«Да чего годы, чего месяцы! – воскликнет, бывало, – что тут дни-то считать, и одного дня довольно человеку, чтобы все счастие узнать». Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»
Из дальнего конца коридора вновь донёсся сдержанный, но исполненный страдания стон. Исмаил робко оглянулся на старенькую калфу, мирно похрапывающую в кресле возле его кровати, после чего прикусил губу и, превозмогая всё ещё не проходящую слабость, решительно вышел из комнаты. За огромным арочным окном серебрилась луна и шёл лёгкий снег – впервые за этот год. Мальчик на мгновение остановился, завороженно хлопая ресницами. Во дворце Зюльфикяра Паши и Хюмашах Султан всегда было много света и воздуха, а ему, Исмаилу, в иные времена дозволялось бродить везде; комната, которую он занимал в пору здешних ночёвок, находилась относительно неподалёку от хозяйских покоев, – и порой, стоило ему проснуться от кошмаров, султанша и паша тут же бросались утешать его и могли сидеть возле него едва ли не половину ночи, как будто взаправду желали стать ему мамой и папой. Как и в те ночи, двери покоев были немного приоткрыты. Услышав голоса, Исмаил тут же скрылся за синими портьерами. – Душу, что было должно спасти, вы спасли. Для меня же вы сделали всё возможное. Не тревожьтесь... – Измученный голос Зюльфикяра Паши звучал непривычно глухо и слабо. Снова вздрогнув от нехорошего предчувствия, Исмаил чуть выглянул из своего укрытия и стал усиленно всматриваться в полумрак покоев. В грузном человеке, застывшем возле хозяйской кровати, он тут же узнал Эрдема Агу и разглядел, как некто лежащий в постели неожиданно протянул лекарю руку. – Не тревожьтесь больше. И спасибо. Лекарь с готовностью ответил на рукопожатие, но тут же по-доброму суетливо принялся успокаивать пациента, как успокаивал Исмаила все те часы, что они с отцом и Кёсем Султан вместе выстрадали в дворцовом лазарете. Только на этот раз в голосе Эрдема Аги явственно слышалась безысходность. Совсем недавно, после того как счастливая толпа друзей и родных покинула несостоявшееся кладбище Исмаила, а лекаря тайно попросили явиться во дворец Хюмашах Султан, Эрдем Ага, обследовав своего «воскресшего» пациента, с абсолютно потрясённым видом сообщил, что сердечные ритмы маленького шехзаде практически пришли в норму. Сердечный недуг и опасность повторения нового приступа не исчезнут никогда, однако нынешний кризис определённо позади: многочасовое лечение и особенно редчайшее и опасное французское лекарство, применённое лекарем в самый последний час и на свой страх и риск, сделали своё дело; сердце же пациента оказалось настолько сильным, что справилось со всем. Кёсем Султан, в тот момент помогавшая Исмаилу натягивать рубашку одной из его старых пижам с глупыми узорами, услышав это, снова заплакала и вдруг отчаянно прижалась губами к его худенькой груди – там, где было сердце. Исмаил, слабо всхлипнув, уткнулся лицом в её волосы, и они долгое время не выпускали друг друга из объятий. «Никто не должен знать, Исмаил, – снова и снова слышался в памяти мальчика голос Друга с солнечной опушки у реки. Сеньор Энзо, отец Кёсем Султан. Давно погибший отец его новой матери... Вот тот, кто на самом деле не пустил его в Долину Смерти. Или, быть может, они с толстым добрым лекарем оба внесли свой вклад?.. – Никто не должен знать…» Перед отъездом султанши и его друзей в Топкапы к кровати Исмаила в пятый или в двадцатый раз подбежала Гевхерхан, с порозовевшими щёчками сообщая ему, что он очень храбрый, – после чего изящным движением вытащила из причёски тонкую белую ленточку и скромно протянула шехзаде. Принимая подарок, Исмаил ответил девочке робкой улыбкой и с очень серьёзным видом стиснул ленту в кулачке; Кёсем Султан же застыла у порога, в безмолвном потрясении глядя на них – так, будто навеки забытый призрак из далёкого прошлого внезапно появился прямо перед ней. «…Ты хочешь бежать и вернуться к своей семье. Ну а я приехал сюда, чтобы найти свою семью». «Найди меня, сжалься, помоги мне. Обещай. Спаси меня! Обещаешь?» «Обещаю». Вскоре Зюльфикяр Паша вежливо, но настойчиво убедил лекаря позволить ему немного побыть в одиночестве под собственным кровом, да и отдохнуть самому, и неповоротливый Эрдем Ага, оставив все свои флаконы и инструменты в хозяйских покоях, в сопровождении здешнего слуги с печальным видом исчез в соседнем коридоре. Сквозь удаляющиеся шаги Исмаил различил произнесённое шёпотом: «…не проживёт и часа». Шехзаде выскочил из-за портьеры и почти бегом очутился в комнате. Паша полулежал в кровати, в чуть подрагивающих руках сжимая золотую, размером с ладонь взрослого человека портретную рамку овальной формы; взгляд его помертвевших глаз был неотрывным и невероятно тёплым. В покоях витали пугающие запахи незнакомых мальчику лекарств – а узнал он их за минувший день много. Крайне бледная и покрытая крупными каплями пота кожа раненого словно приобрела едва-едва заметный голубоватый оттенок, на губах, да и, казалось, во рту весьма явственно виднелась кровь. Исмаил чуть вскрикнул, и казнённый поднял глаза. – Паша, паша, что с вами?.. – Исмаил подбежал к кровати и бросился его обнимать. Зюльфикяр ласково и счастливо улыбнулся. – Как я боялся, что не увижу тебя. Как я боялся… – Вы… – снова вздрогнув, Исмаил сперва коснулся его руки, затем лба – как всегда делал отец, проверяя у него температуру. – Вы, наверное, очень замёрзли, да?.. – Нет. Нет, всё хорошо… – Вам очень больно? Что с вами случилось? – Вот, поспорил тут с одним «повелителем вселенной». Поди разбери теперь, что ему не понравилось... – Паша напустил на себя непринуждённый вид, хитро подмигнув мальчику. Исмаил шмыгнул носом. Опомнившись, Зюльфикяр с поспешностью закрыл одеялом край частично пропитавшейся кровью огромной повязки, которая опоясывала его живот. – Я снова испугал тебя… – Я теперь не боюсь, – отозвался Исмаил, присаживаясь рядом. Взгляд маленького шехзаде на несколько мгновений исполнился незнакомой, по-взрослому ледяной сдержанности, чем-то крайне напомнившей Хюмашах Султан в её «стальные» моменты, и Зюльфикяр, увидев это, вздрогнул. «Измучили… как же вас измучили…» – Лицо Искандера в их последнюю встречу также выглядело абсолютно спокойным… если не считать карих глаз, где, казалось, навеки застыла смесь мертвенной пустоты и ужаса. Мальчик, который был его гордостью и с первых дней в Корпусе заставлял болеть его сердце, мальчик, который плакал у него на плече после похорон своей жены, не отвечал ни на пощечины, ни на крики, ни на мольбы, – и никогда прежде Зюльфикяр не кричал так исступлённо и не ощущал себя настолько беспомощным. Моё дитя, мой Искандер… «Они забавлялись, веля мне убить сына…» – Вы тоже не бойтесь. Вы можете всё мне рассказать. – Исмаил робко коснулся его плеча, возвращая пашу к настоящему. – Всё хорошо, малыш. Всё будет в порядке… – Потрепав мальчика по волосам, Зюльфикяр продемонстрировал ему произведение в золотой портретной рамке. – Лучше взгляни-ка, что за сокровища прятала в Старом дворце твоя новоиспеченная бабушка. Я, кгхм… после одного нашего обмена любезностями, признаться, взял без спросу. Потихоньку. – Ой… – Исмаил тут же расплылся в улыбке. – «Шехзаде Яхья и Хюмашах Султан. 1594 год». Очень красивый портрет! Султанша такая молодая и весёлая, а папе тут пять лет, он на меня похож. – Это верно… – Паша, – в покои заглянул молодой человек из охраны Хюмашах Султан, – вы просили сообщить вам. Султан Ахмед-хан скончался этой ночью. Зюльфикяр, потупившись, вздрогнул снова. Взглянув на портрет Хюмашах и Искандера, он прижал его к сердцу и закрыл глаза. – Наш Повелитель султан Осман-хан гарантировал безопасность всем шехзаде, в том числе вашему воспитаннику шехзаде Искандеру, – Исмаил счастливо пискнул и захлопал в ладоши, и стражник взглянул на него, – и его сыну. Удостоверившись в этом, Хюмашах Султан поклялась быть опорой новому падишаху, а также согласилась участвовать в обсуждении нового порядка при дворе, дабы покончить с традицией братоубийства. – Стало быть, в виде редчайшего исключения Кёсем Султан заключила союз с людьми достойнее неё. – Проводив гостя взглядом, Зюльфикяр опустил голову на подушки. – Папа Гевхерхан умер, – протянул Исмаил. – Она и ребята, наверное, очень переживают, мне бы с ними быть… – Он в замешательстве поглядел на лицо паши. – И вы переживаете? Что всё это значит?.. Зюльфикяр долгое время хранил молчание. – Это значит, что вас больше никто не обидит. Твой отец спасён... Вы спасены. А мне, кроме вас, никого и не надо, – прибавил он, взглянув на задорно улыбающуюся светловолосую молодую женщину на портрете. – Это вы с ним сразились, да?.. – спросил Исмаил тихо. – С султаном? – Сразился, но не так, как должен был. Здесь ты уж прости меня, малыш… – У него вырвался судорожный вздох. – Паша, что произошло? – осторожно и ласково повторил Исмаил. – Пожалуйста, не бойтесь, расскажите. Зюльфикяр болезненно отвёл глаза. – Я верил в него всем сердцем. Все эти годы верил, что не только служу падишаху, но сражаюсь за справедливость и милосердие в этом государстве. И когда забрали вас… – его забила сильная дрожь, дыхание участилось, – верил до тех пор, пока не стало слишком поздно. Исмаил, я причинил вам столько зла… Мальчик принялся молча гладить его голову. «…Не поддавайтесь ложным надеждам посадить Искандера на трон! Иначе вы ещё раз потеряете сына!» Съёжившись от эха собственной недавней угрозы, как от удара хлыстом, Зюльфикяр судорожным ласковым движением провёл пальцем по щеке маленького мальчика на портрете. Улыбка у него точь-в-точь как у тринадцатилетнего Искандера из Корпуса... «Паша, я очень благодарен, что вы вчера остались с нами, – в который раз вспомнились ему четырёхлетней давности слова смущённого Искандера на следующее утро после похорон жены – тогда уже немного успокоившегося и обнимающего своего малыша, точно самое хрупкое из сокровищ. – Вы так добры и порядочны». «...Иначе вы ещё раз потеряете сына!» «…Вы так добры и порядочны…» – Паша, вам больно? – глядя на его лицо, перепугался Исмаил. – Ваши крестные муки ты и твой отец перенесли по моей вине. Ничьи предшествующие преступления не переменят моей вины и низости перед вами. Я знал, что вы невинны… знал, что вы с папой всегда примете меня под своим кровом… что я люблю вас обоих, словно моих кровных сыновей. Это всегда было известно Хюмашах Султан, потому она и не страшилась в конце концов доверить мне ваши жизни и вашу безопасность. Она видела во мне опору, верила, что я помогу вас уберечь… – Снедаемый стыдом и отвращением к себе, Зюльфикяр, дрожа, понурил голову. – Мальчик, я совершил постыдное. Ничто не может служить тому искуплением – ничто. Я не только разгласил, что вы шехзаде, подвергнув дорогую мне невинную кровь смертельной опасности, – я был подле вашего мучителя, помогая ему в самых подлых и богомерзких его замыслах. Если бы не я, тебя бы не схватили… вы не узнали бы этого ада… – Он в страхе поднёс руку к сердцу племянника, затем лихорадочно поглядел на молодую Хюмашах и маленького Искандера – и в безнадёжной тоске поднял глаза. – Я ведь, Исмаил… даже возле твоей могилы предал вас. Страшно предал. – Паша, мы вас очень любим, – после некоторого молчания только и ответил Исмаил. Глаза казнённого расширились; он долго, в каком-то отстранённом и патологическом потрясении глядел на маленького шехзаде, как мог бы глядеть на нежданно-негаданно явившегося ему на смертном одре ангела. Затем Зюльфикяр вдруг зажмурился и склонил голову, из губ его вырвался полный отчаяния стон, а по щекам градом покатились слёзы. Исмаил, тихо и испуганно охнув, захлопал ресницами, – после чего опустил глаза и едва заметно вздохнул. Не успел он пересесть ближе, как паша прижался лицом к его груди, давая волю рыданиям, – так, словно в этот момент принимал племянника за кого-то гораздо сильнее и старше, чем он сам. Задыхаясь, раненый без конца шептал слова любви и просил прощения. – Паша… успокойтесь, паша… – Мальчик, тихонько всхлипывая, ласково обнял его за шею. – Паша, ну пожалуйста, не плачьте. С нами всё хорошо, вы дома… Мы будем о вас заботиться, и вы поправитесь. Ну что вы, вы хороший, добрый… Я злых людей видел, вы же совсем не такой… – Честно-честно? – Зюльфикяр слабо улыбнулся сквозь слёзы и, одной рукой прижав его к себе, закрыл глаза. – Чего же, паша, он хотел от вас?.. – после недолгой тишины тихо спросил маленький шехзаде, неотрывно глядя на край пропитанной кровью повязки. – Если уж вы делали всё… всё то, что он вас заставлял… почему он вас возненавидел? Зюльфикяр с утомлённым судорожным вздохом чуть прислонился затылком к его щеке и с жадностью прижал к себе портрет Хюмашах и Искандера. – Вас у меня забрать. Вот чего он хотел. Неожиданно Исмаил светло и задумчиво улыбнулся. – Паша… а помните, как летом мы ездили к крепости Йорос?.. В потухших было глазах его дяди на миг словно засияло слабое июньское солнце. – Как же я могу забыть? – Вот видите? У султана Ахмед-хана ничего бы не получилось, и пускай себе даже не мечтает...ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД
Празднования в честь окончания Рамадана всё ещё продолжались, и день, выпавший на поездку к морскому берегу близ старинной крепости Йорос, оказался таким же погожим и солнечным, как день недавнего пышного пиршества в дворцовом саду, когда Хюмашах Султан и Зюльфикяр Паша сидели по соседству от султанского стола, отец, служивший хранителем покоев, обеспечивал безопасность семьи падишаха во время праздника, а ему, Исмаилу, в конечном счёте было позволено лишь помогать слугам и наблюдать за своими друзьями издалека. Хюмашах Султан, как и всегда в подобные дни, крайне печалилась, глядя на брата и его маленького сына. Отрада её сердца, двое горячо любимых людей, что, даже не ведая о своём высоком происхождении, были истинной гордостью Османской династии, все эти годы по праву заслуживали того же почтения, что получали дети её племянника-Повелителя, – как и права обнимать своих родных открыто. Что же… возможно, однажды так и произойдёт. Пропуская мимо ушей очередную натужно-показную любезность Кёсем, султанша с горькой теплотой улыбалась брату-шехзаде издали и не переставала молиться об этом. Однако сегодня всё было иначе. Дворец Топкапы остался далеко позади, а перед ними расстилались потрясающей красоты морской берег, вознесённая на скалы лесная чаща с солнечными лужайками и рыбацкими деревушками и могучие, величавые стены исторического строения времён Античной Греции. Земли вблизи крепости Йорос, что вместе с пристроенными к ней спустя века турецкой мечетью, хаммамом и источником воды располагалась на слиянии Босфора и Чёрного моря, таили в себе множество загадок и легенд, дорогих как мусульманскому, так и христианскому населению. В тот день Искандер, Исмаил, Зюльфикяр и Хюмашах, расположившись на лужайке и отпустив слуг, только и делали, что наслаждались вкусной едой и смеялись, и казалось, что воцарившийся дух искреннего тепла не сумеет разрушить ничто… пока султанша, прогуливаясь по утёсу, с понятной ей одной ностальгической улыбкой не загляделась на старинные стены крепости, возвышавшейся неподалёку на широком холме. Шаг – и небо над ней пошатнулось. Хюмашах Султан вскрикнула, отчаянно ухватившись за ветвь каштанового дерева, и спустя миг чьи-то сильные руки буквально поймали её над пропастью. Когда способность дышать вновь вернулась к ней, Хюмашах увидела перед собой карие глаза брата. – Султанша, вы в порядке?.. – Шехзаде Искандер всё ещё сжимал её плечи, не давая перепуганной женщине без сил рухнуть на землю. Хюмашах медленно оглянулась на обрыв и расстилающиеся за ним острые скалы и морские просторы, затем снова на брата. – Искандер… Искандер… – Руки у неё всё ещё дрожали, лицо озарила до безобразия счастливая и немного сумасшедшая улыбка. Хюмашах с трудом удерживалась от того, чтобы забыть о любых предосторожностях и обнять его – тепло и крепко. Улыбка исчезла с лица Зюльфикяра, возвращавшегося с очередной корзиной еды, с такой внезапностью, что Исмаил, тараторящий ему лекцию об истоках Венецианской республики, растерянно замолк на полуслове. – Вы чего, паша?.. – Вы не иначе как стыд потеряли? – Зюльфикяр в пару-тройку размашистых шагов преодолел оставшееся расстояние и, чудом не расшибив корзину о землю, устремил на воспитанника взгляд, полный неистовой злобы. – Чем я вас обидел, паша? – воскликнул Искандер потрясённо. – Вы полагаете, что вокруг вас слепые глупцы? Всё ещё надеетесь одурачить меня? Искандер, ты не смеешь прикасаться к султанше!.. Исмаил, испуганно хлопая ресницами, тут же оказался рядом с отцом, и они принялись держаться за руки, словно двое растерявшихся мальчишек-сверстников. – Паша, прошу, послушайте. Вы всё неверно поняли!.. – начал было потерянный шехзаде. – Зюльфикяр, успокойся! – вмешалась Хюмашах. – Искандер только что спас меня. Если бы не он, я сорвалась бы в море… – Вы могли погибнуть?.. – подбежав к ней, пискнул Исмаил в ужасе. Султанша ласково погладила племянника по голове. – Хватит лгать. – Голос Зюльфикяра напоминал рык разъярённого медведя. – Зюльфикяр, мы не сделали ничего постыдного! – Паша, я вас не понимаю, – взгляд и тон Искандера стали отчётливо отдавать зимней стужей, – султанша могла лишиться жизни, а вы даже не желаете выслушать нас. – Ты, мальчик, попридержи-ка язык, – Зюльфикяр коршуном навис над молодым человеком и схватил его за подбородок. – И знай: если всё правда, то я вырву тебе сердце своими руками! – Я ни в чём не провинился перед вами. – Зюльфикяр! – в отчаянии воскликнула Хюмашах. У неё перехватило дыхание; сердце стремительно и гулко билось. Она не скажет, нет. Что бы ни было, никто не должен узнать, что Искандер и Исмаил – шехзаде великой Османской династии, её родные брат и племянник. Никто… даже они сами. Конечно же, её муж, что все эти годы лелеял и своего «дорогого воспитанника» из янычарского корпуса, и его маленького ребёнка, словно своих родных сыновей, скорее умрёт, чем подвергнет их даже гипотетической опасности или пренебрежёт её доверием, но… нет. Нет, нельзя… – Ты ошибаешься, Зюльфикяр!.. – Лжёте! Я абсолютно уверен, Хюмашах, что вы оба погрязли во лжи, и очень давно… – Вы не будете так с ними разговаривать. От неожиданности Зюльфикяр осёкся на полуслове. – Что, Исмаил?.. Исмаил, произнёсший последние слова почти себе под нос, тут же испуганно вздрогнул и опустил голову. Однако спустя пару мгновений воцарившейся тишины вновь сдержанно и с решимостью встретил взгляд Зюльфикяра. – Пожалуйста, извините. Я только думал, паша, что мы семья… Мы, все вместе… – Он быстро и робко посмотрел на Искандера и Хюмашах, затем снова на Зюльфикяра. – Но, наверное, мы вам как-то мешаем, а я просто что-то не так понимал. – Исмаил!.. – выдохнул было Искандер. Мальчик, не оборачиваясь, быстрым и нехарактерно сдержанным движением коснулся его руки. – Если мы вам мешаем, паша… Если мой отец вам мешает, – Исмаил спокойно вскинул голову, – то зачем тогда ссоры? Просто скажите, и мы уйдём. Зюльфикяр, покраснев как рак, лишь глядел на него в молчании. – Сыночек, так нельзя разговаривать… – вновь нерешительно начал Искандер. – Паше подобное и в голову бы не пришло. – И Хюмашах, степенно приблизившись к супругу практически вплотную, нависла над ним в откровенно угрожающей позе. – Извините, пожалуйста, если я вам нагрубил. – Исмаил ещё раз внимательно и с ледяной вежливостью посмотрел на Зюльфикяра, после чего резко отвернулся и зашагал прочь. Паша нашёл его угрюмо сидящим под раскидистым дубом возле пруда, за которым начиналась одна из здешних крошечных весёлых деревушек. Когда Зюльфикяр, кряхтя, опустился рядом, Исмаил вскинул подбородок и насупился ещё сильнее, с подчёркнутым вниманием наблюдая за вознёй утки и четырёх утят. – Малыш, как же вы можете мне мешать? Вы же мои родные. Я умер бы за вас. Исмаил чуть вздрогнул и грустно оглянулся. В голосе друга его отца ещё никогда не звучало столько искреннего стыда и теплоты одновременно. – Ты не сердись на меня, пожалуйста. Кто ещё у меня есть на этом свете, кроме Хюмашах Султан и вас с папой? – Почему же вы их обижаете? – Я подозревал… нечто дурное. – Зюльфикяр сконфуженно опустил голову. – Но к тебе это не имеет отношения. – Если вы их любите, то как можете подозревать о них дурное? – Мальчик в недовольной задумчивости скрестил ручки на груди. – Вы говорите, что сами воспитывали папу. Что Хюмашах Султан спасла вас от смерти, а вы полюбили её с первого взгляда. Что столь долгие годы вместе вы переживали радость и горе, что только лишь они, они двое, спасали вас от тьмы воспоминаний и одиночества. И вы верите, что эти люди… могут предавать вас за спиной? Скосив взгляд налево, Исмаил заметил, что на лице у паши проступила растерянность. – Я, конечно, не знаю, паша, у меня нет жены и названого сына, только… только мне кажется, что мне было бы стыдно так думать о своих любимых. Разве это порядочно? Разве они такое заслужили? Заслужили слышать это от ВАС? Как вам кажется?.. Зюльфикяр отвёл глаза, явно раздумывая, чуть дрогнул – и понурил голову ещё сильнее. – Они любят вас, паша. И они умерли бы за вас... – Потерянный шехзаде помедлил и вновь поглядел на него с несвойственной своему детскому возрасту вежливой сдержанностью. – А вы их оскорбили. Тяжело вздохнув, Зюльфикяр молча приобнял его. – Думаешь, теперь не станут говорить со мной?.. – протянул он задумчиво и чуть погодя с очевидным напряжением оглянулся в сторону лужайки. – Я бы не стал, – буркнул Исмаил. – А они, наверное, будут. – Тебе известно, что ты до ужаса вредный ребёнок? – Зюльфикяр состроил недовольную гримасу. – А я всё думал, почему мы так много общаемся?.. – Исмаил широко распахнул глаза и с очень выразительной полуулыбкой захлопал ресницами. Через мгновение оба рассмеялись. Послышались шаги, и Искандер с Хюмашах, то и дело переглядываясь или же, точно два перепуганных подростка, обмениваясь взволнованными шепотками, в нерешительности остановились возле пруда. – Ну что же, спорщики? Больше сегодня никто ни на кого не обидится, дай Аллах? – Султанша взъерошила тёмные кудряшки племянника и коснулась руки мужа, после чего озорно обняла обоих со спины. Искандер тоже присел рядом, протягивая руки к своему маленькому сыну и глядя на него – прежде всегда такого робкого и ранимого – с неподдельным восхищением. Никто и никогда ещё не вступался за него с такой решимостью… никто, кроме Исмаила. Сам молодой человек со времён Корпуса искренне любил своего наставника и горячо дорожил многолетней дружбой с ним, однако ссорились они нередко, и, как правило, на любые, даже абсолютно необоснованные и граничащие с рукоприкладством вспышки со стороны паши Искандер в конечном итоге лишь молча опускал голову. В конце концов, кто ещё (пускай для красного словца и только) мог назвать его сыном – теперь, когда сокровенная надежда отыскать родную кровь в Стамбуле была навеки похоронена. Да и немногие из воспитанников и сослуживцев Зюльфикяра когда-либо осмеливались возражать ему: все знали, что он не был ни жестоким, ни кровожадным, однако в любом, даже не связанном со службой противостоянии от него всегда словно исходила некая удушающая сила, впитанная, казалось, давным-давно самим его существом вместе с на редкость фанатичной приверженностью идеалам корпуса и султаната. – Не ссорьтесь, не ссорьтесь, пожалуйста… – проговорил малыш робко, прижимаясь к отцу. Искандеру в который раз захотелось молить его о прощении за те свои гадкие слова о трусости, что не так давно вырвались в порыве гнева, но потерянный шехзаде не переставал убеждать себя, что Исмаил уже забыл об этом. – Простите, – сказал Зюльфикяр. Хюмашах и Искандер растерянно воззрились на него. Паша тягостно вздохнул, не осмеливаясь поднять взгляда. – Я повёл себя недостойно. Незаслуженно и несправедливо оскорбил вас. Прошу, простите… не отворачивайтесь от меня. Оторопев, Искандер и Хюмашах почти синхронно оглянулись на Исмаила; султанша изогнула брови в немом вопросе. Мальчик с неприлично-невинным видом лишь выдал удивлённую гримаску и развёл ладошки в стороны, мол, я здесь ни при чём, это он сам. – Знайте, что бы ни было: моя душа болит и всегда будет болеть лишь о вас. В вас моё счастье и подлинная сила. И ничто… н и ч т о на свете не принесло бы мне большей боли, чем пожизненное одиночество после того, как у меня были вы. – Зюльфикяр вновь стыдливо запнулся. – Паша, я клянусь, мы не совершили ничего, чтобы расстроить вас, – проговорил Искандер взволнованно. – Вы же знаете, я никогда… – Знаю, сынок, конечно, знаю. – Шехзаде скованно вздрогнул; они обменялись краткими, но пронзительными взглядами, и в глазах воспитанника и наставника практически одновременно заблестели слёзы. Хюмашах тихо и счастливо рассмеялась, горячо обнимая мужа. – Это и правда опечалило бы вас, паша? – неожиданно вымолвил Искандер робким, почти что мальчишеским тоном. – Я не имею в виду Хюмашах Султан, разумеется… Но исчезни я из вашей жизни – это и в самом деле имело бы значение? Простите, но до сих пор я… не решался предположить, что это может страшить вас. Зюльфикяр с неловкой теплотой усмехнулся в бороду, затем посмотрел на него – долго и непроницаемо. – Помнишь, как в первый год обучения ты сбежал из корпуса, и тебя избили трое? – Потупившись, паша сконфуженно и неуклюже опустил ладонь на его локоть. – Той ночью я нашёл тебя без сознания и с израненным лицом. Стало очевидно, что вмешайся я немного позже, и тебя бы не было в живых… – Это… были вы? – прошептал потерянный шехзаде потрясённо. Развязки того случившегося в юности ночного столкновения с негодяями, преследовавшими на улице Стамбула беззащитную девушку, ему так никто и не сообщил точно; Искандер помнил лишь сильную боль, и что некто нёс его на руках. – Я очень давно боюсь, Искандер… и вот тогда я впервые понял, что боюсь. Молодой человек несмело ответил на его объятия, и Зюльфикяр с внезапным жадным отчаянием прижал его к себе, не то покряхтывая, не то подавляя судорожный всхлип, затем нерешительно, но очень ласково погладил воспитанника по затылку, словно вкладывая в своё движение всю нерастраченную за долгую жизнь отцовскую нежность. Исмаил, подпрыгнув и издав торжествующий возглас, с разбегу присоединился к ним, Хюмашах, поддавшись полному истовой радости порыву, попыталась сделать то же самое… и, смеясь, они рухнули на траву. Зюльфикяр сгрёб в охапку всех троих, расплываясь в ласковой и до безобразия счастливой улыбке.