Терновая клеть

Немного в ступор вводит, что Тэхён привозит вас домой, и вы молчите. Молчишь, когда он помогает раздеться, молчишь, когда наполняет ванну, молчишь, когда бросает в тебя домашнюю одежду, молчишь, когда укутывает в одеяло и подаёт сладкое какао. Ловит твои округлившиеся грустные глаза и с глубоким вздохом падает на стул напротив. — Я же не придурок, Т/и. Никогда раньше тебя такой взвинченной не видел. А вот и те самые угрызения совести, о которых говорил Хосок. Хотелось бы спрятать смущение и стыд в шоколадной жидкости, но глаза всё равно ищут Тэхёна. — Почему ты мне так помогаешь? — выходит как у провинившегося школьника, а он в негодовании надувает щёки. — Ну, знаешь, вообще-то я тебя другом своим считаю, сонбе! — вдвойне стыдно. — Просто мы знакомы недавно… Да и друзей у меня не было уже лет сто, — теперь совсем мышка пропищала. И как этот маленький энерджайзер может быть таким мудрым? — Ладно, проехали! — некая злость промелькнула в отведённом взгляде и повышенном голосе парня. — Не об этом сейчас. Что вообще между тобой и Хосоком происходит? — бац, Т/и превращается в истукана. «Защита включена. Внешние раздражители не доберутся до твоего сознания», и вещает автоматический голос в голове. — Да об этом половина младших следователей знает! Я столько легенд слышал о вашей войне. Это правда, что ты его в морге на ночь закрыла? — глаза Тэхёна заискрились прежним любопытством, и у тебя сразу лицо прояснилось от столь приятных воспоминаний. Даа, кто тут нормальный? Правильно, нет таких, поищите где-нибудь ещё. — Ага. — А он тебя в камере с маньяком, который вырезал сердца девушек? — пробирает от одних только воспоминаний. Тебе на протяжении 6 часов пришлось слушать признания того психа, а ещё его богатое воображение подкидывало варианты твоего убийства, и он спрашивал: «Что же тебе больше нравится?». Передёргиваешься и киваешь. — И вам ничего не было? — Не было? — надрывно смеёшься. — Да за каждую такую проделку мы батрачили, как рабы, и всегда вдвоём! — А зачем ты хотела, чтобы он приревновал тебя? — Я? Да ничего подобного! — защита на полную мощность, ты выглядишь, как разозлённый хомячок, вызывая у Тэ смешок. — А что это было? — тик-так, тик-так. Вот бы найти оправдание. — Я была пьяна. — Ты и сейчас пьяна, — утыкаешься в какао. Какао хорошее, оно не допрашивает. — Ладно, проехали, спишем всё на женскую логику, проблески которой, я у тебя ни разу до этого не видел. Но ты своего добилась. Скажи спасибо моему актёрскому мастерству! — глаза-блюдца, а Тэхён только посмеивается. — Да он меня взглядом расчленить успел раз 20, я поэтому и решил смотаться. Так что теперь расскажи мне всё по порядку, за что я, собственно говоря, рискую своей шкурой? — Тэхён, это слишком тяжело… — но его глаза говорят, что тебе придётся. Придётся довериться ему. Придётся выскребать со стеночек всю свою боль, которую ты прятала за полками с ложью, и выставить напоказ. Придётся рассказать о влюблённости, что переросла в больную зависимость, но столкнулось со жгучей враждой. Выскребать то, что ты и сама не разрешала себе понимать. Ибо до ломоты внутренностей нелюбовь Чона к тебе. Ты не смотришь на Тэхёна, не хочешь видеть жалость. Рассказываешь, как чью-то чужую историю, никак тебя не касающуюся. Руки не трясутся, а глаза пустые. Вы знаете, как это бывает? Когда ты сгораешь изнутри от своих чувств, но любой пожар затухает, оставляя лишь пепел вперемешку с отголосками былых эмоций. Неживые и немёртвые, одно напоминание. Он хочет, чтобы ты сегодня спала на кровати, но ты вымученно улыбаешься, говоря о том, что в любом случае не уснёшь. Театр лживых улыбок, и ты в нём главный актёр, овладевший всеми, забывший, как выглядит его настоящая улыбка, умеющий теперь кривить губы только наигранно. У Тэхёна это внутри что-то надрывает, когда он в последний раз бросает взгляд на тебя, неподвижно застывшую, смотрящую в никуда. * * * — Т/и, открой дверь! Т/и, ты там? Т/и! — сколько ни стучи — бесполезно. Тебя там нет. Тэхён проклинает тот вечер, когда позволил себе уснуть, оставив тебя в таком состоянии. Из соседней квартиры появляется грозовая туча Чон Хосок. Под глазами синяки, они же на руках, а костяшки покрылись кровяной корочкой. Он сейчас выглядит как бандит, точно не как страж порядка, оглядывает непрошеного гостя снизу вверх, а Тэхён сжимается, ощущая злость, направленную на него. Несколько секунд, и его буквально вжимают в стену, и он по-настоящему не уверен, что та выдержит такой напор. — Что ты с ней сделал? — Хосок ударяет на каждое слово. — Идиот! Я? Блин, отпусти, если хочешь что-то услышать! — Тэхён всё также прижат к стене. — Господи, да не претендую я на неё! — Ноль реакции. — Я не спал с ней и не собирался! — последние слова действуют, правда, не сразу. Хосок как будто не до конца понимает, что происходит. — Что случилось? — голос юноши хрипит невозможно. То ли он проснулся только что, то ли не спал вообще. На последнее больше смахивает. — Когда я проснулся, её не было дома. На работе она тоже не появилась, и сегодня опять не пришла. Я боюсь за неё, ей же некуда пойти. Куда она может в такую темень деться? — Вы живёте вместе? Голос внутри Тэхёна: «Т/иииии! Ну что за идиот? Как ты могла на него запасть?!». Хосок одёргивает себя и натягивает первую попавшуюся одежду. Он знает, где ты можешь быть в этом чужом городе. Как-то раз, во время одной из ночных смен, ты рассказала ему о парке, в котором можно легко избавиться от грусти. По крайней мере, тебе всегда становилось спокойно в этом месте. На пальцах объясняет Тэхёну, куда ему нужно. Поездка кажется слишком долгой. Практически бесконечной. На самом деле, не длится и получаса, а он уже не уверен, что найдёт там тебя. Ты ведь тоже холод терпеть не можешь. Слышит, как Тэ ставит мотоцикл и собирается слезть. — Я один пойду. — Нет, я больше вас наедине не оставлю. — Маленький злой щеночек. Твой маленький злой щеночек. — Я не сделаю ей больно… — Слова и не нужны. Тэхён видит в глазах собеседника усталость, горечь и правду. Поэтому Хосок в одиночестве бегает по ночному парку, ища то самое дерево, что ты ему описывала. Сколько он ищет? Час? Может, больше. Луна полностью завладела небосводом, когда он замечает в непроглядной тьме маленькую фигурку, устроившуюся на скамейке напротив голого дерева, одетого только инеем и снегом. Как болезненно долго он приближается к ней. Как болезненно долго вы молчите. Ты пьёшь с горла и морщишься, не поворачиваешь голову в его сторону. Только один человек в этом городе знает об этом месте. Ты и не надеялась, что он придёт, ведь твоя любовь рассыпалась тысячью несбывшихся мечтаний, не успев зародиться. — Зачем пришёл? — спрашиваешь так, будто вас не разделяет многодневное молчание и обида. — Не мог не прийти. — Мог. — Не захотел не приходить, — вырывает из себя признание Чон. Садится рядом и видит, как сильно покраснели твои щёки от холода. Тебя нужно скорее домой, в тёплую постель, в горячие объятия, но он понимает, что и торопиться нельзя. Слишком много недомолвок. Слишком много лжи и обмана. Ты своим вопросом заставляешь его вздрогнуть, а внутренности перевернуться. — Я никогда не спрашивала. Почему, Хосок, почему? — последнее «почему» тихо и на выдохе. В нём всё: отчаяние и недоумение от того, что тот, кто должен был любить тебя до слёз, до этих самых слёз ненавидит. Как ребёнок, который не понимает, почему мама оставляет его в детдоме. Ведь это мама, она должна любить! И тут почти то же самое. Ему нужно время, чтобы заговорить. Чтобы достать непристойную правду изнутри и выложить на суд, поэтому он часто останавливается, говорит медленно, задумываясь над каждым словом. — Ты мне понравилась. С самого начала. Я не знал, почему меня так к тебе влекло. Сначала казалось, что это дружеский интерес. Но у друзей дыхание не перехватывает от случайных касаний или расстёгнутых пуговиц, открывающих ключицы. У друзей сердце в пятки не падает, когда они случайно сталкиваются телами и никак не могут разминуться. Так сталкиваются, что можно почувствовать слабый аромат твоих духов. Я влюбился, да, это так. Но потом… Когда я узнал, мне стало обидно, что даже тут мне не пришлось выбирать. Что всё, казавшееся случайным и непредвиденным, было когда-то давно кем-то решено, а я должен был просто идти по выбранному маршруту. У меня всегда так было, всю жизнь шёл по пути, обозначенному кем-то другим. Я знаю, что повёл себя как мальчишка. Я и есть мальчишка, но меня разрывало желание идти своей дорогой и вожделение к тебе… Я заменял тебя столько раз, но не мог насытиться. Придурок. Потому что мне всё равно хотелось почувствовать твои маленькие ручки в своих или у себя на лице. Хотелось слышать твой голос как можно чаще. Хотелось больше улыбок видеть, а ещё ни с кем это не делить. Я ненавидел себя за такие желания. — И меня за одно… — ты более чем понимала, о чём он говорит, ибо сама подобное пережила. — Мне думалось, что это не я, а что-то внутри меня. Что-то что связало нас этой меткой. Но всё это время это был я. Моя душа. Так по-идиотски… — слова своей остротой режут ему язык и губы. — Т/и, прости… Я понимаю, что бесполезно просить прощения. Но всё равно… — Видишь, как слеза скатывается по его щеке, но больше ты не сможешь рассмотреть его лица, потому что он падает к твоим ногам в этот колючий снег и утыкается лбом в твои колени. Хосок не может остановить поток своих «прости». «Прости» с надрывом, со слезами, шёпотом и почти крича. Ты чувствуешь, как предательницы застилают твои глаза и с опрометчивой скоростью срываются с подбородка, превращаясь в реки. Раздумываешь, мечешься, сомневаешься, дал бы кто совет, сказал бы, какой выбор правильный. Однако самые тяжёлые решения нам приходится принимать самостоятельно. Дрожа всем телом и медленно придвигаясь, носом утыкаешься в его макушку, неприкрытую ничем, ругаешь про себя и вдыхаешь столь любимый аромат, запуская трепещущие пальцы в сальные локоны. Гладишь по голове, утешая, пытаешься прекратить его извинения, но только сама ударяешься в рёв. Две маленьких души. Как дети, раскаивающиеся и обливающиеся горючими, но неподдельными слезами. Никто не говорил вам, что всё будет так. Никто не оповещал два этих многострадальных силуэта о коварных поворотах судьбы. Никто не рассказывал, что достигнуть счастья вы сможете только через распятие. Никто не предупреждал, и только теперь вы знаете, цену настоящей любви. За неё приходится жертвовать целым миром, за неё приходится бороться. Иногда, как это случилось с вами, с самими собой. * * * Проходит достаточно времени, что все синяки на его коже обесцветились. Достаточно времени, чтобы Тэхён перестал при каждой встрече сверлить Хосока взглядом старшего брата, готового прибить на месте. Достаточно времени, чтобы все слухи в офисе стихли. Вы благополучно минули этап розовых соплей и сладких признаний, заполняя ими быт сожительства. Достаточно, чтобы он привык каждое утро просыпаться, не с очередной девушкой на ночь и ощущением, что мир раскалывается надвое, а с приятной тяжестью на руке или просто теплом под боком. Чтобы он привык, не открывая глаз прислушиваться к твоему сопению и биению сердца, а потом изучать взглядом каждый миллиметр. Ты всегда злилась за это и специально отворачивалась, но просыпалась неизменно рожицей, повёрнутой в его сторону, обнаруживая хитрый прищур и улыбку до ушей. Кидалась подушкой, дула губки, но всё равно не могла сдержать довольной улыбки. Обычно он вскакивает ни свет ни заря и носится по дому, своим шумом вытаскивая озлобленное создание Т/и из-под мягкого одеялка, а сегодня он не встаёт, изучает взглядом твою голую спину, пока ты ищешь, чтобы напялить и «где вообще халат?!». Он смотрит на красивую птицу, держащую в клюве ключ и устремившуюся в свободном полёте вверх, хоть она и свободна, она всегда возвращается в свой «домик». Его клетка тоже видоизменилась. Теперь её шипы направлены наружу, защищая маленькую обитательницу. Ты не была сильна во флористике и так и не стала разбираться в значке на крылышке птицы и на клетке, а вот Хосок знал, что это Жасмин, говорящий: «Я отдаю себя тебе».