Я потерял дорогу. Не понимаю, что происходит вокруг, В мире, который, я думал, что знал, Мысли были так тяжелы, А я оказался полным дураком. Я шёл в никуда, Но мне надо знать, что ты волнуешься, Ты собираешься спасти меня? Потому что я вёл себя, как сумасшедший. Приди ко мне… Здесь нечего делать, и я чувствую боль, Ничего не говори — я теряю контроль. Приди ко мне, Потому что я так устал… И я не могу отпустить.
***
— Что, если сделать первый шаг самому? — М? Ты о чём? Сюйкунь обернулся к Цзыи и понял, что сказал это вслух. Какая досада. — Да так... Сюйкунь отбросил телефон на диван и направился на кухню, чтобы выпить воды. Он привык пить тёплую воду на ночь, если сон совсем не идёт. И привычка эта у него появилась от Исина. — Не спишь? — спросил Чжанцзин, нарезая яблоко на дольки. — Ешь на ночь? Снова? — ответил вопросом на вопрос Сюйкунь, доставая стакан с полки настенного шкафа. — Хочу почитать кое-что, по работе подкинули. Сам знаешь, среди ночи всегда есть охота, когда засиживаешься... — Гэ... Можно вопрос? — взял кувшин с водой и развернулся к нему Сюйкунь, всё ещё сомневаясь в том, правильно ли он поступает. — Только между нами. — Спрашивай. — Если бы тебя предал очень близкий человек, но ты его очень любишь. Если бы появилась возможность наладить отношения, но, возможно, этот человек о ней даже не знает. Что бы ты сделал? Чжанцзин заточил тонкую дольку яблока и упёрся руками в столешницу, глядя перед собой. Несколько секунд он не двигался, только жевал, но потом сказал то, что резануло по слуху: — Я бы не смог, наверно, простить. Но я ни разу не был в такой ситуации... Чёрт его знает. Сильно любишь его? Сюйкунь сразу понял в чём дело. Эффект монетки. Когда ты подкидываешь её, уже точно знаешь, на какой исход надеешься, хоть и делаешь вид, что полагаешься на судьбу. Он спросил Чжанцзина, уже точно зная, какой ответ его устроит. — Кунь-гэ, — позвали его сзади. Линькай, сложив руки на груди, опёрся на дверной косяк и ждал реакции. — Можно тебя на пару слов? Чжанцзин понял, что разговор личный, быстро расправился с остатками яблока и, пожелав спокойной ночи, смылся из кухни. Следом за ним плотно прикрыл дверь Линькай и для надёжности ещё и собой припёр. — Ты ведь знаешь, я кое в чём осведомлён. Всё-таки мы с Цзе-гэ друг другу не чужие, — начал он без стеснения, но не напористо. Сюйкунь почувствовал, что Линькаю неудобно об этом говорить, но он чувствует в этом потребность. Они раньше никогда не разговаривали о произошедшем — надобности не было. Но сейчас… Сюйкунь чувствовал успокоение, что Линькай первым заговорил об этом. — Тебе нужно было сначала спросить меня об этом, а не распространяться сразу. Я хоть и не имею опыта в подобных делах, но твою ситуацию... Точнее, вашу всю эту заварушку на пятерых я вдоль и поперёк уже... И скажу одно — Синцзе с Байсянем давно помирились. Ты можешь подумать, что у них не было всё так серьёзно, чтобы Синцзе сильно на него обижался, но нет... Он ядом изливался первые дни после его отъезда, не спал ночами, не ел ни черта. Его даже в больницу увозили, если ты помнишь. Там-то мы ему хоть как-то мозги вправили. На самом деле, дело дрянь было. Сюйкунь слушал его речь молча, не вставив и слова, и вспоминал, как плохо было ему в первые дни. Ни капли желания вставать с постели, идти на тренировку или улыбаться перед камерами. Ему хотелось крушить всё вокруг, но было слишком много свидетелей. Его бы не поняли. Понял бы только Исин, но ему тогда Сюйкунь не мог сказать больше ни слова. Не мог устраивать скандалы и истерики, потому что ушёл он добровольно и тихо. — Он никого и никогда не подпускал к себе так близко в такие краткие сроки. Ладно, что я... Мы же о тебе. На твоём месте я бы дал ему возможность исправиться в том, за что был на него обижен. Если не поймёт — сам дурак. Так хотя бы твоя совесть чиста будет. Но это будут только твои проблемы, если ты не позволишь случиться ничему. Но и твоё право — закрыть и забыть. Если уже легче, то, возможно, зря будешь бередить раны. Всё, я пойду спать, я вроде всё сказал, что должен был. Линькай тихо вышел за дверь, но, немного поколебавшись, перед тем как закрыть её, сказал фразу, заставившую Сюйкуня задуматься: — Страхи надо перебарывать, иначе они так и останутся страхами, верно? Если тебе было недостаточно того повода, если всё ещё болит, значит, надо либо вылечить, либо оторвать нахрен, что значит — напороться ещё раз. Ладно, не моё это дело — только тебе решать. Теперь-то точно спокойной ночи, Кунь-гэ. Если бы можно было вылечить тоску, Сюйкунь бы давно нашёл способ. Он даже отселился ото всех, чтобы не распространять хандру. Лишь бы его такого — слабого — по возможности видели как можно реже. А то хорош лидер — даже с собой совладать не может, что говорить об остальных. Чаще мыслей о прошлом его посещали только сны. Почти каждую ночь его мучало и не отпускало то, о чём уже поздно сожалеть. — Спасибо, конечно, но ты вообще в курсе, как мы сейчас выглядим в их глазах? Синцзе разразился сразу же, как только они вышли на улицу из столовой. Внутри всё клокотало от злости и обиды. Ещё этого неблагодарного не хватало, чтобы совсем крышечка поехала. — Какие есть — преданные, но способные уделать. — Ты — возможно. Но не думай, что мы в одной лодке, раз нас обоих предали. Ты выглядел королём, да, держал ситуацию под контролем. А я? Ты не подумал о том, что меня просто использовали. Байсянь — ради мести, Яньчэнь — ради моего же душевного спокойствия. Ты — ради эффектного ухода сирых и убогих. Исин? Ему было наплевать, что Байсянь затеял аферу. А я хотел остаться и дослушать весь фарс, который приготовили они. Я был ключом к этой жалкой сцене мести. Яньчэнь был в курсе разговора, Исин тоже вряд ли не знал, тебя, жаль, не учли, а ты и расстроился. Отомстил всем. Молодец. — Синцзе похлопал даже трижды с каменным лицом, намекая на то, что это сарказм. — Купи себе торт и съешь в одиночку. Может, хоть он научит тебя думать о других, прежде чем ты всё испортишь, — Синцзе развернулся и пошёл в другую сторону от общежитий, вероятно, собираясь избежать любых сейчас контактов, но обернулся на полпути. — И ещё... Кому ты тем самым лучше сделал, умник? Ты разрушил всё, абсолютно всё. Сюйкунь очень часто прокручивал в голове одну и ту же ситуацию, пытался вывернуть её едва не наизнанку, рассматривал другие варианты развития событий, но ни разу так и не пришёл к тому допущению, чтобы остаться с Исином после всего случившегося. Он бы не смог проглотить всё молча. Всё равно его ревность и обида всплыли бы на поверхность. — Давай поговорим, Кунь. Исин поймал его в танцзале аж перед следующим концертом, спустя столько времени после того дня. Сюйкунь перекинул через плечо полотенце и направился к другой двери, лишь бы не пересекаться. — Нам не о чем. — Тогда ты можешь просто выслушать мою версию? Сюйкунь замер на месте, схватившись за ручку двери, но не успев на неё нажать. Гнев клокотал внутри. Нет, ну неужели так сложно просто оставить его в покое? Всё ещё не наигрался? Ведь Сюйкунь не раз просил его, он умолял Исина раньше, но тот и слушать не хотел. Исин шёл напролом и ему было всё равно, что Сюйкунь просил не влюблять его в себя понапрасну. С чего вдруг тогда Сюйкуню слушать сейчас? — Не имею ни малейшего желания компрометировать себя и вас, директор Чжан, наедине в танцзале. Как и желания вспоминать былое. Было весело, — хмыкнул Сюйкунь и скривил губы в ядовитой усмешке. — Ключевое слово — «было». Сюйкунь помнил всё спустя столько времени так чётко, словно это происходило вчера или даже сегодня. Словно вереница отчаяния и яда не кончалась до сих пор. Словно мало страданий они все причинили друг другу. Словно не приди Сюйкунь тогда в столовую и не разрушь план Байсяня, они могли бы жить все счастливо. В том надуманном мире, где Исин бы скрыл своё предательство, похоронив пять лет отношений с Байсянем. Где так же дарил бы своей улыбкой спокойствие Сюйкуню, который бы ничего не знал о том, что его с самого начала водили за нос и использовали. Для утешения, чтобы забыться с мальчиком-номер-один в отсутствие близости с тем, с кем он провёл пять лет. От осознания всего этого выворачивало наизнанку, но воспалённый мозг так и продолжал подкидывать картинки из прошлого. — Кунь-Кунь... — Пошёл вон от моей комнаты. — Хоть уже на «ты», это радует, — усмехнулся Исин, догоняя уходящего Сюйкуня. — Не обольщайся, просто не знаю, как от тебя отцепиться, если вежливо ты не понимаешь. — Только выслушав, — уверенно. Сюйкунь затормозил так, что Исину пришлось постараться, чтобы не влететь в него, развернулся и с широким оскалом вместо улыбки защебетал: — Это не входит в мои планы, можешь не стараться. Может, всё-таки стоило? День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем Сюйкунь корил себя за то, что поддался обиде и злости. И поддавался на протяжении всего проекта, когда Исин был перед глазами, когда его можно было отпинывать от себя сколько душе угодно, зная, что он вернётся. Не сможет не вернуться. Это тешило израненное самолюбие Сюйкуня, с которым безжалостно поигрались, и очередь которого теперь пришла чувствовать себя единственным нужным человеком. — Не знаю, чего ты добиваешься... — Я уже сказал: оставь меня в покое. Это всё, о чём я тебя прошу уже чёртову тучу времени. — Нет, Кунь-Кунь, ты точишь об меня когти и наслаждаешься, пока есть возможность. Но учти, после окончания проекта некому будет бегать за тобой, потому что не будет ни кампуса, ни меня. — Я буду даже рад потерять такое назойливое внимание. Ни черта подобного. Сюйкунь понял, что Исин в очередной раз был прав насчёт него. Сюйкунь не просто скучал, он умирал от тоски. Хотелось почувствовать ласку Исина, его любовь снова, ощутить пожирающий его взгляд. Ощутить трепет всей своей кожей. Ощутить страх потерять его навсегда снова, когда вот он — в твоих руках. — Исин, любовь действительно живёт три года? Исин улыбнулся, тронул костяшками пальцев упавшие на его лицо пряди и коснулся губами над бровью. — В случае со мной вряд ли — мы оба устанем друг от друга быстрее. От этой привычки, когда нужен человек рядом, устаёшь быстрее, чем от работы. Сюйкунь тихо усмехнулся и позволил мимолётно себя поцеловать. — Ты говоришь глупости. Что если это не привычка? Что если то, что я чувствую, похоже на крыло бабочки — хрупкое, нежное, трепетное, щекотное внутри... То, чего нельзя коснуться — разлетится вмиг пеплом. — А что после расставания с этим крылом? — Если расстаться против воли, оно обледенеет и рассыплется на осколки, которые вонзятся со всех сторон. Сердце пострадает сильнее всего. Сюйкунь знал, что рассуждает наивно, но ничего не мог с собой поделать — Исин каждый раз заставлял его чувствовать себя самым счастливым, даже просто взглядом. Это ли не любовь? — Спи, сказочник. Это привычка, никакая это не любовь. Сюйкунь проснулся весь в поту на диване со сценарием своей вечеринки по случаю дня рождения на груди. Диванная подушка валялась на полу, а Чжэнтин, сидя спиной к самому дивану, что-то старательно записывал в блокнот в полутьме — ночник горел лишь на столе в углу гостиной. — Почему не спишь? — облизнув пересохшие губы, спросил почти шёпотом Сюйкунь. — Ты спал беспокойно, а мне всё равно кое-что дописать хотелось, — оторвал он взгляд от записной книжки. — Держи. Чжэнтин протянул ему маленькую бутылку и пересел на диван, шурша спортивными штанами. Сюйкуню пришлось приподнять голову и положить её ему на колени, тогда как записную книжку Чжэнтин положил на подлокотник. Сюйкунь сделал пару глотков из бутылки и, отложив всё мешавшееся на пол, повернулся на бок. Они неплохо ладили, не считая того, когда Чжэнтин чуть не сдал его за интрижку с Исином, увидев возле блока наставников. Исин говорил, что Чжэнтин ревнует, на самом же деле Чжэнтин пытался запугать Сюйкуня, который совсем страх потерял в своём наваждении. И понял это Сюйкунь только тогда, когда тот сказал ему о приезде Байсяня и разговоре, который он подслушал, между Исином и Джексоном. — Я, правда, не хочу тебе это говорить. Ты можешь подумать, что я снова тебе завидую или ещё что-то в этом духе. — Переминаясь с ноги на ногу, Чжэнтин продолжал прятать взгляд. Сюйкунь обеспокоенно слушал, поглядывая на прикрытую дверь в гримёрку, и ждал. — Джексон говорил о том, что Байсянь прилетит и что он дал ему код от его номера. Ты бы поаккуратнее был. Я ведь знаю, что ты теперь каждую ночь там… — Что с того, что прилетает его одногруппник? — Джексон спросил у Исина, как тот собирается разруливать ситуацию. И я бы поставил на то, что Джексон говорил об их отношениях. Сюйкунь прыснул. Ну что за чушь он несёт? Исин так настойчиво за ним гонялся, что Сюйкунь в жизни не поверит, что является чьей-то заменой. — Да ты гонишь… — Ты можешь мне не верить и ставить мои слова под сомнение, но я ещё раз тебе повторяю: будь начеку. Будь осторожнее. Пожалуйста. Тебе есть что терять. А потом Исин пришёл в тот же вечер и попросил остаться у себя в комнате на несколько дней, потому что Байсянь приехал. И вот тогда Сюйкунь понял всё. — Знаешь, что для меня самое страшное? Наваждение. Запахи, люди вокруг, музыка, голоса — я везде его ищу и нахожу, но он неуловим, его нет нигде. А у меня завтра самолёт. В Корею, в Сеул... И он там. Я знаю, что он там. Боюсь, что увижу его, увижу серьёзную складку меж бровей, полные губы, ровный тонкий нос, острые черты лица, и чёрные, глубокие глаза. Боюсь, что не смогу сдержаться. Боюсь, что взгляд будет на меня обращён холодный, чужой и безразличный. Я ушёл сам, я был сам для себя настолько убедительным, что ничего не хотел ни слышать, ни видеть. А сейчас... Сюйкунь говорил так быстро, что не заметил, как кончился воздух. Он тараторил на одном дыхании, даже не задумываясь о глотке воздуха, который впоследствии отдался болью в груди. — Тише-тише... — Чжэнтин открыл ему лоб, зачесав длинноватые уже волосы назад. — Оттаял, значит, тоска проявилась. Не закапывай её, дай ей волю. Столько времени прошло, станет легче, даже если разойдётесь окончательно. Выпусти это, выговорись. — Я пытаюсь… — Ему — не мне. Так бесполезно. А сейчас спи, я посижу с тобой. Спи, Кунь. — Я схожу с ума, просто схожу с ума... Я сердцем чувствую, это мой человек. Жаль, что так поздно… Если бы только один день после тяжёлой ночи с нервным сном был как в тумане, Сюйкунь бы пережил. Но когда на ватных ногах месяцами, потом не замечаешь, что дом-машина-аэропорт-самолёт-ресторан-фотосессия-интервью-отель, и хочется в кровать отдохнуть наконец и удавиться к чёртовой матери. Особенно когда знаешь, что из этого круговорота не выбраться. Сюйкунь смотрел по сторонам и неохотно ковырялся в миске с салатом, мечтая поскорее вернуться в номер. Они приехали на несколько дней, но менеджер повсюду таскался с ним, спасибо, что хоть не вплоть до туалета — там ему присмотр точно не нужен. — Какие планы на вечер? — Уже вечер, — бесцветно произнёс Сюйкунь, опустив взгляд в тарелку. Даже салат не имел вкуса. Грёбаная Корея и мать его Исин, пропади всё пропадом. — И всё же? Господи, ну почему все такие приставучие?! — Я не собираюсь выходить из номера, так что можешь не париться и заниматься своими делами. — Знаю я вас, экстремалы... На секунду отвернёшься — ищи-свищи потом по всему Сеулу... — В голосе проскользнуло явное недовольство. — Я. Не собираюсь. Выходить, — чётко и убийственно холодно. Остаток ужина прошёл в гробовом молчании, что не могло не радовать. Исин. Исин… Исин? Дверь хлопнула с размаху, и титаническая усталость навалилась на плечи. Сюйкунь, не включая свет, сполз по двери на пол, откинул голову и засмеялся в полной темноте. Громко. Звонко. Больно. Пока слёзы из глаз нельзя было уже остановить. Нельзя было найти Исина, когда даже понятия не имеешь, где он, с кем и что делает. Нельзя было надеяться, что в огромном Сеуле они встретятся взглядами чисто случайно. На улице или где-то ещё. И нельзя было надеяться на то, что Исин почувствует, как ему плохо. Это абсурд. Сюйкунь снял с глаз наконец солнцезащитные очки, которые не нужны ему были в общем-то нигде, кроме двух минут на улице в ожидании машины из аэропорта, но точно не раз спасли его от любопытных взглядов и идиотских вопросов о синяках под глазами размером с куриное яйцо. Снял их и зашвырнул в конец комнаты. Он задыхался, кашлял болью, тёр глаза и навзрыд ревел в голос, пока сил совсем не осталось. Пока слезы не кончились. Пока кожу не стало стягивать, как целофан. Думал, станет легче. Оказалось — падал в самую бездну. После второго гудка появился смысл. Всего капля смысла, но её уже было достаточно, чтобы произнести всего одну фразу: — Исин... Приедь ко мне... Тишина ли давила на виски, или дело было в разрывающей головной боли, он уже не улавливал, как и то, сколько времени прошло, прежде чем он додумался отсесть в сторону, чтобы в случае чего дверь можно было открыть. Сюйкунь всё ещё верил. Верил, что в этой бездне ему есть за чью руку ухватиться. Есть, кому кричать о помощи. Есть, кто найдёт его, даже если он не сказал ни слова о своём местонахождении. — Я схожу с ума, приди ко мне... Просто приди. Когда всё успело пойти не так?.. Легкие пережимало словно проволокой, и вздохнуть полной грудью не выходило. Глаза из-за сухости не открывались надолго, и Сюйкунь часто и мелко моргал, дышал ртом и не соизволил стянуть даже туфли — сил ни на что не осталось. Казалось, прошла вечность, когда Сюйкунь отчаялся ждать и привалился к тумбе сбоку лбом, понимая, что в таком состоянии если встанет, то соберёт все предметы мебели собой и дальше прихожей всё равно не уйдет. Даже прикрыл глаза, попытавшись хотя бы задремать. За дверью послышались глухие голоса. Пришёл… — Здесь администратор я, а не вы, с какой стати вы пойдёте в номер, а я нет? Суицид? Если там действительно суицид, это вас тем более не касается, а только нас и полицию. Суицид? Прекрасно, Исин, всего три слова... С какой интонацией вырвались эти слова, чтобы Исин подумал, что всё настолько плохо?.. В номере сбоку — у менеджера — открылась дверь. — Что за шум? Чжан Исин? Что происходит? — Этот человек утверждает, что ему поступил звонок от жильца из этой комнаты, который собирается покончить с собой, — стала объяснять женщина. — Покончить с со… Что?! — нерешительно. Женщина попыталась что-то объяснить на повышенных тонах, но её остановили. И после небольшой паузы голос менеджера стал громче и чётче. — Отдайте Чжан Исину карту от номера, он может зайти внутрь сам, если Сюйкунь звонил ему, — ответил менеджер. Дверь пикнула, и в комнату пробрался луч света из коридора. — Я живой, отпусти администратора и менеджера, — хрипло отозвался с пола Сюйкунь, не поднимая головы. Исин так и сделал, после чего закрыл за собой дверь. Он стоял, оперевшись на дверь спиной, и тяжело дышал, хоть и не сказал ни слова. — Исин, я... — Ты эгоист, — холодно перебил его Исин. Этого стоило ожидать, хотя именно льда в голосе Сюйкунь боялся. — Я больше не могу так, Исин... Не могу. — Голос в конце осип и смешался с новыми всхлипами — внезапно снова появилось, чем плакать. — Тебя не интересовало тогда, могу я или нет. — Потому что я бы не смог молчать! — вскрикнул Сюйкунь надрывно, словно чем громче он кричал, тем правдивее становились его слова. Нелепость, но сейчас важным становилось любое, что могло задержать Исина. Скорее всего, он уйдёт так быстро, как сможет. Их больше ничего не связывает — Сюйкунь понял это в первые несколько секунд. — Я бы не сумел делать вид, что ничего не было между тобой и твоим Бай... а-а-а-ы-ы… Господи, за что, за что?.. Сюйкунь закрыл ладонями лицо и надавил костяшками согнутых пальцев на глаза, сжался весь на полу, стараясь стать совсем крохотным. Головная боль словно молотом давала по черепу, и ничего вокруг уже не воспринималось адекватно. Даже ледяная вода, налитая Исином на голову и за шиворот, не пробудила реакции. Даже кричать уже не хотелось. Исин потянул его ноги за лодыжки и сел ему на колени. Из ванной тянулась теперь полоса света, а Сюйкунь продолжал теряться в реальности. — Почти полгода назад я практически умолял тебя поговорить и выслушать меня, я не воспринимал даже твои попытки меня задеть или оскорбить. Я думал, всё кануло в лету с окончанием проекта. А тут ты звонишь и загробным голосом разговариваешь. Трудно ли мне было тебя найти? С учётом нашей деятельности — нисколько. Нужно ли мне это? Полагаю, ты догадываешься, что нет. Если бы не твой голос, хрен бы... — Ты мне каждую ночь снишься, — хрипло одёрнул Сюйкунь, моргая словно в замедленной съёмке. Безумно хотелось спать, но только хотелось — от реальности и полноценного сна это было всё равно слишком далеко. — Ты думаешь, я хотел этого? Я спать не могу, просыпаюсь постоянно в слезах или в поту. Исин, помоги мне, спаси меня, пожалуйста, я не могу больше... Твой запах везде, ты в каждом человеке на улице, голос твой во всех песнях, помоги... Я знаю свой «диагноз», но не могу сам себя вылечить, я хочу видеть тебя, слышать, чувствовать. Хочу знать, что я не безразличен. — Твоя болезнь — зависимость, а я в ней лишняя доза. И очень зря я приехал и дал тебе повод. Повод твоей нервной системе пострадать подольше. — Зачем ты тогда приехал? — болезненно посмотрел на него в темноте Сюйкунь. Даже в очертаниях силуэта Исина было одно напряжение. — Если ты думаешь так, зачем? Посмотреть на мои унижения? Или может, почувствовать себя героем, спасшим от суицида бывшего? Добить меня, может? Зачем я тебе в этой жизни, Исин, если ты только и делаешь, что приручаешь доверчивую псину, а потом пинаешь поддых? — Сюйкунь вцепился в лацканы пиджака Исина и потянул на себя. — Нет больше забавных мальчиков, которых можно приласкать, обмануть, глаза помозолить, а потом прийти на помощь, дав надежду, и снова говорить гадости? Исин, я... — Я не обманывал тебя и не изменял тебе, веришь ты мне или нет, но сейчас... — Ты не слушал меня, когда я просил не играть со мной, если ты ничего не можешь обещать. Когда я умолял тебя прекратить всё это, пока я не увяз по уши. Не говори, что этого не было, не ври мне, Исин! Сейчас? Сейчас я дал тебе шанс показать, что я для тебя важнее, дал тебе второй шанс сделать правильный выбор, даже несмотря на всю ту боль, что причинило твоё предательство. У меня тоже есть гордость, Исин… Тоже. Есть. Гордость, — изо всех сил пытался донести до Исина свои мысли Сюйкунь. Он не думал, что будет так больно, что вообще так больно может быть. К чёртовой матери эту вашу хвалёную гордость… Исин покачал головой и накрыл напряжённые до мелкой дрожи кулаки Сюйкуня ладонями. — Байсянь в Китае, и между нами тогда не было ничего. Но я не решился сказать ни тебе, ни ему. Поэтому так произошло. Но сейчас... — Исин, ты... — Не перебивай, — жёстко. — Сейчас прошло слишком много времени, и нам обоим пора забыть всё, что было. Перевернуть страницу. У каждого из нас уйма работы и ни секунды свободной. — Трус, — с усилием оттолкнул от себя Исина Сюйкунь, но тот даже не пошевелился. Сюйкунь попытался сдуть мокрые длинные пряди чёлки с лица, щекочущие кожу, но и те не поддавались. — Не провоцируй, не выйдет. — Ты повторяешь одно и то же, словно собираешься убедить самого себя. Но я живой пример — не сработает это, Исин. Я месяцы убил на то, чтобы перестать чувствовать. К сожалению, убивает это всё только сильнее. — Это привычка, пройдёт и она. Сюйкунь засмеялся снова. Зачесал назад мокрые волосы и откинул голову назад. Оказывается, привычка. Не любовь, а банальная привычка. Как чистить зубы по утрам. Только умирать от дыры в грудине... Когда крыло вонзилось осколками во все внутренности и устроило там настоящий тайфун. — Привычка… Если это привычка, то она неистребима, Исин. Я не могу её вырвать, не думать, заставить себя не видеть сны, не писать тексты, не тосковать и не чувствовать ежедневный упадок сил от того одиночества, которое со мной всё это время. Убирайся... — зло выплюнул Сюйкунь. — Если ты и дальше собираешься уничтожать меня и мою любовь по крупицам, то лучше я сдохну в одиночестве. Сможет ли он спокойно жить после этого? Хрена с два. Только мучительно подыхать. Исин встал с его колен, и понимание того, что сейчас всё и закончится, вспыхнуло в голове фейерверком, заставило Сюйкуня схватить Исина за запястье и махом встать на ноги. Исин едва не навалился на него по инерции и позволил себя обнять. — Не уходи, — едва слышным шёпотом. — Не уходи, Исин. Пожалуйста... От самого себя становилось противно. От того осознания, что он действительно зависел от Исина, что хотелось его рядом, близко-близко... Вжать в собственные рёбра и не отпускать никогда. — Побудь со мной сейчас. Как в первый раз, тогда. Дай почувствовать тебя полностью. Я не верю, что ничего не осталось, не хочу верить, Исин. Во мне так много боли, у меня осталось всё, каждая секунда нас двоих. Я был неправ. Но сейчас не время для этого... У нас его сейчас слишком мало. Сюйкунь сам порывисто подался вперёд и коснулся губ Исина своими. Холодок на губах сменился жаром языка. Это было безумием, но казалось, один поцелуй принёс долгожданное облегчение, свободу, лёгкость... Тёплое дыхание на губах дарило спокойствие. Больше не нужно слёз, всё будет, как в первый раз. Так, как и должно быть. Сюйкунь на ощупь скинул пиджак Исина на пол и позволил избавить себя от кожаной куртки. Подсознание говорило, что, как в первый раз, уже не будет. Сюйкунь больше не пугливый мальчуган, а Исину не нужно осторожничать, чтобы раскрыть, раскрепостить. Исин одним движением выправил широкую футболку из джинсов и коснулся поясницы, притянул ближе, заставив потерять опору в виде стены, но стал опорой сам. — Исин... — на выдохе. Губами по ключицам в широком вырезе футболки. — Исин... — Сюйкунь позволил подхватить себя на руки и сжал коленями бедра Исина. Жар коснулся шеи, подбородка, губ снова. — Мой... Поцелуй получился смазанным и торопливым и продолжался, пока холод простыней не коснулся лопаток и поясницы. Задранную футболку сняли спешно вдвоём и откинули в сторону. Опять поцелуй — губы запылали, истерзанные зубами, губами, языком. Исин раздевал его и снова не раздевался сам. Пальцы путались в пуговицах, в волосах, Сюйкунь тянул Исина к себе и целовал, целовал, целовал. Словно сон, сказочный сон после кошмарной реальности. Жар расползался по телу медленно вместе с наслаждением, и избавиться от одежды хотелось всё сильнее. Исин вжимался в него бёдрами, ласкал ладонями соски, сжимал их пальцами и мучил губами. Это походило на сон, казалось сном так явно, что Исин был рядом, заставлял хватать воздух ртом в тщетных попытках сделать глубокий вдох. Сюйкунь выгнулся в спине, стараясь продлить прикосновение губ к соску и ласку языка. Простыни липли к шее, как и влажные пряди волос к лицу и вискам, пока Исин считал поцелуями его рёбра, вытаскивал ремень из шлёвок. Сюйкунь глухо застонал и запрокинул голову, когда собачка на ширинке с нажимом проехала вдоль ноющего ствола. Словно секунда до блаженства. Каждый раз всего одна секунда, потому что невозможно поверить, что это происходит. Сюйкунь провалился в наслаждение, как в кучу простыней, с головой, дышать стало сложнее нагретым до черта воздухом, и он пропустил момент, когда между ягодиц лёг влажный от слюны член. Исину даже не пришлось входить, чтобы выбить оставшийся воздух из лёгких и сделать всего одним толчком так, чтобы Сюйкунь задрожал всем телом и раскрылся сильнее, сжимая ягодицами горячий и твёрдый ствол. Ощущения казались запредельными, нереальными, стоило только представить, что делал с ним Исин. Что это был Исин. Сюйкунь нашел его руку и переплёл пальцы, сжал до боли с ещё одним движением. Снова поцелуй, легкий, тягучий, глаза в глаза — в темноте. Пальцами по губам, в рот и снова как будто электрический заряд по всему телу с новым толчком. Со стоном. С судорожным выдохом. Наверное, это было красиво со стороны. Сюйкунь успевал думать обо всём, но в то же время, ни одна мысль не могла задержаться надолго. Лишь одно имя в голове, только имя. Пальцы заменили член и проникли внутрь, подарив облегчение. Пытка наслаждением, казалось, стала ярче, но в то же время спокойнее. — Я... тебе не верю, — в самые губы. Исин отвёл одну его ногу в сторону и продолжил плавно двигать пальцами внутри, не переставая дарить поцелуи, кое-где прикусывая зубами до лёгкой, чуть отрезвляющей боли. Исин остановился, чтобы вытащить из заднего кармана брюк презерватив и разорвать пачку зубами, одновременно с тем высвободить и собственные ноги от остатков одежды. Член плавно погрузился в него, обхватываемый упругими стенками, и Сюйкунь полоснул ногтями по спине Исина так, что полностью он вошёл резко, срывая с губ Сюйкуня болезненный протяжный стон. Отрезвляющий толчок, словно погружение в ледяную воду после сауны или озарение после сна. Исин рядом с ним. Так будет легче, определённо будет легче. — Я люблю тебя, — на выдохе. Запрет. Сюйкунь воспользовался паузой, хотя делать это однозначно не стоило. — И я знаю, что ты мне тоже не веришь. Но я уже не тот мальчик-номер-один, которого ты приручил когда-то, я... вот он я, весь твой... Как в нашу первую ночь, Исин, да? Только нет больше стеснения, есть только желание отдаться тебе навсегда... Так чего ты ждёшь?.. И Исин взял. Несдержанно, горячо. Сюйкунь щедро полосовал его спину и одаривал стонами, чувствуя внутри жар и желая распасться на микрочастицы, облепить Исина с ног до головы и впитаться в кожу, дать ему вдохнуть себя и остаться в нём навсегда. Сюйкунь готов был вжать в себя Исина так сильно, чтоб затрещали рёбра, чтобы поцелуи не кончались, даже если не хватит воздуха, даже если этот поцелуй станет последним. Последний поцелуй Сюйкунь запомнил, кажется, на всю оставшуюся. Невесомый, почти неощутимый, словно то крыло бабочки, которое он представлял себе раньше. Щекотный и до боли нежный. Исин держал его лицо в своих ладонях и почти не касался губ, отдавая остаточную ласку, прежде чем покинуть его тело. А пальцы, перебиравшие его пряди, убаюкивали, но успокоение не приносили. — Просто побудь рядом, пока я не усну. Я знаю, ты всё равно уйдёшь. Но сделай для меня хотя бы это, я правда так устал, — прошептал Сюйкунь, прикрывая глаза. — Как бы я хотел, чтобы ты подарил мне спокойный сон. Но я не буду давить на жалость, тем более, если я тебе больше не нужен. Сон пришёл в этот раз очень быстро, Сюйкунь успел подумать только о том, что Исин коснулся губами его переносицы и позволил обнять. Не сам обнял, но хотя бы позволил. — Назови. Так, как в первый раз тогда наедине. Назови, и я буду знать, что я всё ещё тебе нужен, — беззвучно, одними губами молился Сюйкунь, пока не погрузился в глубокий сон. Стоило только открыть глаза, и тишина тут же затянула одиночеством. Сюйкунь подтянул колени к груди и замотался в одеяло, постарался прикрыть глаза и снова уснуть. Ворочался недолго, не вышло — организм впервые за долгое время выспался настолько, что больше не хотелось. — Привычка ли это? Нет, Исин, я пытался обманывать себя этим. Проще поверить, что этой ночью ничего не было, чем убедить себя в том, что это не любовь. Тело говорило об обратном — этой ночью было всё. И Исин был в номере, и секс был, и поцелуй в переносицу, и ласка. В подтверждение ещё и листок вдвое сложенный лежал на прикроватной тумбе. «Это было безумием, приятным безумием. Мы оба сошли с ума. Но это ошибка. Прекрасная ошибка. Нужно жить дальше, счастливо жить, Кунь-Кунь». По телу пробежал холодок. «Назови». Кунь-Кунь. «Как в первый раз». — Ты неправ, Исин, я давным-давно сошёл с ума, и я уже знаю — я не смогу отпустить. Но виноват в этом только ты. И ты волнуешься, мне важно было знать. Будь честнее. Кунь-Кунь.Нужно быть чуть честнее, Скажи, что тебе нужно от меня, Покажи, что готов, потому что я — тоже. Я не волнуюсь, всё под контролем, я должен отпустить… Приди ко мне. Здесь нечего делать, и я чувствую боль, Ничего не говори — я теряю контроль. Приди ко мне, Потому что я так устал… И я не могу отпустить.