Город золотой

«Им будет казаться, что Эра Милосердия пришла к людям сама – естественно и необходимо, как приходит на улицы весна, и, наверное, не узнают они, что рождалась она в крови и преодоленном человеческом страхе». Братья Вайнеры

      «Аллах, не позволь ей добраться до них. Охрани моего ребёнка от этой вероломной предательницы».       Остановившись перед маленьким зарешеченным окном, шехзаде Искандер проводил взглядом удаляющегося бостанджи и снова принялся мерить темницу шагом. Молитвы и проклятия – во всех так или иначе упоминалась Кёсем – давно превратились в бессмысленный гул в его голове, предчувствие беды, не имеющее никакого отношения к собственному страху смерти, не покидало, а только росло. В ушах всё ещё стояли крики матери во время его ареста.       «Если он сейчас у Сафие Султан, то ты сам избрал его участь, – с холодной улыбкой бросил султан Ахмед в ответ на его мольбы. – Не надейся, что вы сможете спрятать его».       Когда бостанджи сопровождали его в подземелья Топкапы, он вновь увидел её – Кёсем Султан, облаченная в синий бархат, вместе со своей свитой направлялась к дворцовым воротам, а Зюльфикяр Паша настойчиво пытался преградить ей путь. Увидев арестанта, все на мгновение смолкли. Хаджи Ага чуть не прыгал от радости, хрупкая светловолосая Мелике в ужасе поднесла ладонь к губам и тоненьким голоском бессильно позвала Искандера по имени, на напряженном лице Зюльфикяра отразились боль и злость. Кёсем же едва удостоила его взглядом и продолжила разговор со служанками о праздновании свадьбы сестры падишаха.       «Уезжайте, матушка. Ради Аллаха, немедля уезжайте. Ну что вам стоит забыть обо мне?..»       С усталым вздохом опустившись на широкую скамью, Искандер прислонился к холодной стене, и перед его мысленным взором беспорядочно пронеслись воспоминания. «Помоги мне, сжалься!» – с капризной ноткой в голосе просила беззащитная златовласая девочка тринадцати лет, которую он вырвал из рук разбойников. «Сафие Султан уже давно следовало убрать с нашего пути, и ты лично сделаешь это», – тем же тоном вторила ей невероятной красоты султанша, холодно и высокомерно глядя на него. Его, избитого, посадили на цепь в подвалах янычарского корпуса после попытки помочь будущей Кёсем Султан бежать из Стамбула и вернуться к своим родителям. Он с неистовой силой погонял коня, больше всего страшась не успеть и воображая ужасы, которые могли сотворить с Кёсем пленившие её бандиты; он заслонил Кёсем и малышку Мелике своим телом, сражаясь с подосланными к султанше убийцами… Искандер усмехнулся, изучающе разглядывая сочащуюся гнилью стену своей камеры. Девочка с глазами ангела… Друзья юности, забота о безопасности которых подарила ему новое дыхание и превратилась в смысл жизни после того, как последняя надежда отыскать родных в сердце Османской империи, казалось бы, была уничтожена навсегда. Он не знал, чем был удивлён сильнее – лёгкостью, с которой она увидела в нём угрозу для своих детей и отправила его на смерть, или же беззаботностью, с которой она обсуждала теперь предстоящий дворцовый праздник. Неужели злоба и ненависть к его матери могли настолько заполонить её рассудок и душу?..       С лестницы донеслись шаги. Вскочив со скамьи, Искандер мгновенно оказался у зарешеченного окошка и различил сразу несколько голосов – глуповато-презрительные замечания султанской стражи чередовались с неловкими попытками Зюльфикяра успокоить слабо всхлипывающего ребёнка.       Его сердце упало.       Процессия спустилась в подземелье. Мальчик шести с половиной лет, представляющий собой чрезвычайно крошечную, худенькую и болезненную на вид копию Искандера, спрятался за спину Зюльфикяра, отчаянно цепляясь за его руку.       – Исмаил…       – Отец! – Мальчик принялся отчаянно вглядываться в полумрак подземелья. Искандер беспомощно посмотрел на бывшего наставника, который, не отпуская руки его сына, с потерянным видом остановился перед дверью его темницы.       – Они же оберегают невинных. Служат опорой тем, кто слаб. – Впервые с той минуты, как султанская стража скрутила ему руки перед его домом, голос Искандера дрожал от гнева. – Что же это, Зюльфикяр? Кому я посвятил годы службы? Что им до моего ребёнка...       – Разыскать и доставить твоего сына сюда было необходимо, Искандер. Изменница могла использовать его в своих целях, – с непроницаемым лицом отозвался тот, избегая глядеть на него. – Ты… Ты должен меня понять.       В подземелье воцарилась абсолютная тишина, прерываемая лишь потрескиванием факелов.       – Вы, паша?.. – Искандер, на несколько мгновений потеряв дар речи, бессмысленно воззрился на своего друга. – Вы устроили охоту на моего сына?       – Так Повелитель приказал...       Искандер лишь молча смотрел на него. Зюльфикяр наконец встретил его взгляд и, помедлив, заговорил решительнее.       – Ты не должен был прятать его у предателей, Искандер. Нельзя было допустить, чтобы в руках Сафие Султан оставался шехзаде. Винить некого.       – Папа, мне страшно, – дрожа, проговорил Исмаил – и внезапно поднёс руку к сердцу, тихо охнув и зажмурившись будто от невыносимой боли. Искандер, забыв о стычке, пристально посмотрел на него.       – Исмаил, в чём… Не смейте! – Из-за спины Зюльфикяра появился бостанджи и, с нетерпеливым раздражением схватив мальчика за локоть, потащил его к двери соседней камеры. У Искандера перехватило дыхание, и он сам не заметил, как сорвался на крик. – Не трогайте его! Исмаил, сынок! Отпустите моего сына!       – Стойте. – Зюльфикяр решительно преградил стражнику путь.       – Что такое, паша?       Зюльфикяр взглянул в лицо маленького арестанта и стыдливо понурил голову; руки у него дрожали.       – Лучше, если мальчик и шехзаде Искандер будут в одной камере, – произнёс он наконец.       – Это противоречит правилам, – покачал головой бостанджи. Это было действительно так – необходимость оттаскивать друг от друга узников, заходящихся в криках и тщетно пытающихся защитить своих близких, рассматривалась как лишняя морока для палачей.       – Делай, что велят, – вздёрнув подбородок, твёрдо произнес Зюльфикяр, и нечто в его взгляде заставило молодого стражника замолчать. Искандер отступил назад, и тяжёлая дверь распахнулась.       – Папа, папочка! – Исмаил, плача, бросился к нему. Опустившись на колено и прижав его к себе с тем же исступленным отчаянием, с каким Сафие Султан не так давно обнимала его самого, Искандер начал было шептать слова успокоения, да так и замер.       – Кровь… Откуда кровь?.. – Он развернул мальчика спиной к себе, и на кафтане из песочно-бежевой ткани его взору предстало ужасающее пятно, походящее по форме и размеру на ладонь взрослого человека. Искандер метнул в сторону Зюльфикяра и стражи полубезумный, исполненный неистовой ярости взгляд.       – Сынок, сынок, что с тобой?..       Исмаил лишь покачал головой и снова заплакал.       – Нет-нет, Искандер, мальчик не ранен. Кровь не его...       – Не его, а чья?       – Султанша… Она пыталась… – всхлипывая, проговорил его сын тихо.       Искандера снова сковал ужас.       – Чья это кровь? Зюльфикяр!       Паша, потупив взор, снова подошел к двери их камеры.       – Зюльфикяр, где моя мать? – вцепившись в прутья решетки, дрожащим голосом выпалил Искандер.       – Сафие Султан… бросилась защищать твоего сына. С кинжалом, – прибавил Зюльфикяр, всё также не осмеливаясь поднять глаз. – Она убила одного из бостанджи…       Кровь стучала у него в висках.       – Султанша… Она мертва?       – Сейчас она в Старом дворце. Возможно, выживет.       Его пальцы безвольно выпустили железные прутья. Искандер пошатнулся; ледяной озноб пробрал его до самых костей, и на несколько мгновений ему показалось, что он задыхается. Он опёрся на дверь и устремил бессмысленный взгляд на кинжал за поясом Зюльфикяра, жалея, что не может выхватить его и вогнать хозяину между рёбер, едва тот успел бы изъявить недоумение. Медленно, с ненавистью узник поднял глаза.       – Вон отсюда.       – Искандер…       – Прочь! – Голос шехзаде, подобно раскату грома, разнёсся эхом от каменных стен. Бостанджи, отдельные представители которых успели приобрести привычку понукать его точно пойманную в подворотнях Стамбула чернь, в растерянности переглянулись, Зюльфикяр же, вздохнув, отвёл глаза и молча покинул подземелье. Когда сил кричать ему вслед проклятия и угрозы больше не осталось, Искандер осел наземь. Заметив, что притихший Исмаил смотрит на него с таким потрясением, точно впервые его увидел, он опустошённо уронил голову на руки.       – Султанша, прошу вас, позвольте. – По щекам слуги, преклонившего колени, безостановочно текли слёзы. – Позвольте мне сейчас же отправиться в Старый дворец! Поймите, Сафие Султан борется со смертью, и я обязан быть возле неё…       – Сейчас рядом с ней её родная дочь – возможно, не стоит так уж терзать себя? – В глазах Кёсем Султан, казалось, читалось сострадание к его горю, но говорила она холодно. – Этого не будет, Бюльбюль. Пока живы наследники Сафие Султан, ты не получишь позволения покинуть этот дворец.       Жестом дав ему понять, что разговор окончен, она вернулась к чтению документов. Вытирая слёзы, Бюльбюль поднялся на ноги и, так и не двинувшись с места, уставился в пол.       – Пока живы, значит...       – Что это за дерзость? – Фаворитка падишаха чуть вскинула брови. Евнух взглянул на неё, изучающе прищурившись.       – Ещё я хотел спросить, если позволите: вы намерены настаивать и на казни шехзаде Исмаила?       Впервые за это утро на лице Кёсем мелькнула мрачная тень.       – Всё решает падишах, а я не в силах диктовать ему что-либо.       – Разумеется, – поддакнул Бюльбюль. – Но султанша, ведь мальчик вырос у вас на глазах. Неужели вы допустите, чтобы его держали в подземелье Топкапы?       – Если Повелитель посчитал это уместным, я бессильна. – Она смерила его недобрым взглядом, раздраженно вздёрнув подбородок. – Я не желаю этому мальчику смерти, как не желала и его заключения под стражу. С самого начала я всем сердцем верила, что этого удастся избежать. Но Ахмед прав – после предательства Искандера…       – Узнав, что на его ребёнка открыта охота, он доверил его своей родной матери. В чём же здесь предательство, султанша? – спросил Бюльбюль тихо. – Шехзаде Искандер просил помочь найти безопасное место, и только…       – Сафие Султан бросилась с кинжалом на четверых бостанджи, лишь бы не позволить забрать его сына. – Кёсем отстранённо посмотрела на него.       – Безрассудство, продиктованное отчаянием.       – Безрассудство случилось лишь под конец – перед этим она рисковала собой, дабы обмануть и задержать стражу, и ей почти удалось. По словам Зюльфикяра, ещё немного, и Исмаил снова был бы вне нашей досягаемости. Но Бюльбюль, я не могу понять одной вещи.       – Какой же, султанша?       Она отвела глаза и заговорила не сразу.       – Много лет назад у ворот этого дворца стояла вооружённая толпа, а Повелитель и Мустафа были при смерти. Ты сам слышал, я умоляла Сафие Султан защитить их, но ей не было дела. Разменная монета в делах государства, средство достижения могущества – вот всё, что они значили для неё. Теперь же, ради мальчика, которого она едва знала… – Кёсем растерянно передернула плечами. – Ведь Ахмед и Мустафа тоже её внуки, Бюльбюль. Они кровь и плоть её сына.       – Не того сына, к сожалению.       Она непонимающе вскинула брови.       – Дьяволу мать не полагается – так сказала Сафие Султан о султане Мехмед-хане в день, когда он повелел убить её маленького шехзаде вместе с остальными своими братьями. За глаза, разумеется.       – Дьяволу? – Кёсем изумлённо расширила глаза. – Падишаха так называла его мать?       – Покойному правителю давали немало прозвищ за его жизнь... Мехмед Мясник, Мехмед Убийца Младенцев, Мехмед Недостойный. Кто-то звал его Османским Иродом. – Бюльбюль, сконфузившись, как-то испуганно прикусил губу. – Ох, сколько же языков он вырвал из-за этих прозвищ…       – Я и Повелитель, услышав их снова, сделаем то же самое. – Главная хасеки презрительно скривилась, и евнух поспешно сгорбился, приняв покаянный вид.       – Я лишь хотел сказать, что Сафие Султан так никогда до конца и не простила Мехмед-хану попытки убить её дитя, считала, что он предал её. Ударил в самое сердце. Вероятно, по этой причине и его кровь перестала быть для неё чем-то ценным и сокровенным.       Помедлив, Бюльбюль приблизился и украдкой заглянул молодой женщине в глаза.       – Султанша, моя просьба к вам не для блага Сафие Султан – я прошу именем Всевышнего, ради невинной семьи, которая сейчас ожидает расправы в дворцовом подземелье. – Он дождался, пока она посмотрит на него. – Мальчик… как вам известно, слаб здоровьем. Мы не знаем, помилует ли его Повелитель, но вы в полной мере осведомлены, какие у нас темницы. Если бы вы позволили перевести его…       Двери с молниеносной скоростью распахнулись и внутрь, оттолкнув служанок, ворвался шехзаде Мехмед.       – Матушка, скорее!       – Что случилось?       – Отец… без сознания, – задыхаясь от бега, выпалил юноша.       Кёсем вскочила на ноги, опрокинув на пол золотую чернильницу и ворох сложенных на столе свитков. Первенец главной хасеки и зеница ока всего дворца выглядел напуганным и потерянным как никогда прежде:       – Я… Я пришел в Главные покои, когда Повелитель спорил о чём-то с Зюльфикяром Пашой. Отец очень сердился, а затем внезапно схватился за живот и…       – Аллах! Аллах, пощади… Ахмед… – Фаворитка падишаха бегом бросилась из покоев, и Бюльбюль лишь беспомощно посмотрел ей вслед.       – Зюльфикяр Паша всё время лгал, да, пап? – тихо спросил Исмаил. – Он хочет тебе зла? Ему нет до нас дела?       Искандер тяжело вздохнул, не в силах взглянуть на него. Зюльфикяра и Хюмашах Султан Исмаил обожал как никого другого, по инициативе последней проводя в их дворце практически все дни, когда его отец был завален работой или отлучался по поручениям падишаха. С пашой же, которому, несмотря на возраст и годы брака, так и не довелось держать на руках собственных детей, мальчик порой находил куда больше взаимопонимания, нежели с самим Искандером, который не уставал сетовать, что в его крайне робком и до неприличия неловком сыне «нет и малейших задатков воина».       – Ну что ты, малыш. – Искандер чуть крепче прижал его к себе и погладил по голове. – Поверь, Зюльфикяр Паша очень любит тебя. Только…       – Ты сказал, он продал тебя, и доказывал Кёсем Султан свою собачью верность, и…       Искандер густо покраснел, вспоминая, что сын видел его вспышку.       – Зюльфикяр – воин янычарского корпуса, Исмаил. Он присягнул в верности нашему Повелителю. Для некоторых воинов не существует ничего превыше верности, будь то даже любовь к семье и друзьям. – На губах у принца мелькнула едкая, полная горечи усмешка. Он хорошо знал эту особенность характера своего наставника и до минувшего дня всегда прощал ему её. – Здесь уж ничего не переделаешь.       – А зачем он тогда женился?.. – моргнув, пробормотал Исмаил с искренне озадаченным видом.       Хороший вопрос, апатично подумалось Искандеру. Как-то Зюльфикяр покажется на глаза Хюмашах Султан, не отходившей теперь от постели их едва живой матери?       – Ты не хочешь поесть? Смотри, сколько всего Мелике Хатун тебе принесла. – Слегка отстранившись, он кивнул на большой свёрток с пахлавой и с надеждой посмотрел на сына, но в четвёртый раз услышал лишь тихий отказ. – Малыш… Ведь ты сказал, что боли больше не было.       Исмаил молчал.       – Сынок? – Искандер вскочил со скамьи и опустился на колено – мальчик, точно не слыша его, лишь беспокойно глядел перед собой. На лице у него выступила испарина; Исмаил, испуганно хлопая ресницами, схватился за воротник своего кафтана, как будто тот душил его. Поднеся руку к сердцу, он начал задыхаться и одновременно заплакал.       – Исмаил!.. Стража! – Шехзаде сам не узнал своего крика. – Родной мой, что с тобой?       – Больно. Больно, больно… – тоненьким голоском выдохнул Исмаил – и без чувств обмяк у него на руках.       – Оставь нас в покое, ага, – раздражённо отмахнулся бостанджи. – Сказано тебе: лекарь сейчас явится.       – Ты что, не слышал?! Какой лекарь поможет здесь? – Искандер опёрся на дверь, стараясь унять дрожь в руках. – В подземелье адский холод и нечем дышать. Оно убьёт его прежде любого недуга. Ради Аллаха, вы люди или нет?       – Без позволения Повелителя выпускать заключённых запрещено, а Повелитель ещё на рассвете покинул дворец. – Солдат как будто против воли слегка повысил голос. – Вынести твоего мальчика отсюда сейчас невозможно. Сожалею, но султан Ахмед не щадит стражу, которая нарушает дворцовый порядок.       Прежде чем заговорить снова, Искандер на миг прикрыл глаза и вздохнул, изо всех сил подавляя гнев.       – Кёсем… Позовите Кёсем Султан.       – Что? – потрясённо переспросил бостанджи.       – Ты слышал, – рявкнул Искандер. – Ну, быстрее!       – Она позволения не даст… – покачал тот головой с беспомощным видом. – Знаешь, ведь приказ схватить тебя отдала именно Кёсем Султан, а не Повелитель. Госпоже нет дела до твоих бед, равно как и до ваших жизней.       – Расскажите ей, что произошло. Скажите, что мой сын умирает, и я молю её прийти. – Искандер, тяжело дыша, вскинул подбородок. – Да скорее же!       Помедлив, бостанджи кивнул своему более молодому сослуживцу.       – Найди её.       Узник опустошённо двинулся обратно к их с Исмаилом скамье. «Закрой глаза, Искандер. Забудь о добром имени, что втоптали в грязь, и ноже, что вонзили тебе в спину. Забудь о чести. Смотри только на своего ребёнка…» Он присел рядом с лежащим без движения сыном и, снова проверив пульс, положил голову мальчика себе на колени.       – Солнышко моё, я здесь. – Его душили слёзы. Искандер зажмурился, сам не зная зачем воскрешая в памяти образ матери. Ему вспомнилась до безобразия счастливая улыбка Сафие Султан в то недавнее памятное утро, когда ей впервые довелось обнять его ребёнка, – всякий, кто увидел бы её тогда, назвал бы рассказы о султанше, хладнокровно использовавшей внуков, чтобы сохранить свою власть, нелепейшими из выдумок. Искандер прошептал молитву – и за мать, и за сына – и сделал глубокий вдох, пытаясь вновь обрести над собой контроль.       – Обещаю, ты будешь жить. Она только посмотрит на тебя, и тебя тотчас же освободят отсюда. Ты обязательно поправишься…       «Ей нет дела до твоих бед, равно как и до ваших жизней». Лицо Искандера исказилось в горькой, полубезумной усмешке. Что ж, по крайней мере Исмаил должен верить в лучшее.       – Пожалуйте сюда, – донёсся молодой мужской голос со стороны лестницы.       Шехзаде замер. Спустя несколько мгновений тяжёлая дверь отворилась, и бостанджи посторонились, пропуская дородного телосложения лекаря и сопровождавшую его молодую женщину.       Искандер медленно поднялся на ноги. Кёсем Султан, застыв на пороге, смотрела ему в глаза.