В плену своих чувств

      Серьёзные отношения, отношения в целом — это то, чего у него никогда не было. Он никогда даже не задумывался о том, что когда-либо сойдётся с кем-то, с омегой, и будет вовлечён в этот романтизм и нежность. Что когда-либо будет любить кого-либо, желать близости и внимания — этого тоже Шото не мог ожидать.       Он ведь даже не знает, как правильно вести себя. Каким образом следует говорить со своей половинкой, как правильно желать доброго утра, как вести себя рядом. Может, ему стоит обнять? Или держать за руку? Его семья ему не может служить примером для подражания или вовсе помочь каким-либо советом. Уж больно много плохого он видел в ней. Да и не уверен он в том, что сможет спокойно обратиться к сестре или брату, матери с просьбой о совете. Это было бы странно. Это было бы дико. Так что придётся выкручиваться самому, как бы ни было сложно. Полагаться на инстинкты и действовать так, как самому покажется правильным — вот, что ему остаётся.       Но это так чертовски страшно — сделать что-либо не так. Для Шото это огромная катастрофа — ошибиться, сделать больно.       Он, гонимый странными и пугающими мыслями, погребённый в своей гордости, избегал темы отношений с омегой. А в связи последними событиями в его жизни, а это: бессмысленная драка с бетой за омегу, чёртов старик, и его эгоистичные порывы заставить Шото жить под родительскую указку, блокировка гормонов и полное отсутствие инстинктов альфы — отношения с Мидорией казались ему сумасшедшей роскошью и чем-то нереальным. Огромное множество всего произошедшего, полное отсутствие чутья и чувство, будто ты пятое колесо в тележке — выбило Шото из колеи окончательно. Он хотел быть с омегой, но всячески отвергал подобные мысли, а после того, что произошло.… Всему своё время, или как правильно будет сказать в этой ситуации? И словно снег на голову эти отношения свалились на него. Он рад, правда. Да и ничего неожиданного в этом нет. Это должно было случиться, учитывая факты.       Шото, прикрыв глаза, и развалившись на половине футона, уставший и самую малую частичку довольный, смотрит в потолок и подаётся желанию представить, что же будет ждать их дальше.       Можно ли мечтать о счастливой, полной и понимающей семье? Или он торопит события? Их отношения с Мидорией только начали своё развитие, а он уже мечтает об огромной семье, троих детях и тёплом домашнем уюте и, возможно, о паре мурчащих питомцах.       Остро режет сердце то, что началом отношений, на самом деле, это сложно назвать. Спонтанный секс, спровоцированный циклом омеги, и его, Шото, полное подчинение желаниям его истинной пары — так себе взрослое решение и принятие друг друга, да? Вот и Тодороки сначала сомневался в том, что из-за всего того, что произошло между ними, можно сделать такой вывод. Но парочка статей из большой сети и ночные размышления на тему, подкинутую Киришимой: «мужчина должен взять на себя ответственность за свои действия» подталкивают его принять решение и не отступать от этого решения ни на шаг.       «Я должен взять ответственность за наши действия, — сразу после пробуждения в комнате Мидории ранним утром, диктует себе Шото, спустившись в общие душевые. Смотря в зеркало и с усердием манипулируя зубной щёткой по эмали зубов, он пытается сконцентрироваться на ощущениях. Сверху-вниз. Влево-вправо. — Это было бы неправильно, оставить всё так, как есть, и не создать пару. Это же… я бы буквально очернил его. Использовал, — рука замирает на месте, а из уголка губ стекает тонкая нить слюны с зубной пастой. — Нет, так нельзя. Это неправильно».       Тогда, на утро после произошедшего, он не смог дождаться пробуждения Мидории, чтобы сказать то, что хотел, чтобы сказать, что на самом деле чувствует к омеге. Ведь ему тогда было необходимо спешить, сестра просила не опаздывать. А после удобного случая не выдавалось.       «Мы ведь истинные друг другу», — одёргивает Шото себя от гнетущих и ужасных мыслей о том, что у них ничего не сложится. Неверие и паника, всё это таки имеет место быть, ведь разговоров об их отношениях, о том, кто они друг другу, не было и по сей день. Спустя уже больше, чем неделю, когда оба ничего не вспоминают и не пытаются в разговоре зайти дальше дружелюбного «как дела» и «чем планируешь заниматься в выходные», в душе Шото всё-таки вспыхивает огонёк недоверия.       Ревность, а это она и есть, душит когтистыми лапами, заставляя сконфуженно сжиматься ночью в постели и говорить себе: «Всё в порядке. Это просто ты не привык. Всё наладится. Мидории должно быть в разы сложнее, чем тебе, он ведь не полюбит тебя по щелчку пальцев, а старые чувства, возможно, ещё не остыли». И он возвращается к самому началу.       Его начинает воротить от самого себя, от непреодолимого желания разрушить всё вокруг, сжечь в прах, а потом заморозить остатки на веки вечные. «Успокойся!», — тихо, вполголоса проговаривает, смотря на своё отражение в заледеневшей корке льда на своём рабочем столе.       Да. Мидория его истинный омега. Мидория тот человек, как Шото уже давно решил для себя, которого он любит. Это нормально, хотеть быть с ним, пытаться добиться и брать от ситуации максимум. Даже тот их первый раз, что случился в раздевалке, но не возымел продолжения. Даже этот раз, что случился в омежий цикл. — Я устал… — проговаривает Шото, проводя левой рукой над коркой льда, размораживая и испаряя влагу. — Устал от собственной совести и нерешительности. От собственного страха.       Он опрокидывается на спинку стула и смотрит в потолок сквозь ресницы. Чувства смешиваются в груди, словно дешёвое тёплое вино и выдохшаяся газировка, превращаются в отвратительную массу, что некогда могла быть изысканным шпритцером. Во рту то и дело возникает неприятное послевкусие от недавнего ужина, хотя он уже почистил зубы и готовился ко сну.       «Стоит ли мучить себя угрызениями совести, если Мидория сам хотел быть со мной? Стоит ли думать, что я разрушил что-то между ними, теми, кто раньше был вместе? Почему я вообще думаю об этом, если Мидория мой омега, мой истинный. Да и ко всему прочему бете не стать хорошим партнёром для омеги, — раскачиваясь из стороны в сторону, прикрыв глаза, он ведёт внутренний диалог с самим собой. — Мидория сам просил. Он говорил, что хочет быть со мной».       Стул не выдерживает сильных раскачиваний и заваливается назад, роняя вместе с собой Шото. Громкое приземление, падение на пол не остаётся незамеченным, и ниже этажом раздаётся протяжный вопль Бакуго: «какого хрена твоя половинчатая задница там творит», после пары взрывов, что на удивление раздаются слишком тихо для взбешенного человека, Бакуго добавляет: «ещё раз, и я подорву тебя». Говорить что-то против — нет желания. Потому, поднявшись и поставив стул на место, Шото перебирается к футону, падая на него лицом вниз.       И тут его начинают наполнять странные ощущения. Не то бушующий кратер вулкана — в нём разливается жгучая нега чего-то неподвластного пониманию. Не то тишь Марианской впадины — внутри него образуется что-то странное и пугающее. Оно сворачивается в глубине его души, попутно царапая изнутри чем-то похожим на иглы, ранит и приносит нестерпимую муку. Чувства накрывают с головой, и ему хочется скулить в голос. Ему будто чего-то не хватает.       Он жмурится, закрывая руками глаза и сильно надавливая на веки пальцами; перед глазами возникают яркие вспышки, разноцветные шары-пузыри, что лопаются и хаотично то появляются, то снова пропадают. Среди всего этого разноцветного ужаса и красок, неспешно, размыто и блёкло, проглядывается образ омеги, чьи уста растягиваются в нежной улыбке.       «Мидория», — тянет он еле слышно, уткнувшись в подушку, дабы скрыть собственный голос.       Резко становится душно. Руки, сжимающие края подушки трясутся и лихорадочно сжимаются. То и дело из недр души просится вырваться протяжный стон, не то вопль. Он хочет. Господи. Ему хочется прямо сейчас пойти к омеге и прижаться всем телом, обнять и не отпускать, наслаждаться размеренным дыханием, как тогда ранним утром. Хочется видеть это милое, покрытое россыпью веснушек лицо. Хочется. Но нет. Не сейчас.       Шото переворачивается на спину, смотрит в потолок и обещает себе, что завтра он обязательно поговорит с Мидорией и разъяснит ситуацию, чтобы ему не было так плохо и тоскливо. Потому что, несмотря на вложенные в него манеры поведения, вколоченные нормы отношения, всё воспитание, ему хочется вломиться в комнату омеги, упасть рядом, обнять и просто оставаться рядом.       С чужим именем на устах, фантомным образом в мечтах, неимоверно крепко сжимая подушку руками Шото, наконец, засыпает. Этой ночью ему будет сниться счастливая жизнь, полная добра, внимания и заботы, нежная и крепкая семья. Ненадолго это останется сном и мечтой, он уверен.       Утро встречает ребят монотонной трелью будильников, а особенно удачливых громким криком из соседней комнаты. Кому-то снова взбрело в голову взбесить спозаранку взрывного бету и, убегая от искрящихся взрывов за спиной, смеясь во весь голос, разбудить половину общежития. Тодороки один из тех немногих, кому посчастливилось проснуться под крики и взрывы. Но настроение, на удивление парня, у него просто отличное. Думы, что терзали его ночью, сейчас отошли на второй план, и ему, возможно, кажется, но дышать даже проще.       Как под копирку первая половина дня проносится незаметно и быстро. Уроки и перемены, общение с одноклассниками и внимательный взгляд в спину Мидории — для Шото это спокойная и нормальная повседневность. Но ему не спокойно. С каждым днём, буквально на глазах, Мидория становится менее ярким. Нет. Это не из-за того, что Шото перестаёт к нему что-то чувствовать, с этим всё в порядке. Просто сам омега будто гаснет и перестаёт светить как раньше. Становится меньше улыбок, его плечи понуро опущены, а глаза потеряли свой блеск. Сигналом для паники Шото служит рассеянность парня. Оный постоянно что-то да забывает, а на перемене чуть было не врезался в парня из параллельного класса. Благо, Тодороки был рядом, и ругани с Нейто Мономой удалось избежать. Этот альфа из B класса крайне придирчив, постоянно пытается прицепиться к Мидории и всячески задеть.       Сердце уже не выдерживает, когда у Мидории на уроке выворачивается наизнанку пенал, и на пол летят с десяток канцелярских предметов, рассыпаясь по всему классу. Встать и помочь — первое и правильное решение, но не он один бросился к омеге на помощь. Каждый посчитал своим долгом поднять с пола сбегающую канцелярию. Ревность снова пробуждается, переползает от груди к зеву и жжёт неимоверно больно. «Угомонись», — диктует Шото себе под нос, возвращаясь на место, когда поднятые им ручки были переданы в руки Мидории. Омега даже не посмотрел ему в глаза, зато рассыпается в почестях и улыбках другим. Это неприятно, видеть, что твой омега так добр к другим. Но Шото отдёргивает себя. Он не такой. Он не должен поддаваться этому чувству и давиться ревностью. «Всё в порядке». Мидория будто не замечает ничего вокруг, а точнее, мрачнеющий лик альфы на последней парте. Нервы натягиваются, словно струны гитары. Шото держится из последних сил. Хочется обнять его.       На перемене, со звонком он встаёт чуть ли не первый из-за парты и семенит ногами скорее к парте Мидории. Тот сидит, не поднимая головы, что-то предельно внимательно записывая в тетради. Хочется тут же наброситься на него со спины, прижаться теснее, уткнуться носом и поговорить. Но рук ему не поднять, потому что Шото встречается взглядом с Бакуго, что только сейчас встал со своего места и обернулся назад. Доля секунды, мгновение, и их взгляды встречаются. Шото пробирает до костей дрожью, что побуждает подняться дыбом волоски от затылка до пят. Мнимая выдержка даёт пробоину, он невольно щерится, смотря в шафрановые глаза напротив. Между ними парта, и Мидория — будто предохранитель спускового крючка. Они смотрят друг другу в глаза и не смеют шелохнуться с места. Где-то на уровне лёгких сковывает в тяжёлую цепь осознание — Шото хочет броситься с кулаками на этого бету. Но почему он чувствует эту жгучую ненависть сейчас, он не понимает. Тодороки весь полон желанием злиться, вопить и кричать. Бакуго смотрит на него озлобленно, яростно сверкая глазами. Кажется, что он хочет что-то сказать, но его окрикивают и просят поторопиться. На этом молчаливая война заканчивается, не успев толком и начаться. Вздох облегчения срывается с губ. — Мидория, — тихо зовёт Тодороки, стоя за спиной и не сдвинувшись с места. Он следит за удаляющейся спиной одноклассника, готовый в любой момент броситься в бой, если того потребует ситуация. Но Бакуго уходит, так больше и не обернувшись. — У тебя всё хорошо?       Шото подходит ближе к парте, огибает её, становится по правую руку омеги. Оный даже и усом не ведёт на обращение и что-то всё так же усердно пишет, потом замирает на месте и тихонько мычит. — Я не могу налюбоваться тобой. — С губ срывается явно лишнее. Шото, закрыв рот и щёлкнув при этом зубами, смотрит во все глаза на медленно приходящего в себя омегу. Почему-то хочется ударить себя по лицу за глупость, сказанную только что. Это такая слабость — взболтнуть лишнего и вывернуть наизнанку душу сейчас, в кабинете на перемене. Вот же глупость. Но нет, он стойко выдерживает паузу, смотря на помутневший взгляд зелёных глаз. — Мидория, ты слышишь? — Приходится помахать рукой почти перед самым лицом Мидории, дабы привлечь внимание. — А? Тодороки-кун, прости-прости, что-то задумался. Что ты говорил? — омега хлопает ресницами, заставляя сердце Тодороки сжиматься каждый раз, при каждом движении. Шото сглатывает ком тягучей слюны и мысленно обещает себе расцеловать это прекрасное лицо. Однажды точно.       Альфа берёт себя в руки, быстро и на скорую руку пытаясь придумать, что он мог ему сказать. Ведь не скажешь правды? Будет неловко, а ему не хочется заставлять Мидорию смущаться и чувствовать себя неуютно. — Да, — Шото старается улыбнуться и придать своему лицу будничности и спокойствия, но выходит плохо. Он чувствует, как хмурится против своей воли, — я спрашивал, собираешься ли ты обедать. Но лучше ответь, ты хорошо спишь? — волнение берёт верх, когда Тодороки рассматривает у омеги тёмные круги под глазами. — Бессонница? Или же кошмары?       Кажется ли ему, или Мидория снова теряется где-то в собственных мыслях? Скорее всего, нет. Потому что, смотря на то, как в раз потухли его глаза, сердце сжимает в тиски. Ему хочется спросить, задать целую тонну вопросов, узнать, что случилось. Может, это Шото сделал что-то не так. Он был невнимателен к нему? Или же нагрубил? А может, потому что они, после того самого дня, даже не переступили грани обычных друзей? Поэтому Мидория такой отрешённый и так холоден с ним? Жгучий укол совести в самое сердце заставляет прикусить язык и ругать себя мысленно.       Мидория подрывается с места, чем немного пугает Тодороки и, почёсывая затылок, выходит из-за парты. — А, ой. Прости, иду, конечно. А Иида-кун и Урарака-сан? — Они ушли вперёд, — наглая-наглая ложь — единственный выход выкрутиться из ситуации. Тодороки не смотрел в их сторону, даже не знает, пойдут ли эти двое в столовую вовсе. В его мыслях только лишь этот омега, когда ему думать о чём-то другом? Он прячет руки в карманы и шагает за сбегающим Мидорией. — Ты в последнее время совсем рассеянный, — проговаривает Шото, нагоняя омегу и держась немного позади, — да и не ответил мне. Ты высыпаешься?       Оглянувшись через плечо на Шото, Мидория говорит, что спит он нормально, и почему-то прибавляет шагу. Но Тодороки переставляет ноги быстрей, нагоняя. Странные, смешанные и малоприятные чувства поселяются на стенках бездонного колодца его души. Что бы это могло быть? Обида или страх? Шото не знает, не может понять. Но в одном он уверен точно, он не хочет, чтобы Мидория избегал его. Надо найти другой подход и попытаться быть ближе, может, Мидория обижается, что Шото такой отстранённый, и делиться с ним своим временем, жизнью. — Ты слишком нагружаешь себя в последнее время, — Шото старается быть, хотя бы просто казаться, уверенным в себе. Но защита трещит по швам от мыслей, что он всё ломает в своих руках. Взгляд цепляется за отросшие волосы парня перед ним. На уста просится улыбка, а рука дрожит от желания хозяина дотронуться до волос. — У тебя волосы отросли. — О, а! Ага, — он треплет отросшие волоски и начинает тараторить: — на прошлых выходных мы с мамой собирались в парикмахерскую, но у мамы появились срочные дела, и она не смогла, а одному мне было бы скучно идти. Так что жду следующие выходные.       Атмосфера становится явно напряженной, Шото не нравится, что Мидория нервничает. Господи, почему? Что он сделал не так? Он его будто боится. — Я мог бы сходить с тобой, если у мамы снова не получится.       Тодороки рассчитывал явно на другую реакцию. Вытянувшееся лицо шокирует своим непониманием и испуганным взглядом. Вмиг становится неловко. Хочется забрать свои слова назад, но куда там. Шото лихорадочно думает о том, что стоит сказать ещё, когда омега переспрашивает. — Я говорю, что мог бы сходить с тобой. Мне бы тоже не помешало.       Шото нервно треплет собственные волосы, что за последний месяц отросли. Беспокойство о том, что Мидория может понять его неправильно, счесть приставучим, удушает. Он не хочет быть слишком навязчивым. Правда. Но как же хочется побыть с омегой чуточку дольше и поговорить о чём-то повседневном. — Конечно!       Мидория светится улыбкой, сияет будто бы на весь свой максимум, это немного странно, но для Шото, для его взволнованного сердца этой улыбки, кажется, достаточно. Он не переборщил, это славно. — Тогда напиши мне потом. — Хорошо.       Обед проходит в молчании и предельном внимании за омегой. Шото не отпускают мысли о том, что он лезет в личную жизнь Мидории и докучает ему этим. Но остановить себя, предотвратить разглядывания этого прекрасного и нежного профиля хотя бы украдкой — нет сил. Косые взгляды на веснушчатое лицо, короткие фразы, брошенные омегой одноклассника, что сидели с ними за одним столом — Шото наслаждается хотя бы такой мнимой близостью, пока его взгляд не привлекает кое-что другое. — Мидория, — зовёт омегу альфа, — с тобой точно всё хорошо? — Мгм. Не волнуйся, пожалуйста, я просто задумался, — бросает он Тодороки и улыбается как-то натянуто. — Ты почти ничего не съел, — замечает Шото, кивнув головой и смотря на совсем нетронутый кацудон. — Ох, да. Нет аппетита, наверное, — Мидория тут же ломает палочками свиную котлету и спешит её прожевать, но давится. Шото протягивает ему свой стакан с остывшим чаем и только потом до него доходит, что это непрямой поцелуй. Уши начинают гореть. Лишь только чудом Мидория не придаёт этому значения и, забрав стакан, прикладывает к губам. — Кхе, с-спасибо. — Думаю, тебе бы стоило сходить в медпункт, — Шото беспокоится о состоянии омеги. Его пугает такая смена в поведении и эта пропажа аппетита, может, это что-то серьёзное? По коже пробегает стайка мурашек от дурных мыслей. — Тебя проводить? — Н-нет, — Мидория измученно улыбается, качая головой из стороны в сторону. — Я сам, спасибо. Не мог бы ты предупредить учителя и сказать, что я отлучился?       Шото, конечно же, соглашается, но мысли о том, что Изуку может стать плохо на полпути к Исцеляющей девочке, заставляют снова предложить свою помощь. И снова получает отказ. — Не беспокойся, — говорит Мидория и скорее скрывается из виду, оставляя после себя неприятный осадок в груди.       Тодороки опять сделал что-то не так, и это уже ему не просто кажется, он это остро ощущает жжением под сердцем.       Он бродит по шумному коридору академии, бесцельно пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей. О спокойствии собственных нервных клеток мечтать глупо. Но Шото правда надеется на то, что он сможет угомонить в себе бушующий ураган эмоций и переживаний. Сейчас, как никогда раньше, ему становится одиноко и тоскливо. Кажется, даже на больничной койке он чувствовал себя лучше, чем сейчас.       Переведя взгляд с носков собственной сменной обуви, Шото смотрит вперёд, прикидывая, сколько ещё осталось до звонка на урок.       «Было бы неплохо перед уроком увидеться с Мидорией ещё раз», — проносится мысль в голове на огромной скорости и врезается в невидимую стену, разлетаясь в мелкие осколки. На этой стене красуется яркая надпись «ты его смущаешь». Покачав головой, словно пёс стряхивает со своей шерсти воду, Шото ругает сам себя за назойливость.       «Не надо навязываться, — диктует он себе, обратив внимание, что собственные ноги почти привели его к медпункту. — Лучше сходи и умой лицо холодной водой, переведи дух и шагай к классной комнате. Не надо. Не надо докучать Мидории своим вниманием. Может, ему неприятно?», — словно солдат развернувшись на пятках, альфа семенит ногами прочь от желанной комнаты, куда так и манит его из-за присутствия в оной омеги, что не надаёт ему покоя.       Водоворот мыслей, огромный океан из кишащего в душе хаоса, уносит сознание далеко за пределы реальности. Словно сквозь пространственно-временной портал, он перемещается из своего времени и оказывается, пусть и только мечтами, там, где ему хочется сейчас оказаться.       Тёплые руки, ласкающие его собственные, чуть холодные. Согревающая улыбка, от которой всё трепещет в груди. Нежный, такой бархатистый и опьяняющий голос. Сладость любимых губ. Всё так идеально, там, далеко в грёзах влюблённого мальчишки. Задорный смех. Блеск в огромных, словно два океана, глазах. Он почти уверен, что сошёл с ума. Но, как же это сладко, мечтать о чём-то таком простом как счастье. Это ведь не запретно, правда?       На этаже шумно, не то, что в коридоре близ медпункта. Тодороки ровным шагом, обходя шумные компании сокурсников и тех, кто старше, верно приближается к двери в уборную. На этом этаже с сантехникой лучше, чем на других, это он уяснил давно, ещё раньше, когда, после помощи Мику-сенсею в библиотеке, его накрыло приличным слоем пыли, и необходимо было срочно приводить себя в порядок.       Помещение встречает его тяжестью атмосферы, и инстинкты альфы, что сейчас минимально успели пробудиться в нём, немного шалят. Словно расхлябанный дверной замок, проворачиваясь, раз за разом в тщетной попытке открыться, они пытаются пробудиться полностью. Но, увы.       Будто сгорая, подобно пересохшей траве, внутри что-то накаляется и пылает. Ощущение чего-то неправильного, чего-то плохого и неестественного заставляют беспокоиться. Дверь за его спиной закрывается с тихим щелчком, что раздаётся по помещению слишком громко. Шото вбирает в себя воздух через нос, надеясь что-либо почувствовать обонянием альфы. Но нет. В носу першит от смеси хлорки, коей обрабатывали полы и запахом пота. Не стоит упоминать о естественном запахе общественной уборной. Сморщившись и чуть вздрогнув от приступа брезгливости, Шото шагает вперёд к раковине.       «Какой-то бред, — повернув ручку крана на максимум, Шото опускает руки под струи прохладной воды, — я схожу с ума от отсутствия обоняния альфы», — он смотрит на то, как вода резво стремится из крана и проливается по всей раковине, разлетаясь в разные стороны на мелкие капельки. Так забавно.       Он набирает в ладони воду, хлюпает ею в лицо. Ещё и ещё. Механизм простой: зачерпнуть воды больше, умыться, не заботясь о сухости собственного воротника, и снова повторить. До той поры пока руки не начинает сводить от холода, он не останавливается.       Пальцы уже сводит, а кончик носа холодный и самую малость жжёт. Когда он успел потерять контроль над причудой своей правой стороны остаётся загадкой. Но то, что он чуть было не отморозил собственный нос, огорчает. Хорошо хоть, причуда не распространилась по всей уборной. Было бы проблематично убирать последствия.       Подняв глаза и посмотрев в зеркало, Шото поражается факту, что в уборной он не один. В отражении он видит ноги за дверцей в кабинку туалета. Удивляется больше он тому, что в кабинке не один человек. По факту там две пары ног. И только сейчас он прислушивается, казалось бы, к тишине, в которой, на самом деле, было достаточно звуков.       Сдавленное дыхание двух людей, вот что слышится отовсюду, рикошетит от стен и врезается в мозг, подобно стреле в цель. Он не может сдержать себя от тихого кашля и давится собственным смущением, попутно захлебнувшись в луже стыда. Он стал свидетелем того, чего не стоило ему видеть. Он оказался там, где его быть не должно было.       «Уж лучше бы пошёл в медкабинет, — костерит себя альфа, потирая лицо ладонями и размазывая остатки воды на коже. — Как же стыдно». Но взгляд оторвать от происходящего в кабинке сложно. Неведомо откуда взявшееся любопытство заставляет смотреть на движения ног человека, что ближе к двери. Эти поступательные движения и вздохи в кабинке — без сомнения, кому-то было сложно сдержать свои животные инстинкты. Штаны двух парней, а это точно парни, туалет ведь мужской, упали на пол, прикрывая обувь.       Не то чтобы ему так было интересно рассмотреть чужую обувь, или на худой конец попробовать узнать кто это, но он не может отнять того факта, что любопытство подталкивает к странным поступкам и действиям. И сейчас, поздно осознав, что он делает, Шото делает шаг назад и прислушивается к шороху одежды и сиплым стонам.       «Тебе должно быть стыдно, Шото, — говорит совесть голосом Мидории. — Ты ведь не такой. Пусть эти двое делают, что хотят. Тебе ведь должно быть всё равно, правда?»       За дверцей раздаётся слишком громкий шлепок влажных тел друг об друга и сдавленный стон, мычание, что, по всей видимости, пытались заглушить рукой. Вмиг уши альфы краснеют, начинают гореть неистово, и он срывается прочь. Осознание того, что он подслушивал, давит в груди непонятной тяжестью. Чувства настолько смешанные и странные, что его начинает воротить от себя. Ощущение жжения где-то под рёбрами он не замечает, и скорее покинув уборную, Шото срывается на бег. Скорее к классной комнате. Прочь от места, где пахнет похотью и сексом. Подальше оттуда, где его накрывает огромной волной собственного желания, потому что ему самому хотелось бы оказаться в этой кабинке, конечно, с Мидорией.       Кабинет встречает его тихим гулом голосов одноклассников и одноклассниц. Он только-только привёл себя в порядок и, после звонка, вернулся в класс, разумеется, задержавшись на пару минут. Отлично, что преподавателя ещё не было на месте, иначе бы он получил выговор и остался дежурить после занятий. Вздох облегчения срывается с губ.       Пройти к своему месту без происшествий, не смотреть ни на кого и просто натянуть на себя дежурное выражение лица кажется непосильной задачей, но Шото справляется и шагает к своей парте, мельком взглянув на пустующее место Мидории.       «Наверное, Исцеляющая девочка оставила его отдохнуть», — думает Шото, и ему становится совестно, что он так и не наведался к омеге. Отступивший было стыд накрывает повторной волной, и ему становится очень неловко.       «Прекрасно, — саркастично закатив глаза, а он бы лучше ударил себя по лбу, Шото присаживается за парту, поднимая взгляд на доску. — Взамен того, чтобы поинтересоваться у своего омеги о его самочувствии, ты, Шото, подслушивал за тем, как двое парней занимаются сексом в кабинке академического туалета. Отлично, лучшего не придумать». Иронично вздохнув, альфа роняет голову на сложенные руки. Он выжат словно лимон, и сейчас ему абсолютно не интересен урок, как твердилось на доске, самоподготовки. Тем и лучше, можно посвятить себя самоистязанию и внутренним переживаниям. Можно корить себя сколько душе угодно, и ему не будет совестно за то, что он пропустит учебный материал мимо ушей.       «Учебный материал, — думает Шото. — А ведь точно, стоило бы предупредить Мидорию, чтобы он не волновался о пропущенной лекции». Его словно озарило. Шото, спохватившись, наклоняется за сумкой, дабы выудить мобильник и написать сообщение Мидории. [Исходящее сообщение]: Это Шото. Лекцию по правоведению отменили, так что можешь не беспокоится о том, что пропустил урок.       Он набирает текст и смотрит на экран пристальным взглядом. Шото вчитывается пару раз в каждое слово, думает, прикусив губу, и стирает всё разом, тут же набирая новый текст. [Исходящее сообщение]: Правоведение отменили, у нас самоподготовка. Как себя чувствуешь? Надеюсь, тебе лучше.       Снова замерев и предельно внимательно пересмотрев текст сообщения, Шото опять удаляет всё. Всё, что ему приходит в голову кажется ему не тем, что можно было написать человеку, который ему нравится. Хотелось бы чего-то другого. Особенного, что ли. [Исходящее сообщение]: Как ты себя чувствуешь? [Отправлено]       С секунду он сидит и смотрит на ярлык мессенджера, и думает над тем, что стоило бы всё-таки уточнить про лекцию. [Исходящее сообщение]: Правоведение отменили, так что не волнуйся, что пропустил занятие. [Отправлено]       Он, словно победитель в неравной борьбе, смотрит рассеянно и пытается сосредоточиться на телефоне в своих руках. Горечь от осознания своей глупости сдавливает горло. Строка статус говорит о том, что Мидория давно не выходил в онлайн. Становится разом неловко и страшно.       Зачем написал ему? Может, стоило просто перед уроком зайти за ним в медпункт? Или хотя бы просто узнать у Исцеляющей девочки, как чувствует себя омега? Это нормально, так беспокоиться? Это действительно позволительно, так волноваться и не находить себе места? Что вообще с ним происходит в последнее время? Шото сидит и пытается вздохнуть. Невесть откуда взявшаяся отдышка сковала лёгкие, и ему становится душно. Приходится повернуть голову и осмотреть себя с левой стороны на наличие пламени. Вдруг причуда выходит из-под контроля? [Исходящее сообщение]: Понимаю, я, возможно, излишне настойчив. Но… прости. Я просто беспокоюсь о тебе… [Отправлено]       Телефон приземляется на стол, как и голова. Характерный стук о поверхность гулом проходится по помещению. Тяжелый вздох всё-таки удаётся сдержать.       Шото никогда раньше и не предполагал, что писать и ждать ответа это так… волнительно и утомительно одновременно. Он чувствует то, что ему становится на мгновение грустно, но в полной мере насладиться тоской не удаётся. Громкий стук ладоней о парту привлекает внимание всего класса, что и сам Шото поднимает голову в непонимании, оглядывается вокруг.       Бакуго. Почему взгляд цепляется именно за его фигуру, Шото невдомёк. Но главное сейчас то, что именно Бакуго тот самый нарушитель тишины и спокойствия в классе. Он что-то озлобленно шипит себе под нос, развернувшись вполоборота и, почему-то, смотря на сумку Мидории. Затем секундное промедление, и глаза у альфы расширяются. Бета хватает омежью сумку, по-хозяйски нырнув в неё рукой, что-то ищет и, к удивлению Шото, достаёт из неё мобильник омеги.       Взбунтовавшееся тут же нутро скандально вопит о том, что бета делает недозволенное ему. Следить за своими действиями и успевать за реакцией собственных инстинктов не выходит с самой первой секунды. Шото подрывается с места, смотря на бету, что роется в телефоне Мидории, стремительно шагая к нему. Ладони сами сжимаются в кулаки, и кажется, ничего сделать со своей злобой не получится.       Взмах руки. Чёткий удар в челюсть, в то время как второй рукой он выхватывает телефон — всё словно в замедленной съёмке. Голова беты метнулась в сторону, и только одному Богу известно, каким образом Бакуго остался на месте. По инерции его должно было утянуть на пол, но Бакуго лишь повернул голову и молча сидит, держа руку на весу, в которой не так давно был телефон омеги. — Ты совсем охренел, Двумордый? — шипит бета, всё ещё не поворачивая головы в сторону возмутителя спокойствия. — Тебе было мало того, что ты попал в больницу от моей руки? Ещё захотелось?!       Шото набирает больше воздуха в грудь, намереваясь ответить, но взамен слов из горла вырывается рык, протяжный и оглушительный. Он будто предупреждает о возможной опасности, но кого это интересует?       Упираясь руками в парту свою и Мидории, Бакуго подрывается на ноги, и что есть мочи, бросается на альфу.       В миг, через жалкое мгновение, стоило бы моргнуть, они впиваются друг в друга руками. Руки на уровне лиц переплетены пальцами. Глаза в глаза, они стоят друг напротив друга и вглядываются в душу сопернику с яростью и ненавистью. Смартфон, упавший на пол с тихим треском, явно больше не пригоден для пользования. Но это остаётся незамеченным. Кажется, даже воздух вокруг становится тяжелее. Они оба молчат. Но война взглядами явно пугает не меньше кровопролитной драки. — Ребят, ну вы чего? — Ашидо Мина подрывается с места, всплескивает руками в воздухе и делает шаг в сторону одноклассников. Остальные будто онемели и не могут двигаться, подобно каменным изваяниям замерев на местах. — Прекращайте ссориться.       Гомон из голосов наполняет помещение в раз. Словно по цепной реакции — за Миной начинают говорить все, совершенно без исключений. Каждый стремится сказать что-то успокаивающее и разрядить обстановку. Но им, двум враждующим, кажется, нет дела до тех, кто вокруг.       Шото шипит, ощущая, как ладони начинает жечь. Бакуго намеренно слабо использует причуду, дабы причинить малый урон, но получить больше эмоций на лице сына Старателя.       Тодороки переводит взгляд, поочередно разглядывая шафрановые глаза напротив. Там словно буря внутри. Яркие отблески красного смешиваются с отливом чего-то янтарного и опасного. Всё это крутится будто бы и заставляет испытывать странные ощущения. Ему, как бы там ни было странно, становится на долю мгновения страшно от того, как яркими всполохами взрывается на дне этих глаз ненависть и злоба. Но Шото так же не может оторвать своего взгляда от этого ада. Странные мысли проносятся в его голове перед тем, как он одним стремительным действием выбивает подсечкой землю из-под ног беты. Хватит ждать не пойми чего и наслаждаться всей этой болью причиняемой бетой. — Что, решил всё-таки приударить за Деку, выскочка? — слышит Тодороки за секунду до того, как они начинают падать. Что-то лопается внутри Шото. Что-то разбивается в вдребезги, и ему становится настолько больно от этих слов, что держать себя в руках кажется глупой затеей. С громоподобным сопровождением парни валятся на пол, и в плену шквальных эмоций, между рядами из парт завязывается потасовка. — Чего вы стоите? — вопит кто-то из девчонок. — Разнимите их, пока не пришёл учитель, и пока им не пришло в голову причудами воспользоваться!       Шото, ровно, так же как и Бакуго, наносит удары со всей силы, наотмашь. Бьёт отчаянно и сильно, без разбору попадая, куда дотягиваются руки. Они молчат и сжигают друг друга гневными взглядами. Это другое, не то, что было раньше. Сейчас всё происходит будто бы по-настоящему, как будто та драка, что отправила его на больничную койку, была лишь игрой. Его естество желает уничтожить бету. Но в одно мгновение всё прекращается так же быстро, как и началось.       И как бы не было это прозаично и смешно, Шото испытывает облегчение. Ему становится на долю секунды страшно. Страшно от того, что могло бы произойти дальше, ведь он уже было почувствовал, как начинает терять контроль над собой. — Парни! Парни! Да успокойтесь же вы! — Киришима кричит что есть сил, оттаскивая взбешённого невесть чем альфу. Шото, что восседал над Бакуго, поддаётся, и его оттягивают от беты. — Тодороки! Остановись! Нашли, из-за чего ругаться! — Ты… — шипит Шото, воззрившись на взлохмаченного, не менее чем он сам, Бакуго. — Какого ты себе позволяешь, бета? — Не твоё дело! — Бакуго не собирается уступать. Он изворачивается в руках у Шоджи, что подхватил его достаточно вовремя, толкается и пытается прорваться к Шото. — Сгинь, рукастый! Я разобью эту поганую рожу!       Бакуго кричит и шипит, аки кошка на нарушителя своей территории. Будь у него свободны руки, не держи его со всей силы Шоджи руками-репликантами, будь это не классная комната, да он бы подорвал всё вокруг. Тодороки уверен в этом. Ему и самому застилает глаза слепой ненавистью, а что-то внутри отчаянно просит ринуться в бой. Но он послушно стоит рядом с Киришимой, который слабо, но всё-таки держит его за предплечье. — Тодороки, — Киришима, с вселенской усталостью во взгляде, переключает внимание с вопящего Бакуго на него, — тебе бы пойти пройтись. Не знаю, что с тобой, но до добра не доведёт то, что ты остаёшься сейчас здесь.       А Бакуго тем временем, словно обезумевший, ругается и трепыхается. Он пытается выбраться из хватки рук-мутантов и обещает как следует наподдать зазнавшемуся двумордому спесивцу по шарам. — Ты прав, — Шото быстро сдаётся. Он смотрит на всё происходящее вокруг будто бы сквозь белую пелену. А в голове всё настолько спуталось и перемешалось, что понять хоть что-то из того, что натворил сам — не выходит.       Он наклоняет голову, шепчет извинения Киришиме, смотрит после на всех и, подобрав разбитый телефон Мидории, выходит в коридор под аккомпанемент вычурного ругательства от Бакуго в сторону Киришимы. — Что, это у вас такая особенная поддержка между альфами? Или ты тоже решил по морде выхватить? Я сказал отпустить меня! Ты, хрень мутированная!       «Скорее уйти и прийти в себя, — проговаривает Тодороки, когда дверь за его спиной закрывается. — Что-то не так со мной. И это пугает. Чего было так реагировать, …ведь Бакуго всего лишь взял его телефон», — он смотрит на разбитый смартфон в своих руках и закусывает губы, шагая прочь. Чувство не то собственности, не то ревности кричит внутри, где-то на уровне лёгких, что это неправильно. Нутро словно сворачивается и ухает. Он будто бы на американских горках — ощущения странные, но в какой-то мере интересные.       Шото ведь себе подобного не позволяет — рыться в вещах Мидории, а тем более лезть в смартфон оного. Но и отталкивать мысли о том, что Бакуго скорее по привычке сделал это, нельзя. Хотя, какое дело до того, что было? Они ведь сейчас не вместе, а значит, Бакуго не имел никакого права трогать вещи омеги. Тодороки трясёт головой из стороны в сторону и пытается отогнать от себя эти мысли.       До двери в медпункт он добирается быстро, но, к сожалению, придумать причину, почему разбит телефон омеги, более адекватную и ту, которая не расстроит Мидорию, Шото не смог. Значит, придётся сказать правду. А что, разве он смог бы соврать? Вряд ли. Он просто пытался отвлечься, перебирая глупые объяснения в голове. Шото просто пытался не думать о том, почему он так остро среагировал на то, что произошло. Шото пытался. — Тодороки-кун?       Когда дверь в медкабинет открылась с обратной стороны, Шото чуть было не отпрыгнул от неё. Альфа не ожидал столкнуться с омегой. Тот хоть и был немного помят, но выглядел более бодрым и чуть отдохнувшим. Так ему показалось.       Хотелось бы что-то сказать, спросить о самочувствии и просто поинтересоваться о том, что говорила медсестра омеге. Но Шото этого не сделал. К их обоюдному удивлению, альфа в один шаг пересёк расстояние между ними и обнял ничего не понимающего Мидорию. — Что… что с тобой, Тодороки-кун? Что-то случилось? — Омега испуганно сжался в руках альфы. Но напряжение, что волной подобной статическому электричеству, прошлось по всему телу, заставило его выпрямиться мгновенно. Руки сами взлетели и легли на ссутулившуюся спину Шото, пальцами цепляясь за ткань форменного пиджака. — Что с тобой? — Просто… просто захотелось обнять тебя. Можно? — и Мидория не отказывает, лишь сильнее стискивает руки и тянется на носочках, чтобы Тодороки не пришлось сильно наклоняться. — Я могу попросить ещё кое-что у тебя? — Шото ведёт кончиком носа по ключице омеги и отмечает, что у оного расстёгнута рубашка. Он хотел бы прижаться к оголённой коже губами. Поцеловать сейчас, не произнося вопроса, не дожидаясь ответа. Но нет. Он считает, что это неправильно. Нельзя так. — Д-да? Конечно, спрашивай. — Могу я тебя поцеловать?       Шумно сглотнув тягучий ком слюны, Мидория мелко кивает, но тут же пятится назад, утягивая за собой Тодороки. Стоять в пороге крайне неудобно. Им, возможно, влетит за вольности в стенах академии. Но столь ли это важно? — М-можешь, — еле выдавливает омега, чертовски сильно смущаясь происходящему.       Дверь в медкабинет закрывается за ними, и вот они одни здесь. Мидория сжимается в руках альфы, когда тот отстраняется. Шото самому становится чуточку неловко. Ведь этот момент настолько волнителен, и ему хочется, чтобы всё было по их обоюдному желанию. — Если ты не хочешь этого, я не буду настаивать…       Шото делает небольшой шаг назад, но рук своих от омеги не отнимает.       Он держит омегу за предплечья, немного наклонившись вперёд и опустив плечи. Смотреть в глаза сейчас так неловко и страшно, что взгляд его мечется по комнате, бесцельно выискивая, за что ухватиться и сконцентрировать своё внимание. Волнение, страх и желание заполняют внутренности, и он чувствует, как его руки начинают мелко покалывать не то от полученных мелких ожогов, не то от переполняющих его чувств. — Тодороки-кун? — несмело зовёт Мидория альфу, ступив на полшага вперёд. — Может, позвать Исцеляющую девочку? Она вышла. Или же…       Почему-то именно сейчас, когда Мидория упомянул, что медсестры нет на месте, Шото будто бы дали смелости свыше. Он сокращает расстояние и касается губами губ омеги, не давая оному договорить. Поцелуй этот смазанный и неуклюжий. Из целомудренного касания губ они переходят к более откровенным касаниям. Оба от переполняющих эмоций не могут совладать с собой, и первое время они стучатся зубами. Покуда общими усилиями они не находят правильный и удобный угол, это становится смешным. Оба млеющие от нежности, но и разрывающиеся от смеха, они, наконец, находят нужную позицию для поцелуя. Омега и Альфа обвивают руками друг друга, погружаются в более взрослый и страстный поцелуй.       Всё получается стремительно и быстро. Они, слившись в горячем танце языков, поддаваясь жгучему порыву эмоций, передвигаются практически на ощупь, перебирают ногами к ближайшей койке. Миг, и они падают на кровать, не разрывая своего поцелуя. Лёгкие сковывает от близости, и Шото чувствует, как у него кружится голова. Но оторваться от столь мягких губ любимой омеги — нет сил. — Ш-шото… кун… погоди.       Мидория отстраняется и упирается ладонями в плечи Шото. Они лежат на кровати, спутавшись в ткани занавески, отчего двигаться сложно. Омега смотрит наполненными грустью глазами, прикусывая нижнюю губу. Альфа нависает сверху, еле удерживая собственный вес на руках. Это так чертовски заводит. Шото готов поклясться — он теряет голову от этого омеги. — Ч-что мы делаем?       Тодороки чуть улыбается. Наивность омежьего сердца, скромность и эта нерешительность будоражит в нём самые потаённые секреты и желания. Они настолько сильно просятся наружу, настолько остро сейчас хочется не останавливать и продолжить их близость, что Шото просто не может себе отказать.       «Это странно. Так терять голову… я однозначно упускаю что-то важное. Но…» — Позволь, мы повторим то… — он задумывается на секунду, вздыхает полной грудью, — я так хочу…       Он склоняется над омегой, припадая к его губам в новом поцелуе. Неизъяснимое удовольствие, высшая степень наслаждения открывается ему, когда омега охотно откликается и отвечает на поцелуй, путаясь руками в волосах разного цвета. И Тодороки совсем теряет контроль над собой.       Проводя по телу руками, распутывая путы из околокроватной занавески, альфа стремится коснуться разгоряченной кожи омеги. Мидория, будто бы и не думает сопротивляться и пытаться вразумить потерявшего голову альфу в том, что они сейчас далеко не в безопасном месте, и что здесь делать того, что делает Шото, нельзя. — Изуку-у… — томно тянет Тодороки, когда такая лишняя сейчас одежда начинает слетать с их тел, и оба погружаются в пучину страсти, касаясь друг друга. — Изуку…       Их подхватывает огромной волной желания. Шото теряется в ощущениях, смотря на порозовевшее лицо омеги. Руки спускаются ниже, пальцами касаясь ремня на брюках. — П-погоди… ты уверен? — Мидория кладёт ладонь на руку Шото и пытается взглянуть оному в лицо. То, что сейчас читается на его лице сложно к понимаю для альфы. Для Шото сейчас превыше лишь желание близости. И ему скорее бы переступить этот порог скованности, приступая к главному. — А в чём я должен сомневаться? — он хотел добавить что-то ещё, что-то схожее по значению с его мыслями, что-то, что кричало бы о том, «почему я не могу коснуться своей омеги». Но Шото не может больше говорить. Во рту пересыхает, да и сил, чтобы держать себя в руках — больше нет. — Если ты против… — Нет, я… хочу.       И это словно зелёный сигнал к действиям, к тому, что закружит их в танце огненной страсти и приведет к исступлению, накрывая жгучей волной удовольствия. Благо, что в этот момент никто не решил зайти в медкабинет. Было бы весьма неловко.