Рисунок кровью

      Звонкий щелчок серебристого фонаря гулко разносится по небольшой комнате, и тусклый свет разбивается о стену напротив. Тишина тонет во мраке темноты, пока вновь не разносится треск фонарика. Стопы мерзнут, упираясь в холодное покрытие, и выпирающие от позы позвонки ноют от сильной нагрузки на позвоночник. Изуку прислоняется виском к холодному окну, сидя на таком же ледяном подоконнике, и слабый свет вновь падает на ноги. Юноша медленно и поверхностно дышит, из раза в раз зациклено нажимая на кнопку небольшого фонаря и не обращая внимание на грязные бинты, съехавшие на лицо.       Прежде светлая ткань приобрела грязный оттенок, став твердой из-за мешанины лекарств, которые со временем пропитали насквозь. Но все равно нет желания избавиться от мешающихся бинтов, ведь рядом с глазом и на веке ощущается отвратительная пленка, схожая с той, что на руках, но отличавшаяся неким уплотнением, будто тонкий слой хрусталя покрывает часть лица. Но состояние парня ухудшается не только из-за медленно регенерирующей раны, поскольку бесконечный недосып наконец-то раскрывается последствиями. Бледно-серая кожа, отчетливые синяки под глазами и часто трясущиеся пальцы точно не красят парня, придавая отталкивающие черты. И все мучения тянутся благодаря банальному страху заснуть. Нежелание вновь тонуть в черном густом дыме, видя яркие огни душ предшественников и «умирая» от беспочвенной паники заставляет вновь не спать новые сутки.       Изуку понимает, что поступает крайне глупо, нужно немного подремать. Но как же просто звучит истина, и как трудно ее принять. Слышать непрекращающийся гул чужих голосов, понимая только ничтожные слова среди белого шума, вырванные из контекста, тяжело, складывается ощущение, словно ответ лежит на поверхности. Вот только при данном раскладе юноша напротив приближается к зыбкому дну, откуда не получается дотянуться, находясь в вакууме, поэтому невозможно услышать фразы целиком.       Ощущение, что родная причуда испортила Один За Всех, до сих пор не дает покоя. Учитель не раз говорил преемнику, что хочет именно нынешнюю силу с результатом для своего ученика, называя «удачным сочетанием», но Мидория не может сейчас разделить чужое мнение. Ведь когда причуды разделяла, хоть и тонкая, но преграда, то ощущался некий баланс: когда есть и «темная сторона души», и «светлая». А теперь отвратительный камень вместо души дарит гнилое ощущение обреченности — словно из крыльев вырывают последние серые перья, растягивая удовольствие и держа жертву за глотку, чтобы не брыкалась. И «камень» внутри все холодеет и покрывается илом: скользким, ненавистным, укрепляющим отвращение к самому себе.       Мидория тяжело выдыхает, и от горячего воздуха стекло потеет рядом с обкусанными губами, которые натягиваются при легком подобии улыбки. А сам юноша не понимает, почему улыбается, нервно включая и выключая фонарик в ладонях. Темнота вокруг него расходится на жалкие секунды и вновь сгущается, но позволяет увидеть молодого хозяина дома со стороны улицы. Парень вжимается сильнее в холодное окно, медленно переводя взгляд одного подрагивающего глаза на участок соседей, с тошнотворным комом в глотке наблюдая за отвратительной сценой. Натянутая улыбка, послужившая защитной реакцией организма на стресс, исчезает с бледного лица в одно мгновенье.       Мицуки устало открывает калитку, отчего та протяжно скрипит на вечерней улице, и, несмотря на усталость, ворчит на супруга, потому что тот так и не смазал ржавый механизм. Мужчина грубо отталкивает жену плечом, проходя к дому и не замечая, как Бакуго старшая ударяется о прутья калитки спиной. Женщина шипит от боли, поджимая губы, и с горечью наблюдает, как уставший сын проходит мимо нее на территорию дома, с хладнокровием наблюдая за раздраженными родителями.       Она вжимается лицом в ладони, тихо скуля под громкий мат любимого человека, ведь Масару бесится из-за заедающегося дверного замка, который является преградой желанному отдыху, и всего дерьма, произошедшего за последние часы. Чертовски сложный и выматывающий день, в течение которого пришлось собрать внушительную кипу бумаг, доказывающих, что они нормальные родители и могут воспитывать сына — и главное, что сам парень является вменяемым и может состоять в обществе. А сам Кацуки только портил ситуацию, постоянно споря со взрослыми, нахамив главному детективу, фактически решающему в тот момент его судьбу. Целый час ей пришлось выслушивать все, что нарыла полиция на Бакуго младшего, отчего мерзкая тошнота со слезами не отпускали даму до самого конца. Огромные штрафы стремительно опустошали бюджет семьи, а Мицуки продолжала краснеть от стыда и жгучего разочарования.       Еще недавно ей казалось, что единственный сын немного раздраженный и непослушный, слегка вспыльчивый и избалованный, но в глубине души добрый человек с необъятным талантом, желающий стать Героем Номер Один — отличной заменой Всемогущему, чтобы поддерживать тонкое равновесие в мире. Казалось бы, парня ждет светлое будущее с изумительной карьерой, и его талант с причудой будут только крепчать, прославив своего носителя на все страны.       Но из-за злоупотребления причудой суставы начинают изнашиваться в столь юном возрасте, особенно достается запястьям, а слух парня страдает благодаря оглушающим взрывам, которые разносятся чуть ли не ежедневно. Мицуки пришлось снимать последние деньги с карты, отложенные на чрезвычайный случай, чтобы оплатить дорогостоящий слуховой аппарат. И когда она тратит последнюю внушительную сумму, важную для существования семьи, то встречается с полным недовольством Кацуки и его привычными оскорблениями.

Надежды на сына осыпаются разочарованием, а никчемность как родителя заселяется в сердце.

      Бакуго со злостью сжимает кулаки, чуть ли не закатывая глаза от ярости, ведь отец попросту вымораживает. Масару пинает дверь, подбирая нецензурные выражения, ведь замок попросту клинит. Все сейчас на нервах, и вопрос уже стоит только один — кто первый сорвется. Кацуки запускает ладонь в отросшие волосы, ощущая противную сухость, но вновь не придает пустякам значение, прикрывая веки. Он матерится про себя, косо и с прищуром наблюдая, как кричат друг на друга родители. Мерзкое зрелище, и именно сейчас он затыкается, вжимаясь спиной в деревянные доски дома, вспоминая сцены из детства. Что-то останавливает, не давая вмешаться, и взрывной парень закусывает кончик языка до крови, когда матери отвешивают яростную пощечину. Мицуки падает на каменную дорожку, разбивая колени и роняя слезы обиды, а после оглушительно орет на супруга до легкой хрипоты:       — Ненавижу… Ненавижу, тварь! Если бы не твои блядские гены, то этот выродок вырос бы нормальным! Меня заебало, что ты притворяешься прилежным семьянином! Ну же, можешь опять свалить в командировку, пока я одна воспитываю нашего сына!       — Хватит врать, сука, — темноволосый мужчина сжимает трясущиеся от гнева ладони, вновь ударяя жену по лицу кулаком, ощущая покалывание в костяшках и видя страх с непониманием в оранжевых глазах. — Я с радостью свалю от шлюхи и ебанутого на всю голову выродка. Если выблядок и перенял мой характер, потому что я занимался с ним в детстве, пока ты шлялась по соседям, то это еще не значит, что он мой сын! Я ума не приложу, кем должен быть его отец, чтобы из него вырос такой ублюдок!       — Не говори так при нем! — перекрикивает Мицуки, поднимаясь с земли и держась ладонью за горящую часть лица. — Ты же знаешь, что я не изменяла тебе, Масару… Прошу, поверь ты уже за столько лет! Кацуки же твой сын, — женщина цепляется мертвой хваткой за рукав супруга, не позволяя уйти.       — ДНК-экспертизу не обманешь, шлюха! Оставь свои представления для других. Простить тебя было самой ужасной ошибкой. Особенно разрешить тебе не делать аборт, — мужчина специально подбирает самые обидные и колкие слова, чтобы больнее задеть жену, и пытается выдернуть руку из чужой хватки.       — Не уходи, пожалуйста! Я не смогу одна растить сына, — Мицуки зажмуривается в последний момент, поджимая разбитые губы перед тем, как дорогой супруг замахивается в пылу гнева и обиды.       — Убери от нее свои чертовы руки, урод! Решил свалить, так вали! Я уже давно этого жду, — грубо чеканит Кацуки, сжимая запястье отца с жутким остервенением.       — Отпустишь, тогда с радостью уйду. А ударишь, и я копейки не дам, чтобы тебя отмазать. Будешь гнить в колонии.       Бакуго с неохотой отпускает человека, которого несколько лет считал отцом, и равнодушно смотрит в чужие глаза, видя в них презрение, а после удаляющуюся спину. Не прислушиваясь к чужому плачу и всхлипу, но все равно неумело похлопывая мать по плечу, он взглядом цепляется за окно чужого дома. Изуку постукивает фонариком, напряженно наблюдая за развернувшейся картиной и пребывая из-за увиденного в глубочайшем шоке, поэтому не сразу замечает, что на него смотрят.       Темноволосый юноша резко вздрагивает, из-за чего спину простреливает легкой вспышкой боли, а фонарь падает с глухим стуком на деревянные половицы, закатываясь под кровать. Но Бакуго успел увидеть и кроваво-грязные бинты, и перепуганный взгляд, понимая, что бывший друг видел унизительную сцену. В сердце расцветает ненавистный стыд вместе со страшной бурей в душе. Он вспоминает, что хотел серьезно поговорить с одногруппником насчет беспричудности, нападения на USJ и всех странностях, тянущихся еще с первой их встречи в доме Мидории после долгой разлуки. Но факт того, что мать ревет на его плече, прижимаясь к нему ближе, словно к последней гнилой опоре — какой он себя и считает — не дает покинуть ее и заниматься сейчас разборками вместо поддержки родного человека. Хоть он не привык делать нечто подобное для других, считая всех недостойными, то сейчас вина и стыд заставляют слегка приобнять ревущую женщину, неумело сжимая хрупкие плечи и сильнее прокусывая язык, чтобы сдержать вспышку агрессии.       Изуку на ватных ногах шарахается от подоконника, ощущая слабость в ногах, из-за того, что резко поднялся после долгого нахождения в одной позе. Зрение, давно привыкшее к темноте, сейчас плохо видит в черноте родного дома. Дерево скрипит от старости и провожает парня неприятными звуками. Босыми ногами Мидория плетется из комнаты, ступая по прохладному полу, слегка тряся головой в разные стороны и резко сдирая грязные бинты с лица, причиняя себе боль, ведь в некоторых местах лоскуты намертво прилипают к коже. Испачканная ткань с бордовыми пятнами, по которой он прошелся пару секунд назад, опадает в коридоре, оставаясь позади юноши. Взгляд медленно фокусируется, замечая голубовато-серый цвет от телевизора, который немного барахлит и давно включен, освещая часть комнаты. Но в данный момент интересует точно не картинка, поскольку Изуку с непривычки зажимает уже здоровый глаз, пытаясь привыкнуть к необычным ощущениям и странной на ощупь коже вокруг глазницы.       Но новая информация охватывает полностью, пропитывая тяжелой ношей рассудок. Даже через помехи виден отчетливый и строгий силуэт телеведущей, которая монотонно и безэмоционально зачитывает отведенный ей текст:       »… также на известную академию UA, которая не смогла защитить собственных студентов и персонал, потеряв при этом популярного героя Тринадцатого, написано несколько заявлений и выдвинуто множество обвинений. Со вчерашнего дня учебное заведение официально ведет судебные разбирательства с семьями погибших: Аояма Юга, Коджи Кода, Тсую Асуи, Кьека Джиро и Минору Минета. Почтить их память можно на нашем сайте, как и пожертвовать некую сумму тяжело раненным молодым героям и их семьям. К следующим новостям…»       Изуку наблюдает за человеческой сущностью, вспоминая, как сам составлял списки особенных студентов и ненужных пустышек. Пальцы, покрытые мозолями, уже ныли от многочисленной писанины, как и глаза от тусклого освещения. Перчатки свисали с края стола, поэтому на пальцах оставалось незначительное количество чернил. Но юноша продолжал решать чужие судьбы, исходя из тактики и расчетов. Но в тот момент охватывало немного другое ощущение: будто просто распределяешь людей на две части для нужного задания, и не более, поэтому сейчас даже странно принимать данный факт должным образом.       Парень опускается на край дивана, всматриваясь в лица умерших на фотографиях экрана и узнавая черты погибших. Все-таки ребята много времени провели вместе, хоть и вынужденно. Даже пятый погибший, которого нашли самым последним на дне, умер именно по вине Мидории, а точнее сдох по чужой воле и решению злодея. Изуку даже догадывается, какими смертями погибли другие его «одногруппники». К примеру, Курогири телепортировал Асуи в зону пожаров по составленному им плану, а союзники мешали девушке выбраться, возможно, даже воспринимали как игру, внимательно наблюдая, как юная героиня иссыхает благодаря водной причуде, задыхаясь гарью и раскаленным воздухом. Словно лягушка под палящим солнцем на разгоряченном бетоне в жаркий полдень без капли желанной воды.       Не любит юноша ненужные смерти, которые ни к чему не приводят. Ведь кто знает, какую роль могли сыграть мертвые, будь они живы. Да и не ожидал он, что погибнут именно эти герои, причем бесполезной смертью, судя из результатов операции.       Облизнув пересохшие губы, Мидория все же тянется к разбитому телефону, боясь разблокировать дисплей. Палец замирает над значком с новыми сообщениями, ведь частое отсутствие сменилось полной противоположностью, и душа уходит в пятки из-за волнений.       Хитоши Шинсо: «Я пытался связаться с Тодороки, но попытки бессмысленны. Его забрали люди Старателя сразу же, как узнали о случившемся… Я не буду публиковать запись со Вторым героем, чтобы его сын не пострадал. Мы начнем с более мелких героев с начала недели.»       Хитоши Шинсо: «На UA подали в главный суд. Но я сомневаюсь, что мы сможем повлиять на судебное разбирательство, если оно, конечно, будет. Директор академии позаботился обо всем заранее, и его система довольно внушительна — нашим людям понадобится не одна неделя, чтобы во всем разобраться, поскольку база формировалась множество лет. Мы даже пытались перевербовать влиятельных личностей, но связи Незу на ступень выше Ваших… Мне жаль.»       Хитоши Шинсо: «Мы делаем все возможное, чтобы UA проиграло дело, но академию не закроют. Оказывается, Незу дал всевозможные взятки, чтобы в их деле было идеально все до мельчайших нюансов. Возможно, дело прикроют, если геройская академия внесет корректировки в систему образования.»       Хитоши Шинсо: «Всемогущего вводили в искусственную кому. Точнее, он и сейчас в ней, но будут выводить уже совсем скоро. Врачи предполагают, что обойдется без серьезных осложнений.»       Хитоши Шинсо: «Возможно, сегодня Вас будет допрашивать главный детектив. Он уже вызывал некоторые семьи первого «А» курса, в том числе Бакуго и Тодороки. Шото сказал все по плану, как Вы и учили. Но насчет Кацуки я мало осведомлен, поэтому попросил нашего человека из академии разузнать. Говорят, что он видел Вашу причуду… Это правда?»       Изуку печатает короткие ответы с четкими указаниями в привычной манере, после раздраженно ведя короткими ногтями по разбитому экрану, задевая сколы ногтевой пластиной и откидывая смартфон в сторону. Сердце до сих пор быстро бьется в грудной клетке, как запертая в панике птица, поэтому парень слегка сгибается, ощутив нечто твердое и заостренное, упирающееся в живот. Брови хмурятся, а ладонь медленно достает небольшой сверток, спрятанный под бежевым атласным платком. Ткань соскальзывает с разработки Главного, представляя тонкую картонку с многочисленными цифрами, повторяющимися через ряды или абзацы, и перечеркнутые строчки под разными углами. Глаза останавливаются на третьей строке, замечая скрытый алгоритм. Изуку удивленно таращится на цифры, которые несут в себе важную информацию, нервно закусывая нижнюю губу и поднимая на уровне глаз бутылек необычной жидкости.       Ярко-изумрудная смесь совсем не останавливается, постоянно обрамляя прозрачные стенки из толстого стекла. В ней виднеются насыщено-синие прожилки, перетекающие, словно змеи сквозь сухие заросли. Цвет завораживает и восхищает, заставляя всматриваться в поблескивающие кристаллики внутри.       А рука сама уже тянется к металлическому шприцу, с тонкой и короткой иглой, которая вряд ли причинит ощутимую боль. Жидкость начинает кипеть насыщенным цветом от контакта с чужеродными веществами, но сразу же успокаивается, попадая в вену. По телу разливается приятное тепло, и Изуку расслабленно смотрит в потолок, ощущая тонкий аромат и стекающую каплю крови, очерчивающую артерию на тонкой коже шеи. Вдоль спинного мозга скользит легкое покалывание, отдающее судорогами в пальцы, а Мидория монотонно дышит, ощутив блаженное спокойствие, утягивающее в короткий сон.