Кира Стокс (Вера)
Все сидели тихо явно не потому, что боялись разбудить спящих. Просто, как мне кажется, именно сейчас, в двух шагах от окончательной свободы всех остальных, как и меня саму, посещали весьма нерадостные мысли о будущем. Что будет с нами, когда выберемся из оцепленного Оберна? План, раньше простой и понятный, сейчас обрастал сложностями. Сложностями не с реализацией, а с нашей ролью во всей этой истории. И о том, что эта роль очень быстро может стать известна людям данного мира. Что делать нам? Как и на что жить? Куда податься и чем заняться как в ближайшее время, так и в перспективе? Как быть с теми, кто знал оригинальных нас? С последним все было особо сложно: пошерудив по личным делам наших тел я обнаружила, что почти у всех были семьи, родные, друзья и товарищи… Исключением стал только Янковски и то лишь потому, что кроме Спенсера других родственников у него не было, а… А мы как? Что будет делать Пак, когда ему придется изображать заботливого отца для впервые увиденного ребенка и любящего мужа — для абсолютно незнакомой женщины? Как быстро нас «раскроют»? А в том, что раскроют, сомнений не было: зеркала были через каждые три метра и не увидеть, что вместо одного человека в зеркале отражается другой — это надо абсолютно слепым быть. Раньше такие мысли не посещали, потому что сама перспектива нашего успешного прорыва за пределы периметра казалась чем-то невероятным. Ведь по сюжету у нас гибнет почти весь отряд обученного спецназа, а мы… Что у нас было? Глючные донельзя «сверхспособности» двоих участников и знание сюжета, которое ничем практически не могло помочь. И вот — каким-то невероятным образом мы сейчас достаточно плавно въехали на подземную автодорогу, ведущую за пределы оцепленного Оберна. Можно было ради этого исторического события разбудить спящую на полу семейку, но смысл, если все равно окон у нас не предусматривается, да и были бы — смотреть снаружи наверняка не на что. Семейку, мда… Похоже, Феттел от потенциального отчима в восторге. А Пойнтман решил то ли ради помощи нам, то ли по каким-то другим причинам взять Альму под опеку. Последнее кажется не таким уж странным если учесть, что по канону он у нас в итоге в конце третьей части ни Альму убить не смог, ни на ее ребенка руку поднять. Хороший он человек, Пойнтман. Чувствую, что это замечают и другие наши. Ну а что молчит… Для остальных это, наверное, ненормально, а вот для меня это не редкость. В военной среде в принципе не принято языком трепать. А уж если ты при этом еще и не обучен общению — туши свет, готовь гранату. Если же при этом ты еще и не испытываешь потребности в общении — полный ахтунг на выходе. Если Альма и Феттел сами ищут контактов с нашими (пусть Феттел пока что — в основном с Леной и Паком), то этот общается только если нет другого выхода. И его бы воля — кажется, вообще бы и слова не произносил. — Добро пожаловать, дамы и господа. В эфире радио «Свобода» и наша следующая остановка… Черт, понятия не имею, куда мы выехали, — насмешливо, но тихо произносит Борис. Не сразу понимаю, что именно он имел в виду, но… — Стой, мы что, уже выбрались? — Ну а чего возиться-то? Дорога ровная, путь спокойный. И вон он, свет в конце туннеля. Только перед тем, как на него идти, надо бы придумать, что дальше. Я фыркаю, потому что наши с полицейским мысли идут в одном направлении. — Ну, мы же определились примерно, что делать, разве нет? Надо выехать из этого туннеля, перебросить содержимое диска в интернет, ну и постараться, чтобы оно попало к нужным людям. Так-то мы могли бы по контактам оригинального «Сигнала» отработать, ну или феаровскому командиру данные передать, он же у нас вроде нормальный был по сюжету, — подал голос Пак. — Я не об этом. Я о наших двух зайцах и… — Ну, зайцам можно квартиру снять на одного из нас. Мы же, если помнишь, не преступники в розыске. А дальше они пусть там тихо посидят, а мы будем разруливать что-то с военным ведомством, — подает голос школотрон. — Написали на бумаге, — скептически хмыкает Моралес. — В смысле? — сонный голос Феттела вклинивается в наш разговор. — Написали на бумаге, да забыли про овраги. Это поговорка русская. Смысл, думаю, разжевывать не требуется. Там же везде кроты. Отдадим данные, кому не надо — а нам ножиком по горлу, и нет «Сигнала». Ни Темного, ни нашей калечной версии, — скептически хмыкает Борис. — Я свяжусь с Бетерсом, — тихо подает голос Пойнтман. — А ты уверен, что он не на них работает, брат? — скептически хмыкает Феттел. Тот приподнимается на локте и прямым взглядом смотрит на Феттела. — Именно после того, как я передал ему данные из штаб-квартиры, в «Персей» отправили группу — раз. Второе — именно по его наводке отправили людей за Аристид. И они бы ее арестовали, если бы не… На мгновение лицо солдата окаменело. Стало еще более безжизненным, чем было обычно. Уверена, это не было игрой теней, потому что заметила изменения не только я. — О чем задумался, брат? — улыбка Феттела кажется насквозь фальшивой, а вот сочувствующее выражение лица — уже нет. Но стоит телепату протянуть руку вперед, как тот, не дожидаясь прикосновения, произносит резко. Совсем непохоже на себя. — Ты мне не брат и никогда им не был. — Как скажешь. Я запомню эти слова, — выражение лица Феттела становится непроницаемым, а голос — таким же спокойным, как обычно у Пойнтмана. — Так какие именно овраги нас поджидают? Последнее было адресовано уже нам. Будто он хотел как можно скорей перевести тему. Сделать вид, что не произошло ничего… важного. Хотя я чувствовала, что слова Пойнтмана… Нет, не обидели. Ударили с такой силой, как не смогли бы сделать тяжелые кулаки феаровца. И Феттел привычно делает все, чтобы не показать: было больно. Чтобы не обострять ситуацию, даю ему эту возможность. — Во-первых, неизвестно, кто у нас друг, а кого во враги записывать. Во-вторых, неясно пока, что делать с нашими семьями. У Янковски-то никого, кроме брата не было, а вот у остальных родители, друзья… Короче, и рвать контакты некрасиво, и как адаптироваться — неясно. — Вас всех под нож положили. Напирайте на это. Что потеряли память, стали иначе себя вести и все в таком духе из-за операций и из-за шока, связанного как с вмешательством, так и из-за всего происходящего с ними. — А с зеркалами что делать? Нас в них видно. Настоящих нас. — Кому видно? Вам самим? — Феттел кривится в усмешке, как бы выражая сомнения в нашей умственной полноценности. — Но если «Армахем» уничтожали «Предвестник» из-за нас, ну, из-за нашего залета… А, да, тебя с нами не было же, — собираюсь выложить телепату теорию Кигана, но тот отмахивается. И произносит: — Вэнек был одним из кандидатов на имплантацию примерно той же дряни, что поставили Бэккету. Система — более стабильный прототип той, что вживлена в Лену. Он — такое же паранормальное дерьмо, как мы все. Давайте сразу уточним, что во всяких спецподразделениях «Армахем» другие не работают. Как вас скомпоновали в группу, верней, ваших предшественников, так и «Ночных», и армию Вэнека. — Где они столько ненормальных нашли? — Может, не все ненормальные. Но верхушка — точно. Уж я-то проверить успел. Не все с хорошими показателями, но в зеркалах вас они увидят. А вот обычные люди — уже нет. — Вот только хотелось бы это проверить до того, как мы окажемся в оживленном городе, где этих зеркал… — Так до города еще ехать и ехать, кто вам не дает проверять? В любом мотеле с кем-то в туалет зашли и понаблюдали за реакцией: заметят вас в зеркале, или нет. — Можно попробовать. Ну а с тобой что делать? — В каком смысле? — только оживившийся было телепат нахмурился и снова, казалось, замкнулся. — Ты, напомню, считаешься опасным преступником, пусть и мертвым. К сожалению, по местным законам ты, даже если действовал не по своей воле, будешь при обнаружении притянут к ответственности, как соучастник. И встает вопрос, способен ли ты сидеть тихо, не высовываясь и не привлекая к себе ненужного внимания со стороны правоохранительных органов. — Это моя проблема. Не ваша. — Пока мы все вместе — это общая проблема. Поэтому попрошу тебя не выебываться и вести себя, как мы. — Это вы не выебываетесь, конечно, прямо верю, — снова ехидная ухмылка. — Особенно Редд. — А что сразу Редд? Они все первые начали, — тут же бросился в атаку Янковски. — Так, а ну разговорчики в строю прекратили, — осадила я и Янковски, и Феттела заодно. Этим волю дай — будут острить до самого центра Фейрпорта. А уж если к их перепалке Борис подключится — туши свет. И никакая граната не поможет. Сам того не ведая, Феттел подсказал мне (а может, и не только мне) ответы на самые животрепещущие вопросы. Осталось только реализовать вторую часть нашего безумного, но пока что успешного плана. Да и не надо еще забывать о том, что на нашей стороне Альма, Пойнтман и Феттел сразу, да и среди своих есть пиромант поневоле. А мы, между прочим, как-то умудрились выжить еще до общего сбора. Дожить, верней сказать. Верней, дожили-то почти все из «залетных», но тот, кто не дожил, оказал нам великую честь, сдохнув до сбора команды. Потому что держать рядом тварь, которая в любой момент может тебя вместо себя под удар подставить — это удовольствие ниже среднего, проверено на личном опыте еще в школьные годы. ***Альма Уэйд (Элис)
Зеркала на каждом шагу — это плохо. Это очень, очень, очень-очень плохо. Это значит — ни в коем случае мне туда нельзя. Но… Что можно сделать? Наверное, надо просто… рассказать. Редду. Лене, то есть. Она же сама сказала, что все в этом БТРе друг другу теперь свои, а если свои — можно и не убивать за ошибки прошлого. Остается только надеяться, что можно. Потому что если нет — то я не знаю, что мне делать. Снова не знаю. Такое было уже один раз, когда я поняла, слишком поздно поняла, кто на самом деле мрачный солдат, целенаправленно идущий по следам моего младшего сына и всеми силами пытающийся сорвать все мои планы. Спасти ублюдков, которые превратили мою жизнь в ад. Мою — и его тоже. Просто он этого не помнит. А что помнит — то не осознает в полной мере. Ведь как можно осознавать, что твоя жизнь — какая-то неправильная, когда другой ты, в общем-то, не знаешь? Я вот тоже не знала. Пока не показал один человек. Который, наверное, все еще очень хочет меня убить. И которого, наверное, так же, как и Пойнтмана ранее, не смогу убить я. — Ты как? — раздается сочувствующий голос прямо за спиной. Когда понимаю, что это Редд — тут же оборачиваюсь, чтобы сказать, что я в порядке, и что нам надо поговорить, но… Но со странной злостью обнаруживаю, что он разговаривал не со мной. Что во время привала перед выходом «в люди» он решил поболтать с младшим. Опять!!! — Нормально. Почему ты спрашиваешь? — Потому что знаю, что нихрена ты не «нормально», — произносит Янковски, садясь рядом с Феттелом прямо на землю. Приваливается, как и мой сын, к колесу броневика, и принимается наблюдать за возней Киры и Гриффина. Насколько я поняла, Вера только сейчас озаботилась тем, чтобы привить Стасу немного дисциплины и воинской выучки. Потому что, внезапно, все вспомнили, что вообще-то командиром группы является «по сюжету» не Стокс, а Гриффин. Темнокожий рослый мужчина, а на деле — почти ребенок (как и Лена, кстати), сосредоточенно внимал разглагольствованиям Стокс. Моралес и Пойнтман в это время отправились патрулировать, верней — следить за туннелем один с одной стороны, другой — со второй. Пак что-то сосредоточенно изучал в пробирках и потрошил аптечку, которая за последние дни явно пополнилась десятками веществ и устройств, которых в ней быть не должно. У Кирилла явно выдался удачный день и он, пользуясь отсутствием мигрени, взялся приводить в порядок оружие участников памятной вылазки в школу. Остальные же просто слонялись вокруг, пытаясь осознать тот факт, что все, конец истории! Свобода! Они это готовы были орать, обниматься друг с другом, но… Но было у всех (и у меня в том числе) подсознательное ощущение, что это еще не конец… — Думаешь, что ты обо мне все знаешь? — Феттел горько усмехается. Сбавляет тон. Дурной знак. Понимая, что еще немного — и он кинется на Лену если не с телепатией, так с кулаками уж точно, готовлюсь броситься на помощь. Кому — и так понятно, что Янковски. Ему-то противопоставить особо нечего. — Я о тебе вообще ничего не знаю. Но что мне точно известно, так это то, что человек, от которого отказывается его семья, нормально чувствовать себя не может. Ситуации, где семья изначально семьей не воспринималась, не рассматриваем. Прерывистый выдох. — Все-то ты понимаешь, все-то ты знаешь. Про всех. Никогда не была на моем месте, а понимаешь лучше, чем… — Ну, тут все примерно просто. Ставишь себя на место человека, поведение которого пытаешься проанализировать, ну и прикидываешь: что ты бы сам чувствовал. Ну а дальше — примерная поправка на поведенческую реакцию. Ну, в смысле, если мы знаем, что кто-то при любом удобном случае морду бьет, а кто-то — истерики закатывает, то еще можно плюс-минус реакцию предугадать с вероятностью процентов так семьдесят. Или больше, если человека прямо давно-давно знаем и всю его подноготную изучили. — Ладно, давай, рассказывай. Что бы ты делала, вся такая умная, на моем месте? — Ну, я у нас следую старой русской пословице «насильно мил не будешь» и поэтому, если меня нахер послали, благополучно туда и иду. Меня, кстати, твой брат тоже нахер послал. Не в буквальном смысле, но на диалог не пошел. И я оставила его в покое, чего и тебе советую. Потому что сейчас он тебя терпит и более-мирится с твоим присутствием в команде, но если будешь дальше его доводить — как бы не вышло чего совсем дерьмового. Например, пули в твоей башке. Что и будет с высокой вероятностью. Потому что сейчас он на пару секунд показал, что не сам по себе такой отмороженно-безэмоциональный, а просто привык все держать под наглухо закрытой крышкой. И если его постоянно доводить — крышечку может сорвать. А учитывая, что доводил его у нас в прошлом из нас всех в основном ты — на тебя и шишки все полетят. Так что лучше оставь его в покое и ищи себе друзей-семью и все прочее среди оставшихся семи миллиардов людей на планете. Ну или сколько тут нас по официальной статистике. — Не хочу. — Ну а он не хочет с тобой общаться и братом тебя называть. — Спрашивая, что бы ты сделала, я хотел узнать, как заставить его захотеть. — Заставить. Ага. Тебя заставляли на «Армахем» работать, сильно удачно вышло? Феттел, общение — это такая штука, для занятий которой второго человека надо уговорить. Убедить общаться именно с тобой, а не с кем-то из остальных семи миллиардов людей. — И когда же это мы с тобой друг друга убеждали? — В момент знакомства. Я пришла к выводу, что мне интересно пообщаться со странным пацаном, да и жалко как-то его стало, гоняет по кошмарикам от всяких армахемовских тварей. Ну а ты… Честно, какая конкретно каша в твоей башке варилась в тот момент, я не знаю, но либо тебе стало просто интересно, либо ты понял, что мою неожиданно появившуюся способность гасить твои кошмары можно использовать на благо себя любимого. Поэтому и слушаешь все мои пространные рассуждения, разговоры с самим собой и так далее. Хотя бы на время оставь его в покое. Дай ему привыкнуть к тому факту, что ты тоже можешь вести себя, как нормальный человек, не бросаться на всех, кто под руку подвернется, и вообще — больше не представляешь для него угрозы. А там… Не знаю. Может, он хотя бы согласится выслушать то, что ты ему захочешь сказать. В смысле, даст тебе право объясниться и все в таком духе. Ну а уж от узнанного и сменит реакцию. Может он тебя пожалеет и простит, сделав существенную скидку на состояние, влияние Альмы и обстоятельства, а может и нет. — А я его прощу? Он меня, вообще-то, убить пытался. — Если не собираешься прощать, зачем тогда с братскими чувствами лезешь? Как-то не очень понимаю сейчас твою логику. — Надо же, Янковски — и что-то не понимает. Когда же такое было? — съехидничал он. — Можешь звать меня Реддом, сказал же уже. А то друзья вроде, а ты все «Янковски», «Янковски». Хотя в том мире быстро приучился по имени. — Ты там мне фамилии не называла. И сам продолжаешь звать меня по фамилии. — Англоязычным такое привычней. Обращение по имени считается фамильярностью и без разрешения со стороны собеседника по нормам разговорного этикета недопустимо. Исключение составляют ситуации, когда тебе сам человек называет только свое имя. Ну а если тебя не устраивало, что я тебя по фамилии зову, мог бы сказать об этом. Вообще, привыкай к этому, полезный навык. — Ты о чем? — О способности разговаривать с другими людьми и в словесной, а не галлюциногенной форме доносить до них информацию о том, что тебе нравится, что не устраивает, чего бы тебе хотелось ну и все в таком духе. Глядишь и не будет больше ситуаций с крупномасштабным недопониманием. — Можно подумать, если бы я владел этим навыком, все бы сложилось иначе. — С вероятностью девяносто процентов — да. Пойнтман не стрелял в Спенсера, Стива и Дугласа, они мне об этом говорили. А еще — он не попытался «просто на всякий случай» расфигачить при встрече нас на атомы. Выходит, если с ним разговаривать словами через рот, донося информацию понятным образом — агриться не будет. — Он не стрелял в меня в школе. — совсем тихо произносит он. Встает. Машинально отряхивается от пыли и уже чуть громче говорит. — Зови меня по имени, ладно? — Хорошо, Пакстон, — Редд улыбается и я вижу, как ему отвечают такой же улыбкой. Да он же… Вот же… — А со мной ты не хочешь поговорить? Может, я тоже хочу! — мой возмущенный вопль вызывает смешок младшего сына. Редд лишь оборачивается и поднимает руки вверх. — Извини. Последние дни все с ног на голову переворачивается — немного не до тебя было. — Ага. Зато на него у тебя время нашлось. — Нашлось. Потому что кому-то новому помочь влиться в коллектив всегда нужней, чем отслеживать каждый шаг того, кто в этом коллективе с самого начала. Тем более, ты, кажется, нашла себе нового друга. Учитывая, что выбрала самого разговорчивого — явно тоже подустала от моего вечного трепа. — Неа. Просто… Слушай… — глубоко вздыхаю. Сейчас мне так же страшно, как было тогда, в Саркофаге. Когда меня убивали. Когда отовсюду прибывала вода, а я чувствовала ее, знала, что умираю, захлебываюсь и ничего, ничего не могла сделать. — Эй! Эй-эй-эй, все в порядке. Ты чего разревелась? Иди сюда, — теплые ручищи сгребают меня в объятия. Утыкаюсь лицом в знакомую униформу и пытаюсь украдкой вытереть слезы об чужую куртку. — Что там у тебя случилось не опять, а снова? — Помнишь, я тебя просила… Ну, после того случая… Если узнаешь, что кто-то ошибался, ну и натворил дури сгоряча… В общем… Я себя тогда имела в виду. Я много чего натворила и… И не всегда это было… Ну… Правильным. И ты, наверное, меня возненавидишь, но… — Ну не жуй уже жвачку, за что мне тебя ненавидеть? Все время мне помогаешь, да и в первый день без тебя я бы вообще не выкрутилась. — За галлюцинации. И за то, что выскакивает из моих кошмаров на улицы, — собственный голос звучит, как чужой. — Чего?! — Редд уставился на меня круглыми глазами. Рот его приоткрылся в удивлении, а брови — приподнялись. В другой момент я бы посмеялась над выражением его лица, но сейчас… Сейчас было немного не до смеха. — Погоди, ты хочешь сказать, что все эти глюки и прочее — это была ты? Ты, а не Альма? — Ну… Да. Просто знаешь… Я не думала, что ты ко мне по-доброму отнесешься, и каждый раз, как чувствовала хоть какую-то угрозу, мы вылетали на попытку синхронизации. А потом… Ну, ты меня спасал постоянно. И я к тебе чувствую теперь странное что-то, что раньше ни к кому не чувствовала. И я тут подумала, если… Если меня Пойнтман вроде как простил, может, и ты простишь? Хотя бы не сразу, а потом, когда-нибудь? Обещай, что постараешься, ладно? — Пойнтман… — лицо Редда вдруг становится белым, как мел. Зубы стискиваются, а руки, вытянутые вдоль тела, сжимаются в кулаки. — Ты и есть Альма… Понимаю по реакции, что до него наконец-то дошло, но сказать ничего не успеваю. Да и он тоже — вместо того, чтобы хоть как-то отреагировать, мужчина закрывает глаза и падает. Бросаюсь вперед, чтобы смягчить падение, но неожиданно — сама проваливаюсь куда-то. Только оказавшись в знакомом месте понимаю, куда именно меня занесло.