***
Луна становилась всё ярче. Наступила ночь. Две сгорбленные фигуры стояли в темноте и тишине пещеры, высеченной в древнем склоне горы, у них была тяжёлая задача — возродить бога Он сохранил часть своей сущности в чем-то личном. Они принесли это с собой, потрескивающее от энергии, чего-то тёмного, тревожного и зловещего. Высокий вопросительно посмотрел на него, когда провёл рукой по плоской скале, выбранной из-за расположения звёзд, гранит здесь был более гладким. — Да, это так, — прошептал низкий. — Именно здесь он возродится. Высокий кивнул и очистил свободное пространство перед скалой от снега. Но его усилия оказались напрасными, потому что сугроб снова упал на землю. Высокий снова собирался убрать его, низкий поднял руку, предлогах подождать Низкого не беспокоил холод. Он сидел в круге света, ожидая, когда взойдёт луна. Он поднял лицо к небу и закрыл глаза, скрестил ноги, будто медитируя, последняя часть камня Кура, прижатая к его груди, заставлялась чувствовать горе и печаль. — Ах, старый друг, — вздохнул он на своём родном языке, — разве не было бы лучше, если бы ты не так сильно стремился к мировому господству? Будь у меня совесть, я должен был бросить это и позволить тебе родиться заново, позволить твоей душе очиститься от всех грехов, чтобы изменить твою судьбу. Он крепче прижал камень к груди. — Но кажется, что нам обоим её не хватает… Высокий стал беспокоиться, потому что не мог понять монолог низкого. — Все в порядке, — заверил его низкий. — Я обязательно сделаю это. — Несомненно, ты будешь идти по тому же пути, у тебя будет та же судьба, старый друг. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать иначе. Так что… Прости меня. Пещера стала яркой от света луны, а шерсть низкого окрасилась в оранжевый. Странные тени преломляли черты лица, начали фокусироваться на фигуре, слишком высокой для человека. — Я хочу увидеть тебя снова. Я скучал по тебе. Поэтому, пожалуйста, вернись… и, хотя ты не услышишь… Он бросил фрагмент камня на землю с такой силой, что он разбился; эго энергия высвободилась, жадно обыскала комнату и нашла гранитный камень, черты которого были ясно видны из-за лунного света. Глаза высокого наполнились надеждой, а низкий отвёл взгляд. — Прошу тебя, больше не вмешивай нас в дела жизни, смерти и человечества. Но даже когда он произносил свою просьбу, он знал, что она не будет исполнена, потому что она была развеяна маниакальным смехом, который заполнил пещеру и отразился эхом, разразился штормом, закрывая луну, сплетая ветер, лёд и снег в привычном танце. Син-Син отвёл взгляд, когда начался страшный шторм.***
Мирные воды моря растворились в мягком голубом ночном свете вместе с гудением судового двигателя. Зак почувствовал… сильное покалывание. Что-то очень тяжелое и сильное. Но эта тяжесть оказалась долгожданным избавлением от слабости, а сила в конечностях — долгожданное освобождение от головокружения. Когда он попытался подняться, то обнаружил, что все ещё крепко сжимает копьё Шарура в правой руке. Его пальцы и суставы болели, особенно болели мышцы, сжимающие копьё… кто знает, как долго он лежит в таком состоянии. Он хотел поднять руку с кровати, пытаясь повернуться в сторону двери — он оглянулся, чтобы увидеть фигуру спящего Фискертона, — возможно, это был способ спрятать копьё от родителей. Копьё Шарура, так долго находящиеся в пасти Кура — хотя воспоминания Зака об этой пещере были в лучшем случае туманными — выглядело более подходящим к своему возрасту. Должно быть, когда Гильгамеш владел им, это было жестокое и благородное оружие, но теперь — теперь оно больше походило на музейный экспонат, чем на инструмент воина. Со временем это благородство исчезло, металл покрылся коррозией и поржавел, сломанный серый наконечник выглядел унылым. Даже пушок меха между металлом и древком из благородного красного превратился в матово-коричневый. Само дерево было хорошего качества, оно оставалось крепким даже спустя тысячелетия, в нем ещё чувствовалось тепло даже под тонкой корочкой кристаллов, покрывающих пещеру. Его палец почувствовал какую-то резьбу, он прищурился. Зак знал недостаточно, чтобы сказать точно, но он сразу узнал — похожие вещи были вырезаны на камне Кура: шумерские пиктограммы вдоль одной стороны оружия — Жррк? — прозвучал голос Фискертона за спиной. — Фиск? — Жрк! — спустя мгновение Фиск оказался перед ним, он схватил его за голову и повернул лицо к тусклому свету, сжав слишком крепко, будто боялся отпустить. — Ирссшрооо? — Это правда ты? Зак нахмурил брови в замешательстве. — Э-э, если под «ты» подразумевается «голоден»… Этого было достаточно. Обрадовавшись, Фиск поднял Зака на ноги, забыв оставить копье на кровати, и чуть не вынес его из комнаты в ту часть корабля, которая служила кухней. Где-то в коридоре Зак понял, что его переодели в пижаму, и хотя волосы всё ещё пахли водой из преисподней, они были высушены до привычного беспорядка. Ну, по крайней мере, он не простудится. Дрю рылась в ящиках, что заставило Фиска нервно вздрогнуть, прежде чем он попытался сделать вид, будто ничего не произошло, и привести Зака к столу. Зак приподнял бровь. Его родители ничего не знали, хмм. Часы над ней показывали одиннадцать тридцать по тихоокеанскому времени, время его комендантского часа давно прошло, но, учитывая, что он только что провёл последние несколько часов во сне, он решил, что никто не будет его заставлять. Он сел за стол, а Фиск принёс им сока, его мама взглянула на него. Оу. В её волосах торчали прутики и были пятна от травы, которые она ещё не успела смыть. Эти ящерицы, должно быть, действительно дали ей шанс отыграться. Она была счастлива видеть его, кончик её губ изогнулся вверх, когда он поморщился от её вида. — Твой отец успел занять душ раньше меня, так что… — Ух ты, он наконец выиграл. — Больше уважения, Зак. Я позволила ему выиграть. В конце концов, он был тем, кого проглотила самка. Я удивлена, что эта вонь не разбудила тебя. — она ловко открыла ещё несколько ящиков, прежде чем закрыть их, не найдя искомого. — Вы не видели рукавицы для духовки? Я нигде не могу их найти. Я хотела поставить печенья в духовку, пока жду… — Нет, не видел. — сказал Зак, благодарно кивая Фиску, когда он вручил ему стакан с соком. — Ты можешь просто использовать перчатки от термокостюма. Она улыбнулась. — Если бы твой отец услышал это, он бы начал жаловаться, что «этот костюм стоил двенадцать тысяч долларов, ты не можешь просто использовать их, чтобы приготовить печенье, потому что рукавицы для духовки пропали! Хорошо, что он отмывается от пищеварительной слизи, верно? — она обошла стол, чтобы чмокнуть Зака в лоб, и сморщила нос от запаха его волос. — Ты пахнешь так, будто сам нуждаешься в душе, милый. — О, ну ты знаешь, — пожал плечами Зак, — ночные газы. Она рассмеялась перед тем, как убежать в коридор, чтобы взять перчатки, и вернулась, натягивая их на руки, как раз вовремя — духовка издала сигнал, оповещая о том, что предварительный нагрев закончился. — Возможно, это супер антисанитария, но, я полагаю, что все оставшееся на перчатках просто сгорит. Зак почувствовал на коже поток тепла, дохнувший из открытой двери печки. Он прикрыл глаза. — Вы готовы к остаткам после обеда? — спросила Дрю, открывая холодильник. Фиск жадно присвистнул. — Да уж. На самом деле я так голоден, что готов съесть Фиска. — Вхр?! — начал Фиск. Зак хмыкнул. Лемуриец проворчал и вернулся на своё место рядом с креслом Зака, когда понял, что мальчик шутит. «Это было мило, » — подумал Зак. Он уже и забыл, каково это — иметь аппетит. Боже, он даже забыл каково это — делать глубокий вдох. Забыл, каково… Он резко раскрыл глаза. Забыл, каково это — когда голова не болит. Он покачал головой, не обращая внимания на то, что мама его о чем-то спрашивала. Комната не вращалась вокруг него, а болезненный пульс, обычно бьющий по его затылку, не давал о себе знать. Прошло не так много времени, чтобы он понял, что его слух кристально чистый ещё с тех пор, как он проснулся? На самом деле, как долго он жил с постоянным шумом в ушах, как долго он жил с чёрными пятнами по краям обзора, которые он заметил только тогда, когда они исчезли? Как долго… Фиск и Дрю уже были рядом, опасаясь очередного приступа. Он удивил их, когда засмеялся, смех рвался из него, как откупорившаяся бутылка содовой, он буквально не мог сдержать себя. — Мам, — сказал он, — Фиск. Ребята. Ребята. Их хватка усилилась, лицо Фискал было обеспокоенным, но у него не было никаких причин для этого, так что он выглядел смешно. Все было немного смешно прямо сейчас, немного бредово. Но это был самый весёлый Зак, который был… за последние годы. — Моя голова больше не болит, — сказал он весело. — Я прекрасно себя чувствую. — Ты… — Дрю сглотнула. — Ты уверен? — Да, — сказал Зак. — Да. Я… боже, я… Его живот громко заурчал, протестуя против того, что чудесное излечение мешает более неотложным делам. Мама уставилась на него, опустила и побежала к открытой двери холодильника — Мы понаблюдаем, сколько продержится это состояние. — выражение её лица было растерянным, она не была уверена, стоит ли поверить, что удача или чудо спасли его. Было ли это так просто? — До тех пор мы, наверное, должны накормить тебя. Как насчёт вчерашнего гамбо? Зак широко улыбнулся, сжав руку Фискертона. — Да, мам. Это звучит потрясающе. Фиск ослабил хватку, когда Зак снова сел за стол, растягивая улыбку до ушей. К сожалению, в отличии от брата, лемурийцу не доставило радости подобное развитие событий. Не когда он знал почему и как. Ничто из того, что предлагают наги, не может быть полезным в долгосрочной перспективе. Ни одно предложенное ими лекарство не бесплатно. И почему-то образом Фиск боялся, что первоначальное предположение Зака о роли Шарура было правильным — излечение Зака было воскрешением Кура. Как часто Мир доказывал, что эти двое едины? «Не полный» — маленькое слово, которое объясняло всю ситуацию. Действительно, с учётом симптомов, подобный диагноз имел смысл — умирающие души отчаянно пытались удержаться в своём теле, тая как песок на ветру. И теперь эта душа была полной, исправленной с помощью заимствования из первоисточника. Фиск знал лучше, что будет не так просто открыть и запереть это. Но, когда Зак подтолкнул его и спросил, что случилось, взволнованно смотря на него, когда голодный Зак зарылся в рагу, когда впервые за несколько месяцев засмеялся, Фиск решил, что будет слишком жестоко рассказывать о своих страхах. По крайней мере сейчас. После доказательства успеха лекарства Наги у него пропал аппетит. Но ради Зака он готов притворяться — по крайней мере, на одну ночь — что он не подозревает, что что-то не так. Только ночью он мог притвориться, что его инстинкты, которые не подводили его с тёк пор, как он разбудил их, не кричат о приближении чего-то ужасного. Шторм, шептали они ему на ухо. Шторм назревает, будет бедствие. И без сомнений, Зак Сатердей снова окажется в гуще событий.