infantem

      Чимин очень зол.       Юнги чувствует это по искрящему напряжению, видит по притихшим псам, по ходящим на цыпочках чертям. Младший полыхает раздражением, и это чувствуется ещё в начале этажа Чимина.       Блондин заинтересованно заглядывает во все помещения, посылает игривые улыбки наложницам и наложникам, поглаживает страшные морды адских псов, приговаривая ласки на латыни, пока идёт к дальним огромным дверям, где уже тусуется рыжий хвост.       Хосок развалился под дверьми на пузе и вытянулся во всю длину, почти полностью перегораживая коридор и вход в апартаменты Чимина.       — Блохастым привет, — вскользь кидает Юнги, присаживаясь по-турецки рядом с лисом. Тот фыркает.       — Бледнолицым привет, — отвечает в той же манере и обвивает ноги Юнги хвостом, согревая. — Выглядишь потасканным.       Юнги не удивляется: уже не понятно, Хосок перенял манеру Тэхена говорить или наоборот, но на это настолько плевать, потому что эти двое всегда в курсе всего, что происходит в Аду. И если Тэхен — Правитель Ада, то Хосок… Хосок немного больше, чем любовник, немного меньше, чем сердце. Потому что сердца у дьявола нет, а Кицунэ ими питаются. Что держит лиса рядом — непонятно. Почему он позволил нацепить на свою шею ошейник — непонятно тем более. Юнги и не хочет знать, ему всё равно. Всё равно примерно с тех пор, как в его власти появились два демона.       — Зато ты лучишься удовольствием. — Юнги гладит рыжую шерсть в холке, нащупывает уплотнение на шее, где по сути должен быть ошейник. Тэхен отказался от классического украшения, вместо этого украсив шею Хосока татуировкой, что проявлялась только по его желанию. Она вспыхивала золотом при чужом касании и мгновенно вызывала Тэхена к ужасу и скорым страданиям того, кто посмел лиса коснуться. Чаще всего Хосок загрызал наглеца сам, но в особые случаи смиренно складывал лапки и ждал Тэхена, наслаждаясь после сценой кровавой расправы. Обычно после этого следовал бурный секс-марафон с такими всплесками энергии, что Хосок потом долго ходил, довольно сверкая глазами, неспособный унять свою сущность. Но то было редко.       — Мне положено, я — солнышко. — Хосок протянул это не особо солнечно и прижал острое ухо к голове, когда за дверью раздался крик, переходящий в скулеж. Оба переглянулись.       — Парень?       — Угу, мелкий ещё, — Хосок приподнял голову, принюхался.       Юнги чувствовал. Тонкий запах крови, тот струился по воздуху вместе с энергией. Та была горькая, неприятная, Юнги её впитывать совершенно не хотелось.       Он любил чистую энергию, которую получал от секса, но не от страданий. И он не был Тэхеном, который воспринимал любую энергию, какой бы она ни была. Он мог её переработать, но не хотел. И он не был Чимином, который питался болью и наслаждением, тонко замешивая их и разбавляя похотью.       То, что происходило в его покоях мало напоминало спокойного сытого Чимина. Скорее, то было чудовище, желавшее страданий.       Что, опять же, было странно.       Юнги доводил младшего последние двенадцать сотен лет и редко приближал к точке кипения. Сейчас же тот был в бешенстве.       Занятно…       — Что Тэхен ему подсунул?       Хосок вильнул хвостом, не желая отвечать вслух. Зато тишину разрезали вопли боли. И ни одной мольбы.       Хм…       — Ладненько, давай на это чудо посмотрим. Двигай свой пушистый нежный зад. — Юнги, кряхтя, поднялся, позволил Хосоку взобраться на плечи, свесив длинный хвост по спине, и толкнул двери, на раз ломая защиту покоев.       Что ж…       Юнги почти удивлён.       Он придерживает вздрогнувшего Хосока и входит в комнату, игнорируя летящие искры защитного купола. Обводит взглядом привычное зрелище чиминовой спальни и находит хозяина в центре, на полу. Тот сидит на ягодицах истошно орущего парня и с невозмутимым лицом что-то на его спине выводит лезвием. Всё вокруг залито кровью, та на Чимине и с его рук капает, даже лицо измазано. Но то настолько спокойно, что Юнги бы не поверил, если бы не чувствовал.       Чимин в бешенстве.       Он сводит взгляд с брата, осматривая жертву. Морщится немного.       Обнаженное тело почти приварено за конечности к полу, на запястьях и лодыжках толстые полосы вплавившейся в мясо стали. Та удерживает парня от рывков руками и ногами, сам же Чимин фиксирует сверху. Человек под ним бьётся, дрожит и не прекращает кричать от боли, на что Чимин не реагирует, продолжая что-то увлеченно вырезать на его спине.       Юнги подходит ближе, и человек его замечает, смотрит снизу вверх чёрными провалами опухших глаз, кусает губы и пытается сдержаться, но снова вопит. Хосок на плече вздрагивает сильнее. Юнги ждёт мольбы. Ждёт просьбы о помощи. Ждёт чего-то человеческого, что всегда привык видеть в кругах, где горят души. Но нет.       Обходит по кругу, стараясь не ступать на кровь и склоняется над братом, разглядывая рисунок.       — Вороны? Серьезно?       Чимин на мгновение останавливается, вскидывает голову, разглядывая блондина, позволяет увидеть полностью багряную радужку и кивает.       — Натрахался?       Юнги скалится в ответ, снова смотрит на спину, где свои крылья раскидывал четвертый уже ворон, составляя часть мозаики. Всего их должно было быть шесть, сливающихся в один изящный рисунок от лопаток до поясницы, и Чимин вырезал каждую деталь тщательно, красиво, по живому. Вырезал и сразу же заливал чернотой с когтей, ядом, которым травил неугодных. Невыносимая боль, и парень орал от каждого движения, неспособный ни абстрагироваться, ни лишиться сознания. Весь он, своим разумом, телом, сердцем и душой принадлежал Чимину, и тот хотел, чтобы он чувствовал всё.       — За что хоть?       Юнги игнорирует упавшего с него Хосока, передергивая плечами. Он наклоняется, рассматривая уже законченных птиц, любуясь творением младшего. Кожа в местах рисунка стала выпуклой, немного жёсткой, Юнги проводит по ней ладонью, и парень затихает так внезапно, что Чимин надрезает глубже. По комнате проносится задавленный стон боли и облегчения, настолько пошлый и глубокий, что рубины на браслете искрят. Чимин приподнимает брови, ухмыляется, обнажая клыки.       — А ты мазохист, малыш. Я не ошибся, — смотрит на всё ещё прижатую к коже его игрушки прохладную руку Юнги. — Убери. И не смей трогать мои вещи.       Юнги чувствует вновь вскипающую ярость младшего, но держит ладонь на том же месте, выбешивая ещё сильнее. Он знает, что Чимин сделает человеку ещё больнее, но злит его, заставляя выплескивать больше тьмы, больше чистой энергии самого Чимина, впитывая её.       — А то что?       Чимин рычит, поднимаясь, откидывает лезвие, становясь напротив старшего.       — Это моя игрушка. Трогай свои. Хосок, ещё одно движение, и Тэхену придётся искать новую рыжую тварь, раз он любит пушистых.       Хосок в этот момент подкрадывался к замершему Чонгуку, намереваясь хоть немного ослабить боль, но замер под тяжёлым взглядом. Ощерился:       — Тэхен дал его тебе не для этого.       — Тэхен дал его мне, — припечатал Чимин, осматривая дело своих рук. — А что и как мне с ним делать — уже решаю я.       — И что же ты делаешь?       Лис запрыгнул на кресло, не желая марать лапы в чужой крови.       — Украшаю. — Чимин хмыкает так, что у Хосока шерсть встаёт на загривке и хвост распушается. Он вздрагивает, не удерживается и в один прыжок оказывается у двери.       — Извращенец, — почти плюёт, скрываясь за дверью.       Юнги и Чимин переглядываются, копируют ухмылки друг друга.       — Покажешь на ужине, что получилось?       Блондин отходит, теряя контакт с влажной кожей, и Чонгук снова стонет, на что Чимин резко поворачивает голову к нему, обнажая клыки, и рычит. Юнги замечает, как напряжен его член в кожаных штанах, и ядовито улыбается.       — И кто из нас ещё не натрахался, Чимми? До ужина, сладкая ты булочка, — кивает парню, пока под скрип чиминовых клыков идёт к дверям.       Юнги, конечно, интересно, за что Тэхен подарил Чимину человека, но и как-то плевать одновременно. Он не увидел ничего особенного, не почувствовал ничего необычного, кроме того, что это существо довело Чимина до бешенства в рекордные сроки. Занятно, он посмотрит на его питомца на ужине.       А сейчас Юнги уходил, слыша, как почти нежно урчит Чимин, стягивая штаны, и как стон Чонгука переходит в крик, когда Хозяин берёт его снова в луже его собственной крови. Юнги бы остался посмотреть, но чувствует, как агрессивно отзываются ошейники, понимая, что Джун и Джин снова сцепились. Вопрос в том: как? И что он увидит, вернувшись в покои? Как они друг друга бьют или… или?       Джун и Джин сцепились на полу, с явным удовольствием мутузя друг другу рожи, расшибая кулаки и скручивая хвосты. Юнги оперся плечом о стену, сложил руки на груди и с интересом следил за исходом драки, решая в этот раз не вмешиваться. На демонах заживало все мгновенно, в них было слишком много энергии после недавнего акта совокупления, и они её тратили явно не по назначению. Юнги начал раздражаться, когда клубок из сцепившихся тел прокатился мимо него. Он спокойно кашлянул в кулак.       Демоны застыли, будто пригвожденные к полу, и подняли глаза на Хозяина.       — Скучно?       Юнги было лень, настолько откровенно лень, что он не пошевелился даже, когда кожа на шеях мужчин стянулась, лишая тех ценного воздуха.       — Почему всегда, стоит мне оставить вас одних, мне же приходится делать так.       Блондин сжимает вытянутую ладонь, и оба демона шипят от боли, когда чувствуют огромное давление на голову, сводящее с ума, разбивающее вдребезги всякую выдержку. Юнги сжимал ладонь медленно, играя с повышенной чувствительностью, едва расслабляя и снова стягивая канаты издевательства. Он перекатывал на языке терпкий вкус чужих страданий, и только после скулящего прощения опустил руку.       — Я разочарован, — кидает в пустоту, разворачиваясь и выходя прочь, чтобы не видеть этих псов, не умеющих себя вести в доме его брата. Юнги не стыдно, стыд умер задолго до того, как во тьме появился Юнги. Но скребущее ощущение, что над ним сильно поиздевался кто-то, подарив этих двоих, не отпускало. Юнги бесился и в то же время ликовал: никто не имел в игрушках двух сильных демонов-элементалей, полностью противоположных. Юнги наслаждался тем, как мог ими управлять, как их сила ластилась к его телу, как зависели они от его воли. И в то же время Юнги едва сдерживался, чтобы не убить их обоих. За такие выходки, как сегодня, например.       Он вспоминает игрушку Чимина и прикусывает губу, представляя, каким тот будет на ужине. Насколько Чимин украсит это тело, насколько оно будет пропитано им, насколько человек сломается, когда сядет в ногах Хозяина. Юнги предвкушает вечер.       Он знает, что не разочаруется.