***
Общежитие Юэй встречает их тёплой атмосферой и шумом. Многие из ребят вернулись в общагу ещё вчера, так как офис агентства, в котором они проходили стажировку, находится далеко. И из-за этого Катсуки не чувствует прохлады одиночества, а сразу начинает раздражаться из-за чрезмерной подростковой активности. Вроде бы ранее утро, а эти, он даже не знает, как назвать их, с самого утра галдят и верещат, по теме и без. — Это была супер-мужественная стажировка, — вещает неподалёку голос Киришимы. Парень почти пылает от наполняющих его эмоций. — Мы не сидели на месте! Я переполнен рвением снова приступить к учёбе и показать всё, чему научился. Кто-то подхватывает следом за ним эстафету «расскажи вкратце» и тоже с упоением рассказывает о своей прошедшей стажировке так, словно она была чуть ли не божественным пришествием. Но Катсуки не вдаётся в подробности. Уверенность в том, что его стажировка в разы круче, греет изнутри. А остальные, что хотят то пусть и говорят. «Дети малые, — он еле заметно тянет улыбку и отходит от своры одноклассников, что сгруппировались на первом этаже, встречая только что вернувшихся. Домашняя атмосфера в помещении располагает к тому, чтобы чуть расслабиться и расправить складку угрюмости между бровей. Крути ни крути, но вся эта активность стала ему привычной и, по-своему, родной. Он осматривает присутствующих беглым взглядом и отмечает про себя, кого не хватает. — Круглолицая опаздывает». От нетерпения сводит пальцы и чуть заламывает суставы. Вчера по телефону она трепалась о всякой ерунде, а сегодня смеет опаздывать. Катсуки чувствует себя будто обманутым. Но зацикливаться на этом, отнюдь, нет желания. Он фыркает под нос, отвернувшись в сторону окна. Собственная рефлексия загоняет его в угол своей банальностью и розовыми соплями. Приходится постараться, чтобы отогнать от себя гнёт разномастных мыслей и догадок на тему «почему она опаздывает». Катсуки скучающим взглядом рассматривает улицу перед окнами общежития и замирает не то от ужаса, не то хер пойми от чего. На улице, стоя на крыльце, под тенью, что откидывает второй этаж, приторно лыбясь друг другу, стоят Круглолицая, Деку и Половинчатый. Его снова передёргивает. От картины довольных лиц мороз бежит по коже. Ему приходится вдохнуть и выдохнуть пару раз, в попытке успокоить разошедшееся в бешеном ритме сердце, перед тем, как сообразить, что происходит. «Они просто решили поболтать, — зачем-то успокаивает себя Катсуки, прикусывая губы по очереди. Он старается убедить себя в том, что в этом нет ничего зазорного. Что Деку и Круглолицая друзья, и им нужно общаться. Но сраная паника, будто обострение шизофрении, нашёптывает ужасы прямиком в его голову и подбивает на то, что выйти к ним «пообщаться» не будет плохой идеей. — Катсуки, угомонись!» Он ругает себя и не смеет взгляд отвести. На коже ощущаются чужие взгляды, будто взглядом можно облапать, а после доносятся тихие смешки. Он слышит только «да я тебе говорю, сто процентов» и «ну, не знаю». И ему так хочется закрыть рот этим сплетникам, но ебучий взгляд крепко вцепился в образ девчонки, что стоит, сжимая сумку на плече, и мило улыбается парням перед собой. Мысль о том, что ему хочется, чтобы она так улыбалась только ему, не пугает. Катсуки адекватен и честен с собой, чтобы признать, что она ему правда нравится. Но всё же это что-то новое для него, и потому он чувствует неуверенность. Половинчатый что-то говорит, при этом сжимая ладонь Деку в своей, и Катсуки видит, как расширяются глаза круглолицей, как наполняются восхищением и радостью. Ну, точно, она же не знала. И он не успевает заметить, как она срывается с места, отпустив сумку в свободный полёт, заключает Деку в объятия, сжимает его, доверчиво прижимаясь. Пиздец. И ладно, Деку омега. Деку друг этой девчонки. Но как заставить себя не чувствовать переворачивающийся внутри снежный ком обиды и недовольства. Деку ведь тоже парень! А она так спокойно обнимает другого, совсем не переживая, что Катсуки это будет неприятно. «Стоп, — в голове лопается с громким треском воздушный шар, сдувая с ног иррациональные мысли. — Неужели это ревность?». И Катсуки теряется на секунду или две, смотря вперёд и не видя перед собой совершенно ничего. Ревность. Он ревнует её, а значит, чувствует что-то большее, чем просто симпатию. Но когда успел? Они толком-то и не могли провести время вместе, чтобы привязаться друг к другу. Да и не рассматривал он её раньше, как девушку. Только сейчас… А хотя и не важно. Зачем рефлексировать и рассуждать над тем, что никогда не поддастся логике. Он просто начал чувствовать к ней что-то большее, вот и всего. — Бакубро, — тяжелая ладонь Киришимы приземляется на его плечо, тем самым выводя его из задумчивости. — Как стажировка? Не поубивали друг друга? И хер бы знал, про кого этот патлатый говорит, но Катсуки не будет уточнять. Он лишь фыркает, скинув руку альфы с себя, и уже засобирался уйти прочь, как Киришима снова кладёт свою руку ему на плечо и разворачивает к себе. — Как Мидория и Тодороки? — он кивает в сторону окна, и Катсуки понимает, что его жестоко спалили на месте. Но вида не подаёт. — Держатся за руки, да? Они помирились? — Мне почём знать, — бета рычит, снова скинув чужую руку. — Тебе так надо всё это? Так пойди и спроси! И весь «план» насмарку. Катсуки же хотел выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и разогнать собравшихся. Но из-за появления Киришимы он меняет свой курс, корректирует траекторию ходьбы и поднимается к себе в комнату, дабы переодеться в форму и поскорее покинуть общагу. «Нахер всё». А на крыльце уже никого. В кабинете тишина до той поры, пока в комнату не вваливается компания из трёх взбаламученных альф, чьи голоса спорят наперебой. — А я тебе говорю, гоукон лучший вариант для знакомства, — Каминари распинается громче остальных, идя впереди всех. — Мой хороший друг так познакомился со своей девушкой, которая, как оказалось, была его истинной! — парень пытается доказать свою правоту, совсем не обращая внимания на алеющие щёки двух своих друзей. — Если даже не склеится, то у тебя останутся весёлые воспоминания о твоей молодости. Пока у нас есть время, чтобы думать о личной жизни, неизвестно, как дальше мы будем жить. Катсуки разворачивается на группу парней и стреляет глазами на дерьмоволосого. Взгляд в себе несёт остроту непонимания и крайнюю степень шока. Ему непонятно, зачем это ему, Киришиме. Ладно, эти, но он. Он цыкает, привлекая внимание парней, перед тем, как начать говорить. — Вам бы лучше успеваемость подтянуть, олухи, — громоподобно произносит Катсуки, едко ухмыльнувшись. — Хренью всякой голову забиваете. Обидеть он не пытался, никак. Но парни вмиг насупились и отвернулись от него. Киришима хотел было что-то возразить, даже рот открыл. Вот только его перехватывает Каминари, закинув руку на шею, тянет к себе, одновременно подзывая Серо. Они формируют не то круг, не то его подобие. — Ну, правильно, Бакуго не нужно беспокоиться за себя, у него же всё в порядке на личном фронте. А за друзей совсем не переживает, — Слова сочатся ехидством. — Вот я, — он тычет себе в грудь, — переживаю за вас, холостые вы мои. Каминари обнимает своих, как он их называет, друганов, почти повиснув на их шеях. Может, он и не имел ничего плохого в виду, но Катсуки это на йоту, но всё-таки задевает. Неприятно слышать о том, что ты такой чурбан бесчувственный, что не беспокоится о друге. Он смотрит сначала на самого Каминари, вопрошающе, с нажимом. Но тот его игнорирует, буквально выражаясь, что специально; переводит взгляд на Серо. Оный тоже старается увильнуть от контакта глазами и смотрит куда угодно, но не на бету. А вот сцепиться взглядом с Киришимой — раз плюнуть. Красноволосый альфа сам всматривался в его лицо. Наверное, ожидал, или ждал, что тот на него посмотрит. Катсуки вскидывает бровь, будто задаёт молчаливый вопрос: «Что это за спектакль, Дерьмоволосый?» На что Киришима пожимает плечами, мол «не знаю я». И продолжает стоять в крепких недо-объятиях друга. «Идиоты». Дверь в класс открывается снова, и в помещение заходят девчонки. Ашидо, как главная затейница, шагает впереди, сложив руки на груди, нет-нет, да оглядывается на подруг за своей спиной. Они что-то, по всей видимости, обсуждали до этого, раз она так внимательна и ожидает ответа, которого нет. — Ну, так что? — нетерпеливо восклицает омега, чуть громче положенного. — Я могу рассчитывать на тебя, Урарака? И Катсуки, наконец, замечает её за спинами одноклассниц. Девушка отчего-то жмётся и, переминаясь с ноги на ногу, стоит на месте. На лице её яркий румянец, и даже уши чрезмерно яркого для её тона кожи оттенка. Катсуки не понимает, что происходит и не замечает за собой того, что поднимается на ноги. Возможно, подогретый любопытством, накрытый тёплым пледом сомнений или же обёрнутый в колючую злость, но он делает первый шаг на встречу к тому, что повергает его в шок. — Мой кузен тоже бета. И он хотел бы познакомиться с такой милашкой, как ты, — Ашидо перехватывает её руку с лямки сумки и прижимает её к своей щеке. — Парень он хороший, симпатичный. Плюс, это гоукон. Вы не будете только вдвоём, если тебя смущает это. И, это конец. В голове что-то разрывается, создавая ужасный гомон, трескучий шум. Температура просто повально высокая. Кажется, прикоснись к нему, всё вокруг растает, а потом закипит, буквально через секунду. Катсуки чувствует, как огромный ком чего-то колючего поднимается к горлу. Тело не слушается его, заставляя замереть на месте каменным изваянием. Катсуки не понимает, как оказался настолько близко к группе девчонок. Он стоит практически за спиной Ашидо, что всё ещё сжимает руку Урараки, и он, однозначно, не знает, как ему быть. Не знает сейчас — задыхаясь от чувства злости. Не знает и после — прикусив свой язык. И, уж тем более, не знает в тот момент, когда его взгляд встречается со взглядом круглолицей, и она заливается краской сильнее прежнего. Хочется взвыть, словно волк. Хочется зарычать, как зверь, что показывают в передачах о диких животных. Хочется отдёрнуть чужие руки от неё и потянуть девчонку на себя, обнимая, чтобы защитить ото всего. Хочется заграбастать её себе и никому больше не позволять обращаться к ней с такими просьбами. «Бред, какой же это бред». А ещё она ведь так смотрит на него, будто спасения ждёт. Но он не будет ей спасательным кругом, пусть учится плавать. Да только оно хочется. Хочется спасти. — Ну, что ты ответишь? Я обещала ему написать сегодня, — настойчивость омеги его вмиг отрезвляет. Катсуки скалится, шагая вперёд. Он толкает плечом Ашидо в сторону, надвигаясь на Круглолицую. В голове его такой хаос и неразбериха, потому он действует почти на автопилоте. Он почти касается её плеча своим, стоит рядом с бетой. И надо было откусить себе язык с корнем! Надо было заставить себя сидеть на месте и не поднимать головы! Не слушать их всех, чтобы избежать этого! — Делай чё хочешь! — на кой-то чёрт говорит он и вываливается из помещения на негнущихся ногах, не оборачиваясь и абстрагировавшись от всех звуков за своей спиной. — Я так и знала! — пищит омега, обнимая бету. — Я знала, что он неравнодушен к тебе! Жаль только, что для Катсуки всё выглядит не таким милым и радужным, и ему приходится давиться ревностью, сбегая прочь, пока его не ловит учитель Айзава и не тащит обратно в кабинет. «Успокойся, чёртово сердце», — думает парень, убрав руки в карманы и шагая за преподавателем следом. И ему не удаётся успокоить себя. Потому он просто решает игнорировать всех. И её включительно.***
— Значит, впереди ещё одна причуда, и она — полёт, — мямлит Мидория, вышагивая рядом с Катсуки, после разговора со Всемогущим. — Немного волнительно. — Задрал переживать, Деку, — Катсуки вяло перебирает ногами. И не для того, чтобы плетущийся Деку поспевал за ним. Нет. Он просто тоже устал. Да. — Как бы там ни было, ты уже подписан на это, и тебе надо молча ждать, совершенствуясь. Бета делает ещё один шаг вперёд, поддаваясь внутреннему течению мыслей. Весь день он то и дело, что не обращал внимания на пытливые взгляды в свою сторону. Катсуки, конечно, списывал это всё на зависть со стороны одноклассников. Мол: «вау, он стажировался у первого ПРО из рейтинга» и, естественно, «он так крут». Но внутри-то он понимал, что это всё из-за того, что случилось в классе утром. У него не было времени подумать над всем тем, что было сегодня. Некогда было даже переварить и то, что они обсуждали в кабинете преподавателя. Хотя ему-то над чем там думать. Ему до лампочки. «Просто мне лень», — объясняется сам перед собой Катсуки и шагает вперёд. Да, лень. И то, что усталость брала над ним верх — тоже не малозначимый фактор. Но да ладно. Вечером он точно поразмыслит над всем. Он уже готов прибавить шагу, как ощущает то, что его перехватывают под руку и тянут назад, заставляя остановиться. — Какого? — он возмущён, но чего-то подобного, именно от Деку, он ожидал. И ему сразу захотелось возмутиться. Пресечь на корню все разговоры о чём-либо. Сказать, чтобы его не трогали по пустякам, что то, что произошло утром, не имеет значения. Как его мысленную борьбу прерывают тихим голосом, заставляя осесть. — Каччан, — Деку стоит, понурив голову. Он оглядывается по сторонам, словно воришка, а потом бросается вперёд, на секунду заключив в объятия Катсуки. После же отлетает, как ошпаренный. Но Катсуки всё равно в шоке. — Прости, просто я… — голос будто бы садится. Деку откашливается, поднимая глаза. Катсуки видит то, что этот мелкий засранец сомневается. Стыд, печаль и смущение — в его глазах это видно сразу. Будь проклято время, что провели они вместе. Катсуки читает его, как открытую книгу. — Прости меня, за всё, что тебе пришлось перенести из-за меня. Каччан, я ужасен. Я просто хочу, чтобы ты знал, что мне очень и очень стыдно перед тобой. И ему, конечно, хочется взорваться. Хочется сказать что-то вроде «пошёл в жопу» или «кому на хер нужны твои извинения», ну или совсем на крайний случай отправить к двумордому. Но что-то не позволяет так поступить. Катсуки делает небольшой шаг вперёд и роняет раскрытую ладонь ему на голову, чуть ероша волосы. — Ты меня бесишь, — он чувствует, как в груди теплеет от собственных слов. Они не несут в себе ненависти. — Ужасно раздражаешь своими извинениями и слезами. Деку, хорош. — Но… — Никаких блядских «но». Просто перестань. У меня нет ни обиды, ни злости, Деку, — приходится придать своему голосу больше чёрствости, чтобы этот мистер «я-переживаю-за-всё-живое» перестал распускать нюни. — Я больше не хочу говорить и слова на ту тему, что ты решил вспомнить. Мидория смотрит на свои руки, то сжимая, то разжимая ладони. Он смотрит после направо, затем налево. Закрывает глаза, будто отсчитывает секунды, чтобы успокоиться, и Катсуки смекает к чему это. — Я в порядке. Подумай-ка лучше о своей жопе, — бета больше не желает учувствовать в этой драме. — Если у тебя будет всё хорошо, буду рад и я. И он ретируется скорее, сливаясь с пространством вокруг. Потому что ему становится неимоверно стыдно. «Фу, бля, — сетует парень на свою сентиментальную сторону. — Чуть язык не отсох». Деку пыхтит что-то сзади, но больше не лезет к нему со своими извинениями, пытаясь поспеть за ним. Вернувшись в здание общежития, оба расходятся в разные стороны, от чего у Катсуки отлегло на сердце враз. В комнате первого этажа галдёж и почти рокот от голосов подростков доносится отовсюду. Катсуки сидит за столом, напротив Урараки и старательно делает вид, что не замечает её пытливых взглядов к нему, прожёвывая отлично прожаренный кусочек мяса. И Д Е А Л Ь Н О. Вечеринка, чтобы разжечь всех перед новым семестром. Для Катсуки, несмотря на его популярность ранее, это что-то новое. Частые вечеринки, встречи с одноклассниками, море общения и… девушка. Всё раньше было другим. Он всё воспринимал по-другому и не старался завязать что-то новое для себя. А тут, сам того не заметив, он изменился. Изменилось его окружение, даже атмосфера, ебучая аура и что-то ещё. Изменилось слишком дохуя. Он ведь даже никогда и не замечал за собой привычку думать и анализировать то, что с ним происходит. Это привычка Деку. Ведь к чему это ему, когда есть прекрасный девиз «ниже плинтуса не упасть». Всё идёт своим чередом и к чему-нибудь, обязательно, приведёт. Он просто плыл по течению, наслаждаясь размеренностью и спокойствием дней, где всё, что тебе нужно было в шаговой доступности. Ну, или просто руку протяни, к тебе к самому прижмутся. — Я хотела бы поговорить с тобой, — воспользовавшись моментом, девчонка подбирается к нему тогда, когда никого нет рядом. «Чёрт!», — ему хочется бросить посуду и сбежать к себе в комнату. Потому что он позорно спалился в своих ощущениях и чувствах, так красочно отреагировав утром. А сейчас, да даже спустя сколько-либо времени, ему точно не захотелось бы говорить об этом. Он показательно молчит, растирая на ладонях мыло и смывая его прохладной водой. А руки-то уже покалывает от накрывающей его тело не то паники, не то нервозности. Все чувства обостряются. Как бы не разбить вымытую посуду-то. — Бакуго-кун, — она стоит за его спиной, — тебе следует смотреть людям в лицо, когда с тобой разговаривают! И он, фыркнув, дёргает ручку крана, закрывая воду; разворачивается к девчонке лицом. — Что ты от меня хочешь? — он проговаривает почти по слогам. — Что? И она, наверняка растерявшись от такого напора, замолкает. Но быстро взяв себя в руки, начинает говорить. — Я… Ашидо, она специально. Тогда в классе, — и всё внутри переворачивается с ног на голову и обратно. Что она только что сказала? Что рогатая специально? — Она хотела проверить свою догадку и… — Один сраный вопрос, и я больше ничего слышать не хочу, — он хватает её за плечи мокрыми, холодными руками. Сжимает сильно, чуть приподнимая, что ей приходится подняться на носочки, дабы не оторваться от пола вовсе. — Ты знала, что это специально? Она машет головой из стороны в сторону, отрицая свою причастность. Катсуки смотрит ей в глаза, пристально с выдержкой, которой позавидует хищник. — Окей, — он отпускает её. Но она, невесть почему, не уходит. — Чего ещё? — Я… — она смотрит так потеряно и наивно, что внутри него всё сворачивается в комок и сплетается между собой. Такая путаница и смятение посещают его при взгляде на погрустневшее лицо девчонки, что хочется скрыться от пытливого взора её карих глаз. — Я так соскучилась по тебе… но ты, кажется, совсем не чувствуешь того же. Она отходит от него на один, затем на второй и после вовсе на третий шаг назад. И тут-то Катсуки чувствует неладное. Он протягивает руки вперёд, тянется к ней. Он хватает её, сжимая в руках девичьи плечи, тянет ближе, роняя её к себе на грудь. — Куда собралась? — и это скорее вопрос риторический. Ведь ответить ей не получается. Катсуки прижимает её настолько сильно, что ничего лучше, как уткнуться ему в грудь, Урараке не представляется. Всё, что вокруг, не имеет для него значения. Ни умиляющиеся взгляды оставшихся на первом этаже одноклассников, ни вздохи Минеты, что, выглядывая из-за спинки дивана, пялится на всех, словно они не люди, а музейные экспонаты. Но кое-что притягивает его внимание. «Он же вроде спать ушёл, — думает Катсуки, смотря на то, как из-за угла мрачной тенью выходит Тодороки. — Ой, да и хер с ними». Потому что он чувствует, как девичьи руки обвивают его поперёк спины и сжимают. Она, кажется, что-то бурчит. Но ему не слышно этого. — Я тоже… тоже скучал.***
Окончание стажировки, начало нового семестра и тёплая встреча с породнившимися ему людьми, что может быть лучше? — Мидория, — зовёт парня друг, отдёрнув рукав его рубашки. — Есть разговорчик. Изуку кивает, отодвигая в сторону пуф и двигается в сторону притихшего Киришимы, что усаживается за дальний ото всех обеденный столик. Что-то с парнем точно происходит. Изуку готов даже поспорить, что у него что-то хорошее произошло. Потому что он видит, как альфа подпрыгивает на стуле, изнывая от желания высказаться. Забавно. Ведь раньше он не был настолько разговорчив «о себе», предпочитая высказываться общими фразочками: «всё пучком» или «всё круто». — Тебе какао или чай? — подойдя к столу, спрашивает Изуку. Он немного хочет оттянуть момент. Точнее, просто создать нужную атмосферу. — У-у-у-у, что тебе, то и мне, — чуть ли не скулит Красный бунтарь. — Только быстрее, Мидори-и-ия. И Изуку, кажется, нарочно долго разливает по кружкам тёплое какао, одновременно выискивая по полкам пачку маршмеллоу, которую, естественно, не находит. Он ставит кружку перед насупившимся альфой, улыбается, прося прощения. — Я и так долго ждал момента поговорить с тобой… тет-а-тет, — Киришима выглядит, как обиженный ребёнок. Он почти залпом выпивает тёплый напиток, облизывает губы и победоносно ухмыляется. — Я позвал его на свидание, и он согласился! Парень говорит шёпотом, так чтобы никто его не услышал. Но Изуку слышится всё в разы громче. Он и сам готов взвизгнуть от переполняющей его радости за друга, но всё сдерживает порыв, лишь поднявшись из-за стола, стукнув по нему ладонями. — Правда? Вау! Я очень рад за тебя! — омега тянется через стол, пожать руку парню. Но тот, кажется, предполагал подобное и тоже встаёт. Да только руку не протягивает, а обходит (обегает) стол и заключает Изуку в крепкие объятия. — Я не могу передать, настолько я счастлив. Господи! — альфа от переизбытка эмоций, чуть не подбрасывает омегу над собой и начинает смеяться, смотря на округлившиеся глаза Изуку. — Ты представляешь? Свидание! Мы пойдём в ресторанчик на окраине на следующих выходных! — Киришима берёт за руки Изуку и поднимает его ладони к своему лицу, дабы прижать к щекам; вздыхает мечтательно. — Я всю неделю брал подработку, чтобы скопить денег и всю следующую собираюсь подрабатывать после уроков. Ведь оно того стоит! — Киришима-кун, — Изуку пытается отнять свои руки, смущаясь чужой близости. Но альфа, будто не желает замечать этого. — Я очень рад за тебя! Действительно! — А ещё, — он, без шуток, начинает трещать по швам. Ведь причуда выходит из-под контроля, либо же он специально так делает, чтобы показать, что и правда переживает. — Он сказал, что заказал VIP-столик, что будет далеко от чужих глаз. О, мой Бог, Мидория! Он отлипает так же быстро, как и прилип к Изуку, крутится вокруг своей оси и падает на стул, что Изуку успевает вовремя подставить ему. Киришиму, серьёзно, не узнать. Изуку его таким не видел никогда раньше. И впору подумать над тем, что любовь творит с людьми разное. Он и сам был готов взлететь до седьмого неба от счастья, когда они с Тодороки начали встречаться. — Это потрясающе, — только и может выдавить из себя Изуку. — Ага, — альфа смотрит на омегу так, будто и не видит вовсе. Но враз взгляд приобретает осознанности, и он подпрыгивает на месте. — Точно! А как у вас обстоят дела? Видел, как вы за руки сегодня по возвращении держались. Значит ли это…? Парень специально делает заминку, смотря на реакцию Изуку, а она не заставляет его долго ждать. Омега краснеет до кончиков ушей, пряча лицо за руками, обхватывая голову. И для Киришимы это лучше всякого ответа. — О-о, да! — протяжно не то урчит, не то гудит он, снова поднимаясь на ноги и подбираясь к Изуку. Он берёт его за руки и оттягивает их от лица, пытаясь заглянуть оному в глаза. — Ну, и чего за смущения? — Киришима улыбается, словно кот, объевшийся сметаны. — Рассказывай. — В-встречаемся, — через силу говорит Изуку и не может сказать большего. От чего-то он чувствует что-то схожее с предательством, вот так говорить кому-то об этом. Потому что они с Тодороки даже не обсуждали ничего такого, как рассказать всем друзьям. То, что они рассказали Урараке, было сродни стечению обстоятельств. «Но, может, Тодороки-кун наоборот бы был рад тому, что другие узнают о нас», — на секунду Изуку позволяет себе задуматься, пока Киришима говорит что-то о том, как он рад за него, и что теперь Изуку будет счастлив со своим альфой. — Наконец-то у вас всё наладилось, — Киришима снова стискивает Изуку в своих руках, обнимая. Слышится хруст позвонков и альфа отпускает омегу. — Желаю вам всего-всего, и чтобы понимали друг друга. Ну, а теперь, надо спать. Завтра сдача нормативов по геройскому делу, а я, кажется, опять не готов. Он задорно смеётся, взъерошивая волосы на затылке, и уходит в сторону душевой, дабы умыться и приготовиться ко сну. А Изуку с секунду смотрит на его удаляющуюся спину, соображая. — Ох, я тоже желаю вам счастья, с Тайширо-саном! — говорит Изуку Киришиме, на что тот оборачивается, с чуть округлившимися глазами, но тут же расплывается в широкой улыбке и говорит: «спасибо», изображая ладонями сердечко. Проходит минут семь, когда он, вернувшись в свою комнату и рухнув в кровать не раздеваясь, понимает, что просто вот так уснуть не сможет. За последние дни их стажировки он привык, что перед сном Тодороки обязательно приходил в его комнату и желал спокойной ночи. Но сегодня будто что-то не так. «Он просто устал, — успокаивает себя Изуку, смотря на неумолимо медленно идущую стрелку часов, что близится к одиннадцати вечера. — Может? написать ему? Или сделать, как делал он? Прийти к комнате и написать «я здесь»?», — Изуку мучается в догадках ещё минут с пятнадцать и, тяжело простонав, всё-таки поднимается с кровати, и начинает расхаживать по комнате. Мыслей, хоть заводи хоровод и пускай его по Панамериканскому шоссе. Их очень много, что, кажется, хватит в одну сторону и обратно. «Я не смогу уснуть, — всё-таки завершает он бессмысленные споры с самим с собой на тему за и против. — Я хочу увидеть его». И он достаёт из кармана академической олимпийки свой телефон, чтобы открыть приложение. — О-ох, — омега вздрагивает от того, что контакт «Шото-кун<3» был пять минут назад в сети. — Значит, он не спит. И его пальцы сами стремятся набрать сообщение парню. [Шото-кун<3] [Исходящее сообщение]: Спишь? :) Палец замирает над иконкой «отправить». Изуку внимательно смотрит на увеличивающееся время в строке последнего посещения, переводит взгляд на последнее сообщение от Тодороки и кивает сам себе. Он мысленно, буквально нутром, принимает решение, что нужно сначала подняться к нему на этаж, а потом уже отправлять это сообщение. Сделать так же, как делал Шото. Быть уже у двери в спальню своего парня, чтобы тот мог сразу открыть дверь, чтобы они могли встретиться тут же. «Я думаю, ему было бы приятно, если бы я сделал так же, как и он», — Изуку оглядывает комнату, сомневается, стоит ли ему прихватить с собой олимпийку, ведь в коридоре холодно. Но решает её всё-таки не брать. Если Шото и правда не спит, он быстро его согреет. Уши начинают гореть от таких мыслей, и он всё же выходит из комнаты в футболке и спортивках. Не хочется терять и минуты. Изуку быстрым шагом почти взлетает на пятый этаж, даже не успев запыхаться. Он, перед тем, как войти на этаж, стоит на лестничной площадке, выглядывая в коридор. «Чисто», — проговаривает он сам себе, чтобы успокоить себя. Причина проста, ему не хотелось бы быть пойманным с поличным в том, что после отбоя ему взбрелось прогуляться по общежитию. Да и вся эта ситуация, она настолько смущает. Изуку попросту не понимает, как Шото мог оставаться таким спокойным, приходя к нему в комнату на стажировке. От мелкой дрожи пальцы покалывает. Но он всё же берёт себя в руки и вытаскивает телефон из кармана, медленным шагом, будто страшась чего-то, подходит к заветной двери. Мысленная борьба пугает более адекватными вариантами, вроде: «уйти спать, потому что Тодороки-кун уже наверняка спит» или же «дай человеку отдохнуть, Изуку». Но он уже здесь. Палец вновь поднимается над заветной иконкой «отправить», но в этот раз приземляется точно в цель. Секунда. На сообщении появляется двойная галочка, что говорит о том, что сообщение доставлено. Ещё две, и Тодороки появляется онлайн. Изуку закусывает щёку изнутри, чтобы перестать облизывать губы нервничая. Не успевает омега сосчитать и до тридцати, как дверь в комнату распахивается, а на пороге стоит он — взъерошенный, с расширившимися зрачками, тот, чьего присутствия Изуку не хватает всегда. — Ой, — только и выдавливает из себя Изуку. От неожиданности он делает шаг назад, смотря Тодороки в глаза, и не знает, что сказать ему. Изуку совершенно точно не ожидал того, что Шото так скоро откроет двери. Он не ожидал увидеть его сейчас. Может, позже. Но не в ту же минуту. — А я думал, что ты сначала в смс мне ответишь. Изуку глупо, совершенно точно глупо улыбается, смотря на Тодороки во все глаза и наслаждаясь картиной того, как выглядит парень. Тодороки чуть пыхтит, пару раз моргнув, а потом выравнивает спину, сглотнув, отходит в сторону, чтобы пропустить омегу и застенчиво тянет губы в стороны. Омега замечает тень волнения, проскользнувшую у парня на лице, но списывает это на то, что оный сам не ожидал такого поворота событий. — Я, прости, — Изуку проходит в комнату, и Тодороки стремится закрыть за ним дверь. — Просто это я так делал, и я не думал, что ты сделаешь так же. Это было как-то неожиданно… потому я сразу поспешил открыть. Тодороки, облокотившись спиной о дверной косяк, смотрит на Изуку, слегка наклонив голову. Изуку нравится видеть его таким, живым и чуть растерянным. Всё же мысль о том, что ему это будет приятно, окупилась реакцией парня. — Мне очень приятно, Изуку. Изуку улыбается ему. Улыбается счастливо и ярко, настолько ярко, что в глазах у Тодороки должно начать щипать от искр, что излучает омега. Внутри клубится тепло, распространяющееся по телу сладкой негой. Он смотрит за тем, как Шото, переминаясь с ноги на ногу, поочерёдно закусывает губы и не решается подойти. Потому ему приходится раскинуть руки в стороны в пригласительном жесте и подозвать его к себе. Ну, как приходится. Изуку хотел этого весь вечер. Очень хотел. — Я, как и ты, пришёл согреться, — Изуку наклоняет голову в сторону и отводит взгляд, заливаясь краской смущения. Он больше не может смотреть на такого Тодороки, иначе сердце не выдержит передозировки милости и тени алеющих щёк парня. Шото, пусть и выглядит серьёзным всегда, но наедине… он даёт свободу эмоциям, преображаясь. — Или ты мне не рад? Тодороки, молча сорвавшись с места, заключает омегу в объятиях. Он, врезавшись в Изуку, обвивает его тело руками, прижимая к себе, и бурчит на ухо то, что ему больше не стоит говорить таких вещей. Говорит он и о том, что он всегда ему рад, чтобы Изуку всегда приходил к нему и больше не смел сомневаться. И что-то ещё он говорит, но Изуку большего не может разобрать. Ни слова больше. Потому что слова Тодороки превращаются в утробное урчание и теряются на уровне ключиц. Щекотно. От счастливой улыбки сводит скулы, и Изуку, со всей имеющейся у него нежностью, с трепетом и лаской прижимается к телу, путается пальцами, почти визжа от радости, зарывается в копну разномастных волос Тодороки. — Я соскучился, Шото, — произносит он на выдохе и чувствует, как земля уходит из-под ног. Тодороки поднимает его на руки, подхватив под коленями, прижимается теснее. И Изуку сам обвивает его ногами на поясе. Он обнимает шею альфы руками, зарываясь пальцами в волосы глубже, чуть оттягивает в сторону, чтобы уложить подбородок на плечо Тодороки. Нахлынувшая эйфория заставляет дрожать всё тело. Но омега упрямо игнорирует этот тремор. Внутри него сейчас столько всего происходит. Всё будто урчит и сворачивается в клубок. Такое ощущение, что по стенкам его сосуда стекает сладкое вожделение, которое хочется вобрать в себя полностью и не дать ни одной капле сбежать. Эти чувства, они просыпаются в нём: желание, страсть, похоть, счастье и умиротворение. Только сейчас Изуку ощущает, что начинает дышать полной грудью, наслаждаясь близостью с ним. А когда Тодороки касается влажными губами его ушной раковины и начинает говорить вполголоса, Изуку сходит с ума от разбежавшихся мурашек по коже. — Я тоже скучал, — в самое ухо шепчет Тодороки и шагает с драгоценной ношей на руках к футону. Альфа осторожен. Он усаживает Изуку на футон, став перед ним на колени, и смотрит в глаза, кажется, ожидая чего-то. Изуку знает, чего ждёт от него Шото, и не смеет отказывать ему. Не смеет заставлять его ждать больше ни секунды. Потому тянется к нему, облокотившись на руки, и толкается носом в нос. Его сковывает от нежности момента и самому ему точно не переступить эту грань. Приходится ждать и мучать в ожидании альфу. Но оный не желает и секунды больше тратить зря. Нежнейшее наслаждение с привкусом детской радости наполняет собой тело, когда оба двигаются навстречу друг другу и сливаются губами в сладком поцелуе, слегка сминая чужие губы своими. Изуку смело двигается навстречу губам альфы, лишь тогда, когда тот начинает движение, и оба касаются друг друга быстрее. Омега прикрывает глаза от чувственности, что исходит от альфы, и тихо стонет, когда Шото приоткрывает губы и лишь кончиком языка касается его губ. Голова идёт кругом от переизбытка чувств. Они почти никогда, за всё время своих официальных отношений, не переходили грани и ограничивались целомудренными поцелуями. А сейчас, буквально говоря, у них развязаны руки. Изуку понимает, что это всё грозится перерасти во что-то большее, и ему, самую малость, но кажется это чем-то пугающим. Но это настолько желанно, что сил противиться порыву — нет. Он обхватывает руками шею Тодороки, навалившись на него, чуть ли не роняя. Но Шото держится, лишь усевшись и так же, как и омега, обхватив руками своего парня. Они обнимают друг друга и углубляют поцелуй. Кончиками языков играются друг с другом, насыщаясь чувствами, что растут внутри. Тело начинает покалывать от электрической искры. Возбуждение, что граничило где-то за чертой восприятия, сейчас охватывает с головой. Их обоих потряхивает крупной дрожью от того, насколько приятны им прикосновения друг друга. Ради таких моментов стоит ждать весь день. Они даже не сразу обращают внимание на то, в какой момент собственные руки перестают держаться на уровне приличном и стремятся коснуться друг друга там, где скрывает одежда. То ли это был он, то ли это был Тодороки, Изуку не знает. Но тихий стон, прозвучавший в тишине комнаты, будоражит кровь и оба, будто сговорившись, падают на футон. Альфа подбирает омегу под себя, стискивая в крепких объятиях. — Нужно быть тише, — шепчет Изуку, обвивая конечностями Тодороки и позволяя теснее прижаться к себе. Через поцелуй слова вряд ли были понятны с первого раза. Но Тодороки утвердительно мычит, отстраняясь от Изуку на долю момента, чтобы посмотреть на него. В его глазах плещется что-то странное? Или это игра воображения? Изуку не знает наверняка. Но нежность, граничащая со страстью, перемешиваются в одно, формируя что-то такое, чего доселе Изуку не видел в его взгляде. — Шото? — Ты прекрасен, — говорит альфа, смотря в глаза омеги. — Очень красивый, Изуку. У меня в груди всё замирает, когда я смотрю на тебя, — он опускается ближе к лицу омеги и юрко пробирается к ключицам, пряча лицо у плеча Изуку, чуть пыхтит. — Я не выдержу, если буду смотреть на тебя. И сожгу всё дотла. Это заставляет Изуку улыбнуться. Комплимент, такой настойчивый и серьёзный, он не слышал никогда. Щёки алеют пуще прежнего, что кожа начинает немного саднить, а мышцы лица сводит, покалывая. Тодороки же не теряет времени зря. Он целует его в щёку, что-то шепчет о том, что нельзя быть таким, как он, слишком милым. Ластится словно зверёк, ищущий ласки и заботы, трётся щекой о щёку омеги. Поцелуи его влажные и такие тёплые, что мурашки вмиг будоражат нутро. Изуку становится неловко. Это ведь так смущает. Но Шото продолжает нежить его, спускаясь поцелуями ниже, и достигая горловины футболки. — Я понимаю, момент не подходящий, — вдруг отстраняется Шото, поднимаясь над Изуку. Он смотрит на него так внимательно и серьёзно, что подступающий ком возбуждения замирает на месте, не достигая вершины. Полыхающие от смущения щёки — украшение для них двоих сейчас. Но даже они не способны заставить Мидорию перестать ощущать нервозность, что накатывает на него, словно волны взбушевавшегося океана. Что-то, что происходит с альфой, ему не внушает доверия. Но это их момент единения, они сейчас только вдвоём, а значит, всё в порядке и вскоре будет только лучше. Изуку кивает ему, будто разрешает продолжить. — Но я чувствую, что я должен это сказать. Иначе это чувство будет расти ещё больше. Альфа отстраняется, усаживаясь на футоне, подбирает под себя ноги, чтобы сжатые в кулаки ладони уложить на колени. Он в один момент становится серьёзнее прежнего. Вид его собран, а на лице уже нет и намёка на то, что испытывал альфа минутой раньше. Щёки бледны, а под глазами словно враз появляется впалая тень усталости. И ведь не скажешь, что он только что был румян и бесстыдно шарил руками под его футболкой. Тодороки вбирает в себя воздуха, вздыхает слишком тяжело. И Изуку, против воли, напрягается. Всё-таки что-то неладное творится в голове альфы — Изуку убеждается в этом всё больше и больше, с каждым моментом, с каждым взглядом. — Я не могу заставить тебя делать то, что мне хочется. Но и смотреть на то, как другие альфы нежны с тобой… мне неприятно, — Тодороки смотрит Изуку в глаза. Это действительно волнует его, так Изуку думает. Для него, Изуку, важно, что Шото старается открыться ему, что он старается быть честным с ним. Потому он кивает, ожидая того, что Тодороки скажет дальше. — Я не хочу ограничивать тебя в общении с другими людьми. Лишать тебя свободы. Не хочу быть подобным отцу, что действовал нечестно по отношению к чувствам мамы. Но я не знаю, как мне быть сейчас. Изуку, — Тодороки часто-часто моргает, словно пытается прогнать прочь пелену с глаз. Внутри Изуку подмывает от того, что он заставил Тодороки ощущать это. Он готов притянуть его ближе к себе и обещать всё, чего только оный захочет, потому что Изуку готов, правда готов на всё, лишь бы Тодороки чувствовал себя не так, как сейчас. Невольно, словно картинками диафильма, перед глазами Изуку всплывают памятные моменты их разговоров и одного конкретного. Он вспоминает, как говорил Шото о том, что тот готовится простить отца, что Шото невероятный, добрый человек, и что просто ждёт подходящего момента. Изуку вспоминает и о том, насколько они ему казались похожими и разными одновременно, отец и сын. У него есть много, чем можно было бы оправдать самого Шото. Но сейчас у него просто пропадает дар речи. Он не может и слова сказать, поддержать или же как-то оправдать, казалось бы, эгоистичное желание. Он понимает его. Понимает, что ему не хочется, чтобы к его истинной паре кто-то смел относиться с большей добротой и нежностью, чем он сам. Но сейчас он ничего не может сказать. Изуку просто смотрит на Тодороки чуть погрустневшим взглядом, ожидая момента, когда альфа выговорится. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я такой же, как и он. Я просто хочу, чтобы ты не позволял другим… касаться тебя, — договорив, Тодороки всё-таки роняет голову на грудь, по всей видимости, концентрируя взгляд на своих руках, что сильнее стали стискивать колени. Что-то внутри Изуку надламывается. В голове на скорости света проносятся все возможные моменты, когда Тодороки мог бы увидеть, что кто-то мог коснуться его. Он судорожно вспоминает всё. Перебирает это в голове. И не может вспомнить хотя бы одного момента, чтобы что-то подобное могло произойти на глазах его альфы, что могло бы заставить его чувствовать себя так. — Шото-кун, — Изуку подсаживается к альфе, протянув руку и касаясь дрожащего, как оказалось, плеча. Тодороки охватил мандраж, и дрожь сковала тело. Омега опускает обе ладони ему на плечи и сжимает так, чтобы он ощутил его. — Скажи, что заставило тебя почувствовать себя так? Но Тодороки не отвечает ему. Что-то нехорошее закрадывается в подсознании Изуку, и он старается встряхнуть, пусть и не сильно, оного. Но реакции нет. «Ему, скорее всего, просто слишком неловко от всего этого разговора», — Изуку пытается себя успокоить, но внутри всё готово взреветь от ощущения приближающейся опасности. И его вдруг осеняет тем, что могло послужить такой перемене настроения и поспособствовать появлению таких мыслей. Тодороки, он ведь и правда очень добрый человек. И то, что произошло раньше, то, что совершил Изуку… Наверняка, это ему и не даёт покоя. Тодороки боится того, что может случиться что-то такое, как было раньше. Но сказать это, открыто назвав причину, он не может. — Я понимаю, это всё сложно. Всё то, что было раньше и теперь это, — Изуку ещё ближе подсаживается к альфе, так что они коленями соприкасаются друг с другом. — Я хочу, чтобы ты верил мне, Шото, — он берёт в ладони лицо Тодороки, но не спешит поднимать, лишь касается лбом чужого лба. — Знаю, того, что было, просто так не забыть. И то, что ты принял меня такого… для меня это многое значит. Шото-кун, — Изуку трётся лбом о его лоб, пальцами поглаживая щёки альфы, закрывает глаза. — Я люблю тебя, Шото. Изуку чувствует, как Тодороки вмиг напрягается. Но большего он не в силах заметить. Он всё так же ласкает руками щёки альфы и просто ждёт того, что тот поднимет голову. Собственное сердце готово вырваться из груди, пробивая рёбра, навстречу к нему, к его альфе. Изуку только сейчас с запозданием понимает, что они не поднимали таких тем, что они не озвучивали своих чувств, и что он сам только что смог набраться смелости, чтобы сказать, что он любит его! — Шото? — зовёт он альфу, не понимая того, почему оный молчит. Внутри всё переворачивается и замирает в ужасе. З А П А Х! Изуку только сейчас замечает то, насколько ему становится дурно от запаха Тодороки. От запаха принадлежности Тодороки, которого не было до этого! Он пытается принюхаться, но обоняние не выдерживает такого концентрата, и Изуку буквально отшатывается от Тодороки. Но не больше чем на расстояние вытянутой руки. Всё дело в том, что Тодороки, схватив его за ладони, держит. И, ужас, он принюхивается к его рукам! — Говоришь, любишь, да? — его голос будто сам не свой. Он не такой бархатистый и глубокий. Будто надломлен и натянут настолько, что вот-вот лопнет тонкая нить человечности, и наружу вырвется зверь. Пугающая догадка, наконец, посещает голову Изуку. Тодороки говорил не о том, что было раньше! Тодороки не говорил с ним о том, что ревнует его к Каччану! Тодороки видел то, как они с Киришимой разговаривали! И, возможно, видел и то, как Изуку позволил чужому альфе коснуться себя! — Я всё объясню! — осевший привкус запах Тодороки на кончике языка жжёт. Словно Изуку съел, по меньшей мере, пару перцев чили и запил их газировкой. Это больно и заставляет лицо скривиться в гримасе недовольства. — Я, правда, могу всё объяснить, и то, о чём ты мог подумать, совершенно не так! — Изуку старается говорить чётко и внятно. Но паника поднимается выше, сковывая горло и мешая говорить. — О, — тянет Тодороки, наконец, подняв голову и сверкнув потемневшими глазами. Вздымающаяся с каждым разом всё чаще грудь выдавливает воздух из лёгких со свистом. Альфа всё так же, с маниакальным наслаждением, принюхивается к чужому запаху на руках омеги, и начинает скалиться. — Расскажи. Тяжесть взгляда альфы буквально пригвоздила его к месту в тот же момент, когда их взгляды врезались друг в друга. Изуку больше не в силах сказать и слова от нахлынувшего страха. Он, словно рыба, выброшенная на берег, открывает рот и начинает хватать воздух в надежде на то, что хотя бы так его перестанет опоясывать усилившимся запахом принадлежности альфы. Он чуть ли не задыхается от того, насколько запах усиливается с каждой секундой. Тодороки поднимается на ноги, оттолкнув ладони омеги. Весь его вид, в купе с терпкостью вишнёвого дерева и тяжестью мяты, заставляет напрячься, и попятится назад. Но это, кажется, альфу раззадоривает. Его губы растягиваются в подобии улыбки, оголяя удлинившиеся клыки, а желваки играют с неописуемой скоростью. Страшно. Изуку думает, что нужно бежать. Изуку хочется скрыться, но он послушной животиной сидит на месте, потому что ему велит так его нутро. Он, руками упёршись за своей спиной, почти упал на футон, вытянув ноги, смотрит на то, как альфа наклоняется, и будто упав к нему, накрывает собой, поставив обе руки по бокам. Шото навис над ним, как угроза нависает над героем во время смертельного боя. Альфа ведёт носом над ним, Мидория слышит, как воздух циркулирует между ними. И оный чертыхается, словно убедившись в чём-то своём. Он скалится, постукивая зубами, и смотрит куда-то мимо самого омеги. Будто вглядывается в душу, смотря на тело под собой. — Столько всего говоришь, обещаешь, — альфа рычит на него, показывая клыки. — Сколько ты будешь ещё лгать мне? — альфа утробно рычит, почти булькает изнутри. Он хватает Изуку за плечи, сильно сжимая, чуть впивается в нежную кожу пальцами и валит его на футон, вдавливая в постель. — Меня достала твоя показуха! То, что происходит дальше, Изуку видит будто со стороны. Альфа обезумел. Он, не говоря больше и слова, рывком, прикладывая больше силы, чем было, переворачивает Изуку на живот и носом касается загривка. Он принюхивается, насыщаясь запахом, но тут же чертыхается, вот уже в который раз. Видимо, запах от принадлежности Киришимы всё ещё сильно ощущается на его коже, раз Тодороки так реагирует. Руки, что приземлились по обеим сторонам от его головы, скребут по постели, сминая простынь в кулаках. Изуку видит, как ткань разрывается под давлением рук альфы и ему страшно, что что-то подобное он сделает и с ним. Но нутро вопит. Оно кричит и просит не противится. Но как тут не воспротивишься? Над тобой нависает взбешённый альфа. Альфа! Это не Тодороки! Как можно успокоиться здесь? Тодороки прижимается к нему торсом, придавливая сильнее к футону, и трется об него. Будто запахом своим старается поделиться. Изуку закрывает глаза, чувствуя, как концентрированный аромат Тодороки заполняет собой лёгкие. Становится тяжело дышать. Это что-то странное, и ни на что не похожее чувство сравнимо разве что с анестезией. Такое же убаюкивающее и тяжелое, наполняющее пустотой. — Шото-о, — тихо стонет Изуку, чувствуя, как понемногу начинает терять рассудок. Он пытается извернуться в руках альфы, перевернуться на спину, чтобы быть лицом к лицу с ним. Ведь всё внутри так и просит сделать это. Потому что от этого будто что-то важное зависит. — Пожалуйста-а, посмотри на меня. И Изуку изумляется тому, что альфа правда слушается его и помогает перевернуться. Но то, что он видит в его глазах, отнюдь не вызывает у него радости. Взгляд Тодороки, словно заволокло дымкой. Цвет глаз потемнел и отдаёт мерцающей краснотой. От вида суженных зрачков мороз по коже идёт, поднимая за собой волоски дыбом. Изуку хочет сжаться под этим тяжёлым взглядом. Закрыться или спрятаться, не важно. Лишь бы просто не видеть того, как Тодороки рассматривает его таким взглядом. Взглядом хищника, что примеряется, куда будет лучшее вонзиться зубами и порвать его в клочья. — И-изук-у, — будто стонет Тодороки его имя и, прильнув к ключицам губами, начинает вылизывать тонкую кожу, больно задевая острыми клыками и оставляя тонкие красные полосы, что после саднят. — Изуку-у, — он поднимается языком выше, юркнув в ухо. Перебирается снова к ключицам. Омега чувствует, что находится на лезвии ножа. То, что происходит с альфой, это что-то из-за него. Шото пытается буквально распробовать его и запах. Изуку бы постарался ещё раз поговорить с ним, но что-то не даёт ему этого сделать. Омега поднимает руку и кладёт её на плечо альфы, осторожно сжимая и страшась того, что парень вновь озвереет и начнёт рычать. Но ничего не происходит. Вылизывая кожу омеги, альфа будто провалился в пропасть сознания и действует интуитивно, на инстинктах. Изуку может позволить себе слегка расслабиться и попытаться принять более удобное положение. Но всё идёт снова не в то русло. Изуку дёргается слишком резко, пытаясь вытащить из-под себя подушку, тем самым отстраняясь от альфы. И это, он уверен, была фатальная ошибка. Шото смотрит на него гневным, ужасающе тяжёлым взглядом в самую душу и начинает гортанно рычать, чуть ли не захлёбываясь. Кажется, он сейчас вонзится в его шею зубами и откусит кусок. Рычание передаётся мягкой, сомнительной, но подкупно мягкой вибрацией и Изуку не смеет испугаться больше. Даже тогда, когда Шото поднимается над ним и, дёрнув за руку, поднимает его на ноги. Никакого страха, чистый интерес и любопытство. Почему-то сейчас он будто познал что-то скрытое от всего человечества, и ему стали чужды чувство страха и паники. Но, вдруг, Изуку осознаёт почему. Когда Тодороки поднимает его на ноги, когда прижимает его к себе и обвивает руками поперёк тела, Изуку вдыхает полной грудью. Запах! Он, заполняющий собой всё помещение, заполняет и лёгкие омеги, проникая в молекулы и смешиваясь с его собственными, создавая опьяняющий ансамбль песни и танца. Хочется взмыть над миром от этого чувства. Изуку чувствует себя наполненным и счастливым. Ему хочется отдать всего себя ему. Отдать себя тому, кто настолько сильно въедается в него. Отдать себя тому, кто этого хочет; тому, кто его любит. — Прости меня, Шото, — Изуку вдруг, не заметив за собой ничего предумышленного, хватается руками за плечи альфы. Не сдерживая себя, он вонзается в плечи альфы и смотрит более твёрдо. В его взгляде читается вызов, но в мыслях нет и грамма того, что он хотел бы в чём-то сейчас спорить с альфой. Но, кажется, альфа его не совсем понимает. Он отступает, напрягаясь. — Прости, за всё. Прости меня. Сегодня я и Киришима-кун… это не то, чем кажется на самом деле. Мы говорили с ним, а потом он обнял меня. После же я… Голос, невесть почему, срывается и хрипнет. Приходится смолкнуть и прокашляться. Да только эту заминку альфа, видимо, трактует совершенно по-своему и, расправив плечи, становится, будто на пару дюймов выше. Он стоит над омегой непоколебимой горой, источая насыщенно давящую ауру, что привлекает к себе внимание. Изуку поднимает глаза в тот момент, когда Шото заносит ладонь для удара. И это провал. Потому что удар раскрытой ладонью приходится не по щеке, как оно, возможно, предполагалось. Удар приходится мажущим касанием от виска к носу. Грохот упавшего тела сотрясает тишину в комнате. Желание дозваться до разума альфы сильно как никогда. Но Изуку не может и слова вымолвить больше. Он потерялся в пространстве, завалившись в сторону от удара. Ноги его и так не слишком крепко держали, а тут это. Не то рёв, не то рык вырывается из гортани альфы, и он, схватив омегу за лодыжки, тянет на себя. Кажется, его разум совершенно не участвует в происходящем. Ведь Изуку начинает вопить, что есть сил, чтобы оный не трогал; чтобы перестал творить глупости, и что это всё действительно не так, как ему кажется. Вот только это разжигает больший огонь. — Нравится быть шкурой? — нечленораздельно проговаривает Тодороки, хватая омегу под колени и поднимая его ноги. — Нравится, чтобы ебали пожёстче? Тодороки прижимает его бёдра ближе к телу, и Изуку становится трудно даже дышать. Положение тела неустойчивое, ещё и озлобившийся альфа, нависающий тёмной тенью, всё сильнее сжимает кожу через ткань его спортивок. Хочется взвыть от своей никчёмности и тяжести момента. Но Шото не даёт даже вздохнуть нормально. Он наваливается всё сильнее. — Шо-ото, пожалуйста, — только шепчет Изуку, неспособный сказать нормально хоть что-то. Он хватается руками за простыни, перебарывая в себе рациональное желание, оттолкнуть агрессивно настроенного альфу. Смотрит в глаза напротив с мольбой и тихо давится скатывающимися по щекам слезами, что так не вовремя решили пролиться. — Прошу, перестань… До Тодороки будто и не доходят мольбы. Он смотрит стеклянными глазами на парня и жадно вбирает в себя воздух. Ноздри ходят ходуном, и воздух со свистом циркулирует то туда, то обратно. Изуку чувствует, как внутри затягивается тугая струна напряжения. Нервы вот-вот норовят лопнуть. — Шото, — последний раз взывает он к рассудку Тодороки. Безответно. Молчаливая недо-борьба начинается в комнате на пятом этаже. Тодороки отпускает ноги Мидории, и хватает его за грудки, чтобы притянуть к себе ближе. Он заглядывается ему в глаза, казалось бы, ища там отклика на что-то. Но Изуку не понимает абсолютно ничего. Яркой вспышкой в сознании Изуку запоминается всё происходящее, когда Тодороки, снова перевернув его на живот, нелепо роняет головой об пол. Удар не сильный, но неожиданный, непреднамеренный. Случайный. Изуку всячески оправдывает произошедшее. Потому что он не хочет верить в то, что Шото сам захотел вдруг причинить ему боль. Хотя это очень возможный исход. Далее, как в замедленной съёмке. Тодороки с обмякшего Изуку стаскивает рывком спортивные штаны. Совершенно не беспокоясь об их целостности, он рвёт их вытянувшимися когтями. Бросает их в сторону, когда сам пристраивается сверху, раздвинув ноги омеги в стороны. Изуку закрывает лицо руками, молча чувствуя то, как к его ягодицам альфа прижимается крепким стояком. У самого, невольно, плоть наливается кровью. Он никогда бы и не подумал о том, что ему такое может понравиться. Альфа толкается вперёд, имитируя секс. Он трётся меж ягодиц и склоняется к шее омеги, чтобы не то поцеловать бьющуюся жилку под кожей, не то, чтобы приметить себе место для укуса; касается губами и рычит. Тело вздрагивает само собой на проявление животной натуры. Изуку приходится глушить собственный голос в ладонях, прикрывая лицо. А Тодороки дальше не церемонится. Он, раздирая на части боксеры омеги, стягивает последний предмет одежды, что мешает ему и, невесть когда, снимает с себя штаны с нижним бельём. Изуку просто не замечает этого момента. Ему не до этого. Он поддаётся тому, что ноет внутри и выгибается в спине, пошло оттопыривая зад; стонет с призывом. Желание отдаться в руки альфы, желание отдаться ему, Тодороки, сильно. Даже несмотря на то, что альфа сейчас зол, Изуку хочется постараться дать ему то, чего он хочет. «Лишь бы он больше не злился», — думает он, прикрывая глаза и ощущая, как по спине скользит холодок. Эдакая покорность — странная реакция. Но всё же это лучше, показать ему, что Изуку его омега, что Изуку его! Чтобы не было недопонимания. Сейчас Тодороки явно не в себе. А значит, разговоров между ними не сложится. Влажный язык альфы касается тела, и Изуку вздрагивает, грудью прижавшись к полу. Он влажными касаниями вылизывает его там! Это чертовски сводит с ума. Сдержать в себе стон не выходит, и Изуку протяжно мычит, качнувшись бёдрами вперёд, навстречу языку. Хочется больше! — Шото-о-о, — Изуку стонет в ладони, сильно зажмурившись, до ярких пятен перед глазами. Щекотливые ощущения отступают, перебираясь выше. Тодороки сминает ягодицы омеги, целует кожу под своими руками и языком проводит по одной из ямочек Венеры, выбивая тем самым воздух из лёгких. Чувства крышесносные. И, кажется, гулкое рычание вовсе сменяется мягким урчанием. Изуку чувствует, как хватка альфы становится нежнее, а руки, что крепко держали его ягодицы, оглаживают тело, вдоль рёбер, выше к спине, двигаются в собственном танце, лаская, будто вымаливая прощения. Это окрыляет. Всё, в купе с грубостью и нежностью от рук Тодороки, бросает его в пучину наслаждения и накрывает огромной волной жгучего желания. Губы альфы сменяют зубы, и Изуку выгибается в спине ещё сильнее, получив нежный укус в плечо. — Шо-о… В глазах меркнет на секунду, а после всё вокруг взрывается тысячами фейерверков. Он входит в него. Проникает быстро, чуть с размахом, погружается в тёплое лоно, и Изуку не может держать себя в руках, ощущая то, как его распирает изнутри. Чертовски горячий орган пульсирует внутри, а собственный член подрагивает от перенапряжения. Кажется, Шото задевает заветную точку, от которой его что есть силы потряхивает. Организм омеги, парня омеги, сложен в своём построении. И не каждый знает то, что у этих особей есть две точки наслаждения. И первую альфа только что задел. — Ах! — стонет омега и подмахивает бёдрами, намекает, что пора начать двигаться. Изуку чувствует прикосновения, как горячие руки перебираются по коже и царапают каждый миллиметр его плоти; как горячий язык скользит между лопаток. Пылающая огнём собственная плоть желает ласк, но омега не обращает внимания на призыв собственного тела. Он старательно двигается взад-вперёд, виляет задом, чтобы спровоцировать альфу. А он так не вовремя замер на месте, упёршись руками по обе стороны от Изуку. — Шото-о, — стонет парень, снова насаживая себя на член альфы. — Шото! Голос срывается с шёпота, переходя на тон выше. Приходится прикрыть себе рот, чтобы не быть таким громким. И, в очередной раз качнув бёдрами, он давится стоном. Ощущение того, как Тодороки вздрагивает — ничуть не пугает. Он даже не замечает этого, продолжая акт соития, насаживая себя самого на возбуждённый орган альфы. Всё вокруг будто ничего и не значит. Здравый смысл летит к чертям. Всё словно кануло в небытие. Сейчас только распирающее чувство внутри, тяжесть тела альфы над ним и возбуждение, что накатывает всё сильнее и сильнее. Первый спазм предстоящего оргазма заставляет замереть на месте. Шото, подобрав ритм движения, подмахивает бёдрами в такт, погружается глубоко, доставая до точки наслаждения, что находится глубже простаты. Вздох, смешанный со стоном, вырывается из гортани, и Изуку расставляет ноги шире, позволяя двигаться с большей амплитудой. Тихий плачь срывается с губ. Мольба двигаться быстрее остаётся неуслышанной. Шото замирает на месте, руками оглаживая спину омеги. Он ведёт пальцами вверх, перебирая по позвонку от копчика до затылка, и зарывается пальцами в волосы, чуть оттягивая их. Изуку не может сдержать очередного стона, потому что в тот момент, когда Шото наклоняет его голову вперёд, оный толкается внутри, проезжая головкой по простате и упираясь в матку. — Ах! Тодороки тихо рычит, склоняется над ним, обнимая со спины, руками берёт его за плечи и толкается снова и снова, носом касаясь загривка. Это отрезвляет. Точнее, то ощущение влаги на коже, где кромка волос начинает свой рост, будоражит внутри бурю эмоций и противоречий. Изуку поднимается на локтях, игнорируя тяжесть чужого тела на себе и напрягается. «Только не это, — хочется взвыть ему в голос. Потому что то, что намеривается сделать Шото, не вяжется с реальностью. Это безрассудно, поспешно, и это не их обоюдно принятое решение. Так ведь нельзя. Правда? Не только же он один так думает? А он действительно начинает думать, когда чувствует первый, робкий поцелуй в загривок, при котором Шото приоткрывает губы и посасывает кожу. — Только не метка, прошу». — Шото, — стонет Изуку, потянувшись левой рукой к собственной шее, дабы прикрыть слабое место. Альфа, словно обезумев от поступка омеги, начинает утробно рычать, вонзившись клыками в ребро ладони, прокусывает тонкую кожу. Он отстраняется тут же, лишь ощутив привкус крови, но не выходит, не стремится уйти. Он перехватывает руку Изуку и уводит её за спину, с такой силой, что у омеги в глазах темнеет. Он что-то говорит Изуку, не кричит, говоря достаточно внятно. Но Изуку не может разобрать и слова. Перед глазами кровавые картинки, вспышки яркого света и страх, словно паук плетёт свою паутину, закрывает взор. Он готов взреветь от ощущений. Изуку готов корчиться от боли и кричать во всю глотку. Да только он удивляет сам себя. Он, закусив губы, молчит и давится слезами, позволяя альфе делать то, что ему вздумается. Но продолжения нет. — Бо-ольно, — на выдохе тихо произносит Изуку, надеясь на то, что Шото услышит его и, наконец, отпустит его руку. Тодороки же словно оглох. Он возобновляет движения, вгоняет в него возбужденный ствол до самого основания. Резко, с размахом и совсем не обращая внимания на скулёж под собой. Изуку, открывая рот в немом крике, не может и с места двинуться. Захваченная рука полыхает огнём, перебивая абсолютно все ощущения возбуждения и удовольствия, приносит собой адскую муку. Больно. Ему хочется плакать в голос и просить о пощаде. Но голос срывается на писк и тихий скрежет. Слёзы брызжут из глаз, заливая лицо и подушку под щекой. А Шото продолжает двигаться в бешеном темпе, вколачиваясь в податливое тело под собой. Лишь гортанно порыкивая, когда входит глубже, погружая в тело омеги завязывающийся узел случки. «Только не это», — возможно, так бы подумал он, не потеряй он рассудок, Бог знает сколько времени назад. Тодороки последний раз подмахивает бёдрами, погружаясь в обмякшее тело, входит на всю длину и замирает. Узел его, что набухает слишком быстро, формирует сцепку и заставляет задержаться в теле омеги ещё на какое-то время. Гулкий стон срывается с уст альфы, и он падает на омегу, наконец, отпуская его руку, и обвивает его обеими руками, удерживая под собой. Дыхание обоих сбивчивое и частое. Тело альфы действительно слишком горячее. Возможно причуда, или кто его знает. Изуку запоминает лишь то, что от Шото веяло мятной свежестью, и рядом с ним в этот момент было так жарко. А внутри всё горело огнём, от разливающегося семени. Сознание покидает его, но сквозь пелену приятной прохлады, что ждала его где-то там, не здесь, Изуку слышит: — Изуку… прости… — вот только голос растворяется в гуле собственных мыслей и какофонии переживаний.