очень милого молодого человека, с ним можно было до бесконечности обсуждать цветы и кружева. В конце концов, Диана перестала ей отвечать.