Записки заключенного

Меня трахали днем и ночью, меня трахали пока я ел, пока пытался поссать, когда пытался уснуть, меня трахали в своей камере, подальше от людских глаза, а также на улице за складом, где нас могли спалить, Питер мог оттрахать меня в коридоре, пока остальные шли мимо или в душе под улюлюканье заключенных. Он трахал меня, когда я хотел этого, когда ненавидел и когда был равнодушен к происходящему. Складывалось впечатление, что секс — это единственное, что я мог получить в этом месте, единственное, что заслуживал. Потихоньку мое тело привыкло к нему, стало признавать: стоило ему начать трогать меня, смять ягодицу, потереть соски — и член тут же вставал. Я привык выпячивать задницу и потираться о вставший член Питера, стоило ему встать позади меня. Обнимать его за шею, одновременно удерживая равновесие и давая ему больше моего тела, больше простора для манипуляций. Я привык к тому, что меня имеют каждый день, а потому, когда Питер стал брать меня реже — специально или намеренно игнорируя меня порой несколько дней — я изнывал от желая, надрачивая себе на нашей постели. Но без него кончить не получалось, приходилось упрашивать его отыметь меня, умолять взять меня грязно и быстро прямо сейчас, отсасывать ему, пока у него не встанет, самому насаживаться на член, желая поскорее получить разрядку. А после он скидывал мое обессилившее тело и продолжал заниматься своими делами. «Неужели я уже наскучил ему?» Эта мысль липкими путами сковала мое сердце. Стоило ему скрыться из поля моего зрения, меня пробирал озноб. Я чаще стал оставаться один, из камеры Адаму велено было меня временно не выпускать, книг не давать, не разговаривать. Я так понял, я наказан. Видимо, это то воспитание, о котором говорила Тони, хотя отдельные части моего тела поспорили бы с эффективностью этого урока. Я сидел в своем коконе, погруженный в раздумья. Оставшись наедине со своей болью и ненавистью, я все чаще думал о мести, о падении Хейла, несмотря на все предостережения. Питер злил меня, бросая равнодушные взгляды в мою сторону, выводил из себя, заставляя Адама присутствовать, когда имеет меня. Он провел опись моего имущества, все отобрал, включая заточку, обещая вернуть, когда я исправлюсь. Я плюнул ему в лицо — на моем лице появилась рана. Я заимел нож, обменял его на кокаин, выигранный в покер. А за секс мое лицо и имя забыли. Я снова оказался на дне, но на этот раз душой, а не телом. И был готов падать дальше, лишь бы Питер оказался в самой Преисподней вместе со мной. Сейчас, зная, что я лишь вещь, которую купили, я чувствовал себя использованным и испорченным. Словно мой срок годности давно истек и меня брезгливо поставили поближе к урне. Меня не пугало, что Питер внезапно охладел ко мне, не укрывал пледом ночью, если я мерз, так как у меня сил шевелиться не было, не целовал больше в висок, притягивая к себе за талию. Нет, я не боялся потерять так называемую любовь Питера, я боялся потерять его покровительство. Вот из-за чего в ближайшем будущем у меня могли возникнуть проблемы. О небольшом пожаре в одном из помещений тюрьмы знали не больше десять человек, большинство из которых были охранники. Зато последствия этого пожара ощутили многие, кто был заинтересован в бизнесе Питера. Все начинается с деталей: вовремя не заплатили, вовремя не донесли, не припугнули. И люди начали нервничать. У Питера Хейла большая империя и следить за ней сложно, особенно, если потерял нечто важное. Что-то вроде маленького черного блокнотика, покоившегося под батареей в библиотеке. Я прочитывал его десятки раз, запоминая имена и должности, цены и договоренности, пока схема в моей голове наконец не выстроилась как надо. Питер был причастен к любому большому событию в тюрьме, вне зависимости от блока. Заплатив нужным людям или взимая с них долг, начиналась драка. Кого нужно убивали, прятали или просто устраивали хаос, чтобы начальство видело, за что охрана получает деньги. В выигрыше все — и заключённые и охранники. Надо лишь не быть препятствием. Так же было и с наркотой. Охрана помогала провозить товар, заключенные толкали на зоне. Проценты получали лишь участники, зависимых людей, готовых за дозу выполнить работу — Питер. Большинство таких либо умирали от ломки, либо от заточки в живот, пытаясь отобрать наркоту у других. Но самым популярным, а потому и самым прибыльным делом оказалась торговля людьми. Понятно, что в любой тюрьме есть педики и те, кто становится ими, оказавшись здесь. Питер же систематизировал эту отрасль, сделав так, чтобы до смерти никого здесь не затрахивали. Хотя, конечно, без суицидов не обходилось. Но в целом ему удалось держать похотливых ублюдков в узде, взимая плату за секс с новенькими, с теми, кто не подставлял задницу, но его хотели взять, а Питер устраивал. Он мог устроить почти любую сделку, лишь бы платили. За избиение или убийство полагалось заплатить процент, который зависел от положения пострадавшего в иерархии Хейла. Занимать определенную должность тоже можно было с легкой руки все того же Питера Хейла, клятвенно пообещав отплатить за эту услугу. Должников у Хейла оказалось много, больше, чем маленький блокнотик мог вместить. Полагаю, большинство имен крупных клиентов Боб не имел право знать, да и Питер мог запомнить требования самых важных персон. Смазливых новичков разбирают, как горячие пирожки, надо лишь успеть сделать заказ. Поставка наркотиков не нарушалась уже два года. Система Питера работает, недовольных нет, а большинство жертв этой системы понятия не имеют, кого надо благодарить. Я надеялся, что потеря блокнота сильно ударит по Питеру, но в итоге это добавило ему головной боли, не более, все это он мог восстановить. Однако своей выходкой я показал, что даже самая отлаженная система может хромать. Стоит пустить Богу кровь, и люди тут же перестанут верить в него. Я показал, что Хейл уязвим, и я не единственное его слабое место. Внезапно мне все стало ясно. Я понял, почему Питер так разозлился, когда я донес на Дерека. Я был шлюхой, а не стукачом, меня могли перестать покупать, боясь, что я могу растрепать нечто важное. Я стал помехой, и одному Богу известно, почему Питер не избавился от меня, как ему полагалось бы поступить в такой ситуации. Сейчас мне стало казаться, что продать меня Дереку было не наказанием, а умным ходом. Толпа больше не требовала моей крови, хоть я и стал изгоем. Я оказался в долгу у двух влиятельных людей, убивать меня было просто-напросто глупо. — Опять хандришь? Я вздрогнул, быстро пряча под подушку нож, сунул порезанный палец в рот. — Разве это не обычное мое состояние? — откликнулся я. — Нет, обычно ты заноза в заднице. Я устало выдохнул, хлопнув ладонями по постели. — Разве Его Королевское Величество не запретил тебе со мной разговаривать? Адам прыснул. — Вот это типичный ты. Он облокотился спиной о стену, привычно складывая руки на груди. Окинул меня взглядом. — Перестань винить его во всех своих бедах. От разговоров о непогрешимости Питера Хейла я порядком устал, но избежать очередной лекции мне не удалось. — Разве я виню его во всех? — Все закончилось, Стайлз. Закончилось более-менее хорошо для тебя. Особенно для тебя. Перестань мутить воду. Питер, конечно, мудак, но мужик хороший. — И как это понимать? Одно с другим не вяжется. — Понимай, как хочешь. Адам разочарованно вздохнул и развернулся, намереваясь оставить меня в покое. — Если бы… — начал я, заметив краем глаза, что Адам остановился и внимательно слушает меня, не оборачиваясь. — Если бы я решил избавиться от Питера, как думаешь, меня бы многие поддержали? Повисла тишина. Где-то внизу раздавался гул голосов — заключенные возвращались с завтрака. Адам молчал. Несколько людей прошли мимо камеры. Зная, кому она принадлежит, заглянуть внутрь никто не пытался. Я отвлекся, бездумно пялясь в стену. Узнай Питер об этом разговоре, и я последую примеру Кевина. Если успею. Я не услышал шагов Адама, не почувствовал его приближение. Опомнился я лишь, когда он, жёстко обхватив пальцами мой подбородок, другой рукой крепко прижал мою голову к подушке. Зрачок целиком заполнил радужку, погружая нежно синий цвет в глубокий черный. Я не видел, чтобы Адам злился, чаще он раздражался рядом со мной, но в тот момент я ощутил гнев, направленный на меня. И вновь поразился столь искренней преданности Хейлу. Что он сделал для всех этих людей? Адам нажал на мои щеки, заставив раскрыть рот, пальцы скользнули внутрь. Он быстро пробежался ими по ровному ряду зубов, кое-где надавил сильнее большим пальцем, словно проверял их на прочность. Когда он склонился надо мной, я почувствовал запах фруктового шампуня, но вдохнуть его побоялся. — Тебе зубы дороги? Я задрожал. Стоило ему убрать пальцы у меня изо рта, я лихорадочно закивал головой. — Хорошо. Тогда больше никогда ни с кем не заводит этот разговор. Ты понял меня? Я как болванчик продолжил кивать головой. — И вот ещё что. Если мистера Хейла постигнет какое-то несчастье, — в душе подскользнется, кирпич на голову упадет, задохнётся во сне, — не важно. Следом, как бумеранг, это несчастье достигнет и тебя. Мы поняли друг друга? Я пробормотал пересохшими губами: — Да. — Вот и хорошо. Он выпрямился, нависая надо мной. Я загнанно дышал и никак не мог успокоиться. — Ты пока не понимаешь всех здешних законов, но запомни одно, Стайлз: никогда не иди против босса, не имея туза в рукаве. Ты же хорошо играешь, должен понимать. — Я понимаю, — эхом отозвался я, сползая с кровати. «Понимаю, что заводить этот разговор с тобой, было ошибкой». Но на ошибках учатся. * * * Я вновь стал проводить все свободное время в библиотеке, но на этот раз не ради интересной истории, а чтобы освежить память. В библиотеке нашлось немало книг по юриспруденции, и я с удовольствием начал поглощать их содержимое. Моим неизменным спутником все ещё оставался Адам, хотя после нашего последнего разговора мы перебрасывались лишь одним-двумя словами. Я помог двоим парням в нашем блоке, которых кличали Бизоном и Шизом. Один сел за убийство по неосторожности, другой за мошенничество с ценными бумагами. Один из них точно был виновен, другой оказался жертвой обстоятельств. Обоих тюрьма сделала отморозками. Но по злой иронии судьбы именно им я мог помочь. Эти двое людей могли пересечься только на медосмотре или в морге, но жизнь преподнесла им меня, и мы оказались в одной лодке. Проявив недюжинные способности, я устроил обоим парням пересмотр дела. Естественно, за услугу. Мне требовалось, чтобы до выхода из тюрьмы эти двое поработали на Тони. Я решил так: если даже у такой шлюхи, как я, есть телохранитель в лице Адама, то почему Питер никак не защищает Тони и ее «девочек». А я точно знал, что клиентура у «девочек» сомнительная. Бизон и Шиз должны были обеспечить безопасность для Тони и «девочек», хотя бы мнимую. Им достаточно полдня проводить у их комнаты, чтобы клиенты знали, кто придет по их души, если они станут распускать руки. Когда разлетелся слух, что я могу помочь с условно-досрочным освобождением, мною заинтересовались. А когда повалила толпа, Питер уже не мог держать меня под замком. На меня нацепили поводок, но на прогулку выводили ежедневно. Я едва не задохнулся, почувствовав запах свободы, но и голову терять себе не позволял. Я добился кое-каких успехов, но расслабляться было ещё рано. Адам больше не приглашал меня играть в покер. До тех пор, пока я не помог Эрику выйти досрочно. Мне удалось угодить Адаму, Александр был благодарен за Тони. Я умаслил двух важных людей в блоке. Не получил их покровительства, не закорешился с ними, лишь угодил. Но и этого пока было достаточно, чтобы мои руки оставались развязанными. Однако, остался еще один человек, с которым необходимо было разобраться до того, как предпринимать что-то относительно Питера. По иронии судьбы тот, кого я искал, нашел меня сам. — Эй! Я вздрогнул от волны страха, прокатившийся от макушки до пяток. Этот человек просто не умеет просить, даже извинения из его уст звучали так, словно я просто обязан простить его. И эта его благодарность: — Спасибо, — выдавил Дерек из себя и сморщился, будто лимон проглотил. Я опешил. Карандаш выпал у меня изо рта. Я был уверен, что ослышался. Раскрыл рот, чтобы спросить, но смог выдавить лишь глупый вопрос: — Что? — Спасибо. За Айзека, — пояснил он. Я неуверенно кивнул, все еще плохо понимая, какого хрена этот мужик меня благодарит. Успокаивало лишь одно — с Айзеком должно быть все в порядке. Только он мог заставить этого мужлана поблагодарить меня. Тогда я решил для себя одну важную вещь: чтобы не случилось, нельзя впутывать Айзека и Дерека, у них свои проблемы. И… свое непонятное мне счастье. Хотя однажды я осмелился спросить Айзека: — Можно вопрос? После всего, что он тебе сделал, почему ты с ним? — Знаешь, мне часто снятся кошмары. Уверен, тебе тоже. О том, что было в самом начале, о том, кем мы были, как только оказались здесь. Я вскакиваю по ночам с криком, обливаясь холодным потом и выдирая волосы на голове. Но с тех пор, как я с Дереком, когда я вскакиваю, судорожно хватая воздух, он прижимает меня к себе и шепчет слова успокоения. И тогда я пусть не сразу, но погружаюсь обратно в сон, зная, что его берегут. Мне не страшно засыпать рядом с ним, пусть он и виновник моих кошмаров. В ту ночь мне вновь снились кошмары. В ту ночь Питера не было рядом. В ту ночь я не смог уснуть. * * * В столовой стоял галдёж. Люди сгрудились вокруг меня, хлопали по плечу, толкали в спину, поздравляли. Я со скромной улыбкой кивал, кратко отвечал на вопросы, неловко посмеивался над пошлыми шутками. Когда появился Питер, гул не на минуту ни смолк. Меня подняли на руки, стали подбрасывать ввысь, едва не уронив. В полёте я видел настороженное лицо Питера и продолжал смеяться. Когда он в третий раз поинтересовался, что здесь происходит, всеми силами стараясь перекричать толпу, меня наконец поставили на ноги. Все расступились, освобождая место, меня силой пропихнули вперёд, к Питеру. Я сунул руки в карманы, понурил голову, нахмурился. Кто-то продолжал отпускать неуместные шуточки, иные свистели, пока Адам не велел всем заткнуться. Веселье пошло на убыль. То, что поначалу казалось весёлым, стало внушать страх. Как воспримет информацию Питер? — Что случилось? Я вздернул голову, смело глядя ему в глаза. — А ты не слышал? Я выхожу. Через месяц, — сделал шаг к нему, понизил голос до шёпота. — А я-то думал, ты знаешь все, что происходит в тюрьме. И не дожидаясь его реакции, покинул столовую. За мной раздавались тяжелые шаги Адама. Разве это не очевидно? За последние месяцы я помог десяткам людям выйти на свободу, логично предположить, что рано или поздно я бы вновь взялся за себя. Думаю, Питер боялся этого. Думаю, по этой самой причине он не брал меня под свое крыло, пока я не оставил мысль о выходе на волю. А для этого меня надо было сломать, втоптать в грязь, отнять то последнее, за что я держался. Надежду. И я понимаю это, понимал такие вещи еще до того, как сел. Я знаю, как работает система, знаю, как и чем удерживают людей. В основном страхом. Им же и управляют людьми. Но есть еще одна вещь, которую я уяснил уже здесь, в тюрьме: когда опускаешься на самый низ, когда терять уже нечего — страх проходит. * * * После первого проникновения в «кабинет» Хейла я больше не пытался попасть внутрь, даже рядом проходить опасался, чтобы не вызывать подозрений. Я не был до конца уверен, не сменил ли он замки, но вылазка стоила риска. Нервы были на пределе, мне везде виделся заговор, заводя разговор, я не был уверен кто на стороне Питера, а кто готов сменить сторону. Большую часть времени рядом со мной находился Адам, но сейчас его общество тяготило меня. Мной овладела паранойя. Но и она не была на моей стороне. Мне наконец удалось поймать поставку наркотиков. Десятки коробок высились у стены. Я опешил. С таким количеством наркоты можно пол-тюрьмы положить. Не заботясь о сохранности коробки, я разорвал ее — посыпались упаковки таблеток. Они грудой лежали у моих ног. — Джекпот! Подобрав с пола пузырек таблеток, я прочитал название: «Риталин». Слабенько, я ожидал большего. Я быстро просмотрел названия на других этикетках. Сплошь психические расстройства, тонна Виагры. Начинаю понимать, почему у Питера и ему подобным стоит круглосуточно, хотя не могу припомнить, чтобы Питер что-то принимал. С другой стороны я и не знал, что он деньги за меня получал. А потом мне в руки попал пузырек «Аддералла». Я ощутимо задрожал, почувствовав накат приступа. В глазах поплыло. Повторял себе вновь и вновь, что СДВГ давно не страдаю, но успокоиться вышло не сразу. Времени на раздумья не было. Я слишком долго провозился. Быстро сунул все обратно в коробку. Все, кроме «Аддералла», который продолжал крепко сжимать в руке. Торопясь покинуть пристанище Хейла, я задел одну из коробок, которая оказалась открытой. На пол упали пакеты с таблетками. Я застыл. Вниз по затылку пробежала волна дрожи. Я дурак! Питер не только обеспечивал тюрьму наркотиками, пичкая желающих до отказа, не только управлял зависимыми новой дозой, он помогал и с медицинскими проблемами. Действительно помогал. В ушах зазвенело от тишины. Зачем идти против того, кто может помочь с раненой на войне ногой, как у Адама, с диабетом Тони и астмой Айзека. Или со СДВГ. Меня обдало волной жара до того, как я почувствовал его присутствие. Он приблизился ко мне бесшумно, его выдал лишь запах цитрусов, но и на него я не обратил внимания. Я вздрогнул, по телу от макушки до кончиков пальцев прошел разряд. Питер поставил подбородок мне на плечо, сковал пальцы замком у меня на животе. От тепла его тела меня пробрал озноб. Он не сжимал объятий — я не пытался бежать. Он не кричал и я не начинал разговора. Грудь его размеренно вздымалась и я невольно подстраивал своё дыхание под его, слушал его сердцебиение — спокойное. Кажется, только я видел проблему в том, что Питер поймал меня на месте преступления. Но Питер и раньше был скуп на эмоции. Он бережно забрал из моей руки «Аддералл», растер подрагивающую ладонь. — Тебе это не нужно, — шепнул он мне, пряча пузырек к себе в карман. Я почувствовал, как его голова повернулась. Следы своего присутствия было прятать уже поздно, я наследил. Незаметно скользнув в карман, я обнаружил отсутствия ключа. Я полностью во власти Хейла. — Так это ты, — слова сорвались, будто случайно, на выдохе. Он не спрашивал, он уже это понял. Возможно, в тот самый момент, как узнал о пожаре. — Ты знаешь. Твердо. Печально. Как если бы любимая игра подошла к концу. Он стиснул объятья. Я жадно глотал воздух, вцепившись в его руки. Носом потерся о мою шею. — Лучше бы дождался, когда я сам все расскажу. — А ты бы рассказал? — Неважно рассказал бы я или нет. Но твой поступок должен был предугадать и пресечь. Я против воли всхлипнул, втянув воздух носом. Питер потерся носом о мою шею, глубоко втягивая воздух, руки скользнули под кофту, поглаживая мышцы живота. У меня сбилось дыхание. А он тем времен оставлял засосы на моей шее, попутно развязывая узел на моих штанах. Влажно прошелся языком по шее вдоль позвонков, плотно прижался сзади так, что я даже через ткань почувствовал его возбуждение. Когда его горячая рука сомкнулась на моем члене, я вскрикнул, поддаваясь назад — чертов рефлекс. Ноги подогнулись, но Питер поймал меня, ухватив поперек груди. Усадил на стол, высоко вздернул ноги, стягивая с меня штаны, откинул их в сторону, а после вновь резко притянул к себе, так, что моя задница свесилась со стола. Питер оттянул мою голову назад, больно дернув за волосы на макушке, настойчиво лизнул мои губы, я без промедления раскрыл рот, приглашая его. Рука скользнула вниз, погладила анус, слегка нажала, проверяя. Я на мгновение сжался, втянул носом воздух, боясь боли. Так и не привык к ней. Но Питер не торопился и не пытался причинить мне боль, он сунул пальцы мне в рот, погладил язык, собирая слюну, долго и мучительно расстягивал меня, отвлекая поцелуями, покрывая всю шею и ключицы засосами. Мы редко разговаривали во время секса и этот раз не стал исключением. Ему никогда не нужны были слова, всегда хватало беглого взгляда, чтобы все понять. Он давно изучил мое тело и привычки и точно знал, когда я готов к проникновению. Когда до крови закусывал губу, притягивая его ближе к себе, когда скрещивал ноги у него на спине, поджимал пальцы на ногах в экстазе, когда постанывал в поцелуй и сжимался на его пальцах, не желая выпускать. Он вошел мучительно медленно, заставляя меня застонать во весь голос и моментально излиться себе на грудь. Позволил себе усмешку, но не упрек в мой адрес, легкий поцелуй в висок и очередной плавный толчок. Моя задница давно съехала со стола, и не упал я лишь благодаря Питеру, придерживающего меня за бедра. Он был настойчив, но нежен. Старался не причинять боли, но, заходи я сбежать — не дал бы. Все было так, как в тот раз, когда я сам к нему пришел, когда добровольно сдался ему, принимая поражение. Не знаю, пытался ли он тогда что-то сказать этим сексом, я был слишком напуган и слишком возбужден, чтобы задумываться над такими вещами. Лишь его горячие руки на моей пояснице, влажные поцелуи на лице, и член в заднице, неторопливо скользящий во мне. Питер погладил большим пальцем головку, надавил на уретру — капля смазки потекла по стволу, я вцепился ему в руки. Он вновь утянул меня в глубокий поцелуй, войдя особенно глубоко, помассировал яички, готовя меня к извержению. Я кончил тем, что еще во мне осталось, в третий раз за последние полчаса. Питер кончил впервые, нависая сверху, но не наваливаясь, член покинул мое тело. Я крепко обнял его, привлекая к себе, сжался, не давая сперме вытечь. Я точно решил, что не пойду сейчас в душ вычищать его семя. Я стал законченным извращенцем. Он жарко шепнул мне на ухо: — Запомни, детка: пока я жив, ты не покинешь это место. Я вздрогнул, из задницы потекла сперма. Питер резко встал с меня, застегнул штаны. Его лица я не видел. Меня заставили одеться, выпроводили из комнаты и изъяли ключ. Точнее помахали перед лицом, обещая чуть позже разобраться с тем, откуда у меня дубликат. Он все еще не смотрел на меня, и я не был уверен, о чем он думает и что уготовил мне в будущем. — И это всё? Я думал, ты как минимум руку мне отрежешь. Он развернул меня к себе лицом, ухватил подбородок двумя пальцами. Я испуганно взирал на него снизу вверх. Боль? Разочарование? Я не был уверен. Как и во всем, что касается Питера. — В этом твоя проблема, малыш — ты слишком много думаешь. * * * А после события неслись одно за другим. Все свободное время я проводил за чтением блокнота и составлением собственной системы. Первые шаги были сделаны, но это была лишь капля в море. Лишь после смерти Тео я узнал, какую роль он выполнял в системе Хейла. Новички проходили через его руки. Ему полагалось «подготовить» желторотиков к новой жизни. Эдакий лучший друг, готовый оказать любую помощь. Большинство нормальных людей легко сходятся с такими, не чувствуя подвоха. Красивый, остроумный, Тео завлекал в свои сети, подготавливая новеньких для других. С момента прихода в тюрьму, они попадали в систему Питера, затем в руки к кому-то вроде Тео, после первого анального опыта продавались в заботливые руки. Система, которую мне было не под силу изменить или остановить. Из того же блокнота я узнал, что был ещё один человек на пару с Тео, кто «готовил» новичков для Питера. Я облокотился о прутья решетки, до крови прокусывая губу. Он лежал на койке, нацепив очки на нос и погрузившись в книгу. Его голова слегка повернулась ко мне. Я и не рассчитывал остаться незамеченным. Его губы расплылись в хищной улыбке. — Ну здравствуй, сокамерник Я кивнул ему. — Деннис. Позволишь войти? — Мой дом — твой дом. Мы же столько времени провели вместе. Он сел на кровати, сунул что-то в книгу вместо закладки, отложил ее в сторону. — Об этом я и хотел с тобой поговорить. О нашем сожительстве. Оно ведь не было случайным? Деннис нахмурился, температура в камере на градус понизилась, как бывало всегда, когда разговор сворачивал в сторону, которая не нравилась ему. — Как много тебе известно? Я сунул руку за пазуху, показал ему блокнот, и, видя, что он прекрасно понимает, что это, поторопился спрятать его обратно. Я понимал, что Деннису ничего не стоит прямо сейчас приложить меня тупой башкой о стену, отобрать блокнот и швырнуть в ноги Питеру, но я надеялся давить на три неизменные вещи, на которые падки большинство людей. Власть, деньги и секс. Блокнот гарантировал первые две вещи, мое тело могло предложить третью, но от последнего предложения Деннис вежливо отказался. — Быть может раньше, мальчик, но точно не сейчас. — Потому что?.. — Потому что я не люблю секс от отчаяния. — А с виду не скажешь. — Не зарывайся, парень! Я смолк. Временами забываю, как надо просить. — Что от меня требуется? Деннис никогда не ходил вокруг да около. Черта, за которую я его полюбил и которую впоследствии возненавидел. Отступать было поздно. Сегодня Деннис либо поможет мне, либо похоронит. Я вновь вытащил блокнот из-за пазухи, положил его на стол, не убирая руки. Деннис с легкой улыбкой наблюдал за мной. Временами мне казалось, что для него все игра, но сейчас я мог положиться лишь на него. — От тебя мне нужны две вещи: помощь в совершении преступления и обвинении в этом преступлении другого. — А взамен? Деннис сделал плавный шаг вперед, теплая рука опустилась поверх моей, нежно убирая ее с блокнота. — Власть, деньги, положение. Независимость и неподотчетность. — А что получишь ты? Он прижал меня к стенке, зажимая, нависая надо мной, снова напоминая, что я лишь пешка в играх королей. — Свободу, — выдохнул я. Деннис скользнул пальцами по моей скуле, очертил контур губ. — Если ты так считаешь. Он отошел от меня, а я лишь тогда перестал дышать. Блокнот скрылся у него в руках. Сложив руки на груди, он оперся о кровать, вновь окидывая меня оценивающим взглядом. — Рассказывай! * * * Особого плана у меня не было. Всё, что мне было нужно — это остаться с Питером наедине, но так, чтобы никто об этом не знал. А один он оставался редко, а если оставался, то поблизости всегда был кто-то вроде Адама. Деннис же мог помочь мне избавить Питера от телохранителей. На пять минут не более, но больше мне и не нужно было. Я стал ждать его, спрятавшись все на том же месте — в тени коридора. В месте, где впервые застукал Боба с Питером. В месте, где Тео распрощался с жизнью. Пятно на полу почти сошло и больше не внушало ужаса. Я сделал то, что сделал. К чему сожалеть о том, чего нельзя изменить. Я ждал и надеялся, что Адам сейчас занят другими делами, устроенными Деннисом. Надеялся, что соглядатый Питера сейчас в лазарете без сознания, а Боб где-то неподалеку. Я надеялся, что хорошо успел изучить Питера, и он захочет поговорить с сержантом о моем освобождении. И если я все рассчитал правильно, то они должны были появиться с минуту на минуту. Но их не было. В коридоре не было никого. Только один идиот, сидящий на полу с ножом в руке. Поймай меня кто-нибудь с ним, и мне светил бы карцер, узнай кто-нибудь, кого я поджидаю, и мне пришел бы конец. Бросив последний взгляд на грязное пятно на полу, я рванул в другой конец блока к кабинету сержанта, на ходу перекраивая план. И пришел как раз вовремя, чтобы услышать слова сержанта. Ох, как же жаль, что я не видел лица Питера в этот момент. Я готов был многое отдать, чтобы оказаться поближе в тот момент, но тогда сержант бы увидел меня. — О чем ты? Стилински уже полгода не подавал заявки на удо. Коридор погрузился в тишину. Надо мной мигала одинокая лампочка, то освещая, то погружая меня во тьму. Я поглаживал лезвие ножа. Я даже не пытался прятаться. Я просто устал бояться, хотя именно после того дня страх накрыл меня с головой. Питер вылетел из-за поворота, погруженный в свои мысли, едва не сбив меня с ног. Поймал, обхватив за плечи, а после, узнав меня, вцепился мертвой хваткой. Синяки прошли не сразу. — Разочарован? Меж его бровей появилась складка, которая никогда ему не шла, желваки на скулах задергались. Я сильнее сжал рукоять ножа. — Ты обманул меня? — Будь я таким хорошим адвокатом, не оказался бы здесь. Ты так не думаешь? Он уже привычным жестом обхватил пальцами мой подбородок, вздернул его. Я зажмурился от света, ударившего в глаза. — Ты… Не открывая глаз, я воткнул нож ему под ребра, сдавил покрепче. От крови рука стала соскальзывать с рукояти. Питер схватил меня за плечо. Жесткая хватка быстро ослабевала, на пол струей потекла кровь. Он осел на пол, встав коленями в собственную кровь. Я не разжимал пальцев с ножа. Из последних сил Питер притянул меня к себе за шею, мы столкнулись лбами. Он улыбнулся кровавыми зубами и выговорил лишь одно слово. Слово, не отпускающее меня по сей день. Слово, после которого упал замертво. Он сказал: — Мой. А после мы погрузились во тьму. * * * Утро было тихим, но насыщенным. Боба обвинили в нападении на Питера и отправили в одиночку на ближайшие два года. У него нашли орудие преступления — весьма редкий нож с гравировкой на лезвии. Попытка обвинить в этом меня провалилась — десятки людей готовы были поклясться, что весь вчерашний вечер я провел с ними. Помогая этим людям с досрочным освобождением, я обеспечил себе алиби, а главное им было глубоко наплевать, виновен я в коме Питера или нет. В этот список не вошли Тони, Айзек, Дерек, а также Адам. Особенно Адам. Но предъявить что-то он мне не мог, учитывая, что временно никто за блок не отвечал, а я, по иронии судьбы, был единственным, кто мог хоть как-то это разрулить. Изучив блокнот Питера, я взял на себя некоторые обязательства, а Деннис, как нынешний владелец блокнота, помог мне в этом. Люди были недовольны таким поворотом событий, но мне удалось их убедить, что Питер посвятил меня во все свои дела и в его отсутствие я управляю банкетом. Большинство смирилось, но это лишь вопрос времени, когда они сделают свой ход. Буйвол и Шиз вышли, и на их смену пришли Тощий и Кабан. Теперь они присматривали за «девочками». С Тони отношения стали у меня натянутыми, но ничего другого я и не ожидал. Максимум чего я добился — это встречи раз в неделю, чтобы обсудить дела. Айзек в целом был мной недоволен, но остался единственным, кто еще поддерживал со мной связь. Он и Деннис. Ах да, забыл сказать самое главное, он выжил. Эта никчемная тварь не захотела умереть, и просто уснула. Его чертово сердце все еще бьется, тогда как мое вдребезги разбито. Думаю, мне никогда от него не избавиться. После того, как я отдал нож Деннису, он за шкирку притащил меня в душ и заставил отмываться от крови. Когда он сделал задуманное и вернулся, я все еще стоял под ледяными струями, даже не заметя его отсутствия. Через пару часов все тот же Деннис сказал, что Питер жив и что его оставят здесь, а не увезут в какую-нибудь навороченную клинику. После он отвел меня в камеру, снял мокрую одежду и накрыл одеялом, сказал, что какое-то время нам лучше не пересекаться. Я бездумно кивнул. Адама не было, думаю, в тот вечер проблем ему хватало и без меня. Но наутро он нашел время меня навестить, выебал на наших с Питером простынях. Я не сопротивлялся, даже не плакал, я просто сменил роли. Кажется, я привык, что после секса моя роль меняется. Чертова ролевуха. К Питеру я пришел лишь через неделю, увидел его бледное лицо и сразу выбежал. Руки дрожали, я схватился за парапет — не помогло. — Не знай я тебя, решил бы, что тебе его не хватает. Я вздрогнул всем телом, но головы не поднял. Я должен быть сильным, чтобы справиться со всем этим дерьмом. Обязан. А мой компаньон стоял рядом и курил сигарету, словно его руки не были по локоть в крови. Всё-таки я выбрал правильную кандидатуру в Дьяволы. — А ты и не знаешь меня! За год в одной камере ты чаще смотрел на мою задницу, чем мне в глаза. — И сделал больше для твоей защиты, чем должен был. Я сделал глубокий вздох, повернулся к нему, смело глядя в глаза. — Думаю, нашему сотрудничеству пришел конец. Как ты сам сказал, какое-то время нам лучше не пересекаться. — Хм, я не был уверен, что ты слышишь меня. — Также, думаю, мне не надо убеждать тебя держать наш маленький секрет в тайне? — Ты угрожаешь мне, мальчик? — Предупреждаю. А если есть сомнения, посмотри на последнего человека, стоявшего у меня на пути. Он тут, совсем рядом. Начинался дождь и на улице становилось темно и прохладно, но от смеха Денниса меня пробрало до костей. Он не злился, но и смех не был настоящим. Так смеется тот, кто лежит на самом дне и знает, что тот, кто его туда опустил, сам никогда не выберется. — Быстро ты привык к власти. — У меня не было выбора, — пробормотал я, но даже меня это не убедило. — На, — он бросил мне пачку сигарет. — Дождь скроет слезы, а дым их причину. — Я не курю, — прошептал я, но Деннис уже скрылся. Я вытряхнул сигарету из пачки, вставил ее между губ, сунул руку в карман штанов, выуживая спичечный коробок. С третьей попытки мне удалось прикурить прежде, чем дождь потушит огонь. Я курил через силу, дважды закашлявшись. Глаза слезились от дыма, легкие горели огнем. В конце меня вырвало. Перед глазами плыло, на губах остался горький привкус, а в голове слышался голос Питера. «Не любишь запах сигарет?» «Это всего лишь мой каприз». «Здесь закуришь». «Для начала ты должен уяснить одну вещь. Ты принадлежишь мне. Каждый вдох, каждый выдох, каждая мысль, возникающая в этой башке, принадлежит мне». Я пошатнулся, делая глубокий вздох. С подбородка капала слюна. А его голос все не переставал твердить мне: «Ты мой!». Меня вновь вывернуло наизнанку. * * * Я ждал его на улице, у черного входа в лазарет. Курил «Страйк» и смотрел на птиц, парящих высоко в небе. Тот я, что желал о свободе, умер в первые полгода отсидки. Его вымотали, вытрахали и оставили умирать в медчасти с врачом-извращенцем. За мошенничество мне дали пять лет, почти половину этого срока я уже отсидел, по милости Питера большую часть времени торгуя собой. Кажется, все это было в прошлой жизни: Гарвард, невеста, «Мерседес». Сегодня у меня другие заботы. Я не видел Питера больше пяти месяцев, не слышал его голоса, не чувствовал прикосновений. Он не оставлял на мне следов уже целых пять месяцев. За это время не было ни одной ночи, когда бы он не являлся ко мне в кошмарах. А он не изменился, все такой же уверенный в себе сукин сын. Растрепанные ветром волосы, расстегнутая на груди рубашка облепляет мускулы, легкая улыбка на губах. Он сиял в лучах закатного солнца. Лишь увидев его, я наконец свободно выдохнул. «Боже, как же я скучал по нему!» Он распростер руки, привлекая меня в объятья, сделал шаг ко мне. Я сложил руки на груди и прислонился спиной к стене сарая. «Боже, как же хочется заехать кулаком по его самодовольной физиономии!» А он не торопился, шел себе не спеша, пожирая меня взглядом. Меня давно уже не передергивало от таких взглядов, но я отвык… Он приблизился ко мне вплотную, напоминая, что у него отсутствуют понятия о личном пространстве, поставил руки по обе стороны от моей головы, прищурился. — Скучал? — и снова я жду подвоха. — Даже не заметил твоего отсутствия. Он заливисто рассмеялся, завлекая меня в объятья, я ткнулся носом ему между ключиц, стараясь не особо палиться, вдыхая аромат цитрусов. Его, только его аромат и ничей больше. Его смех щекотал мне ухо, рука как бы ненароком скользнула под кофту, оглаживая поясницу. Я задрожал, уже подумывая о капитуляции. Он цепко ухватил пальцами мой подбородок. — Детка, я не этому учил тебя. — Кажется, я говорил, что плохой ученик. — Практика показывает иное. — Ты ничуть не изменился. Я рад. Надеюсь, берег свою задницу? — Отдраил до блеска к твоему возвращению. — Снова дерзишь? А ведь мы ещё даже не начали. — И не начнем. Сержант, проходя мимо кивнул мне, затем Питеру. — Значит, теперь ты здесь всем заведуешь? — цокнул он языком, хмуро глядя на меня. — Скорее делаю вид. Он прищурился, сканируя меня, не знает, чего от меня ожидать. Ох, у меня есть, чем его удивить, я уже не тот сопляк, что пришел два года назад. Питер положил руку мне на затылок, фиксируя голову, притянул к себе. С ним ни на секунду нельзя расслабляться. Я положил руки ему на грудь, сердце отбивало бешеный ритм. Что дальше? — С чего ты взял, что я позволю тебе остаться на пьедестале? — Потому что время от времени я позволю тебе трахать меня. — Позволишь? — в его голосе звучала усмешка. — Настаиваю! Лицо Питера расплылось в хищной улыбке. Он притянул меня к себе, утягивая в долгий и болезненный поцелуй, сразу влажно вторгаясь языком в полость рта. Рука стянула с меня штаны, смяла оголенную ягодицу. Я вздрогнул. Забыл это чувство. Забыл, как меня трясет, когда он рядом. — Предлагаю, начать прямо сейчас. — Не возражаю. * * * Мини-эпилог. Когда я проснулся Питер всучил мне ванильный пудинг, притянул к себе, к изголовью кровати, и сказал: — Ешь! И я впервые за последние несколько лет искренне рассмеялся, только начиная осознавать открывающиеся передо мной перспективы и наконец понимая, о каких привелегиях говорил Айзек.